10
800
Рубрика: кино

ОСТОРОЖНО! СПОЙЛЕРЫ!

 

Кеничи Кицуне (Тош Трюфельд)

The Suicide Squad Джеймса Ганна (опустим, перефразируя Марка Твена, завесу жалости над отечественной локализацией названий) свидетельствует об очень важном этапе взросления комиксового жанра в кино. Разумеется, дело не в обилии грубых ругательств и живописно-арбузных внутренностей в кадре: это атрибуты, как раз наоборот, упоительно бестолкового отрочества. Речь о деконструкции супергероики, ставшей, пожалуй, главным трендом последних лет в лице таких сериалов, как Umbrella Academy, The Boys, Doom Patrol и Watchmen. И если глубокие картины вроде «Тёмных рыцарей» Нолана или «Джокера» Филлипса рвут рамки жанра в сторону действительно серьёзного художественного высказывания, то «Отряд самоубийц» интересен тем, что препарирует именно супергеройский мейнстрим: Ганн снимает кино развлекательное, но, благодаря определённым художественным находкам, его картина смотрится очень уверенно и свежо.

Скажем честно, фильм не получился эталонным по форме. Мне показалась очень слабой экспозиция, пролог истории: здесь предсказуемо гибнет львиная доля экстравагантных членов Опергруппы Икс, в их числе – персонаж того самого чудесного актёра, которого я имел честь лично обнимать за талию (вооружившись теорией шести объятий за талию, можно смело утверждать, что я знаком со всем The Suicide Squad'ом максимум через два объятия за талию!). И при том, что композиционный смысл вступления ясен и понятен (развёртка грядущего сюжета и недвусмысленный акцент на самоубийственности героев и их задания), на мой вкус, этот первый кусок выполнен не очень точно. К счастью, он здесь один такой.

Всё дальнейшее повествование: арки героев, монтаж сцен, динамика – выполнено с тем самым редким и сладостным чувством, когда автор понимает, что он делает и зачем. Семёрка героев (злодеев?), вокруг которых и силами которых раскручивается основной сюжет, абсолютно прекрасны и к тому же виртуозно расставлены в смысле психотипической композиции: их характеры столь же контрастны и комплементарны друг другу, как и облик, и вычурный пул суперспособностей. Всё работает на отличную громокипящую химию и напряжение, на этих клоунов всегда интересно смотреть.

Уже нет ничего нового в том, что протагонистами комиксового бурлеска становятся если не конченые негодяи, то, скажем так, персоны сомнительных этических паттернов. Джеймс Ганн в трогательной своей деконструкции жанра идёт ещё дальше, наделяя спасителей мира совершенно противопоказанными для спасения мира качествами. Так, самый классный парень в команде – это Polka-Dot Man, Человек-в-горошек в исполнении Дэвида Дастмалчяна, печальный, неуверенный в себе неудачник, проникнутый детскими травмами и прочими mommy issues.

Как и он, каждый из семи имеет свой звёздный час для мерцания гранями. Например, для Харли это побег из дворца-тюрьмы часто сменяющегося тирана Корто Мальтезе. Тут есть место и волнительной сцене с футфетишем, что так завуалировано перекликается со сценой в кинотеатре из «Однажды в Голливуде...» (сама Марго Робби, умница, деликатно говорит, что безумные восторги в сети вокруг её ступней очень ей льстят), и безумному экшн-пробегу с наркотически мультяшными брызгами нарисованных цветов и птичек. Вообще, надо заметить, при всей популярности и (ставшей уже канонической) неизбывности образа, Харли Квинн в исполнении Марго очень разнится от фильма к фильму. И на мой вкус, Джеймс Ганн написал Харли намного лучше, чем, простите, Кэти Янь. Именно здесь Харли самая целостная и крутая (в отличие от идеологически перекошенного варианта в «Хищных пташках» и чисто фансервисной версии оригинального «Отряда самоубийц»): не просто разудалая психопатка для зрительского увеселенья, но очень гармоничный персонаж, в котором сильная независимость™ не затмевает сексуальности, а шутовство не портит драмы. В одном моменте Харли даже жутковатая, и это чертовски здорово.

