Русские стихи 1950—2000: Антология. Из — 12

                                                                       

 

Как грицца, давненько я не брала в руки шашек.

Вот и дошёл ход.

Сергей Кулле. Кулле родился в Ленинграде в 1936 году. Каждый день гулял по Ленинграду. И умер в Ленинграде в 1984 году от рака.  Закончил отделение журналистики филологического факультета Ленинградского университета, кстати, вместе со Львом Лосевым.

Он был достаточно замкнут, не обивал пороги изданий (всего два стихотворения были опубликованы в сборнике Ленинградский День Поэзии 1977, а в целом четыре текста появились в официальной печати при жизни), не носился со своими стихами как с нечто, несомненно, прекрасным (хотя да, прекрасны).

Всю жизнь был женат на одной женщине – Маргарите.  Выпивал за ужином рюмку водки. Иногда с друзьями. Не смотрел телевизор, редко ходил в кино, но, кажется, читал газеты и слушал радио. Был в полной мере знатоком русской и мировой поэзии и прозы. Работал в многотиражке. Он был сам по себе. Не принадлежал ни к первой, ни ко второй, ни к какой-либо еще литературной действительности. Только к своей собственной.

И, да, он был поэтом. Верлибристом. И верил. Верил в поэзию.

У него почти нет метафор. Нет условных душестраданий (да как так? Поэты же страдают, ох, как же они сильно страдают), практически нет упоминаний бога (богов), мифологических и литературных героев и других красивых слов. Нет попыток блеснуть метким словом, красноречием.

Короче, надо читать.

Инвектива

Этот вот заморыш, птенец, пьяница,

он еще будет нами командовать!

Проползет, пролезет,

пробьется приступом.

Вырастет большим и обрадуется.

Будет разваляться, хвалиться, похлопывать,

будет петухом петь,

как Суворов.

И в ответ на наши с тобою

колкости

будет к нам с тобою

очень милостив.

Будет процветать, накоплять, славиться,

будет разъезжать

по другим местностям.

будет говорить, ораторствовать,

станет забывать свое прошлое.

Женится —

и недужной,

визгливой дочери

даст гордое,

как выкрик,

имя:

Софья!

1959

 

* * *

Меня снедает грусть-тоска по дальним странам

и далеким путешествиям.

Я не живу,

а только жду момента,

чтоб незаметней ускользнуть из дома,

чтоб на работе отпроситься в долгий отпуск

и уехать, и уехать, и уехать.

Все жду, когда автомобиль попутный

меня подкинет на пять тысяч километров.

Все жду, когда песочные часы,

которые до этого молчали,

пробьют двенадцать раз.

Все жду, когда автобус издалека

затормозит у нашего подъезда.

Все жду, когда настанет время,

чтобы тонуть, переплывая в одиночку

морской пролив, проток озерный.

Чтоб заблудиться на велосипеде

ночью зимой в лесу.

Чтобы ломиться в запертые двери

"Домов крестьянина", спасаясь от бурана.

Вы молчите...

Вы говорите про семейный долг,

служебные обязанности.

Напоминаете, что меня связали

узы дружбы, пути сердца...

Вы знаете,

я все-таки уеду.

Хотя бы на трамвае:

динь-динь-динь-динь!

Вот, у меня уж и билет в кармане.

Вы знаете,

я все-таки уеду.

Хотя бы на качелях,

и вернусь не скоро.

1963

 

Из цикла Пловец

2

Ах, только бы добраться

до почты!

До почты-телеграфа.

И с берега

послать им

телетелеграмму.

Всего четыре слова.

Из группы

наиболее любимых ими

модальных слов:

      «Нельзя.

       Но нужно.

       До слез необходимо.

       Почти что невозможно».

3.

Спектакль был обречен.

Газеты понесли

и автора и режиссера.

Публика не шла.

Распространители билетов

сбились с ног.

Одна невеста осветителя

ходила в театр каждый день.

Ведущая актриса

грозила заявленьем об уходе.

