|
2196 |
Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.
Чтобы отдать голос надо просто оставить комментарий с ником автора-дуэлянта. Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по рассказам.
Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт».
Голосование продлится до 24 марта включительно.
тема дуэли: инфернальность
ДЖОН ЛОКК
ШЕСТЬ С ПОЛОВИНКОЙ
Холодный полуподвал. Змеящаяся к простенку света лестница. Прогорклый мрак загустевает железными копьями. Наконечники вмерзают в плиту первородного бетона, чешуйчатую и невзрачную. Она еле заметно
конвульсирует под тяжестью осторожных шагов, скрытых сывороточным светом. Ребристые древки таятся в предчувствии последней судороги. Свет бормочет на несколько удушливо тихих голосов, отпускает скользкие
остроты в неопределённый адрес, жидко посмеивается, колеблемый сквозняком подгнившей двери. Спустя то ли шесть, то ли семь тактов метроном поступи останавливается. Темнота снисходит до лукавого единоборства. Две прозрачных ладони сдавливают срединные копья неуверенной хваткой, натужно пробуя сдвинуть, расплавить, преодолеть металл. Ещё толчок, ещё и ещё. Рывок, кашель, скрежет. Сейчас плита издаст утробный хрип. Новое рыдающее усилие. Трение раскаляет руки. Только студёный пот, выступающий на коже, не даёт им воспламениться. Провернуть острие, высечь из камня объёмную боль. Бетон всё слышит. Бетон ничего не чувствует.
На том конце телефонного вьюна - властный, но вежливый мундирный баритон. Её нет дома. Она на свадьбе двоюродного племянника. Машина? Под окном. Да, синяя <<семёрка>>. Да, это наш номер. Сын. А что
случилось? Нет, не вожу. Водит она. Будет в понедельник. Так, сейчас ручку найду. Записываю. Хорошо. Всё передам. До свидания.
Отец любил высокий градус. Горячительные напитки. Горячительные отношения. Горячительная любовь. Три аборта. Кесарево сечение. Смятая простыня больничной койки. Жесткокудрый брат ещё болтающейся в
вечности сестры. Помятая головка, не пригодная для злых помыслов. Такие головки здесь не нужны. Привет, Сашенька. Здластвуй, Малинка. Он непременно бы не выговаривал букву <<р>>. Пеледавай пливет ладителям. Обязательно. Всё получится. Всё получилось.
Гнойники окон выдавлены серостью стен задолго до сотворения мира. Температура дочерна ледяного подгробия стремится к круглой, многозначительной отметке. Свет, утратив звук, не горит втуне - тьма в час человеческого смирения нуждается в беспокойном утопленнике. Прибитый к скамье клубок плоти плывёт в сальных разводах неудовлетворённых обид. А где-то в пятиэтажной высоте над исподним
бренного духа плывёт шакалий зрак луны, безукоризненно монотонный, словно сошедший с полотна Макса Эрнста.
К чёрту университет. Там процветают консерваторы и дегенераты. Дурак? Конечно. Что? Бороться? Доказывать? Завкафедрой бредит Горьким и Андреевым. В ходу антисемитские настроения. Достойные люди? Есть немного. Достойные люди к сорока годам не имеют степеней. Пойду работать. Как-нибудь пробьюсь. Знаю. Знаю. Мама... Пойми: воспитание детей - благотворительность. Не ценю твоих жертв? Да при чём тут это? Ну, прости.
Вступительный экзамен. Наш беспутный карбюраторщик снова прикладывается к жидкостям. Рюмка водки. Литр крови. Люблю обоих. Вот и шейка бедра проспиртовалась. Хромота на всю жизнь. Провал за
провалом. Бог с ним, с высшим образованием. Ни единого упрёка. Худучилище. Без талантов. С навыком. Альбом работ немецких сюрреалистов, купленный с рук. Трудно. Одна. Художник-реставратор. Интересно. Музей имени Добролюбова. Люблю делать добро.
Лестница ластится к луне, стекающей солёным желтком на щёки, сворачивается рулеткой со стёртыми штрихами временных отметок, сладострастно пошипывает, возвращая свету голос. Клубок раскатывается по скамейке и наполняется внутренней формой, за которой скрывается чувство, но не сила. Шипение сопровождает невидимый из каменного гроба танец ангелов-правоохранителей, танец, полный сухого вожделения и фосфорических мук сердца.
