Кеннет Брана — Клеманс Поэзи — Фиона Дуриф — Эндрю Ховард 45:41:54:68 (матч завершён)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосование проходит по новой для ЛитКульта системе: необходимо распределить участников битвы по местам. 

Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт»

Формат выхода в данном раунде: Дальше в верхней части останутся только победители матчей. а вторые и третьи места присоединяться к нижней части турнира и продолжат борьбу за выход в финал уже там. 

Тема матча: Странный день господина N.

Задание: Написать текст по заданной теме в соавторстве с искусственным интеллектом Порфирьевич.

Вы начинаете свой рассказ. Пишите предложение, кусок диалога или целый абзац. Далее нажимаете дополнить (tab) и ИИ дописывает свою часть произведения. После этого ход переходить снова к вам. И так по кругу, вплоть до логического завершения вашего с ИИ произведения.

Голосование продлится до 14 сентября.

Кеннет Брана

Саванна закончилась. В дверь постучали. Володя Неклюев взял портфель и пошел открывать. Шутер затянул не на шутку, пришлось сохраниться и выйти. Володя поглядел в глазок и увидел огромного цветного ворона. Он сидел на плече Эллы.

Та улыбалась во весь рот. Ботинки волшебницы были мокры от растаявшего снега. Лед под ее ногами рассыпался.

- Привет, Вова! Пошли быстрей! - рассмеялась волшебница и потянула его за собой.

- Эл, может, не полетим сегодня на Семёне? - с надеждой поинтересовался Володя. - А вдруг по дороге дождь? До Олимпа далеко.

- Не растаешь.

Олимп, гигантский промышленный центр, возвышался над остальными домами, как дерево над ульями. Он был стар, но постоянно рос, покрываясь куполами. Лишь благодаря постоянным мелким жертвам, он не рушился, несмотря на несуразность.

Семён спланировал на одну из площадок, Элла с Володей слезли, и ворон вновь вернул себе прежние размеры.

- Портфель не потерял? – со смешком спросила Элла.

Володя сердито качнул головой и протёр очки. Семён насмешливо каркнул.

Проходя мимо пошивочного цеха, Володя взглянул через стекло. Там, за электро-механическими швейными машинками работали Мойры. Они оживлённо болтали, пальцы их порхали по переключателям. Из-за боковины стола предательски блеснуло.

- Опять на работе пьют. – неодобрительно заметил Володя.

Словно услышав его, одна моментально к нему повернулась. Почувствовав себя неуютно, Володя отступил, словно они могли его увидеть сквозь одностороннее стекло. Мойры зашептались, кидая на окно заинтересованные взгляды.

- Идём, Вова. Две минуты осталось. – потянула его Элла.

Отдел бухгалтерии встретил их гулом и резкими ударами.

- Опять сторукие бесятся? – раздражённо спросил Володя.

- Миманта лупят. – отозвалась Оля, второй бухгалтер.

В кабинете было жарко, кондиционер снова сломался. Из-за близости Зевса и скачков напряжения они постоянно перегорали.

- Володя, отчёт готов?

- Сейчас добью и скину на почту. – отозвался Володя. Элла чмокнула его в щеку и умчалась к себе. Мимо прошли, не поздоровавшись, трое здоровяков – коллеги Эллы из магбезопасности Олимпа. Володю они откровенно игнорировали, презирая их отношения с магиней. Как-то раз краем уха он расслышал, как они называли его чириком. Володя закрыл дверь и уселся за свой стол.

Компьютер включился быстро – сказывалась недавняя переустановка мебели по углам.

Володя отыскал нужный документ и взялся за работу.

Стуки и шум под стенами, однако, все усиливались. Он привык к беспокойным соседям, трудно ожидать спокойствия от запертых хтонических существ. Но сегодня они чересчур расшумелись.

- С ранья дерутся. – ответила Оля на немой вопрос Володи. – Порфириона увезли в медблок – сунулся к Полиботу.

Володя потер переносицу. Лампа под потолком вдруг вспыхнула неестественно ярко – словно включили в розетке батарею. К шуму добавились громкие прерывистые голоса. Сквозь них пробивалась неясная музыка, словно били барабаны.