Вообще это одно из главных достоинств фильма: истинная неоднозначность характеров. Оставаясь до конца развлекательным представлением, The Suicide Squad, тем не менее, никогда не делает своих злодейских героев совсем уж симпатягами. Это, кстати, редкость: обычно, демонстрируя нам в центре объектива злодея или антигероя, авторы стремятся всячески забыть о его грехах (как, например, в случае с марвеловским Локи), превращая «злодейскость» в эдакий декоративный атрибут. У Ганна всё честно: он постоянно напоминает нам, что его протагонисты совсем не сахар: они невоздержанны, глупы, грубы, больны и убивают невинных людей. Даже очевидно маскотный, созданный для умиления Нанауэ, антропоморфная белая акула, вовсе не так приятен и умилителен, как может показаться (хотя, безусловно, умилителен и приятен).

Исключением стала Крысолов(ка) 2, исполненная Даниэлой Мелшиор с совершенно обворожительным португальским акцентом: она добрая и непосредственная девчушка, к тому же любящая крепко вздремнуть. Но это исключение эмоционально необходимо. Образ Крысолова в фильме – один из тех ненавязчивых штрихов, в которых узнаётся фирменный почерк Джеймса Ганна, позволяющий самому гротескному трэшу придать душевное, человечное послевкусие.

К сожалению, Ганн остаётся Ганном, и время от времени чувство вкуса ему изменяет. В этом он чем-то похож на Кевина Смита, у которого на всякую гомерически смешную «Догму» обязательно найдётся перегибающий палку «Джей и Молчаливый Боб наносят ответный удар». The Suicide Squad изобилует как замечательным и тонким юмором, так и совершенно неуклюжими шутейками про члены. Этой нестабильной особенностью из всех деконструирующих супергероику сериалов The Suicide Squad больше всего созвучен «Роковому патрулю», собрату по DC-вселенной.

Тем не менее, картина чертовски хороша и приятна. Во-первых, своей осознанностью: всё-таки как отрадно и как, увы, непривычно видеть обдуманный замысел режиссёра и соответствие этого замысла результату. Во-вторых, до чего же, несмотря на весь жёсткий гротеск (а может, как раз и благодаря ему на контрасте), доброе получается всегда у Ганна кино! Оно намного ближе к «Стражам галактики» по духу и посылу, чем может показаться на первый взгляд. Ну и в-третьих, возвращаясь к теме деконструкции жанра: когда жанр, уже даже поджанр, изначально призванный праздно развлекать людей, начинает рефлексировать, переосмыслять себя, копаться в собственных штампах и особенностях – это очень здоровая тенденция. Кстати, не только у жанров, но и, например, у людей. Я встречал мнение среди западных критиков, что подобная деконструирующая рефлексия может являться свидетельством старения, заката супергеройского кино, как в своё время случилось с вестернами. На мой взгляд, это не так. Как и деконструкция вестернов в конечном итоге привела, наоборот, к обновлению жанра и выходу за жанровые рамки вообще, так, мне кажется, и сейчас супергероика всё чаще и чаще демонстрирует внежанровые, ничем не стеснённые произведения. Произведения, в которых, помимо визуального бурлеска и формальной деконструкции, всегда есть место сердечным, очень хорошим вещам.

 

 

Ксения Комарова

 

Недавно я побывала на семинаре по продажам, где вузовских преподавателей тренировали работать с корпоративными клиентами. Никогда не думала, что доживу до такого. Когда я училась в вузе, образование воспринималось как жреческое служение могучему божеству, нам показывали обряды, ритуальные танцы, заставляли молиться, поститься и слушать радио «Радонеж». А теперь нам надо своего бога разрезать на кусочки, красиво завернуть в крафтовую бумагу и продать язычникам. На семинаре нам объяснили, что распилить бога – полбеды, это почти каждый может. Главное – понять, чего хочет типичный язычник. Коуч выписал на доску следующее: престиж, признание, простота, безопасность, надежность, экономия, доход. Кратко говоря, нам предстоит продавать эмоции, а не образовательный продукт. Индустрия развлечений пришла к этому нехитрому выводу гораздо раньше, но зритель, в отличие от потребителя высшего образования и дополнительных программ, это почти любой. В кинотеатры ходит и угрюмый подросток, и бородатый вепрь из IT-конторы, и нимфа из библиотеки. Трудно найти универсально привлекательного персонажа и неизбитый сюжет. Но есть другие способы скооперировать впечатления.

