2033
Тип дуэли: прозаическая
Формат дуэли: товарищеский матч

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии. Чтобы отдать голос надо просто оставить комментарий с ником автора-дуэлянта. Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по стихам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт».

В случае ничейного результата будет назначено 2 дополнительных дня доигровки дуэли. Если и они не выявят победителя, то будет назначено новое дуэльное задание, на выполнение которого дуэлянтам будет дана одна неделя. Далее — вторая переигрывочная дуэль по тем же правилам, что и первая.

Голосование продлится до 16  декабря 2011 года включительно.
тема дуэли: Королевская битва

 

Madpencil

    В Ковязине безусловно есть чем заняться человеку с  деньгами. За какой-то десяток лет город полностью поменял свой облик. Некогда огромный металлургический центр превратился в центр индустрии азартных игр. Казино, рестораны, бары, стрип-клубы вырастают здесь словно грибы после дождя. Дорогие автомобили колесят по улицам, пестрящим неоновыми огнями, везя своих владельцев навстречу  новым и новым развлечениям. Ночью над Ковязиным удивительно красивое небо. Раньше жители города, задрав голову, могли видеть лишь заводской смог, теперь это настоящий калейдоскоп огней, которые излучают многочисленные прожекторы, установленные на крышах ночных клубов и фейерверки, окрашивающие бездонную небесную тьму всевозможными цветами радуги. В Ковязине по- настоящему весело. Если у вас есть деньги, обязательно приезжайте в Ковязин – город, который никогда не спит. 

    Этой ночью не сплю и я. В моей раздевалке светло и тихо, как в операционной. Я сижу на тахте и смотрю на белую, словно заснеженную плитку, которой покрыта стена напротив меня. До боя остался ровно час. Мне дают время, чтобы настроится и собраться с мыслями. Минут через пятнадцать придет Степаныч, мой инженер и тренер, добрый дядька со смешными, старомодными усами как у Сталина. Раньше он работал на военную промышленность, а сейчас  возится со мной. Я все хочу спросить у него, зачем ему это надо. Все эти бои, кровь, выпущенные кишки, оторванные конечности, неужели это стоит тех денег, которые ему платит наш босс? Неужели это вообще может иметь цену? Ладно я, мне терять нечего, а вот как Степаныч спит после всего этого, я не знаю. Наверно принимает лекарства.

    Скрипнув, словно вывихнутый после боя сустав, открывается дверь, и входит Степаныч. Как всегда ссутулившись, он мелкими шажками подходит ко мне. Прежде чем он начинает говорить, я успеваю заметить на его морщинистом лице  легкуютень беспокойства.

    - Сережа, ну ты как?

    - Нормально, Степаныч, - улыбаюсь я.

    - Как рука?

    - Рука замечательно, - я сгибаю в локте правую руку, демонстрируя ему свой увесистый бицепс.

    - Ну да-ну да, - задумчиво кивает Степаныч. – Сейчас коляску прикатят. Движок в ней я перебрал, но ты все равно поначалу не газуй, не перегревай его. Рулевая тоже в порядке, так что за управление можешь не переживать. Доспехи я подлатал, хотя за левым плечом следи, не нравится мне эта новая обшивка, мягкая как пластилин, аккуратней будь.

    - Буду, Степаныч, ты же меня знаешь.

    - Да, из оружия сегодня выбирай что-нибудь полегче, катана, например, подойдет, попробуем сыграть на маневренности. Они там, - кивает он на дверь, - в большинстве все тяжеловесы, с ними влобовую никак.

    - Как скажешь, - соглашаюсь я.

    - Да, и еще…

    Открывается дверь и двое техников вкатывают в раздевалку мою коляску. Степаныч вздрагивает, словно вор, пойманный на горячем, потом переводит дух и продолжает:

    - Сережа, последний бой тебе остался, постарайся остаться в живых.

    К нам подходит один из техников. На нем красно-синий комбинезон с символикой нашего бойцовского клуба и такого же цвета кепка, в руках у него папка с бумагами, в которых мне предстоит расписываться. «В случае полученных травм, к руководству клуба претензий не имею и тд. и тп.». Обычная процедура.

    - Так, ну что, боец готов? – говорит он.

    - Да, мы готовы, - коротко отвечает Степаныч.

    - Леха, - техник оборачивается к напарнику. – Подкатывай коляску.

    Пока Степаныч заботливо осматривает мою боевую «машину», я надеваю на себя доспехи. В этом нелегком деле мне помогают сразу оба техника. Первой идет кольчуга. С виду она напоминает обычный вязаный свитер, только вместо шерсти здесь тонкий и очень прочный, сплетенный кольцами металл. Кольчуга приятно холодит тело. Я вздрагиваю, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

    - Ты чего? – удивленно смотрит на меня техник. – Плохо одели?