- Что происходит? - испуганно пискнула Оля. Володя сглотнул. Нужно было выяснить хотя бы то, что творится в лабораториях. Но ноги словно подключили к сети - их свело судорогой. Пришлось несколько раз сделать короткие передышки, чтобы прийти в себя – и хотя петь не хотелось, все-таки нужно было как-то расслабиться.

- Внимание! Всем немедленно проследовать к ближайшим выходам! - прогремел голос из динамика над дверью. В коридоре послышался топот десятков ног; сквозь дверь долетали мощные ритмичные удары в пол, и Володя машинально подумал, что есть из чего выбрать.

- Зачем я согласился на перевод в Тартар? - пробормотал Володя.

Распахнулась дверь, проём заполнила высокая фигура в форме – от плеча до колена она была закована в броню.

- Оглохли? - рыкнул он. - На выход!

По коридору спешили сотрудники из соседних отделов. Володя задержался у двери:

-Что случилось, Дэн? - спросил он охрипшим от волнения голосом. Это был единственный из охранников, кто хоть как-то реагировал на него.

Тот процедил:

- Уходи и не мешай работать.

Володя сгорбился и вышел. Бежать не хотелось; ему сразу показалось, что от дверей сейчас может скрываться смерть. Снизу грохнуло, коридор дрогнул. Еще несколько сильных ударов сотрясли здание. Все

спешили к ближайшей взлетной площадке.

Володя последовал за ними,но остановился. Потом он еще раз осмотрелся и медленно пошел назад.

Дэн преградил дорогу.

- Чё забыл? - спросил он сердито. - Приказ один для всех!

- Где Элла? - выдавил Володя.

- Утихомиривает титанов. Не боись, справится без тебя. - осклабился охранник.- А ты иди работай. Тут ведь больше не один отдел. Первый отдел уже начал сворачиваться, а новые начальство забирает только по пятницам. Понятно?

-Не очень. - пробормотал Володя, сбитый с толку бессвязной речью охранника.

- Вали отсюда, не путайся под ногами! И что в тебе нашла Высшая?

Глаза Дэна, обычно спокойные, возбужденно блестели, уголок рта дергался, левая рука заметно подрагивала у десантного ножа.

С плеча свисал обрывок амулета.

Кровь отлила от щек Володи. Он стал медленно отступать. Дэн перехватил его взгляд и улыбнулся шире.

- Ты наблюдателен, смертный. Не торопись.

Удар в ухо сшиб Володю с ног. Он не успел даже понять, что произошло, а руки за спиной уже перехватил тугой узел. Толстые лямки впились в тело, как в тиски зелёного аллигатора. В следующий момент его перевесили через плечо и понесли по коридору. Левую линзу очков пересекла внушительная трещина.

Пятна крови на стенах, звон в ушах и запах каленого железа - все это казалось дурным сном. Они спустились на уровень ниже, в цех к запертым титанам.

- Зачем ты его притащила, Эрида? - донесся мягкий женский голос.

Володя успел заметить продолговатую фигурку в алом плаще, поверх него рассыпались черные волосы. Его грубо кинули на пол, он больно приложился плечом о бетон.

- Любовничка тебе принесла. – Дэн хихикнул.- Шучу. Слишком сообразительный.

- Хилый он для любовника. – томно ответила фигура. – А для жертвы – в самый раз.

Володя разглядел за фигурой в капюшоне стальную платформу с гладким подъемом. Посередине возвышался здоровенный камень, на котором раскинулось неподвижное тело в помятом рабочем комбинезоне.

Послышались стоны и негромкое бормотание - кто-то звал на помощь. Володя огляделся - неподалеку у стены лежали другие связанные. Судя по дыханию, большинство были живы.

Впрочем, в том, кто еще жив, он не слишком-то и разбирался - он не видел родную фигурку со светлыми волосами.

Вдруг бухнуло так, что стены вздрогнули, а Дэн повалился на пол. На его месте осталась невысокая рыжеволосая женщина с маленькими темными глазками, в зеленой накидке на коротком платье.

-Никудышное тело. - скривила она тонкие губы и пнула здоровяка под ребра. Тот перевернулся от удара и замычал, изо рта пошла пена.

