Комарова-weekly. Берлинский ключ

Берлинский ключ – особенный, с двумя бородками. Своему владельцу он позволяет открыть дверь и заставляет его закрыть дверь. О том, какую роль он играет в архитектуре, можно узнать из лекции Виктора Вахштайна на Постнауке. Интересно то, насколько многогранным символом является берлинский ключ: он показывает, что любые отношения конечны. Мы можем их начать и обязаны их закончить. С точки зрения истории языка, слова «начало» и «конец» однокоренные. Язык видит эти процессы как корреляты, а не жесткую оппозицию. С точки зрения бытовой логики, начало жизни и ее финал не сводимы друг к другу, но если жизнь опциональна (она может не начаться, не случиться), то смерть – обязательна и неотвратима. С этой позиции попробуем посмотреть на текст.

Идея произведения приходит к нам как ключ – обычный, с одной бородкой. Чаще всего это один из образов, вокруг которого начинает наматываться картина целого. При обдумывании произведения стартовый образ может сместиться с центра на периферию, перестать быть определяющим, но он все же останется важен. Внимательный читатель часто распознает его в тексте, поскольку он продолжает обладать мощной системой связей. При построении графа на основе произведения мы видим узлы с разной нагруженностью, и в теории графов выделяется более тридцати мер центральности. Стартовый образ может быть центральным по количеству связей, по посредничеству, по количеству потомков в сети, по роли в пути. Он ключ к энергетической системе текста. Но проблема в том, что одного ключа мало: нам надо открыть дверь в художественный мир, а затем ее закрыть. Порождает сильный текст тот ключ, который является берлинским.

Если мы согласимся с позицией Медведева, соратника Бахтина, в том, что жанр определяется установкой на завершение, то совершим мысленный скачок к еще одной идее. Стартовый образ является жанропорождающим. Он разворачивает особую художественную атмосферу, в которую вложены сценарии завершения. Писатель может начать произведение любым из доступных ему способов, но будет вынужден его завершить так, как диктует жанр, иначе он деформирует художественный мир, испортит его. Нудительная сила берлинского ключа проявляется во всей конструкции целого, однако она позволяет маневрировать в довольно широком потоке возможностей. Так, трагедия не может закончиться веселым пиром и свадьбой, но у героя и его окружения есть выбор из нескольких неблагополучных исходов, а магистральным является тотальная гибель. В «Гамлете», например, погибают почти все центральные фигуры, то есть реализуется основной трагедийный паттерн, при этом понятно, что Шекспир мог оставить в живых и Клавдия, и Гертруду, и Лаэрта, и Офелию. Неблагополучным исходом могли быть безумие, изгнание, потеря статуса, тюремное заключение, инвалидизация и много что еще.

Тургенев говорил, что стартовым образом его первого романа «Рудин» был образ молодого человека, что-то горячо говорившего. Почему этот образ смог развернуть социально-бытовой роман? Главным образом, потому что Рудину, прекрасному оратору, но патологическому слабаку и бессеребреннику, нужна была специфическая среда – равновеликая аудитория. Само горячее говорение в ситуации пятидесятых годов отсылало к студенческим кружкам – эху декабризма. Сюжет обычного декабриста – неблагополучный, и эту судьбу наследовали все, на кого упала его тень. Рудин изначально попадает в невыгодный для себя сценарий: он не может реализоваться в речи, поскольку не является тем, кто речью зарабатывает на жизнь (в финале нам расскажут о его неудачных попытках преподавать, но тут дело не в нем, а в самой предгрозовой атмосфере консервативной России накануне реформы). Будучи героем с предзаданной судьбой, Рудин облекается в оболочку романа, а не рассказа: в рассказе ему было бы тесно, и сюжет страстного говорения выглядел бы куцым и неубедительным.

Всем прозаикам я предлагаю рефлективное упражнение. Возьмите любой свой рассказ (желательно или последний, или лучший) и попробуйте вспомнить, с чего он для вас начался – найдите первую бородку берлинского ключа. Подумайте, как этот стартовый элемент позволил вам перейти к картине целого, из каких этапов строился путь. Подумайте о второй бородке – принудительном завершении. Можно ли было завершить текст иначе? Как? Каковы были границы варьирования финала?

И если можете, поделитесь своей историей в комментариях.