Послушайте. Да вы все так говорите! Ничего не видел, ничего не слышал. Пишите. Что-что... То, что сейчас рассказали. Свидетели есть. Стояли на светофоре? Скорости вообще не было, ага. Ладно. Перебегал? А вот говорят, что в положенном месте... Мальчик сейчас в больнице. Ушиб сильный. Родители ни на что не претендуют. Какого хрена вообще заявляли? Да не ревите вы! Ну, Богом прошу... Мне и самому всё это не нравится. На заднем крыле никаких повреждений. Зона мёртвая. Треклятое начальство давит. Давайте права. Успокойтесь. Чёрт-те что. Выпейте вот. Всё нормально будет. Сейчас поедем.
Посмотри-ка. Здесь моя жизнь. Прошедшее, будущее. Вот и дедушка с бабушкой. Они здесь будто поменялись. Вон соседи в окно носы суют. Мой старик... Нежное тело, светловолосое. А у истязателя в красном платье ободок над головой. Закладка. <<Карманьола любви>>. Я прозрачна, невесома. Тело твоего отца опутано... Ну-ка, что это? Класные станы? Нет, это не красные штаны. Это низкие страсти, глупыш.
Двадцатичетырёхлетняя годовщина непорочности. Трещина мира разрастается. Быт съедает глобальное. Загранпоездка. Мама выторговала путёвку. Центр социал-демократии, <<возрождённая из руин>>. Дрезден, Берлин. Музей гигиены. Солнце патриотического цвета. Промозглый март. Невообразимо хочется домой. Тридцатка. М-да. Кафе, магазины, халат для родной. Как там она? Ещё две недели тоски. Без одного дня.
Безудержный пляс заочно оплакиваемых венчается плевком в освещённое пространство. Антрацитовое полубожество выглядывает из простенка седым нимбом, чтобы презрительно подмигнуть блестящим лавровым околышем. Над головой посланника парит безобразная двуязыкая птица. Она осеняет покойника в клетчатой юбке умиротворяющим крылом. Клюв , исторгающий сивушный дух, набрасывает на чело усопшей капюшон и предусмотрительно перегрызает завязки.
Ирка меня бросила. Ну, другого партнёра нашла. Не, хватит с меня этих танцев. Не буду. Как ты не понимаешь? Больше времени на школу остаётся, тратиться на фраки не надо. Спорт дисциплинирует? Да ладно, фигня всё это. Сезонов семь синкопами страдал.
Шура. Любимый. Худой, длинный. То есть красивый. Наладчик оборудования на заводе <<Орбита>>. По ночам что-то там сторожит в капелле мальчиков. Психанул. Толкнул коляску под горку. Мой бедный малыш. Урок черчения. Дети, Марина Афанасьевна уходит. Деньги. Всё получается. Тележка с мороженым. Достаток. Сказка какая-то. Шура успокоился. Мои не могут терпеть. Руки не оттуда выросли. Тряпичный он. Зато мой. Любимый.
Смерть унижает. Здесь это явственно ощущаешь. Папа с мамой, один за другим, с промежутком в каких-то полгода. Не хотел жить без неё. С ней жить не получалось. Ладителями так и не стали.
Правоохранитель ложится на лестницу и урчит себе под нос литургический текст. С серой груди ангела свисает уродливый струп с прилипшими полосками нежной белой кожи. Ноги трупа пристывают к расколупанной
задней стенке узилища. Твёрдая бетонная волна хищнически опустошает нервную систему и заполняет кровеносную.
Шура-почтальон. Письмо от свекрови. Грязь. Слёзы. Мама не то чтобы довольна, но...
Макс. Великий сын. Сладкий. Величайший. Комочек смысла. Комочек в горле.
Аукционы. В районной администрации. За место под искусственной звездой. Довольно. В одиночку не вытянуть. Хм, продавец. Тринадцать часов... Но можно ведь и на два поделить. Шесть с половинкой наперевес. Вытерпим. На ноги бы поднять.