Женщина в плаще развернулась и бросилась к дверям. Эрида злобно зашипела и огляделась. Володя тут же прикрыл глаза. Спустя несколько мгновений раздались быстрые шаги, затихшие за дверями.

Володя открыл глаза - Дэн дышал со всхлипами, будто в груди разлилось озеро. Володя потянулся и ткнул пяткой в толстое плечо:

- Дэн! Посмотри мне в глаза! Они ещё живы, понимаешь? Нам нельзя умирать!

Дэн согласно замычал. Выпуклые веки с мукой распахнулись, открыв карие веки. Зрачки смотрели мутно. Володя всхлипнул:

- Мне нельзя умереть, понимаешь? - повторил он. - Это ты понимаешь? Я не выдержу... Где Элла?

Здоровяк скосил глаза к двери. Затем зрачки его исчезли за упавшими веками.

Володя перекатился к замершему телу и повернулся спиной. Непослушные пальцы схватились за рукоятку боевого ножа. Но тот засел накрепко в ножнах. Пятка ботинка несколько раз врезалась в голень лежащего.

Дэн злобно взрыкнул.

- Разрежь ремни. - захрипел Володя.

Непослушный клинок задел кожу на кистях. Володя с облегчением разомкнул руки и едва сдержал возглас от боли. Судорожно работая кистями,он кое-как восстановил кровоток и поднялся.

Забрав нож у вновь отключившегося Дэна, Володя побрел к выходу.

Несколько взрывов за стеной чуть не бросили его на пол, шум из коридора всё усиливался. Он выглянул в коридор – через несколько метров зиял проём соседнего цеха.

Там ругалась и рычала разношёрстная публика – многорукие гиганты метали куски бетона и металла, огромные мускулистые фигуры в туниках разили огнем и пеплом, под потолком с клёкотом порхали гарпии.

У дальней стены висела в воздухе Элла. Ее белые волосы налились электричеством, чудовищные змеи молний стегали толпу. Сверху кружил гигантский ворон, не подпуская нападающих и удерживая постоянно вспыхивающий защитный заслон.

Володя сжал челюсти – из ноздрей Эллы текли яркие струйки. Из-под встопорщенных волос по шее с обеих сторон пролегли темные дорожки. Значит, в ход идут уже собственные ресурсы организма.

Не помня себя, Володя шагнул вперёд и протяжно, оглушительно свистнул.

Шум притих. Сотни глаз посмотрели на маленькую фигурку в проёме.

- Эй, глюки какие-то... – сказал один из гигантов. – В чём, собственно, дело? Что за букашка?..

- Убью! – заорал Володя, хотя в груди все замерло. – А ну все сюда немедленно! Вова, два! Твоя очередь!

Он поправил спавшие на кончик носа очки и

сильным пинком разбил о стену первый попавшийся светильник. Над залом взметнулся маленький фонтан искр, и кто-то уронил в него консервную банку.

Гиганты, хтонические чудовища, боги - все дружно захохотали. Их смех показался Володе таким же, как тогда, в первом классе, когда он решил, что на четвёртом курсе окончит медицинский институт и выйдет в город.

Он бросился вперед. Гиганты расступились, и он врезался в них. Несколькими взмахами Володя задел несколько из них и попал в руки титана.Не переставая гоготать, тот щелчком выбил нож из руки Володи.

Парень попытался освободиться, но великан ухватил его за пиджак и прижал к стене мёртвой хваткой.

В отчаянии, он не нашел ничего лучшего, чем плюнуть в огромное лицо. Раздался очередной взрыв смеха.

Он почувствовал, как железные пальцы сжали его шею. А потом вдруг ощутил во рту вкус крови. Обозлённый титан прорычал:

- Смертным букашкам надо знать свое место!

Звонкий хруст оглушил Володю. Но, через секунду он понял, что это просто хрустнули кости шеи. Мощная зелёная вспышка озарила все вокруг и его проглотил мрак.

***

Парящая под сводами цеха Элла воспользовалась заминкой и доплела нужные чары. Аркан накрыл толпу древних существ, отнимая у них волю. Разномастная толпа дружно повалилась на пол, из-под потолка с уханьем попадали летучие твари, крича похвалу магазинам.