    - Нет, просто холодная, - успокаиваю его я.

    Поверх кольчуги надевается панцирь, выпуклый как футбольный мяч. Изначально он состоит из двух половинок. Одна одевается спереди, на грудь, другая сзади, на спину. Затем эти половинки скрепляются специальными застежками на шее и пояснице. В панцире я как синьор-помидор -круглое туловище на тонких ножках. Для того чтобы облагородить мой внешний вид и придать моему телу дополнительную защиту, техники пристегивают к моей кольчуге наплечники и налокотники, а на голову одевают шлем. Шлем сделан из суперсовременной, нанотехнологичной стали, очень прочной, хотя, от прямого удара кувалдой он все равно не спасает. Для глаз в нем предусмотрены две большие круглые прорези, защищенные специальными сверхпрочными линзами. 

    - Все, он одет, - кивая на меня техник обращается к Степанычу. – Можно сажать.

    - Да, сажайте, - говорит Степаныч и отходит от коляски.

    Техники берут меня под руки, поднимают с тахты и аккуратно усаживают в коляску. Мои безжизненные ноги закрепляются ремнями. Потом техники одевают мне на ноги специальные защитные щитки, поножи.

    - Сережа, ну как, тебе удобно? Может посадку еще подрегулировать? – суетится возле меня сердобольный Степаныч.

    - Да нормально, Степаныч, сижу как в танке, - шлем здорово меняет голос, как будто я говорю в металлическую трубу.

    - Ну ладно, ладно тогда. Только помни о движке, не перегревай.

    - Угу.

    Мне вдруг становится невыносимо грустно. Остался последний бой, после него все закончится. Если удастся выжить и победить, поеду домой, к матери. Вернусь в наш маленький городок, в свою квартиру на первом этаже панельной пятиэтажки. Буду опять сидеть дома как затворник и читать книги. Для таких как я, инвалидов, в городе работы нет, поэтому остается только бездельничать. Телевизор и книги, больше мне и заняться-то нечем. А летом мать будет вывозить меня на прогулку. Она у меня уже совсем старенькая, поэтому придется просить соседа, чтобы он выволок меня из подъезда и посадил в коляску. Потом мать покатит меня на стадион, где играют дети. Они гоняют мяч, возятся в песке или просто бегают по специальным дорожкам. Я буду сидеть в своей коляске на всеобщем обозрении как пугало огородное, привлекая их любопытнае взгляды, и, в свою очередь, буду смотреть на них и на их ноги, буду завидовать им. Закрывая глаза, я буду представлять себя бегущим вместе с ними по дорожкам или забивающим гол в футбольные ворота.

    - Королевская битва, мать вашу, - голос Степаныча возвращает меня назад, в мою боевую коляску. – Надо же такое название придумать. Какие вы, к черту, короли.

    Степаныч выкатывает меня из раздевалки. Впереди длинный, ярко освещенный коридор. Повсюду снуют люди. Их гомон, проникая сквозь шлем действует мне на нервы, словно огромная муха, которая жужжит и носится по квартире. Когда-то через этот коридор выводили на арену зверей, пока кучка нефтяных магнатов не выкупила у города здание цирка и не превратила его в нетрадиционный бойцовский клуб для любителей экзотики. Теперь на арену бывшего цирка вместо львов и тигров выходим, точнее, выезжаем мы, покалеченные, либо, как в моем случае, уже рожденные такими, уроды.

    - Да, Степаныч, ты прав, мы не короли, мы ущербные калеки, - говорю я. – Шуты в рыцарском одеянии. Нас не на арену надо выпускать, а в цирке показывать. Только в настоящем, а не в этом, переделанном.

     Главным условием участия в состязаниях для каждого бойца является отсутствие или полная недееспособность нижних конечностей. В основном здесь бывшие военные, участники боевых действий. Государство забыло о них, они никому не нужны, и поэтому они слетаются сюда как мотыльки на свет фонарного столба в надежде заработать себе на жизнь. Тренеры-инженеры проектируют нам боевые коляски, оснащают их двигателями, ставят на них всевозможную защиту и оружие, превращая тем самым обычную инвалидную коляску в настоящее орудие убийства. Нас выпускают на арену, и мы носимся по ней на своих боевых колесницах, уничтожаем друг-друга, отрубая соперникам мечами руки, дробя булавами головы, выпускаем из встроенных в коляски арбалетов тучи стрел, короче веселим публику по полной программе. Народу это нравится. Народ ревет от удовольствия, когда кому-нибудь на арене пускают кровь. Народ надрывает животы от хохота, когда чья-нибудь коляска переворачивается, и беспомощный инвалид ползком пытается покинуть поле боя. Все понимают, что шансов у него никаких, но до чего же, наверно, все это смешно выглядит. 