Ну что же? Без прав теперь. На шестимесячный срок. Уехали с места дорожно- транспортного происшествия.. Затем слушание по факту нанесения лёгкого вреда здоровью. Согласны? Нет? Вины не признаёте? Вот дрянь. Уж не извинения ли попросить? Хотите в клетке посидеть пятнадцать суток? Или вам больше нравится семью два плюс один? Что ж, отлично. Думаю, и ночи хватит. Так, с учётом чистого прошлого.
Женщина в клетчатой юбке и оборванном капюшоне ковыляет по просыпающейся весенней улице. Солнце с отвращением скользит по её неопрятной чешуйчатой коже. Багровые лучи тысячами медных копий
вонзаются в обессилевшую плоть, причиняя матери величайшего неимоверные страдания. Она смотрит из-под скукожившейся ладони на набрякший сиянием диск, но видит только незрелую жёлтую луну, ощерившуюся глубокими кариозными полостями. Женщина вслепую бредёт довывать свой век.
ХЁРЛИ
Они молча лежали, обнявшись, и поглаживая друг друга. Ночная прохлада щекотала разгоряченные тела. Стрекотание сверчков и тихое пение птиц прятало их прерывистое дыхание. А луна давала нежный свет, подчеркивая своим серебром изгибы тел и оттеняя счастливые лица.
«Ты будешь со мной?»
«Почему ты спрашиваешь?»
«Ты знаешь…»
«Нет. Что такое?»
Порыв ветра прервал разговор. Мощный, резкий, никак не похожий на царившую до этого идиллию. Деревья наклонились под его порывами, некоторые были вырваны с корнями.
«Теперь понимаешь?»
«Нет. Причем тут ветер?»
«Дима!..»
Она невольно разжала объятия, он тоже. В тот же момент его подхватил поток ветра и понес в небо. Она осталась лежать на месте. Он звал ее, выкрикивал ее имя, но в ответ слышал лишь завывания урагана. Парня швыряло из стороны в сторону, иногда кидало вниз, потом подбрасывало вверх. Впереди показалась гора.
«Черт!..»
Его несло все ближе. По-прежнему мотало по сторонам, но вверх, как назло, уже не выносило. Гора все приближалась, из живописной превращаясь в угрожающую.
«Таняяя!...»
Вопль оборвался смачным шлепком об скалистую поверхность.
Темнота. И какой-то тусклый свет вдалеке. Диму продолжало мотать из стороны в сторону. Странно, ведь уже разбился об гору. Или этот ветер будет вечно его преследовать?.... Что за бред?
Свет все приближался. Он уже не был тусклым, наоборот, становился все ярче, раздражая глаза. Вдобавок эти чертовы мотания, ставшие настолько частыми, что превратились в вибрацию. Вибрацию? Неужели?... Твою мать!!..
Свет стал нестерпимо ярким, даже через закрытые веки. В надежде спасти свои грезы, Дима укрылся одеялом. Чуть помогло, но не спасло от вибрации, которую испускал лежавший под подушкой мобильник. Поняв, что обычный мир снова рядом, Дима с тоской нащупал телефон и нажал на кнопку ответа:
- Алё.
- Диман, ты как там?
- Да нич вро… - сонно промямлил Дима.
- Спишь что ли?
- Встаю…
- Я заметил. Пять минут уже дозваниваюсь, президент ты хренов.
- Да не, я…
- В душе был? – усмехнулась трубка. – Диман, я что звоню. Помнишь, про Катю рассказывал?
- Угу.
- С ней вечерком приеду. Ты это… Ну на кухне поспи сегодня? – умоляюще пропел динамик под грохот воды из-под крана.
- Окей. Давай тогда, я в душ.
- До вечера! – попрощалась трубка.
Шампунь на мятной основе… Именно он, а не контрастный душ помогает проснуться, особенно после насыщенных снов. Прийти в реальность, хоть это и нелегко. Особенно после тех снов, какие мучили Диму уже месяц. Почти каждую ночь грезились невообразимые эротические фантазии вперемешку с признаниями в любви и несколькими совместными увлечениями. Ролики, утренний бег, лыжи, заплывы на полчаса… «Все как надо»
Но это сон. Не реальность. Как же она, сука, серая! В отличие от Тани… Так, все! Контейнер с линзами вчера вроде на зеркале оставлял… А, вот он!»
