0
4467
Рубрика: кино

Александра Зайцева

«Кролик Джо-Джо» – комедийность или клоунада, глубокое кино или глянцевые картинки, подлог или особый взгляд?

Думаю, здесь нет никаких «или». Это всё о нём.

Фильм-игра. Да. Потому что рассказчик – ребёнок, пытливый мальчишка с живым воображением. Его выдуманный Гитлер клоунски нелеп, а вера в нацизм – огромна. Именно такой взгляд позволяет показать ужасное просто и не ужасно. Словно в фильме «Догвилль», где мы каждую секунду помним, что перед нами павильон, в котором актёры ходят между меловыми рисунками. Но как и в «Догвилле», ужас происходящего совсем не нарисованный, а сопереживание и напряжение нарастают с каждой минутой.

Фильм-обман. Тоже да. Театральность. Авторы фильма показывают наших современников в костюмах сороковых годов прошлого века. Никто не пытается это скрыть, более того, осовремененность героев подчёркивается. Мы чувствуем фальшь, нам время от времени прямым текстом говорят: люди на экране не те, за кого себя выдают, и это тоже часть игры. Люди на экране такие же как мы. Они всегда такие, во все времена.

Да и сама картинка, кадры, которые настолько красивы, что каждый можно остановить, извлечь, вставить в рамку и повесить на стену. Этакое «Королевство полной луны». Слишком красиво, слишком гармонично. Цвета, ракурсы, освещение – всё идеально. И поэтому не может быть настоящим. Даже в мире жизнерадостного ребёнка нет такой эстетичности и красоты. Но чёрт возьми, мои глаза благодарны. И я думаю, помешала фильму его нарочитая яркость? Нет, она вполне укладывается в замысел.

Теперь о главном.

Можно ли вот так – кривляясь и подхихикивая – говорить о войне? О повешенных матерях и еврейских жёлтых звёздах? Мнений много, они разные, но я рада, что кто-то сказал именно так. «Кролик», бесспорно, фильм антивоенный, гуманистический, глубокий. Этот фильм полон любви. В нём множество тем и линий, смыслов, нюансов, интонаций. Но первое, о чём я подумала, когда посмотрела его, это роман Курта Воннегута «Бойня номер пять». А именно:

«– Да вы же были тогда совсем детьми! – сказала она.

– Что? – переспросил я.

– Вы были на войне просто детьми, как наши ребята наверху.

Я кивнул головой – ее правда. Мы были на войне девами неразумными, едва расставшимися с детством.

– Но вы же так не напишете, верно? – сказала она. Это был не вопрос – это было обвинение.

– Я… я сам не знаю, – сказал я.

– Зато я знаю, – сказала она. – Вы притворитесь, что вы были вовсе не детьми, а настоящими мужчинами, и вас в кино будут играть всякие Фрэнки Синатры и Джоны Уэйны или еще какие-нибудь знаменитости, скверные старики, которые обожают войну. И война будет показана красиво, и пойдут войны одна за другой. А драться будут дети, вон как те наши дети наверху.

И тут я все понял. Вот отчего она так рассердилась. Она не хотела, чтобы на войне убивали ее детей, чьих угодно детей. И она думала, что книжки и кино тоже подстрекают к войнам.

И тут я поднял правую руку и дал ей торжественное обещание.

– Мэри, – сказал я, – боюсь, что эту свою книгу я никогда не кончу. Я уже написал тысяч пять страниц и все выбросил. Но если я когда-нибудь эту книгу кончу, то даю вам честное слово, что никакой роли ни для Фрэнка Синатры, ни для Джона Уэйна в ней не будет. И знаете что, – добавил я, – я назову книгу «Крестовый поход детей».

В «Кролике» есть несколько сцен, которые могут проскочить мимо – они маленькие. Но если вы внимательны, то не пропустите их. Это сцена в лесу, это барахтающиеся в бассейне дети («они тонут, пора вытаскивать» – говорит офицер), это дети, бегущие из-за спины главного героя в финале. Комизм, в котором нет ни капли смешного. Суть. Вот она – самая суть.