    Степаныч никогда не спрашивал у меня, зачем я согласился участвовать. Подобный вопрос хотел задать ему я сам, когда сидел в раздевалке, да только помешали техники. Уже, наверно, и не спрошу, хотя какая теперь разница. Все равно сегодня все должно закончиться. Я прошел все отборы, победил во всех одиночных схватках. Я сокрушал всех своих врагов. Убивал, рубил на куски, пускал кровь, реки крови, и теперь пришло время решающей схватки. Организаторы назвали ее Королевской битвой. Теперь я, и еще четверо лучших бойцов, выйдем на арену все вместе, каждый сам за себя. Выжить в такой мясорубке практически невозможно, но я попробую. Если удастся победить, отдам все выигранные деньги матери. Самому мне они не нужны, они все равно не вернут жизнь моим ногам.

    Да, Степаныч никогда меня не спрашивал, почему я согласился участвовать в этих боях, но если бы спросил, я ответил: просто мне это нравится. Потому что я ненавижу людей. Ненавижу всех до единого. У них есть то, чего у меня никогда не было и никогда не будет. Мои ноги мертвы от рождения. Всю свою жизнь я мечтал ходить. Особенно в детстве. Ох, как же я завидовал своим сверстникам, которые с утра до ночи носились во дворе нашего дома. Как я всех их ненавидел. Особенно одного нытика, который ревел, заливаясь слезами всякий раз, когда, вдруг, споткнувшись, падал на землю и разбивал себе коленку. Как бы я хотел в тот момент оказаться на его месте. Я был согласен разбивать себе колени каждый день, в кровь, «до мяса», лишь бы иметь возможность бегать. Этот маленький засранец не понимал своего счастья, а кровь, чуть выступив из под разодранной кожи, казалась ему наистрашнейшей бедой. Он был дураком, таким же, как и все дети, что играли в моем дворе. Я ненавидел их всем сердцем, и до сих пор это чувство во мне по отношению ко всем ходячим не притупилось ни на грамм. Но еще большую ненависть я испытываю к тем, кто в погоне за славой и бабками лишился того, чего я никогда не имел, к этим покалеченным воякам. Все они считают себя героями. Они отдали долг родине. Свои ноги они потеряли, защищая свою страну. Конечно, легко стать героем, когда ты можешь свободно передвигаться на своих двоих, когда можешь прыгать и приседать, можешь нестись как ветер, сметая все на своем пути. Но нужно быть полным дебилом, чтобы ради каких-то денег и дешевой славы все это потерять. Ради грязных бумажек и блестящих, никчемных медалек-орденов, они превратились в убогих, никому не нужных калек. Такие идиоты не заслуживают того, чтобы жить, и пока я здесь, я буду уничтожать их всеми доступными мне способами, всех и каждого.

    Королевская битва всегда собирает полный зал. Я уже слышу рев восторженной толпы, предвкушающей очередное кровавое действо. Пока мы со Степанычем находимся прямо за кулисами арены, у меня есть возможность изучить своих сегодняшних соперников. Они все здесь. Так же как и я сидят в своих колясках и ждут, когда объявят их выход. Мой взгляд скользит с одного на другого, отмечая слабые места в их броне и особенности атакующего арсенала каждой коляски. Одни предпочитают использовать арбалеты с острейшими, как бритва стрелами-болтами, другие полагаются на тяжелую артиллерию, используя пушки, заряженные тяжелыми ядрами размером со зрелые апельсины. Получишь таким вот апельсинчиком по затылку, и ни один шлем тебя уже не спасет. Коляски тоже у всех разные. Кто-то предпочитает легковесные, быстрые аппараты, рассчитывая на скорость и маневренность, а кто-то выбирает тяжеловесные, обшитые защитными элементами громадины, похожие больше на карету, чем на коляску. Каждый тренер придерживается своей, определенной стратегии и тактики боя. Поэтому подстроиться под соперника, выявить  его слабые и сильные места, значит практически на половину обеспечить себе победу. Правда, в Королевской битве все стратегии напрочь теряют смысл. Когда на арене сразу пять участников, полагаться можно исключительно на собственную интуицию в каждую, отдельно взятую секунду боя и, разумеется, на удачу. 

    Лицо каждого участника скрывает шлем. Жаль, я бы с удовольствием сейчас заглянул в их глаза. Интересно, что бы я в них мог прочесть: страх, волнение, а может быть ярость?

    - Встречайте, Дымяяяяящийсяяя чеееереп! – глашатай нараспев вызывает первого бойца.

   Инвалид, у которого на голове шлем в форме черепа заводит свою коляску и выезжает на арену. Играет воинственная музыка, а ведущий зачитывает достижения бойца: пять побед, из них четыре со смертельным исходом - неплохой показатель.

    - В первую очередь накрывай его арбалетом, - советует мне Степаныч. – Видел броню на его доспехе? Решето, а не броня.

