Рори Кокрейн — Мин Танака — Ян Дэйс 24:38:14 (матч завершён)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосование проходит по новой для ЛитКульта системе: необходимо распределить участников битвы по местам. Лучший стих - первое место... худший по вашему мнению - третье место.

Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по стихам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт».

Голосование продлится до 24 марта включительно.

Тема матча: Исповедь хулигана (Сергей Есенин)

Рори Кокрейн

Четыре стены – четыре тетрадных листа – 
всё стерпят, меня – в том числе. С пылью и ленью 
солнце уснуло в углу, оставив весеннюю 
пляску. Сегодня наша с ним планка близка 
к горизонту, окну, на пол сброшенной тени, ниже, 
вплоть до ночи, где паутина нежит 
ножки письменного стола. 
Где шагают месяцы от угла до угла. 

И пока оседает на стёклах пылящий мел 
или свет с перстов уснувшего господина, 
стайки минут-танцовщиц летают мимо, 
крылья стригут бумагу. Живой пример 
сиюминутной радости так назойлив – 
языкастые птицы, снег вперемешку с солью, 
сосед, озабоченный применением молотка. 
На подоконнике стебелёк-строка. 

Должно быть, приятно не сокрушаться, а сотрясать 
приходящую ночь заверением о балансе 
слова и дела, подкармливать старой басней 
совесть – мол, вот закончится чёрная полоса, 
свалится на́ голову правильный понедельник, 
на стебельке распустится алый дольник– 
и ничего, что стена без запинки, без запятой 
заполнена каллиграфической пустотой. 

Бумага всё стерпит – было бы что терпеть. 
У солнца с утра хрустят лучевые кости, 
подружка-весна, белобокая, длиннохвостая, 
выводит его на воздух. Посмотрим теперь, 
кто первым устанет – высвечивая ли слабость, 
обманывая ли совесть. Если кому и сладить 
с конспектом прекрасного ничего, то мне. 
Свет в поручителях, и пыль – наравне.

Мин Танака

Невозможно стать парусом
Тому, кто давно приплыл.
Давайте ни о чем не париться,
Други мои, пиплы!
Как мертвенно серым скалятся
Зубья моей пилы!
Падают деревья ниц.
Я бог проституток, бабушек и проводниц. 

Я хулиган. Я очень хулиган.
У меня расхоженная, липовая нога.
Она вкручивается в тело, как шуруп.
Я состою из деталей Лего и поэтому не умру.
Меня пересоберут заново,
Наступят на меня пяткой – босой, невинной.
Когда я развалюсь, за гаражом в мою честь
Товарищи вкусят густые вина.
Поэтому заштатный ангел на моем плече
Нетрезв заранее, не занятый ничем. 

Я родился завернутым в газету, как гвоздика.
Врачи смеялись, а всем медсестрам было дико.
Теперь вы понимаете, наверно, что я за птица?
За меня совершенно некому заступиться.
Отмыть меня от сажи,
Припудрить даже,
Кругом бачки и наизнанку лица. 

Не каждый умеет петь. Зато я умею орать.
Я – голос солнца, не вышедшего с утра.
Я казначей зимы, разбивший окна в цоколе,
Я патриарх двора.
Снимайте шапки.
Кажется, мне пора. 

Я нарочно иду обгаженным. Так я внедрюсь плотнее –
Запахом в тело общества. Руки мои немеют.
Как хорошо вспоминать ольху, и клен, и пса, что почти издох!
Но мне в другую сторону. Я никудышный ездок.
Минтай недешев! Остатки идут по сто. 

Я хулиган. Ган Хули. Гули Каган.
Рот перевязан шпагатом, и дочиста пуст карман.
Внеси меня, мамочка, туда, где плачут, оставь меня там.
Отдай меня белорыбице, в глотки пихни китам!
Мой глаз слезится, и песня моя проста.
Я считаю до ста. А за сотней – обрыв и звенящая мне пустота.

Ян Дэйс

Говоришь, "так положено". Знаешь ли как покласть?
Это власть осторожности или другая совесть?
В этом мире возможностей можно и не пропасть,
И пропасть невозможно, когда окружает горечь...

Для тебя недостаточно "лобных" моих атак?

Одинаково пробуем вытравить из сердец
Алкогольным угаром камешки осознаний,
Чтоб "никто никому не должен", система-блиц
Округляет тебя до ноль-первого, если множишь.

Среди адовых единиц затеряелся нолик...

До десятого каждого можно и не дойти.
И дойти невозможно, - ноги вязались в узел.
Только, крошка, постой, внимай моей повести
Это схватка и ты сможешь выдержать предисловие

Только не делай вид что тебе "не пофиг".

Я гулял и ломался, гулялся округлял,
Мои первые импульсы мыслей сменял вторыми.
Если это возможно, ближайшим моим друзьям
Подавался наказанным ради само-контроля.

А контроля и не было, был только я и я,
От которого хочется плакаться и смеяться.
Да. У пьяного нету страха и голова
Не в ответе за тех, кто хочет ещё бояться...

Так боишься ли ты меня, слово-блудного хулигана?

Мои речи истерзаны хмЕленым языком,
Только, Крошка, я, знаешь ли, в сущности не рассказчик.
Если хочешь, то этот бред полирнем пивком, и достигнем нового уровня обнимаций...