0
1739
Рубрика: кино

Павел Недоступов

Лантимос представляет нам биполярный мир скорого будущего, в котором любовь из факта свободного выбора человека становится его обязанностью. Человек создан для счастья и теперь имеет право на жизнь, лишь исполнив свое предназначение быть счастливым через любовь. Допустив такую предпосылку, режиссер открывает для нас широкое поле точных метафор, наблюдений и суждений. Несправившиеся с задачей вынуждены становиться животными. Есть в этом нечто глубоко индуистско-буддийское. Своего рода принудительная реинкарнация в существо на ступень ниже. Новое прижизненное воплощение, в котором опять появляется шанс на нереализованные в человечности отношения.

Герой Фаррелла подходит к выбору своего животного ответственно и аргументированно его объясняет, хотя меня и смущает его готовность идти на риск быть съеденным с большей вероятностью, чем какая-нибудь глубоководная тварь. Возможно, в самом этом выборе уже заложена готовность пойти на жертву. Причем не на абстрактную, пафосную жертву, а на вполне конкретную и приземленную. Накормить собой людей. Принести пользу.

Запрет на онанизм (наказание за который почти библейское) с одной стороны и (как я понял) доведение до эрекции персоналом призваны подстегнуть постояльцев предпринимать более активные попытки сближения. Что они и делают, используя хитрость и грязные приемы. Людей трудно за это упрекнуть, когда под вопросом даже не жизнь. С ее потерей (самоубийство пример этого) смириться порой легче, чем с обезличиванием. С потерей своего я, своей самости. И даже здесь Лантимос угадал. Смерть брата-собаки наглядно показывает, что от любовных неурядиц часто страдают невиновные близкие.

Но Отель не был бы полной метафорой диктатуры, не заставляй он своих жителей преследовать повстанцев (дикарей), по факту бунтовщиков, а по сути просто других, отличных от нормы. И ведь это новое общество не ультимативно принуждает отстреливать инакомыслящих, а только предоставляет возможность этого и за это награду. Всего один день за человека. Всего один дополнительный день жизни и вот уже с каким азартом приличные в общем люди охотятся на себе подобных.

В этом лесном братстве вырос реакционный полюс — философия неприятия близости. Закономерный, но не логичный результат политики принуждения. Такие ответные реакции на раздражители свойственны человеческим обществам, особенно с сильным лидером во главе, который у лесовиков как раз был. Человек с явной проблемой. Человек, которого жаль.

Многие персонажи фильма кажутся безэмоциональными, и на их фоне комичное выглядит более комично, трагичное более трагичным. Именно такое кино мне ближе всего. Когда юмор не очевиден, а горе не экзальтированно. Когда о чувствах нужно думать не меньше, чем о смыслах.

Особенно улыбнула первая сцена фильма. Как же соблазнительно и просто убить скотину-бывшего!

Кто не смотрел — вперед!

 

 

Ксения Комарова

Романтическая любовь – довольное позднее изобретение. По большому счету, она могла возникнуть только на фоне изобилия. Когда общество усиленно выживает, теряя в суровые периоды до четверти детей, пирамида Маслоу превращается в довольно плоскую трапецию. Тристан и Изольда, легендарные любовники, ощутили тягу друг к другу только после того, как по ошибке выпили зелье. Любовь в этой легенде – не индивидуальное чувство, а внешняя сила, порабощающая волю. Брак для обычного человека был, во-первых, ступенью его социализации (взросление), во-вторых, легальным доступом к сексу и размножению. Заключать браки по любви, то есть в порыве эмоций, в древние времена было опасно. Общество умело регулировало сферу брачных отношений, вводя ритуалы и табу, и на откуп личности оставались какие-то крохи – кратковременное томление, песенная тоска, сближение в танце. То ли дело сейчас. Брак, секс и любовь можно смешивать в разных пропорциях, но, как и любая свобода, брачная вольница привела к угнетению либидо, фрустрации и поиску идеалов, которые можно свести в причудливый каталог.

У Лотмана есть остроумное замечание про сексуальные и несексуальные эпохи. Несексуальной является та, где про секс говорят много и открыто. Это означает одно: слово довлеет над практикой. Когда секс действительно важен, о нем молчат. В ХХ веке, как ответ на необходимость рефлексии сложной гаммы романтических чувств, возникают психология, философия и социология любви. Последняя сделала очень много. Есть интересные исследования, связанные с выбором партнера, с тем, как влияют на это сервисы для свиданий. Переживает бум и любовная литература. Помните, в двухтысячные киоски заполонили книги с полуголыми мужчинами и женщинам, с заголовками типа «Чресла страсти», «Девственница в гареме», «Дикий жеребец»? Помимо того, что эти романы отвечали на горячий запрос читательниц, они отражали общий поворот литературы к любви как результату индивидуального выбора. В любви человек в определенной степени одинок. Свое финальное «да» или «нет» он произносит, опираясь только на себя. Наш выбор в любви – это и есть мы.