Но она опоздала.

Элла опустилась на колени, неверяще смотря на расслабленное лицо. Рядом валялись разбитые очки.

- Вовка… дурак…- прошептала она. Глаза Володи глядели вверх.

Элла всхлипнула, обхватила его руками и прижала к себе.

Вдруг она вскрикнула и отскочила от тела.

Кожа его словно раскалилась добела и светилась изнутри. Как зачарованная, Элла смотрела на этот огонь. Он всё усиливался, стало жарко, как у плавильной печи. Ошеломленная магиня попробовала сканировать процесс, но это было равноценно попытке измерить термометром температуру солнечного протуберанца.

Слезы на щеках сохли быстрее, чем успевали появиться. Семён тихо каркнул, Элла послушно отошла. Голова кружилась от горя и перенапряжения

Вдруг рядом вспыхнуло ещё одно тело. Фигура в плаще выгнулась и истошно завизжала, затем лопнула, оставив лишь облако искр и голеней.

Когда сзади раздался удивленный голос, Элла чуть не подпрыгнула от неожиданности.

- Эл, у нас получилось?

Двухметровый, широкоплечий юноша с блестящей, словно в кварце, кожей, вопросительно глядел на неё. Затем снял с головы и недоуменно уставился на венок с некрупными, ярко-красными ягодами. Элла прижала руку ко рту.

- Дела.. – протянул хриплый голос от дверей. Прислонившись к громадному косяку, там стоял Дэн.

- Видать, в чирике твоем любви побольше, чем у богини. – сказал он и с кряхтением сел. - А хотя...нет у тебя больше чирика.

Элла устало опустилась на обломок бетона и тихо заплакала.

Клеманс Поэзи

Господин N жил в городе N и особо ничем не выделялся. Улица, на которой он проживал, также начиналась на N, а этаж и квартира были вторыми.  Как и другие жители города, он много читал, много курил, много играл на музыкальных инструментах, в общем всячески отличался от окружающих, вот только особой силой духа не сильно славился. Его дни протекали из одного в другой, поражая своей зеркальностью и пугающей точностью, в повторении друг друга.

Обычный день господина N начинался так: он приходил на работу и с большим вниманием и нежностью слушал приятный баритончика, изредка заглядывая в телефонную книгу с карандашом. Естественно, перед этим он выпивал несколько больших кружек кофе, заедал это простым омлетом с маленьким кусочком шоколада. Нет, он, конечно, не любил сладкое, но горький шоколад по утру стал приятной традицией. На работе Господин N сидел только до полудня,   когда к нему приходили посетители. Закончив работу, он всегда начинал анализировать увиденное, набрасывая в записную книжку несколько наблюдений. После этого шел в ближайший кафетерий, где его уже знали и без всяких слов ставили на стол постный суп, гренки и хорошенький пузатый бокал пива, к которому полагалась тарелка жаренного картофеля с соусом. В этот момент по телевизору в зале показывал новости города, что позволяло мужчине всегда находиться в информационном потоке. Сам господин N никогда не заглядывал в газету. Она ему была не нужна, достаточно было раз в день просмотреть новости по телевизору в кафе.

После приятного полуденного обеда мужчина шел в парк. Там он обычно отдыхал перед своей работой в кафе «Дружба», пил кофе и смотрел, как играют в волейбол дети или читают стихи женщины. Их было много в парке, они сидели на лавочках у детских площадок и по очереди декламировали классиков.  Среди них был известный московский поэт Ю. Фазиль, которого постоянно собирались послушать в кафе в дни городских праздников. Видимо, женщины в парке готовились к этим мероприятиям. Гул и гам детских голосов им совсем не мешал. Господину N нравилось проводить там час или два, это зависело от погоды.

В дождливые дни он прятался от непогоды в отдаленной беседке, поэтому не задерживался там более чем на час.  А когда наступали солнечные дни, ходил гулять в парк и старался не попадаться женщинам на глаза. Он вспоминал о себе, как будто продолжал сочинять стихи.

