К 200-летнему юбилею одного стихотворения

Бывают странные сближения…

(А.С.Пушкин, из черновых заметок о поэме «Граф Нулин»)

«Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем», - сказал Достоевский в своей знаменитой речи… Действительно, как можно разгадать бездонность неба, изменчивость моря, трепет огня? Поразительно, что при необыкновенной ясности слога, легко воспринимаемого даже неискушённым, а потому неподкупным детским сознанием, пушкинская строка – это непостижимое многомерное явление, рождающее фейерверки чувств и парадигмы толкований. Да, существуют и другие чудесные вселенные русской поэзии Тютчева и Блока, Ахматовой и Цветаевой, Мандельштама и Бродского, неумолимо бурлят и взрывают пространство иные и сверхновые, но таинственная вневременная точка пересечения всех возможных миров – Пушкин. И всякий раз захватывает дух, когда оказываешься перед этой бездной!

И обязательно есть у каждого из нас свои «странные сближения» с этой тайной, родные душе строки, как будто угаданные поэтом наши собственные ощущения и мысли. Настоящее, сиюминутное в них волшебным образом отражается, как в зеркалах прошлого, и одновременно проецируется в будущее, тревожно и радостно волнует светлым причастием и причастностью ко всему…

1825 год. Знаковый, судьбоносный, в очередной раз разделивший историю века и страны на «до» и «после». Пушкин в ссылке, в Михайловском. Литературоведы, пушкиноведы непременно укажут на особую значимость февральского появления в печати первой главы «Онегина», а также рождения нескольких шедевров благодаря январской встрече опального поэта с Пущиным, его июльскому роману с А.Керн и мукам одиночества 19 октября. Отметят они и эпохальность ноябрьского завершения титанического «Бориса Годунова», и декабрьского – какое сближение! – явления в свет сборника «Стихотворения Александра Пушкина». Но есть в этом невероятном вихре событий года одно, казалось бы, малозаметное – росчерк пера, легкий набросок в альбом провинциальной барышни, однако в нём гениальное откровение, выдох истины:

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

Написано это как мимолётный дружеский совет 15-летней Зизи (Евпраксии Николаевне Вудьф, в замужестве Вревской). Но – опять странное сближение – именно она будет близким другом поэта до его конца и единственной женщиной, посвящённой в тайну его рокового отъезда на Черную речку; миниатюра не имеет даже точной даты - но останется девизом и её жизни, и жизни многих, кто созрел для этой мудрости:

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

Две строфы всего. Простые, прозрачные слова, как свет в оконце - в начале сияющий, бодрый, а к концу стиха ровный, ласковый. Смена рифмовки – смена состояний. Глаголы, глаголы – и ни одного в пространственном движении, всё во власти времени, свивающего бесконечную спираль:

Сердце в будущем живет;

Настоящее уныло:

Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило.

Это и послание, и завещание, и напутствие… Юному мятущемуся сердцу в утешение, себе самому в мучительных размышлениях, и – нам, грешным неверием и частыми приступами духовной слабости.

Сколько раз еще сам Пушкин пройдёт через эти рифы смирения в настоящем на пути к радостям будущего, сколько милых мгновений прошлого, с улыбкой оглянувшись, увековечит в драгоценных россыпях строк! И наступят новые сближения, подтвердив потрясающую правоту пушкинского прозрения.

Через 5 лет, в роскошно плодотворную Болдинскую осень напишется о будущем:

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья…

 А еще через 6 лет на закате этого неожиданно короткого жизненного пути пронзительно скажется о прошедшем:

Тогда, душой беспечные невежды,

Мы жили все и легче и смелей,

И таким милым покажется это прошедшее в сравнении с унылым настоящим, что на последней встрече с друзьями-лицеистами взволнованный поэт не сможет дочитать до конца недописанное своё стихотворение… Но вот уже снова к будущему обращена молитва из последнего прижизненного цикла стихов, Каменноостровского:

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

А следом зеркальным эхом рассыплется в русской литературе сокровенная тема цикличности духовного времени, странными сближениями отзовётся она в уникальных поэтических мирах. И нежно вспомнит не умолкавшие в сердце звуки «времени золотого» мудрый Тютчев, и светло заплачет о своём «розовом коне» звонкоголосый Есенин, и будет одиноко «скакать по следам миновавших времен» задумчивый Рубцов…

Так пусть же и нам в часы испытаний слишком бурной радостью или тяжёлой утратой вспомнится, откликнется, прольётся живительным бальзамом на душу пушкинское загадочно заветное:

Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило.