Пролетая над кукухой. Олененок, Переходный возраст

Посмотрела два нашумевших британских сериала – «Олененок» и «Переходный возраст». Сказать, что они мне понравились, не могу. Вряд ли кому-то нравится, когда по нему ездит танк. Ощущения были именно такие. Я долго не могла понять, что я такое, где нахожусь, а самое главное – зачем. Если вам кто-то порекомендует эти сериалы, выписывайте его из друзей, а если он с вами живет, срочно выселяйте. Оба сериала – глоток чистой депрессии. Хотя про разное. «Олененок» – история потерянного мужика, «Переходный возраст» – история потерянного подростка. Можно было бы сделать вывод: с британцами (а может, вообще со всеми) что-то не так. И закрыть тему. В конце концов, что из того, что людям бывает плохо, и они про это пишут сценарии, снимают сериалы? Но есть причина высказаться. Она в финале. Дочитайте мой текст до конца!

Если в общем, сериалы рассказывают о насилии. Просто поразительно, насколько оно разнообразно: речевое, физическое, сексуальное, психологическое, социальное, гендерное, возрастное, финансовое, территориальное. Вездесущее, неуничтожимое, неостановимое насилие на ежедневной основе. Иногда мне кажется, что нормой является именно оно, а гуманность – всплеск аномалии на его поверхности. Вроде Гитлера давно убили, а зло живет. Как же так?

«Олененок» снят по сценарию, имеющему реальную биографическую основу, что в целом только добавляет сериалу депрессивности. Молодой стендап-комик Донни терпит неудачу за неудачей, и одной из больших проблем в его жизни становится Марта – женщина-сталкер. Их странные, болезненные отношения ложатся в основу сюжета, но сериал показывает и другие злоключения Донни. Автор как будто смакует его неудачи на сцене и личные провалы, водя героя буквально по дну. Так можно ненавидеть только самого себя. И про это герой говорит со сцены в кульминационном монологе: главная проблема – не насилие со стороны других, а вечное самонасилие, которое превращается в наркотик. В том, чтобы быть несчастным, есть свой кайф: примерно такой же, как в расчесывании едва зажившей раны. Донни – типичный городской невротик, в котором я безошибочно узнала себя. У него принимающая семья, ясное мышление, нормальная внешность, но в течение шести серий из семи мы наблюдаем, как он входит в штопор. Сериал указывает на то, что причиной штопора явилось – что бы вы думали? – насилие, которое герой не смог переварить. В рецензиях психологов можно увидеть даже диагноз герою – ПТСР. С этим можно только согласиться, хотя диагноз не объясняет мне, например, зачем понадобилось это сложносочиненное высказывание, где даже надежда превращается в отвлекающий маневр.

С точки зрения жанра, «Олененок» – драма. Каждый драматический жанр задает общий вопрос, а конкретная пьеса, написанная в этом жанре, дает конкретный ответ. Например, трагедия задает вопрос «почему власть губит человека?» Вопрос драмы можно сформулировать так – «почему людям не очень хорошо живется?» То есть, садясь смотреть драму, мы подписываемся на погружение в чужую беду, причем такую, у которой будет лишь формальное сюжетное разрешение. Нам не покажут счастья в конце, не наложат бинты на царапины, которые оставит просмотр. Чем дольше живу, тем меньше готова подписываться на этот мазохизм. Для потребления драмы требуются силы: выдержать, не дать кукухе спорхнуть с башки. «Олененок», как я ни крепилась, все же заставил меня плакать, и это было неприятно. Мне не хотелось солидаризироваться с Донни – именно потому, что в нем я слишком узнавала себя. Его беспомощность перед трудностями, лепет во время публичных выступлений, провалы, неловкие попытки объясниться с близкими, стыд и страх, постоянный внутренний монолог, полный рефлексии выглядят как кривое зеркало моей жизни. В «Бедных людях» Достоевского есть эпизод, где главный герой, Макар Девушкин, с ненавистью говорит о Гоголе, выставившем Башмачкина жалким – как будто нарочно списал его с Девушкина, подсмотрел, поиздевался. И хотя герой глубоко заблуждается насчет антигуманизма Гоголя, его чувства мне более чем понятны теперь. Ричард Гадд, сценарист, актер и прототип героя «Олененка» своей обнаженностью сделал больно любому, кто переживал творческие и личные неудачи. В какой-то мере сериал беспощаден. Он напоминает пересъемки первого «Джокера» с Фениксом, где Джокер решает, что убивать – не вариант.

Иногда в рецензиях пишут, что это сериал о проблеме сталкинга. Можно сказать и так. Сталкер Марта выворачивает жизнь Донни наизнанку, но в этом действии проявляется некая созидательность даже – творение судьбы. Застывший и травмированный комик раскачивается извне, что заставляет его совершать поступки. До встречи с Мартой он был мертв. Но она пришла, и вызвала в нем единственную еще живую эмоцию – сочувствие. И он ожил, хотя и не понял этого. Если бы сериал осуждал сталкинг, он был бы выстроен иначе. Гораздо важнее то, как по кусочкам собирается личность Донни – не особо сильного и талантливого человека, борющегося с трудностями. В комментах под видео многие писали: «Какой смысл смотреть на эту тряпку?» Абсолютно никакого смысла смотреть на тряпку нет. Но можно смотреть на человека. Драма как жанр не покажет нам победу героя над обстоятельствами. Впрочем, не покажет она и обратного. Мы увидим картину, которой нельзя дать однозначной оценки. Как и любой неканонический жанр, драма не предоставляет готовый, одинаковый для всех смысл. Смысл в том, что каждый прочитает сериал по-своему. То есть, проще говоря, смысл в генерации смыслов. И пока генерация есть, произведение живет. А как только прекратилась, оно умерло.