После парка господин N направлялся на вторую работу в кафе "Дружба", там он игран на саксофоне, иногда на пианино или скрипке. Но вот с последней у него отношения так и не наладились.  В последний раз, когда он попробовал сыграть что-нибудь из любимого, оказалось, что он без всякой артистичности напевает: «Люблю тебя, мой ангел», но было это крайне мимо тональности. Уши слушателей свернулись в трубочку, поэтому мужчина решил отбросить попытки сдружиться с этим инструментом. После выступления хозяйка кафе приносила ему простой ужин, и они мило болтали за отдаленным столом какое-то время.

 Дама была очаровательна. Ее звали сеньора Ортега Гарсия. Она была блондинкой с лучистыми глазами и волосами цвета морской волны. Господин N терялся в этих локонах, в их переливах и переходах. Можно было бы солгать, сказав, что она ему была совсем не симпатична. Ведь глубоко в душе он любил эту женщину, но, увы, глубоко, в душе.  И дело здесь было не в любви к ней, а в том, что господин N не мог толком объяснить, что это такое. Такой уж он был человек. Наверное, стоило завести пару кошек или собак, но мужчина заводил очередной инструмент, настраивал его и не давал спать по ночам соседям.

Что ж, после кафе господин N выходил на улицу и направлялся гулять по городу. Ему нравилась почти вся его часть: мощеные булыжником площади, высокое небо, огни на площади, мелькающие лица людей, приятно было следить за высоченными парами небоскребов. Их стекла отражали заходящее солнце и яркими пятнами света освещали улицы вокруг. Это было самое любимое время господина Н. В деревянной лавке, недалеко от дома, он покупал стакан глинтвейна и плитку шоколада. После усаживался на потертую лавочку и выкуривал трубку табака. Пели какие-то птицы, из труб валил дым, а тонкие пальцы господина N бережно нажимали на круглый мундштук – пальцы с длинными загнутыми на концах ногтями слегка впивались в приятный черный материал.

Так постепенно день подходил к концу. Господин N поднимался к себе в квартиру, доставал белые листы и садился за печатную машинку.  Из окна открывался прекрасный вид на город, редкие огни – и лежащие внизу дома на перекрестках. Так продолжалось уже несколько недель. В такие дни он долго и сладко спал, после исписанной сотни белых страниц.

Господин N писал что-то великое, но, скорее всего мы никогда об этом не узнаем. Мы можем только предполагать, что он трудился до тех пор, пока у него не начинало клонить в сон. Добрых снов, господин Н. Много лет длилась жизнь господина N, и еще столько же было до того, как ему пришел конец.

Фиона Дуриф

Неблизкие контакты

Это был обычный апокалипсис. Точнее, уже полгода как постапокалипсис. Господин N стоял на вершине холма. Точнее, это был не холм, а груда кирпича, камня, бетона и ещё чего-то, из чего сооружали высотки Гонконга в XX - XXI веках. Со всех сторон теперь плескалось Южно-Китайское море, островов стало ещё больше. А людей... Какова вероятность, что в глубоко азиатской стране единственным выжившим окажется гражданин России, господин... а впрочем, какая теперь разница, как его звать. Звать-то некому. А сам себе он часто говорил: "Н-н-ну!", - обозначая этим восклицанием половину своих эмоций. Другую половину раньше вырезали цензурой.

Подумав, N стряхнул с лица прядь волос. Сколько это может продолжаться? Ну день-два? Пусть даже - месяц. Где гарантия, что потом это не повторится?

Так он думал и в самом начале всемирной катастрофы, когда казалось, со слов правительства, что стихию взяли под контроль, кого надо - эвакуировали, кого надо - призвали самозащищаться. Но потом природа сделала финт ушами, сдвинула какие-то там плиты, чуть не сдвинула ось, и всё пошло непредсказуемым человечеству образом - всё это рассказывали экологи, геологи, и ещё какие-то ...ологи, пока они ещё были, пока ещё вещало телевидение, потом радио, потом спутниковые рации.     Ничего этого уже не было, зато появились новые развлечения: добудь еды. найди воды и тому подобное. Но сначала пришлось избавляться от умерших. 