«Поцелуйте ваших матерей!» – кричит героиня раненным солдатам, которые возвращаются с фронта. Возраст не важен, дети, целуйте матерей, потому что нет ничего важнее.

И финал. Самые последние минуты фильма великолепны. Герои танцуют. И ведь это единственное возможное завершение истории. Такой истории.

 

Ксения Комарова

Мальчишки в туалете садика нарисовали свастику. Мне было шесть лет, и я была в курсе, что фашизм – зло, Гитлер – зло, а свастика – очень плохо. Но принципиальной разницы между жеванием гудрона и рисованием свастики не было – ругали и за то, и за другое, одними и теми же словами. И, рисуя дома волшебницу Стеллу из «Изумрудного города», я изобразила на флаге свастику. Рисунок заметили родители, и я получила такой звезды, что помню это до сих пор – лучше бы я унитаз разбила, лучше бы выкупала кота в компоте. Мои невнятные попытки объяснить, что страну Стеллы захватили фашисты, провалились мгновенно. Сама того не зная, на детском рисунке я воспела Гитлера.

И первые минут десять от «Кролика Джоджо» я провела в полудетской тревоге. Над Гитлером нельзя смеяться. Или можно, но так, как в «Обыкновенном фашизме» – с мудрой иронией победителя. От шуток и милоты «Кролика Джоджо» внутри закручивался винт – по той резьбе, которую сделало советское детство. Невозможно представить себе такой фильм, скажем, тридцать лет назад: уровень кощунства запредельный. И тем не менее – это не оно.

Есть еще один интересный фильм на эту тему – «Гудбай, Берлин!» по книге Вольфганга Херрндорфа. Двое мальчиков – немец и русский, сын эмигрантов, крадут автомобиль «Нива» и уезжают из Берлина на поиски приключений (спойлер: русский – гей). Действие происходит в наши дни, и вроде бы «Кролика Джоджо» там ничего не напоминает. И все же там с той же наивной легкостью отпускают шутки про Гитлера. Как будто нет ни травмы, ни вины, ни памяти, как будто Гитлер – персонаж легенды и жил в XV веке. Это не-страдание поражает. Ведь и так можно.

А можно начать писать лекцию по ВОВ для европейского университета и на день выбить себя из работоспособности, потому что ком в горле от фотографий, писем и разбитых жизней.

Как вы понимаете, «Кролик Джоджо» – что-то личное для меня. В Кукухе я стараюсь держаться сухой аналитики, насколько могу, но не в этот раз. Все, что было в фильме, прошло по живому: там, где кончилась условная Комарова, и началось экзистенциальное поле личности, стоящей за данным сетевым персонажем. Фильм составлен так, чтобы в нем последовательно срабатывали популярные триггеры: детская смерть, травмированный ребенок-невротик, первая любовь, материнская любовь, потеря матери, дети на войне. И, конечно, диктатор в качестве воображаемого друга.

Для американцев эта тема не национально-ориентированная, она во многом чужая, что позволяет развивать фильм то как драму, то как мелодраму, то как трагикомедию. Эта высокая вариативность жанра говорит о не-единстве взгляда на проблему, как будто сценарий писало 10 человек (или человек с раздесятирением личности): один – русский, другой – немец, третий – чех, четвертый – реднек из Колорадо, пятый – sort-of-back-lives-matter, шестой – гей-хипстер, пятый – только что вылез из бункера в Антарктиде и еще не отдуплил обстановку… Поэтому и фильм вертится, как флюгер, от комедии положений до высокой драмы. «Кролик Джоджо» – это не цельное высказывание, а набор слайдов на общую тему с невероятно красивым дизайном. Колористика фильма – отдельный кайф.