- Милый, ты хорош, но вчера было лучше. – нежно прошептала Катя только что упавшему на кровать Саше.
- Ну… Вчера мы одни были. А сегодня мой друг за стенкой. Неудобно как-то, он все-таки без девушки.
- По-моему для парней это не преграда. – пальчики дразнящее забегали по Сашиному животу. – Мало наивных дурочек?
- Да он вообще такого не любит. Если девушка, все серьезно. Проблема у него к тому же.
- Какая?
- Понимаешь, ему уже месяц снится одна и та же девушка. Типа они с ней встречаются, все отлично, нет никаких проблем, кроме одной. Все это сон. И каждый раз, когда он просыпается, лицо такое… Ну как будто мать родную похоронил.
- Он не пробовал найти похожую девушку? В контакте и на сайтах знакомств?
- Позавчера перестал. Сказал, что это идеал, и хрен найдешь такую. Борется с этим, я вижу. Но знаешь… Я вспомнил его месяц назад. Был нормальным парнем. А сейчас… Похудел. Злой. Хмурый. Что-то ему постоянно не нравится, все вокруг уроды, он типа неудачник. Объясняю ему под пиво, что все нормально, это весна, магнитные бури, не более. Он согласится, улыбнется. А наутро опять скорбь еврейского народа на лице.
- Скорбь еврейского народа? – Засмеялась Катя, не забывая поглаживать Сашу по щеке.
- Хорош ржать, я серьезно. Уже не знаю, что с ним делать. Хоть дурку вызывай!
- Я, кажется, поняла, что с ним.
- Да ну? И что же у него, кроме шизофрении?
- Причем тут шизофрения? У него не распад личности. Ну, пока. У нас один профессор много интересных вещей помимо основного предмета рассказывает. Недавно про темные силы, например.
- По-твоему, Димка в секту попал? Не смеши!
- Не перебивай! Короче, есть такие демоны, которые приходят во сне и изводят человека эротическими фантазиями. Человек мучается, не понимает что делать, теряет себя. Потому что сон становится более ярким, чем жизнь, и хорошо запоминается.
- Типа, Димку убивает исчадие из ада. Самой не смешно?
- Сейчас уже нет. – серьезно проговорила Катя. – Препод много что говорил по этому поводу, жалко не помню. Понятно, что человек, если не справится с этим, становится неадекватным и может сделать что угодно, убить себя, например.
- Жуть! – заключил Саша. – Бороться с этим как?
- Не знаю. Может, к священнику сходить? Пускай попробует.
- Атеисту? Ну-ну. – усмехнулся Саша.
- Надо. Иначе он умрет. Профессор говорил, что в таких случаях человек либо покончит с собой, либо сходит с ума. По-моему, без разницы. Тема лекции была забавная.
- Ну. – проговорил Саша, гуляя рукой по Катиной груди.
- Инфернальность. С латинского - демонология. – Улыбнулась в ответ Катя.
- Какая ты у меня умная. – руки стали активнее.
- Какая есть. – Частое дыхание исказило дальнейшие слова.
Дима уже не спал. Почему она опять осталась там, а он в этом чертовом холодном мире?!? Почему её нет здесь, рядом?
Отвлекшись от темных мыслей, он сел за стол и пододвинул к себе пепельницу. Спать не хотелось вообще.
В голове начали появляться смутные образы. Саша пришел с какой то девушкой, Катя вроде. Очередная, опять слова, что он почти влюбился в нее. Втроем на кухне, сидят, пьют пиво и чай. Потом Саша с девушкой уходят в комнату, Дима ложится на кухонный диван. Ночь, Таня… Снова просыпается. И все это время вертится в голове какая-то мысль, неуловимая, тонкая…
Догадка пронзила его с головы до ног, долбанув двухсот двадцатью вольтами прямо в мозг. Сигарета, докуренная едва до половины, за несколько секунд уменьшилась до фильтра. Идея вспыхнула ещё сильнее, едва оставив пути к отступлению, хриплым шепотом подавая все новые и новые мысли. Что за черт?!?
