Марко Граззини — Конрад Коутс — Сара Митич — Чарли Эббс — Джонатан Поттс — Элисон Бэт — Дерек Вальтер 23:3:13:11:13:9:15 (матч завершён)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосование проходит по новой для ЛитКульта системе: необходимо распределить участников битвы по местам. Лучший стих - первое место... худший по вашему мнению - третье место.

Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по стихам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт».

Голосование продлится до 10 мая включительно.

Тема матча: Перекрёстки миров

Марко Граззини

моя внешняя жизнь усеклась до проёма оконного.
до немого стекла. до измятого воздуха. оного
не осталось совсем. только тени. слепые и сытые
всё выходят из стен. всё пытаются мною стать. бритые
до кровящего камбия ивы, с корою распоротой
умоляют войти, чтоб согреться. им страшно и холодно.
только если впущу их – они станут мебелью, мыслями,
прорастут в мутный воздух. и я их обратно не выставлю.
с неба падает пепел. я знаю – мы в жерле везувия,
а они говорят, это снег. говорят про безумие.
говорят выходить в жёлтый день из-под лампы раскрошенной,
чтоб меня увидали глаза светофоров и прошлое.
ветер щупает трещины в стёклах руками замёрзшими,
чтобы по миллилитру проникнуть, и влиться под кожу мне.
влить безликих прохожих, трамвайные рельсы, беззвучие.
я молчу. из всего, что он может мне дать, это  – лучшее.
стул в углу – всё, к чему возвращаешься после скитания.
мы навеки остались здесь  – я и святое писание,
оно пыльным крестом мне выводит по шторе батистовой:
«доверяй тем, кто ищет. не верь обнаружившим истину.»
остывает постель, альтаир, макароны по-флотски, но
моя дверь заперта не с согласия пьяного бродского.
обезглавленный бог утыкается лбом мне в колени. я
ощущаю нутром, как во мне остывает вселенная.
эта комната к небу дождями стальными подвешена
на крутом перекрёстке реальности и сумасшествия.
где с растресканных стен на ладони мои длятся линии.
и над этим луна. безнадёжно седая и синяя.

Конрад Коутс

"тень от солнца ложится
к тебе на колени" (с) Ольга Волоцкая

Стать лучом, чтобы в мир тепло нести,
Чтоб не думать о пустяках,
Не считая свои влюблённости
По отметинам на руках;

Не искать себя в звёздных россыпях,
Словно выпавшее звено.
Стать лучом на руках у Господа...
Или сделать один звонок,

Чтобы вспомнить тот взгляд и брови те,
Чтобы выдохнуть вслух "любовь..."
Чтобы голос повис на проводе,
Задыхаясь
в петле
гудков. 

Сара Митич

Настасья и цветок папоротника

В ночь на Купалье – девкам в леса дорога,
Помнит Настасья, как ей сказали: «С Богом»,
Как заходила в самую гущу чащи,
Зубы ль стучали, билось ли сердце часто?
Ветви лицо царапали, тьма гудела,
Многоголосо ухая то и дело:
«Ой, не ходи за папоротником, Настасья,
Цвета его и нечистям не касаться».
Хлюпали ноздри леса – болота в тине:
«Ой, уходи Настасья, иначе сгинешь».
Девка бежала. Падала. Вновь вставала,
Вдруг озарился лес невозможно алым:
В зарослях девясила и сныти чахлой
Огненный цвет на листьях резных качался. 
Помнит Настасья, как надломила стебель –
Пальцы от страха скрючились, задубели.
Повылезали из топких мест лесавки:
«Поздно, Настастья, поздно теперь спасаться».
Крепко жар-цвет к груди прижимала Настя,
Зверски трещали дупла – деревьев пасти,
Стаи мышей летучих метались с писком;
Лес, захрипев, закашляв, воровку стиснул
В цепких объятьях, щёлкнули как суставы
Сучья дубов. Рассвет, открывая ставни
Здешнего мира, вытеснил неизвестный.
Долго леса прочёсывал егерь местный,
Но не нашёл пропавшую в ночь Купалы.
Кто-то потом рассказывал, что видали
Девку – в глаза ей взглянешь, и кровь застынет.
Что-то в руках сжимает, но те пустые.
Спросишь её, мол, девица, что ты прячешь –
Смехом зайдётся тут же, а после плачем.
Видом своим болезная и немая,
И человечьей речи не понимает.
Но если птичий гомон раздастся где-то,
Зашевелит беззвучно губами девка,
Руки ль раскинет, папоротника ли листья –
Облаком алым в воздухе распылится.

Чарли Эббс

В зыбкий час между светом и тенью 
меркнут краски и сходят на нет. 
В переулочных хитросплетеньях 
тщетно силится быть на коне 
сонный город, усталый и голый － 
и его накрывает стремглав, 
словно орды татаро-монголов, 
мгла, насколько хватает глаз. 