Показ войны глазами ребенка – идея не новая, но в «Кролике» подана все-таки под новым соусом. Мы видим, как пропаганда деформирует незрелую личность. У протестной матери растет абсолютно конформный ребенок, что, разумеется, происходит вполне закономерно: когда родители в опасности, дети считывают скрытые сообщения и изо всех сил пытаются предотвратить беду, максимально маскируясь на местности. Конформность (политическая, культурная, социальная) – защитный окрас детеныша, пятнышки на шкуре Бэмби. Героиня Скарлетт Йоханссон очень хороша тем, что не пытается изменить сына прямыми методами – она лишь мягко подталкивает его в сторону того, что мир шире наших представлений о нем. Жизнь Джоджо проходит со связанными вместе шнурками, поскольку ходить ему, по большому счету, еще рано. Как только он готов к шагу, он начинает завязывать шнурки другим.

Поразительно и то, что фильме есть положительный образ фашистского офицера, капитана К. Он – отставной вояка, инвалид, фрик, квир и просто хороший человек, который спасает жизнь сначала одному ребенку, потом другому. К сожалению, тут как бы происходит политическая натяжка в угоду повестке: в фашистской Германии нормальными людьми были те, кто отпадал от социальной нормы – слишком красивая женщина, еврейка, мальчик с признаками психического расстройства, боди-позитивный друг этого мальчика и парочка геев из руководства локальной ячейки Гетлерюгенда. Остальные – статисты или комическое зло. Невольно вспоминается продукт отечественных фильмоделов «Гитлер капут!», жертва сатирического аборта. Комедийный прием что в «Кролике», что там, один и тот же – травести – но у наших периодически телесный низ одерживал верх над здравым смыслом.

В «Кролике» хорошо видны все приемы современного суггестивного кинематографа: чтобы передать чувства ребенка, его все время надо показывать крупным планом. Огромные чистые глаза, открытый рот, страдание и радость на лице. И, конечно, душераздирающая сцена под виселицей. Все сделано мелодраматически четко и именно поэтому плохо – нас заставляют страдать вместе с Джоджо, не давая нового послания (да, цена повстанчества – семья), а то место в фильме, где было реально свежее послание (мир пропаганды внутри сознания ребенка, конструкция и деконструкция политических смыслов в наивной перспективе), затушевалось, сразу сошло на нет. Жаль, что создателям не хватило смелости развернуть то, что они дали в начале. Вместо этого полфильма – Оливер Твист по всей красе.

Хорошей идеей, конечно, был воображаемый Гитлер. Наверное, из всех фишек фильма эта – лучшая. Одинокий мальчик, растущий без отца и фактически без матери, видимо, не посещающий школу, заводит себе персонального бога: доброго к нему носителя норм и ценностей, смешного и неопасного диктатора с глазами щенка. Как только мальчик мужает, он избавляется от воображаемого друга, и в финале, когда, прислонившись к двери, получает от любимой девушки пощечину, это уже не малыш, а парень, и взгляд у него понимающий и взрослый. То есть это почти инструкция по мужскому поведению. Не бояться признать ошибку, не бояться признаться в любви, позаботиться о женщине, понести наказание, если виноват. И жить без внутреннего и внешнего утешителя. Мама умерла, а Гитлер отправился на помойку. Кролик Джоджо навсегда изменился. Если в начале фильма ребенок одержим страхом, в финале он его побеждает, проходя инициацию не войной и оружием, а любовью. И опять же это модернизация, повестка: понятно, что в сороковые вопрос стоял иначе. Это именно слайд, басня про Гитлера, но с современным смыслом: мы должны полюбить инаковость, перебороть в себе шаблоны, чтобы смело выйти на улицу, даже если там дует незнакомый ветер.

В «Кролике Джоджо» много любви. Не знаю, зачем про что-то еще снимают фильмы, когда этой темой можно исчерпать остальные. Жанровый перекос, конечно, деформировал структуру кинематографического высказывания, и порой мелодрама слишком обнажалась, выходила в прямое сообщение из подтекста, но все же в целом получилось и больно, и красочно, и хорошо. Хотя советский ребенок во мне постоянно пытался зажмуриться и отвернуться, чтобы не видеть смешного Гитлера, потому что придет мама и наругает, наругает, наругает.

 

Следующий фильм – «Назови меня своим именем» (2017).

Дата публикации: 13 октября 2020 в 13:22