А умерли все. От какого-то вируса. Все, кроме N.  В чём причина, никто уже не мог объяснить, а поскольку сам N был очень далёк от науки, он давно перестал ломать голову. Жил привычными делами день ото дня.  Только всё чаще его преследовала странная мысль: это всё была специально подстроенная ловушка, потому что он не хотел, чтобы жизнь полилась снова. Цинично? Да, но N никогда не ощущал такой свободы. От работы, от обязательств, от дичи, валившейся из экранов и соцсетей. Он один и ему: "Ха-ра-шо!", - как он сам говаривал. 

Как обычно с утра, N отметил в календаре день, умылся, навёл красоту на голове, чтоб не терять облик человеческий, затем вышел на холм, огляделся на предмет новшеств по воле природы. Этот обычный утренний алгоритм упорядочивал жизнь, придавал ей свой смысл. Сегодня всё было как-будто так, но что-то смущало господина N. 

Он прислушался - и содрогнулся. Он был как раз в том месте, где много столетий назад была ещё одна река - Ызпа. Точнее, это была мифическая река, и по преданию, если кто-то вновь услышит её песню, придут они... Кто это они - не понятно, но N мог поклясться, что сегодня он слышал журчание воды, перетекающей по круглым валунам.   «Нет, - подумал N - это всё старая история. Больше нет такой реки, мы её уничтожили. Хотя, кто это - мы?.. И всё-таки, что это за звук?"

А звук, что сначала был похож на переливы воды постепенно трансформировался в гул, рокот - что-то подобное. Наконец, появились и "они". В бинокль было видно, как они прибыли на летающем корабле, определённо - космическом. Подняв тучку пыли, корабль выпустил трапы и инопланетян из своих недр.  N даже дышать перестал. Шутка ли! Всю жизнь перемалывать - есть ли Жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, и тут - вот они! Они не очень отличались от людей. Правда они пока не снимали скафандров, но никакого невероятного роста или длиннющих рук, или огромных голов.   

Впрочем, космонавты выглядели по-разному. Один был больше высоким, другой - широким. Они взяли какие-то приборы и начали сканировать местность. N было хорошо видно, когда их сканеры обнаружили живое существо - его, значит. Пришельца сначала замерли, потом оживлённо жестикулировали друг с другом, а только потом как будто что-то прокричали. N, конечно же ничего не услышал. Он метнулся за рупором, который нашёл неделю назад в развалинах на севере острова. 

В рупор он крикнул: "А?"

Пришельцы секунду подумали, потом один из них тоже притащил что-то из корабля и послышалась громкая речь... на китайском!

N стало смешно. Гляньте-ка просканировали местность. А меня не смогли идентифицировать.

"Моя твоя не понимать!" - крикнул он и уже откровенно заржал, правда не в рупор, а то кто их знает.

Пришельцы посоветовались, покопались с устройством и выдали: 

"Где ваш правитель? У нас к нему политическое предложение бескровной интервенции".

Пока N перебирал в уме всё, что помнил из курса истории в далёкой средней, советской ещё школе, пришельцы начали терять терпение. Затем им совсем надоело эта тягомотина и один из них вытащил откуда-то нехилую такую штуковину, явно - оружие. Затем, для убедительности он продемонстрировал штуковину в действии - кусок, размером со стул в метре от N разлетелся, как щебень. N не ожидал такого, он очень удивился наглости "гостей".

Затем крайне удивлены были пришельцы. N буквально согнулся пополам от гогота. Вторжение! Вот это поворот, товарищи пришельцы! Когда N разогнулся, утирая слёзы, он крикнул в рупор, всё ещё посмеиваясь:

"Ребята, сорян, вы чуть-чуть опоздали!"

Затем что-то вспомнил и зачем-то добавил:

"Юра, прости!.."