Когда мы говорим о деконструкции, по большому счету, речь идет о глобальном уровне восприятия вещей. До ХХ века в культуре можно было выделить эстетические и этические доминанты, которые организовывали представления людей о том, каков мир. Постепенно стройная, иерархически организованная картина начала растаскиваться в разные стороны новыми центрами влияния, пока не превратилась в сложную сеть со множеством узлов. Деконструкция как способ перестройки мира (текста, продукта) – это признание невозможности однозначной оценки веса культурного узла и постулирование множественности мер центральности. Супергеройский стандарт у истоков подразумевал сказочную поляризацию мира на добро (то, чему мы сочувствуем) и зло (то, что нас отвращает), что уже к середине века стало скучно, а к концу века смешно. Сама потребность человека солидаризироваться и расподобляться с персонажами никуда не исчезла, но она стала структурно сложнее: хочется и того, и другого одновременно. Есть шоколад с кетчупом, макать картошку фри в сливовое варенье, заедать зефир кабачковой икрой. Развлекательное кино трансформировалось сначала в парк аттракционов, а когда этим пресытились, стало шведским столом. Голодным не уйдет никто, но сытость не доставит кайфа. Кайф доставляет причастность к чему-то особенному.

И это только верхушка проблемы. Поворот к новой чувствительности (или метамодернизму) связан с высокой наценкой личных чувств. Переживать эмоции, особенно глубокие, с одной стороны, жизненно важно, с другой стороны, крайне болезненно. Представим себе толстую книгу или серию книг с харизматичным протагонистом, за приключениями которого напряженно следит читатель. Если герой в финале погибает, порождается серия неприятных последствий: автор лишается продолжений и продаж, читатель страдает от конечности истории и разлуки с тем, кого успел полюбить. Любить опасно – не за горами облом. В таком случае можно пойти по пути минимализации эмпатии и раскачки на эмоциональных качелях: герой поворачивается к читателю (зрителю) то привлекательной, то непривлекательной стороной, стилистически мигрируя из лирики в комедию. Эти качели – сильный инструмент, на них можно достигнуть высоких точек сочувствия, причем довольно быстро и незаметно для восприятия. При этом если герой погибает, это делается в противоположной точке качелей, в оболочке треш-комедии, в состоянии анестезии сердца.

Второй «Отряд самоубийц» выглядит как добротная работа над ошибками. Прежде всего, создатели отказались от натужной драматизации героев и повествования: соплей стало меньше, комедии, хоть и не всегда добротной, больше. Персонажи порядком повеселели: акула Нанауэ похож на Крока неуязвимостью шкуры и глуповатым поведением, но совершенно лишен нуара и флера обреченности – жрет людей и не рефлексирует. Бладспорт недалеко ушел от Дэдшота, но меньше киснет и забавно ворчит. Позитивные изменения произошли и с персонажами из первого «Отряда»: Харли Квин перестала предаваться унылым воспоминаниям, а Рик Флаг даже иногда улыбается (мать честная, как он хорош!) К тому же в первой части фильма мы видим целый ряд комических злодеев, смерть которых подана как цирк. Теперь это действительно отряд самоубийц, а не пустые слова. Треш и угар начальных сцен подготовили раскачку маятника – от наслаждения жестокостью до сочувствия тем, кому не слишком-то повезло (например, Крысолову и Человеку-в-Горошек).

Что касается вышеупомянутого цирка, эмоциональная структура фильма именно оттуда. Цирк организован так, что арена находится внизу, а зрители наверху, и смех, который случается в цирке, особого рода – иерархический, смех над слабостью и нерациональностью, насмешка. Зритель больше и лучше любого клоуна, а клоун – комический нелепый дурак, попадающий в невозможные для нормального человека переделки. При этом клоун все же трикстер, носитель скрытой опасности. Он из смешного легко становится страшным, поскольку непредсказуем. Он бомба, беда. Зритель испытывает к клоуну смешанные чувства: презрение, поверхностное (ситуативное) сочувствие, имплицитный страх. Героев «Отряда самоубийц» не случайно называют клоунами (в случае Харли это еще и не метафора – все-таки она арлекин, то есть рыжий клоун): они алогичны и опасны, и все, что с ними происходит, будет показано нам так, чтобы мы удивлялись, восхищались и насмехались. Когда Ласка тонет, чего явно не предусмотрели командиры, ее не жалко – она настолько нелепа, что, даже не будучи убийцей, была бы тем, кому жизнь выдана по случайности, а значит, может быть отобрана в любой момент. Цирк – это суд, на котором зритель делит персонажей на достойных (удивительные акробаты и силачи) и недостойных (дураки-клоуны). Антигерои из «Отряда» последовательно демонстрируют акробатические и комические номера, легко меняя цирковое амплуа.

