Рубрика «Индивидуальный подчерк». Выпуск 73. Антон Чехов. Путевые заметки «Из Сибири».

***

... Подъезжаем к реке. Надо переплавляться на ту сторону на пароме. На берегу ни души.

- Уплыли на ту сторону, язви их душу! - говорит возница. - Давай, ваше благородие, реветь.

Кричать от боли, плакать, звать на помощь, вообще звать - здесь значит реветь, и потому в Сибири ревут не только медведи, но и воробьи и мыши. "Попалась кошке - и ревёт", - говорят про мышь.

***

Дверь отворена, и сквозь сени видна другая комната, светлая и с деревянными полами. Там кипит работа. Хозяйка, женщина лет 25-ти, высокая, худощавая, с добрым, кротким лицом, месит на столе тесто; утреннее солнце бьёт ей в глаза, в грудь, в руки, и кажется, она замешивает тесто с солнечным светом; хозяйская сестра-девушка печёт блины, стряпка обваривает кипятком только что зарезанного поросёнка, хозяин катает из шерсти валенки. Ничего не делают только старики. Бабушка сидит на печке, свесив ноги, стонет и охает; дедушка лежит на полатях и кашляет, но, заметив меня, сползает вниз и идёт через сени в горницу. Ему хочется поговорить... Начинает он с того, что весна теперь холодная, какой давно не было. Помилуйте, завтра Николин день, послезавтра Вознесенье, а ночью шел снег, и по дороге к селу замёрзла какая-то женщина; скот тощает от бескормицы, у телят от морозов понос... Потом он спрашивает меня, откуда я, куда бегу и зачем, женат ли я, и правду ли говорят бабы, что скоро будет война.

***

...В Сибири никаких охотничьих законов не знают и стреляют птиц в продолжение всего года. Но едва ли здесь скоро истребят дичь. На расстоянии 1500 вёрст от Тюмени до Томска дичи много, но не найдётся ни одного порядочного ружья, и из ста охотников только один умеет стрелять влёт.

Обыкновенно охотник ползёт к уткам на животе, по кочкам и мокрой траве, и стреляет только из-за куста, в 20-30 шагах в сидячую, причём его поганое ружьё раз пять даёт осечку, а выстрелив, сильно отдаёт в плечо и в щёку; если удается попасть в цель, то тоже не малое горе: снимай сапоги и шаровары и полезай в холодную воду. Охотничьих собак здесь нет.

***

...Река становится темнее, сильный ветер и дождь бьют нам в бок, а берег всё ещё далеко, и кусты, за которые, в случае беды, можно бы уцепиться, остаются позади... Почтальон, видавший на своём веку виды, молчит и не шевелится, точно застыл, гребцы тоже молчат... Я вижу, как у солдатика вдруг побагровела шея. На сердце у меня становится тяжело, и я думаю только о том, что если опрокинется лодка, то я сброшу с себя сначала полушубок, потом пиджак, потом...

Но вот берег всё ближе и ближе, гребцы работают веселее; мало-помалу с души спадает тяжесть, и когда до берега остаётся не более трёх сажен, становится вдруг легко, весело, и я уж думаю: "Хорошо быть трусом! Немногого нужно, чтобы ему вдруг стало очень весело!"

***

... Живётся им скучно. Сибирская природа в сравнении с русской кажется им однообразной, бедной, беззвучной; на Вознесенье стоит мороз, а на Троицу идёт мокрый снег. Квартиры в городах скверные, улицы грязные, в лавках всё дорого, не свежо и скудно, и многого, к чему привык европеец, не найдёшь ни за какие деньги. Местная интеллигенция, мыслящая и не мыслящая, от утра до ночи пьёт водку, пьёт неизящно, грубо и глупо, не зная меры и не пьянея; после первых же двух фраз местный интеллигент непременно уж задаёт вам вопрос: " А не выпить ли нам водки?". И от скуки пьёт с ним ссыльный, сначала морщится, потом привыкает и в конце концов, конечно, спивается. Если говорить о пьянстве, то не ссыльные деморализуют население, а население ссыльных. Женщина здесь так же скучна, как сибирская природа; она не колоритна, холодна, не умеет одеваться, не поёт, не смеётся, не миловидна, и как выразился один старожил в разговоре со мной: "жестка на ощупь". Когда в Сибири со временем народятся свои собственные романисты и поэты, то в их романах и поэмах женщина не будет героиней; она не будет вдохновлять, возбуждать к высокой деятельности, спасать, идти "на край света". Если не считать плохих трактиров, семейных бань и многочисленных домов терпимости, явных и тайных, до которых такой охотник сибирский человек, то в городах нет никаких развлечений. В длинные осенние и зимние вечера ссыльный сидит у себя дома или идёт к старожилу пить водку; выпьют вдвоём бутылки две водки и полдюжины пива, и потом обычный вопрос: " А не поехать ли нам туда?", то есть в дом терпимости. Тоска и тоска! Чем развлечь свою душу? Прочтёт ссыльный какую-нибудь завалящую книжку, вроде "Болезни воли" Рибо, или в первый солнечный весенний день наденет светлые брюки, - вот и всё. Рибо скучноват, да и кстати ли читать о болезнях воли, коли самой воли нет? В светлых брюках холодно, но всё-таки разнообразие!

***

...До Томска мне пришлось познакомиться с одним заседателем и проехать вместе с ним две-три станции. Помнится, когда мы сидели в избе у какого-то еврея и ели уху из окуней, вошёл сотский и доложил заседателю, что в таком-то месте дорога совсем испортилась и что дорожный подрядчик не хочет починять её...

- Позови его сюда! - распорядился заседатель. Немного погодя вошёл маленький мужичонко, лохматый, с кривой физиономией. Заседатель сорвался со стула и бросился на него...

- Ты как же смеешь, подлец, не починять дорогу? - стал он кричать плачущим голосом. - По ней проехать нельзя, шеи ломают, губернатор пишет, исправник пишет, я выхожу у всех виноват, а ты, мерзавец, язви твою душу, анафема, окаянная твоя рожа, - что смотришь? А? Гадина ты этакая! Чтоб завтра же была починена дорога! Завтра буду ехать назад, и если увижу, что дорога не починена, то я тебе рожу раскровеню, искалечу разбойника! Пош-шел вон!

Мужичонко заморгал глазами, вспотел, сделал лицо ещё кривее и юркнул в дверь. Заседатель вернулся к столу, сел и сказал, улыбаясь:

- Да, конечно, после петербургских и московских вам здешние женщины не могут понравиться, но если хорошенько поискать, то и здесь можно найти девочку...

Интересно бы знать, что успел мужичонко сделать до завтра? И что можно сделать в такой короткий срок?   Не знаю, к счастью или к несчастью для сибирского тракта, заседатели недолго сидят на одном месте; их часто меняют.