Конечно, «Олененок» построен на гротеске. Как комик Донни – гипертрофированный неудачник. По сериалу ясно, что человек он умный, а шутки у него настолько плохи, что похоже, сценарист специально провозит его мордой по столу, чтобы внутри у зрителя сжалась пружина стыда. Марта – гипертрофированный сталкер, который не знает удержу. А в финале нам расскажут фрагмент ее предыстории, вроде как объясняющий, отчего она сорвалась. И это тоже гротеск, потому что для сложной ситуации находится простое объяснение. Было бы честно сказать, что говно случается, потому что случается. Жизнь представляет собой не только порядок, но и хаос, в котором человек пытается не сойти с ума и хоть куда-то добраться, пусть и с существенными потерями.

Сериал «Переходный возраст» называют вторым «Олененком» не по схожести тем, а по силе воздействия на зрителя. Сюжетная коллизия состоит в том, что окружающие пытаются понять, почему стало возможным страшное преступление – убийство девочки-подростка. Каждая серия снята одним кадром, что само по себе режиссерское чудо, и, конечно, возникает мощный эффект присутствия. Мне показалось, что в полицейском участке слишком много вежливости, а в школе наоборот, она вообще отсутствует. Возможно, в Англии более отвязные подростки, которые знают, что за хамство им не прилетит по ушам. Атмосфера сериала давящая, никакого просвета нет: все четыре серии авторы кормят нас отборным страданием. Дети сбесились, взрослые ничего не могут, полиция – соплежуи, психолог – холодная мымра, соседи гадят и сплетничают, в интернете говно и война всех против всех. С одной стороны, кажется, что такая картина довольно объективна: и никто не виноват, и все тем не менее виноваты. С другой стороны, когда показывают только мрак, становится ясно, что от объективности сериал далек – он заостряет проблему, а не пытается дать общее представление о жизни. Как и в «Олененке», нас ждет гипертрофия.

Многие писали о том, что английское речевое пространство зависит от контекста. Информация содержится не в высказывании, а в ритуале. То есть когда тебе говорят «все хорошо», это надо понять как «отстань». Именно поэтому многое в сериале останется за кадром. Взрослые не понимают подросткового языка, который хитро шифрует буллинг, дети не понимают слова «нет», сказанного слишком мягким тоном. Вопрос «почему стало возможным убийство», так и останется, в сущности, без ответа. Можно предположить, что причиной является не замеченная психопатия. Но диагноз в сериале не поставлен. Сложности взросления приводят подростка к идее насилия как единственной форме воплощения себя в мир. Авторы также пытались поднять вопрос о гендерных проблемах, когда неуважение к женщинам со стороны мужчин открывает возможности для любых действий в их отношении. Насилие, конечно, фундаментальная проблема. Только вот то, что показано в сериале, скорее, единичный, особый случай. «Мальчик убил одноклассницу» – это сенсация. А «муж избил жену» – никому не интересная бытовая подробность. Так что сериал явно не про войну гендеров. Поскольку это тоже драма, генеральная идея в том, что жизнь полна хаоса, и он может постучать в любую дверь. Нет способа защититься, нет рабочей схемы, как все порешать. Самой страшной серией стала для меня не сцена допроса – она нудная и затянутая, а финал, где отчаявшийся отец плачет в пустой комнате сына. Этим слезам веришь, потому что они знакомы любому родителю, пусть и повод отличается. Даже если ты хочешь оградить ребенка от несчастья, он не вещь, его в сейф не положишь. Такое чувство, что тебе доверили драгоценную хрупкую вазу, которая прыгает через острые камни на тонких ножках, а ты стоишь и смотришь, связанный по рукам и ногам. Современное родительство представляет собой не меньшее испытание, чем делание собственной судьбы. Ответственность большая, власти мало. От беспросветности сериала хочется запереться в туалете и читать два часа подряд самые тупые анекдоты.

Как мне показалось, и «Олененок», и «Переходный возраст» многое взяли из драматической культуры современной Англии, от Макдонаха с его брутальностью, из вербатимов с их документализмом. Получились зубодробительные, социально заостренные послания, которые попросту тяжко смотреть. И возможно, те, кому бы стоило все-таки взглянуть в эту сторону, сериалами не заинтересуются. Меня же волнует вот что. Кажется, что мучиться вовсе ни к чему – жизнь и так давит будь здоров, без сериалов. Но благодаря драме становится ясен репертуар несчастья, его бесконечные горизонты. Катарсис наступает не тогда, когда ты сравниваешь себя с неграми, которые голодают, в собственную пользу, а тогда, когда ты, несмотря на отвращение, испытываешь острое сочувствие – и в этот момент живешь. Минуту, полминуты. Но подлинно.