Дима побежал в ванну, в надежде, что контрастный душ спасет от нахлынувшего бреда. Ледяная струя обожгла кипящий череп, даже пар поднялся. Точнее, дым от курения, запоздало вышедший из легких.
Но навязчивые образы продолжали вертеться перед глазами, в ушах слышался голос, требовательный и нежный одновременно … Остатки сознания кое-как держались.
Поняв, что душ не помогает, Дима склонился над белым изваянием и сунул два пальца в рот. Бурая зловонная жижа хлынула изо рта, пачкая руку, обжигая носоглотку и губы. Боль от спазмов заставила крутиться вокруг унитаза, ударяясь об водопроводные трубы и ванну. С трудом поднявшись, он открыл кран холодной воды, подставил под нее обожженный желудочной кислотой рот. Стало немножко легче.
Перед глазами маячило зеркало со стеклянной полкой. Паста, две щетки, жидкость для хранения линз, две бритвы. Бритва! Взгляд задержался на ней. Появилась безумная улыбка, в унисон отчаянному воплю разума, заглохшего под черепной коробкой. Рука протянулась к полке.
Тихонько хлопнула дверь санузла. Дима, царапая пальцы тремя лезвиями «Gillet», нервно цепляясь за полупрогнившие обои, осторожно прокрался к занавеске, отделяющей комнату от коридора. Аккуратно отодвинул её. Несмотря на мрак, глаза быстро нашли Сашу, безмятежно похрапывающего в обнимку с Катей.
«Все правильно, ты зря сомневался» - раздался в голове хриплый шепот – «Катя и Таня – одно лицо. Даже три родинки на правой щеке совпадают. Саша все равно не ценит женщин, вы всегда спорили по этому вопросу. А дружба… Какая дружба, полгода снимаете одну квартиру, и все!» Дима на секунду замешкался. Потом посмотрел на Сашу и Катю (или Таню?). Легкая улыбка превратилась в злорадную, недобрую. Дима перестал скрывать свой шаг, соседи и слегка проснувшаяся Катя услышали гулкий топот. Ничего личного, Саша…
Поясню свою позицию. В тексте Локка существенно больше авторского нарцистичного самолюбования. Текст Херли меня не впечатлил, так что по сути это опять протестное голосование.
|
Хотя, может, это знак? И Хёрли это кто-то из наших украинских авторов?)) Инфернальное было бы совпадение)))
P.S. Что-то я мелочусь, надо было Лексус приписать… |
Ну вот, Владимир))) Спалили меня безжалостно))) Сначала хотела Оку подставить, но Запорожец как-то беспомощней звучит… Т.к. рождена все-таки в Советском Союзе и сделана в СССР, случайно приписала техническое достижение наших друзей российскому автопрому. Приношу свои глубочайшие извинения. Надеюсь это не повлечет политического скандала.
Если кого коробит, можете подставить в коммент Оку. |
в России всё так плохо с автопромом убогое и примитивное.Йо, Ирина, Вы намекаете, что у наших украинских друзей еще хуже с автопромом? |
Нда, интересная ситуация. После прочтения создалось впечатление, что победитель очевиден. Но выходит, я поспешила с выводами.
Текст Хёрли рядом с текстом Локка по-выразительности, глубине и качеству материала подобен сломанному запорожцу без колес и лобового стекла, поставленному рядом с лексусом, пусть и поцарапанным. Понятно, почему в России всё так плохо с автопромом. Ну любим мы, значит, убогое и примитивное. Почему запорожец? Как минимум, потому что тема одержимости у Хёрли исчерпывается констатацией факта и внезапным помешательством героя. А может, у него белая горячка? Ведь первое, что сделал герой, дабы избавиться от наваждения — обнял белого друга. Нда, оригинальный вариант экзорцизма. А может герой вообще отравился печенюшкой? Скучно, бытовушно, примитивно. *Смахиваю скупую слезу, оплакивая вкус наших читателей* Грустно, товарищи, грустно. |
две переплетающихся композиционных линии: камерная, сырая и мрачная, построенная на описании ощущений и двух-трёхслойных метафорах, и вторая – составленная из ёмких реплик, иногда похожих на внутренний монолог, иногда будто подслушанных, тезисная линия. приятно отметить, что линии различаются не только по стилю и технике, но по ритмике, тягучей, с разветвлёнными предложениями и размеренной интонацией в первой линии и отрывистой – во второй. переплетаются они тоже причудливо – сначала «виток первой линии – два витка второй», потом «виток первой линии – три витка второй», потом четыре и в конце концов – сходятся в одной временной точке. по своей структуре и исполнению данный текст на голову выше прочих в первом раунде, строго линейных, как анекдот, и различающихся только кол-вом и жанровой природой штампов.