Эндрю Ховард

Туманность Старшей Эрос

Обычно, чтобы поднять меня в такую рань, требуется как минимум один умелый некромант. Но этот день был странным с самого рассвета. У меня словно бы случился припадок слабоумия, и я внезапно стал понимать то, чего не понимал прежде. Как красива ткань покрывала, если смотреть на нее так близко. Как пылинки, медленно плывущие в лучах восхода, создают тишину. Как странно тело и мысль слились в едином касании… И как далеко простирается эта взаимосвязь… Любопытно. Но чтобы понять, надо пройти испытание. Интересно, какое? Послевкусие сна, который я совершенно не помнил, теплилось в разуме, как огонь, доживший до утра без присмотра. Его хотелось сохранить, запечатлеть; окунуть в краску руки и гладить шероховатый холст, отключив голову и дав волю пальцам. Зачем вспоминать далекое и позабытое, когда есть тонкое воспоминание, переживаемое сейчас? Да, это лучше... Странные мысли, странные. Зыбкие, полупрозрачные.

Первая турка быстро подошла к кипению. Перелил в чашку, ополоснул, поставил вторую. Кофе сегодня не чтобы проснуться, а чтобы сохранить сон. Так много нужно вспомнить. Я задумался. К чему эта игра слов? Все равно не пойму. Где я? Что случилось? Что я вспоминаю? Какое это испытание? А зачем? Какие трудности я вызвал? Третья порция кофе обожгла губы, и мне понравилась эта легкая боль. Как поцелуй с укусом. А в груди – как кусочек неведомой плоти, которую нечем облизать. Мне было страшно, хоть ни к чему я не прикасался. Оно трепетало и било крыльями. Я отныне не я. И дом мой уже не дом мой. Эта кухня в стиле лофт, с красной кирпичной кладкой, с лампами, напоминавшими о противоборстве Эдиссона и Тэслы, полочками, баночками, барной стойкой в центре и узким окном, за которым сосновый лес утопал в молочном коктейле с клубникой - восхитительная, но... Моя ли? Это меня страшит? Я стараюсь что-нибудь вспомнить, но язык цепляется за мелочи и осколки прошедшего. Сон в руку с тошнотой, как при малярии. С лихорадкой. Но все это кажется совершенством. Нет слов, чтобы описать. Черт возьми, из какого только теста я приготовлен? Удивительное дело – я много лет пытался понять жизнь как сон. И вот - удалось? Все равно ведь ничего не понял. Но что-то нащупал. Что-то... праздничное?
Во всяком случае, то, что схватывает сознание, или то, что не успевает схватить. Я ищу... краски. На кухне? Нет. В спальне? Уже был там. В гостиной? У меня нет гостиной, как и гостей. Господин N, знаменитый отшельник. Эскапист, который смог. В мастерской, ну конечно! Там все было. Картины, лампы. Семь сестер в пижамах по углам спальни - скульптурная инсталляция, почти завершенная. Два мольберта в углу. Лакированные панели, лакированные стены. А внутри... О, да! Да, в центре комнаты… Это наверняка было когда-то солнцем. Маленький холодный камень, сказал бы кто-то, кто видит в нем настоящее. Я же вижу триллионы лет прошлого через янтарную искорку в надколотой сердцевине.
Неужели все это собрал и сделал я? Боже, как поэтично и страшно быть родителем красоты! Только что это значит? Поистине, я возношусь в сиянье небывалого, потому что имя этому явлению – Младшая Эрос. Ее практически невозможно найти, потому что она в точности как ветер в открытой чаше – врывается и растворяется в воздухе. Нельзя убить, потому что невозможно поймать или обнаружить. У Старшей Эрос, однако, есть свой предел – и это мой предел тоже.
Тело.
Странные мысли из странного сна текут, капают, гладят холсты через мои длинные тонкие пальцы, выводя силуэты в профиль с лицами, скрытыми в длинных волосах, и тонкими, затуманенными фигурами. Между ними тянутся разноцветные нити, с которых свисают капли, полупрозрачные цвета парят вокруг и сквозь них; руки их изнутри давят на края холстов, пытаясь соединить картины, но тщетно... Мне все кажется, что я вот-вот вспомню сон, но на самом деле это я ничего не помню. Может быть, это просто игра с чашей? Чашей испытаний... Кофе? Экстракт, налитый в чаше для ритуала? Ш-ш- ш... кофе перекипел, но я все равно наливаю и пью, спеша назад в мастерскую. Судороги вокруг ног, вокруг пальцев. Почему вокруг? Неуловимы и невозможны, но иначе и не опишешь. Невидимы и неоспоримы. Такие же нематериальные, как все вокруг, и я позволяю каждой руке найти свое место. Наклоняюсь, пью, исчезаю в кофейном мраке.