Фильм «Лобстер» именно об этом. Это большая социологическая метафора, умно и красиво сделанная. Пожалуй, из всех условно интеллектуальных фильмов этот – наиболее человечный. Он довольно сухо излагает события, но в финале делает мощный прыжок вверх. Создатели фильма ставят новый вопрос: что если индивидуальные особенности – это не свобода, а новая диктатура? Выбирая пару, мы нередко занимаемся сличением списков: я люблю такую музыку, и он ее любит, я люблю эти книги, и он их любит или хотя бы читал, я смотрю определенное кино, и он тоже. Списки частично сошлись, вуаля – любовь! Ну, мы-то понимаем, что дело сложнее, и оно не только в совпадении вкусов и привычек, но и в том, насколько каждый в паре самостоятелен и щедр, насколько он взрослый и социализированный, готовый к диалогу и компромиссу. По большому счету, есть универсальные любовники – люди, подходящие абсолютно всем. Есть и те, кто не подходит никому, даже со схожими списками пристрастий. Но поскольку эти пресловутые списки лежат на поверхности и находятся в хорошо отрефлексированной зоне, они превращаются в монструозную структуру. «Я тебя не люблю, потому что ты не любишь Толстого».

«Лобстер» частично рассказывается, частично показывается, это фильм-роман. Мы слышим и голос Дэвида, и голос его женщины. Наррация в фильме меня всю дорогу смущала – я так и не поняла, зачем она нужна. История не стала от этого более личной – вообще параболы имеют как жанровое свойство некоторый холод и отстраненность. Они не дают зрителю сомкнуться с героем, постоянно намекая на то, что он – символ, продукт художественного обобщения, а не проекция живого человека. Но каждый символ в «Лобстере» сделан качественно, без пафоса и уместно. Нет попытки влезть в голову зрителю и пошуршать там аллюзиями. Просто честный сторителлинг, очень последовательный, в чем-то даже упрямый.

Структурно фильм распадается на цепочку новелл о событиях из жизни главного героя. Колин Фаррелл, при его яркой внешности, блестяще перевоплотился в толстого, унылого обывателя, непривлекательного в любовном плане. Но эта непривлекательность потихоньку рассеивается, потому что он оказывается способен на поступок – действие, выходящее за рамки правил. Критический реализм в литературе открыл силу поступка и мерил им человечность героя – эта мера актуальна до сих пор. Именно поступок сшивает три пространства: отель, лес и финальное кафе. Отель и лес являются антиподами только внешне, на самом деле они организованы как нормативные пространства с правилами и табу. И только в кафе, где герой по-настоящему свободен, остро и красиво встает вопрос, насколько он все-таки человек, потому что от него требуется уже не поступок, а подвиг. Интересно и то, что в этой сцене все сделано без литературных аллюзий – я не понимаю, как им удалось удержаться. Очень было соблазнительно превратить Дэвида в Эдипа, чтобы добавить трагедийного тона, но, конечно, Эдип выколол себе глаза вовсе не из-за любви. Селфхарм вообще не является действием против себя – это попытка убить невыносимый, но неподвластный мир. А у Дэвида единственный способ быть в любви и, соответственно, быть собой, равным себе – нанести непоправимое повреждение телу. Это форма приятия мира, но невероятно болезненная. Любовь не просто требует жертв. Она подменяет собой жизнь и становится тираном для человека. В фильме транслируется потрясающе пессимистический взгляд на вещи.

Про финал говорят, что он открытый, поскольку мы не знаем, что решил Дэвид. Но все-таки мы кое-что знаем. Обратите внимание, фильм называется «Лобстер». Именно в это животное должен был превратиться герой, если не найдет пару. Видимо, он становится животным в метафорическом смысле, не обнаружив в себе сил принести любви катастрофическую жертву. Классно показана растерянность слепой женщины в кафе – я бы даже сделала эту сцену длиннее, она прекрасна в своей мучительности. Нет будущего для слепой. Есть только миг, последний миг, до агонии. Но у финала есть и другой, более важный смысл. Не важно, что решил для себя Дэвид. Кино не о нем. Главный герой фильма – любовь. Она невыносима, когда ее требуют, навязывают и регулируют, она невыносима, когда запретна, и она чудовищна, когда свободна. Нет такой сцены, где любовь бы стала источником счастья и гармонии. Мы часто идеализируем любовь, представляя ее воротами в рай – на браке, как известно, все сказки заканчиваются (кстати, не только они, но и комедии). Но реальность такова, что романтические чувства предполагают в итоге гильотинирование человека. Он, чтобы поддерживать в себе и в партнере любовь, рано или поздно столкнется с необходимостью важной потери. И вот тогда поступком, а не словами, докажет, лобстер ли он дрожащий или право имеет.

 

 

Следующий фильм для обсуждения – Учитель на замену (Detachment, 2011) Тони Кэйа, с Эдрианом Броуди.

Дата публикации: 27 июня 2020 в 22:46