Свойство памяти или дремоты, 
только чую: осота наглей, 
пробивается древнее что-то 
из подкорки земной и моей: 
фонари встали наизготовку - 
зажигают огни впопыхах, 
и гармошка на всю остановку 
растянула меха. 

От греха, 
пячусь я, настороженно пялясь: 
за суставом сустав － пятерня, 
возникают из воздуха пальцы 
и с гармошкой плывут на меня. 
Как звучит! И не скажешь － корыто. 
Вот и песни поодаль слышны － 
в трансформаторной будке открытой 
мавку я узнаю со спины: 
жилка к жилке － всё ладно и точно, 
обнажившихся нервов пучки. 
Долгожданная искра проскочит － 
и она оживает почти. 

Я стою, недвижим － оттого ли, 
что привык, что я в поле не воин? 
Оттого ли, что чуткая мгла 
сторожит и едва ли позволит 
сделать шаг? 
Эх, была не была! - 
Здравствуй, мавка! 
Тревогу трезвонят 
волколаки в колокола.

Джонатан Поттс

Вот представил (тебе не советую): 
чистый асфальт на белой земле, 
синие травы, листья, и эту – 
бирюзовую даль на небесном челе. 
Человек превращается в эльфа-сатира, 
ну а тот превращается в средний род. 
Сад становится городом, дом - квартирой, 
и такая картина, что сердце жмёт, 
и качает из печени что-то серое, 
выводя излишки в канал греха: 
на портрете мощью мазков дебелых 
Эд Лимонов, Джа-Кондом и... требуха. 
Никакой там "улыбки" - всё сплошь восторги. 
Брызжет смехом с картины в глаза и в рот. 
И резинки - не жвачки, а просто обертки, 
словно в космосе кто-то кому-то даёт. 
Словно космос залез на латентный космос, 
но в усладе блаженства забыл про взрыв. 
И легли на сатин плодородные росы... 
а ко "взрыву" зачётно сойдёт "нарыв". 
В общем, лопнул нарыв, и солёные струи 
превратились во всходы, в цвета, в попурри, 
требуха обрела благородство, стать. 
Росы высохли, незачем их искать, 
и пахать эту ниву, и кусать эту гриву, 
и вздыхать, выдыхая блаженные "а". 
"А", первичные "а" лишь тогда бесконечны, 
если слили в экстазе финальные "я". 
На картине сатиры танцуют беспечно. 
Человечные эльфы так человечны, 
ну и вечное вечно, а время конечно, 
и, конечно в мирах все конечное вечно. 
Только в тех, где нас нету, мирах. 
Перекрестия, крестия, всё перекрёстки, 
звёзды блёстки, улыбки луны, и серпы. 
Серебристые губы, ванильные слезки – 
перебранки миров на дорогах войны. 
Но о них я не буду - всё в войнах так грубо... 
Я же лучше воткну в чуть подгнившие зубы 
трубку мира, как символ наставшей весны; 
ей черешневый Пан проповедует стойку, 
и кидается палками всех непристойных, 
как последний разносчик всемирной чумы. 
Вот, представил.

Элисон Бэт 

белая лань убегает за горизонт, 
лев, ее догоняя, ревет во тьму 
- дождь обещали, кричит, 
возьми хоть зонт, 
белая лань ничего не должна ему. 

лапой наотмашь: белая лань в крови, 
лев заслоняет гривой пятно небес, 
- как ты жила, не зная моей любви? 
лань улетает в небо, теряя вес. 

лев опечален, память его скупа: 
всю до крупицы можно собрать в ладонь, 
лань бесподобна и до того легка, 
что белым облаком в синем небесном тонет. 

лев от бессилья падает с высоты, 
кто без нее он? рык разбивает тишь, 
- где ты, родная, с кем ты теперь на ты 
молчишь

Дерек Вальтер

Посети мою юдоль, Аннабель! Не смотри, что там метель — был апрель, 
Заблуди меня меж стен без систем, я сегодня для для тебя А-ли-ен, 
Я сегодня для тебя целый Дарт (за окном апрель сменился на март), 
Не склоняйся к сплетням рун или карт, декаданс декамерону на старт, 
Ведь с шестнадцати моих ты одна королевою гуляешь во снах. 
Ни одна с тобой не в ряд из тыщи, разыщи меня, ma cher, разыщи, 
Ни одна не вдохновляет мой стих, без тебя я — как без бога, ma petit*, 
Как бездомный без руля и ветрил, я ведь только лишь тебя и любил, 
Я ведь только лишь тебя и искал, как бы ни был жарок пыл и накал, 
И мерещились твои мне черты: будто ты почти, но всё же не ты. 
И в больничном, и в похмельном бреду: "Жди, я скоро, Аннабель, я иду!" 
Покатился колесом по росе, в этом мире мы не только лишь все. 

*произносится "ма пти"