***
Кисточка легонько щекочет щеку и с тонким стуком падает на пол. На ощупь ничего нет – ни отражения, ни источника. Где бы ни появился свет, он все время рядом, только скрыт за ширмой. И греет. Уже совсем скоро. Уже скоро... Кто я на самом деле? Призрак, призрак, призрак... Меня рисует художник, который рисует себя.

***

Младшая Эрос... я вспомнил: сегодня день твоего рождения! Потому так волшебно и странно.

В детстве я часто представлял себе, что есть дверь за ширмой. Тогда казалось, что я смогу отпереть ее и выйти на улицу. Не на ту улицу, куда можно выйти через обычные двери, конечно. На улицу, куда я даже не смел смотреть, на таинственную улицу, где живут странные тени, щебечут птицы, всегда скрытые в густоте крон, где сумерки соседствуют с солнцем, а ночи согреты светом луны. Где можно быть собой и вдруг перестать, сделавшись кем-то другим, в любой момент времени, которое там необязательно.
Куда бы я ни пошел, смогу ли я увидеть город, из которого вышел? Да, из комнаты у ширмы можно, наверно, выйти. Но только на одну секунду. Или две, если спешить изо всех сил. И то если в комнату не попадет хоть капля дождя. Ведь дождь смывает краски, если они не высохли, а высохшие исполнили свою цель и застыли вовек. А кто я, если не краска?
Мир обычных улиц ничего никогда не смывает и все время повторяется. Но иногда даже самая ничтожная деталь в мире меняется так, что никто уже не понимает, где кончается одно событие и начинается другое, потому что все превращается в тот самый сон, который не можешь вспомнить, а лишь чувствуешь, и кутаешься в него, пока он тает на плечах. Почти каждую секунду кажется, что ты сновидишь сама себя – а на самом деле это уже не ты, а просто картина, перед которой утром стоит простой и нелепый художник, величающий себя господином N, в разноцветных пятнах, с растрепанными волосами, ожогами от кофе на губах, в расстегнутой рубашке, из-под которой выглядывает небольшая грудь, почти мальчишеская, но очень мягкая. N рисует исступленно и безотчетно, чтобы увидеть себя со стороны. На двух холстах, как явь и зазеркалье. Зачем прячет лицо в волосы? Зачем отворачивает фигуру? зачем вздыхает и плачет? Зачем? Куда все это ведет? Почему рушится устоявшийся порядок вещей? Как так можно жить, если ты не видишь сон?

Хочешь, я расскажу? Ты ведь так устала от сна! Хочешь проснуться и спросить, что это было? Пожалуйста! Конечно, хочу! Ты никогда не узнаешь. Ты слишком устала. Скоро все кончится. Ты вернешься в обычный мир, от тебя уйдет усталость, и ты опять станешь самой собой.
Она не хочет. Не слышит. Не станет. Странный день господина N - старая личная катастрофа и главный праздник. Единственный день в году, когда она покидает дом. Господин N долго лежит в горячей ванной, полной запотевших зеркал, отмокая от краски и глины. Убирает в хвост мокрые волосы и идет в тесную гримерку с большим зеркалом в окружении ламп, где рисует мужское лицо поверх тонкой кожи, измотанной недосыпаниями. Сцепляет на груди руки и крутится перед зеркалом. Работает над голосом, который и так давно стал довольно низок. Как всегда, превращение удается. В спальне N завершает образ, влезая в бра на размер меньше и в боксеры. Брюки, рубашка, жилет, пиджак. Цилиндр и трость. Титульный перстень. И еще немного золота на шейный платок. В его голове рождается неожиданно грустная песня. Сначала тихо, осторожно. Постепенно нарастая, ее исполнение достигает рокочущей страсти: “С Днем рождения, Младшая Эрос...” В мастерской он отодвигает ширму, отпирает дверь и выходит на улицу. Ту самую улицу, полную теней, тайн и теплого света полной луны. Господин N, величайший художник, чьи лучшие полотна написаны поверх закрашенных тайной черновиков реальности.