Директор театра

бросился в пролет.

Кассир сказал: «Накрылись!»

Аплодисментов не было.

Исполнителей ролей не вызывали.

 

Исполнителей ролей

не вызывали.

Аплодисментов не было

несколько минут;

они не прекращались несколько часов.

Публика не шла домой.

Директор театра

бросился в пролетку,

и плача и смеясь.

Кассир сказал: «Накрылись!» —

увидав толпу у кассы.

Распространители билетов

сбились с ног,

скрываясь от клиентов.

Одна невеста осветителя

ходила в театр

каждый день;

другая ей завидовала.

Ведущая актриса,

не включенная в спектакль,

грозила заявленьем об уходе.

Газеты понесли,

как знамя,

имя

автора и режиссера.

Спектакль был обречен на бешеный успех.

 

Спектакль был обречен

на бешеный успех...

 

4.

И все-таки

нас ждет большой триумф,

большие деньги

и успех у женщин.

Как того спортсмена,

который на байдарке

проплыл

через Байдарские ворота.

Как капитана,

который не сморгнув

и крикнув: «Новый год!» —

пошел ко дну.

Как лейтенанта,

который позабыл

скомандовать:

«Не в ногу!»

при переходе через мост.

 

АННА ВАСИЛЬЕВНА СТУПИНА

/Желая избегнуть ложной красивости,

я не назову этот стих: "Дворник"/

Хорошая сильная женщина тетя Нюша

скребет снег

и гонит метлой грязную воду,

процеживая ее сквозь сито решетки люка.

Прохожие отходят в сторонку.

/Не помешать бы работе!/

А сама Анна Васильевна

старается делать поменьше брызг.

Дома ее поджидают

довольные, сытые дети-школьники,

Но вскоре

Старший - Геннадий -

выйдет на улицу:

- Остальное я кончу, мама, -

ишь, сколько его навалило!

А ты -

иди отдохни

перед ночным дежурством.

 

И кончит,

ловко скребком и лопатой орудуя.

 

/Нынче пошли хорошие люди/.

 

СТАРИК

 

Погодка совсем разгулялась.

Мы шли через мост

и смеялись.

А впереди,

как будто ковыряя клюкою в асфальте,

тащился какой-то скромный странник

согбенный.

И я сказал своей спутнице:

- Какой прекурьезный старик!

 

Потом мы подошли к гвоздю на мостовой

/он валялся кривой и ржавый/,

и я снова остроумно заметил:

- Здорово,

если напорется машина!

 

И в этот самый момент,

как бы по мановению волшебной палочки,

старикашка,

шедший впереди, в отдалении,

вернулся,

сошел с тротуара на мостовую,

взял гвоздь грязными пальцами

и кинул его сразмаху в реку.

 

А когда мы догнали путника

/пряча ехидные улыбки/,

он поворотился и спросил

конфузливо:

- А где тут будет керосинная лавочка?

 

***

На железнодорожном вокзале нарисован овраг.

На борту самолета — воздушная яма.

На уборе невесты — чернильная клякса.

На крыле соловья нарисован силок.

На посевах — засуха.

На небе — туча и молния.

На лисице с пузатым лисенком нарисован капкан.

На груди у Олега начертано: «Трус и Предатель».

На волшебной руке Субботина изображен перелом.

На хрустальном дворце намалевана тень от кувалды.

На библиотеке Вольтера нарисован оногь из камина.

На могиле Андрея Краевского нарисован бульдозер.

На лицейских садах — пила и топор.

На футболке у форварда вышито слово «коробочка».

На кабинке шофера нарисован наезд.

На спине часового — удар ножом, выстрел из-за угла.

На лбу лошади Пржевальского — абрис пули Хемингуэя.

На скульптуре «Мыслитель» нацарапано гвоздиком слово «Дурак».

Господа!

Злой художник в недобрый час

повадился нас навещать!

Тихой сапой прокрался в наш мир,

Столь прекрасный до этих пор!

1970