полифония-то несложная, на два голоса всего, а любители midi-шных рингтонов уже расплакались. некоторые даже схватились за пульсирующую голову после первого абзаца, раздумывая, уж не проголосовать ли за халтурный текст соперника. их сомнения трогательны, ведь именно это они будут делать в течение всего турнира. но справедливости ради надо сказать, что в первом абзаце (да и во всей сизошной линии) есть путаница и нестыковки: «Сейчас плита издаст утробный хрип» «Бетон всё слышит. Бетон ничего не чувствует» — чего же тогда бетонная плита хрипит, если ничего не чувствует? «Свет бормочет на несколько удушливо тихих голосов, отпускает скользкие остроты в неопределённый адрес, жидко посмеивается, колеблемый сквозняком подгнившей двери» — ок, свет сливается со звуком, примем это за координаты для ощущений. смотрим дальше: «Лестница ластится к луне, стекающей солёным желтком на щёки, сворачивается рулеткой со стёртыми штрихами временных отметок, сладострастно пошипывает, возвращая свету голос» — откуда в сизо винтовая лестница? как она может пошипывать? под тяжестью шагающего? но тогда это не тот, звук, что сливался со светом ранее. там и дальше с этой лестницей какой-то не дешифруемый бред. общая претензия ко всей композиционной линии: частенько длина ритмических отрезков наращивается за счёт избыточности сравнений, наслоения лишнего декора, затрудняющего чтение. например, понять, что же случилось с женщиной в застенках, можно только со второго прочтения, и то приблизительно. будь витки-эпизоды покрупнее, такая тяжеловесность могла бы стать губительной. вторая, семейная составляющая также содержит неточности: «Отец любил высокий градус. Горячительные напитки. Горячительные отношения. Горячительная любовь» — горячительный петросян. «Музей имени Добролюбова. Люблю делать добро» — он же. «Какого хрена вообще заявляли?» «Треклятое начальство давит» — вы уж определитесь, откуда у вашего героя лексика – из начала 20-го века или всё-таки из конца. человек, который привык говорить «треклятый», сказал бы «какого рожна»; человек, который привык говорить «какого хрена», сказал бы «начальство долбанное давит». хорошим этот текст можно назвать только на фоне прочих дуэльных, неплохим – только с учётом того, что создавался в сжатые сроки. хотя находки, вроде «мундирный баритон» или «довывать свой век» вдохновляют. P.S. Эдуарду — этот комментарий не является голосом в пользу кого-либо. |
Суккуб и предсказуемый финал. Текст не в Сарагосе найден.
Брошенное копье мрака нанизывает безумные танцы жизни, любви, смерти, возвращаясь, замыкает круг мучений багровыми копьями солнца. Выхода нет. Локк |
первый — не очень понятно, но цепляет, второй — местами даже простовато (особенно длинный диалог саши и кати), и не зацепило вообще
локк |
Херли… Сыро, прямо, неглубоко, но временами читать приятно.
Локк… Дает массу пищу к размышлениям, но слишком глубоко, сюжет какой-то рваный, дерганный, еле дочитал. Присоединяюсь к Марату, прогголосовать за кого-то трудно. |
Хёрли, конечно же. У Джона ничего непонятно. А что это за имена такие? Не встречала на сайте раньше.
|
интересных вещей помимо основного предмета рассказывает. Канцеляризм. Текст Херли выглядит, мягко говоря, очень халтурно рядом с текстом Джона. Это с одной стороны. С другой стороны, у Джона масса анатомических штампов (и я, право, удивлен, что не нашел хрустящего черепа) в тексте, а первый абзац настолько надуман, что хотел уже там же бросить чтение. Пожалуй, подумаю еще. |