Один из самых удачных персонажей сиквела – Человек-в-Горошек. По большому счету, злодеем он не показан: он отчасти страдающий, отчасти комический персонаж, великовозрастный подросток, застрявший в эдиповом комплексе. Его одевают в типично клоунский костюм: сначала трико до подмых, затем комбез с аппликацией. Человек-в-Горошек совершенно не жесток, он ироническое отражение типичного зрителя супергеройского кино. Для того, чтобы супергеройское кино нравилось, надо сохранять большой инфантильный участок внутри личности: этот участок мгновенно распахивается в ответ на буйство красок и экшен. Зритель-инфантил наполняется азартом и восхищается кровищей, до конца не веря в смерть – чужую и тем более свою собственную. В инфантильном участке личности мы по-детски бесстрашны, готовы к приключениям, верим в волшебника на голубом вертолете и можем обожраться эскимо, если нам его бесплатно дадут. В среднем этот участок у людей невелик, но есть растяжитель, который позволяет его увеличить: это комическая (черная) жестокость. Она анестезирует мыслительное пространство зрителя, позволяя ему провалиться на предыдущую ступень развития. Убийство матери – одно из древнейших табу, страшнейшее преступление, сравнимое по силе лишь с инфантицидом. Убивающий «маму» Человек-в-Горошек оказывается жестоким и нежестоким одновременно: ситуация морока, двойного видения обнуляет преступление для зрителя. А в одной из финальных сцен, где пухлая мамаша Горошка громит дом, создатели к тому же мило отсылают нас к старым «Охотникам за привидениями». Аллюзия разжижает брутальность сцены, добавляя комизма.

Показательно и то, как обходятся с Риком Флагом. В первом фильме он был нуарной версией Кэпа, моралистом-занудой с непонятной личной жизнью. Во втором фильме личную жизнь убрали, мораль приберегли к развязке – Флаг по-прежнему Кэп, но в гораздо меньшей степени накачанный пафосом. Сцена гибели Флага также выполнена в стиле черно-комедийной жестокости, с анатомическими подробностями. Это позволяет быстро перепрыгнуть от сочувствия к наслаждению страданием, к цирковой всеядности. Центр фильма сделан так, что большое количество брутальных сцен порождает общую этическую трансгрессию: разрушение становится наркотически привлекательным, особым наслаждением. В таком состоянии ничего не жалко. Хочется попробовать дойти до некого животного предела. Черная комедия – жанр, показывающий экзистенциальную глубину личности не менее объемно, чем высокая драма. Павел Руднев писал, что пьесы, созданные в этом жанре, часто имеют раму, в которой говорится, что совершенное героями – результат воздействия химических веществ, временного безумия. Но это ведь только оправдание. Цирк создан, чтобы мысленно убивать. Он дает индульгенцию на зло, абонемент на причастность к тому, с чем мы в обычной жизни сталкиваться не хотим.

С точки зрения хронотопа, второй «Отряд» в разы лучше: действие разворачивается на острове, происходит нелинейно, в несколько путей, что позволяет персонализировать антигероев, показать каждого с комической и сентиментальной стороны и дать шанс на коронный номер. Правда, финальный босс слишком уведен в комедию – хотелось бы увидеть его чуть более страшным, а не в стиле детского рисунка. Возможно, этому помешала островная, тропическая атмосфера. Яркая, как новогодняя елка, морская звезда – тоже клоун, только очень крупный, размером в купол.

То, что происходит сейчас с супергеройским кино, интересный процесс: мы видим, как усложняются схемы, драматизируются и углубляются персонажи, находятся сущностные причины появления особых людей в мире – пока философская основа слабовата, но упорно растет. От модели «спаситель – злодей – жертва» почти ничего не осталось, треугольник Карпмана повертелся-повертелся и развалился на части. Другое дело, что шведский стол – это ненадолго. Через некоторое время он станет невыгодным, поскольку сильно разбрасывается. Произойдет расслоение общего пирога на нишевые продукты. Таков путь.

Дата публикации: 14 августа 2021 в 15:38