Сюрреализм — не бунт против социальности, а ее дисциплина

Сюрреализм — не бунт против социальности, а ее дисциплина

Дан Дарон / Дм. Доронин

Продолжаем наши заметки популярного, простого изложения основ экспрессивно-сюрреалистской поэтики.

Прежде всего важно заметить, что:

1) Сюрреализм — это НЕ эстетика, а методология осознания, остранения, выбора и обновления форм.

2) Сюрреализм — это НЕ создание странных, экзотичных, индивидуальных, "сюррных" миров, как это кажется многим благодаря лубочным поп-клише о сюрреализме. (Во многом в этом виноваты сами экспрессионисты и сюрреалисты некоторых направлений вроде Дали, благодаря которым сюрреализм стал смыкаться с дадазмом и поп-артом.)

* * *

Возникла необходимость подробнее пояснять техники нашей поэтики. Сегодня — о том, в каком смысле сюрреализм — не просто эстетическое явление, не бунт против клише ( в восприятии реальности), а — дисциплина этих форм как социальных, художественных, языковых клише (т.е. стереотипных, конвенциональных или даже эволюционных форм, шаблонов).

Поводом к этому тексту стали ценные вопросы одного из наших читателей к блогу "Сюрреализм — это гуманизм".

В частности он написал следующее: "Я, конечно, встряну, так как люблю сюр. Но согласия не ожидайте, ибо идея сюра как принципа «назло социальной маме отморожу индивидуально-восприятийные уши» мне не близка. Зачем вам сдалась идея делать что-то назло и от чего-то отстраняться? Существуйте свободным и прекрасным, сферическим и идеально черным в вакууме. Если в таком состоянии вы обнаружите, что вам унутри есть что сказать другому человеку, критически взгляните на способы, коими это можно сделать".

В ответ было написано более развёрнутое пояснение:

Спасибо за интерес и коммент! Но вот про «идею делать что-то назло и от чего-то отстраняться» у меня ничего нет. И речь идёт не об оТстранении, а об остранении.

В самом простом, формальном виде остранение описывают как литературный приём, имеющий целью вывести читателя «из автоматизма восприятия».

Но это, конечно, не только литературный приём, а вообще — одна из техник восприятия, схватывания смысла, перевода и обновления языка.

Речь у меня совсем не была про «назло социальной маме», а — про понимание множественности и, что совсем важно, про выбор варианта.
На самом-то деле мы имеем не выход в индивидуальное, а:

а) умение видеть множественность имеющихся шаблонов, клише (ну, как, например, всякие слова или способы воспринимать),

б) понимание их власти и, грубо говоря, своего неизбывного, неизбежного рабства от них

в) понимание того, что определённые совокупности разных таких шаблонов, клише используются в разных художественных, идеологических и пр. языках и целях; умение различать это, чтобы понимать — кто, как, когда и зачем хочет на тебя воздействовать. Этого всего уже много для человека.

г) далее необходимо развивать в себе принципы и навыки сравнения и выбора разных таких форм. Ну, и (совсем высший пилотаж) — пытаться обновлять их сочетания, т.е. работать над поэтическим языком.

Как видите, никакого «назло», никакого подросткового социального бунта или мистики я не имею в виду.

Это больше — некая дисциплина, выработка и тренировка навыков, техническая работа по осознанию и обновлению языка. Конечно, здесь не только чисто техническое занятие, но обязательно есть выход в неопределённость, неоднозначность — что достигается, например, сочетанием остранения и всматривания/вслушивания. В этом есть и сосредоточение, и некое подобие медитации, наблюдения, погружения.

При этом, подчеркну, принципиально важно, чтобы это (усилие по остранению и всматриванию) было ориентировано на окружающий мир (на его явления и объекты). То есть это работа с конкретными вещами, а не «индивидульный фонтан» из внутреннего мира. Нет никакого индивидуального, это всегда поток неосознанных или, реже, осознанных заимствований.

Если мы будем зациклены на своем творчестве, на своём внутреннем мире, мы с большей гарантией будем захвачены властью стереотипных форм (языковых, идеологических, художественных и пр. элементов — т.е. определённых слов, образов, идиом, способов воспринимать, образов мыслить, оценивать и пр.).

Эти формы по большей частью получены нами неосознанно, от рождения, детства и пр., поэтому они и опасны: мы склонны считать их самими собою, частью наших личностей, убеждений. На самом деле мы — их рабы, они действую через нас, пользуются нами, или некие другие люди используют такие формы для каких-либо своих нужд, для управленния нами (в эстетике, моде, политике и пр. коллективных явлениях).

Поэтому обновление языка через остранение, осознание и выбор форм — не блажь "ботаников", не странная эстика и не излишнее усложнение жизни, а — насущная необходимость, актуальнейшее занятие.

Если Вы, подобно многим станете говорить о поэзии как о личном творчестве (так сказать, из "своих внутренних глубин"), как о выражении "внутреннего я" и о подобной опасной ерунде — Вы будете просто обольщены формами.

На уровне стихов такое обольщение — это или дурные стихи, или (при таланте художника) — эффективные стихи в поп-культуре, в идеологической (гражданской и пр.) поэзии и пр. Вот когда хочется прочесть стихотворение, чтобы "отдохнуть душой", чтобы получить удовольствие, чтобы узнать "своё, близкое, созвучное мне" — это главнейший признак обольщения формами, власти форм. Понятна популярность поэзии такого рода, иначе оно и не должно быть.

Например, в буддизизме, такое обольщение формами (через увлечение внутренним миром, "Я") относят к тонким омрачениям.

Поэтому смотреть надо не в себя, а в окружающий мир. Он НЕ инертен, НЕ мёртв, НЕ мы одни в нём активны. Вовсе не только сознание запускает динамику, воздействие, изменение. (Мы мало знаем о других активностях, о возможных акторах в реальности и, возможно, в силу ограниченного спектра условий эволюции жизни известного нам типа, не узнаем вовсе.)

Мир воздействует на нас, чему могут сопротивляться (или, наоборот, канализировать  сигналы, воздействия определенного типа) уже сидящие в нас формы. (Отсюда - очень важное для сюрреалистической поэтики значение диалогичности, разговора с реальностью, возможности что-то в ней услышать.) Потенциально в реальности находится множество чего-то, что не было заимствовано мною или даже никем.

Важно понимать реальность не как объяненное, а как неопределенное и во многом (мы даже не знаем, насколько во многом) неизвестное.

Поэтому и надо всматриваться и остранять (т.е. этим выбиваем свои шаблоны, через которые смотрим на вещи, делаем их странными, ставим под вопрос), всматриваться и остранять, всматриваться и остранять.

Это и есть сюрреализм, т.е. работа по смещению, сдвигу привычных форм восприятия реальности — через их методическое остранение и через всматривание. Чем дольше всматриваешься, тем больше видишь, что перед тобой не то, что ты думал.

Результаты этого — в том числе новые и новые наши тексты (ну, или картины, например, если действует живописец). Процесс бесконечный. Это интереснее, чем быть рабом комбинаторики шаблонов.

В таком смысле и надо понимать утверждение о том, что занятие художника — обновление языка. Или, говоря почти в духе Ричарда Докинза, — служение языку.