    - А теперь под ваши бурные аплодисменты – Разрушиииииитееель! – глашатай зовет следующего бойца.

    - Держись от него подальше, - слышу я голос Степаныча. – Обычно он работает молотом, а он, сука, тяжелый, поэтому пускай вымотается на других, а ты его потом уже тепленьким возьмешь.

    Я молчу, не отвечаю. Мой язык словно примерз к небу. Не могу им пошевелить. За Разрушителем следует Мясник. Его, как и предыдущих бойцов встречают ревом и аплодисментами. Теперь мой черед выезжать на потеху толпе.

    - Инферрррноооо! – ревет глашатай.

    - Ну, пошел, Сережа, - вздыхает за моей спиной Степаныч. – Удачи.

    Я берусь за контроллер на подлокотнике коляски и завожу двигатель. Управление в коляске внешне напоминает коробку передач автомобиля. Вот только принцип ее немного другой. Все просто: двигаешь ручку вперед – коляска едет вперед, двигаешь назад – включается задний ход, вправо-влево – коляска поворачивается в указанную сторону. Чем сильнее давишь на ручку контроллера, тем выше скорость.

    Вот он – момент истины! Вся арена залита светом прожекторов. Мои соперники едут по ее периметру, размахивая своим оружием и повергая публику в истерический экстаз. Я присоединяюсь к ним и достаю свою катану, пристегнутую сбоку коляски. Там же у меня висит булава и раздвижное копье. Под рев толпы мы делаем несколько кругов, а потом глашатай призывает зал к тишине.

     - А сейчас, дамы и господа, на этой арене появится человек, которого мы все любим и знаем, - вещает он. – Боец, для которого не существует понятия боль и страх. Его искусство боя вновь и вновь заставляет учащенно биться наши сердца. Встречайте легенду! Встречайте нашего любимца! Встречайте нашего чемпиона! Мессиииияяяяя! 

    Про этого Мессию я уже слышал достаточно, чтобы у меня сложилось о нем определенное мнение. Это настоящий псих, способный только на то, чтобы убивать. Во время Войны он служил в каком-то элитном отряде спецназа. Однажды им дали задание освободить из плена заложников, какого-то дипломата и его дочь. Выполняя задание, отряд угодил в засаду, и был практически весь перебит. Мессия оказался в плену вместе с заложниками, которых он должен был спасти. Там его подвергли зверским, нечеловеческим  пыткам. Его били, душили, жгли каленым железом, но так ничего от него не добились. Мессия никого не предал и ничего не выдал врагам. Тогда, топором ему ему отрубили обе ноги и бросили умирать на дороге. Когда свои его нашли, он был едва жив. Мессию смогли спасти. Он стал героем. После пережитого кошмара у него, похоже, помутился рассудок, и он перестал разговаривать с людьми. Потом агенты бойцовского клуба привезли его в Ковязин, и Мессия стал выступать на арене. Он стал лучшим. За его плечами было уже три Королевских битвы, в которых он непременно побеждал. Мессию считают непобедимым, но это только пока… Пока он не встретился со мной.

    Публика начинает скандировать его имя. Я и остальные бойцы останавливаем свое движение, образуя круг в центре арены. В центр этого круга, согласно сценарию въезжает Мессия. Глядя на него, я думаю, интересно, а в ком должно быть больше ненависти к людям, в том кто, вдруг, в один момент жизни все потерял, или в том, кто никогда ничего и не имел, кто волею судьбы от рождения был лишен всех человеческих радостей.

    Мессия спокоен. Видно, что он полностью уверен в себе. Остальные бойцы смотрят на него и наверняка боятся. Я тоже боюсь, но еще больше я хочу убить его, хочу пустить ему кровь. Убогий безмолвный ублюдок, который так и не понял, что можно было жить, наслаждаясь каждой секундой своего нормального существования и не лезть на рожон, не рисковать и не пытаться геройствовать. Можно было завести семью и воспитывать детей. Можно было жить обычной жизнью и, главное, ходить.

    - Бойцы, занимайте свои позиции, - объявляет глашатай. – Мы начинаем!

    От зрителей на трибунах нас отделяет металлический купол, внешне напоминающий цирковую сетку, отгораживающую зрителей от арены, когда на нее выпускают тигров.

    Ни когда не поймешь, что значит принять участие в смертельной схватке, пока сам не попробуешь. Этого просто не объяснить. Целая гамма чувств, следующих друг за другом, переполняет меня. Страх, когда Разрушитель, заметив, что, отскочив после атаки Мясника, я оказался не совсем в удачной позиции прямо возле ограждений, на полном ходу несется прямо на меня, размахивая своим тяжеленным молотом. Злость на самого себя за то, что не рассчитал отскок, и теперь приходится спешно давать задний ход, цепляясь коляской и плечом за металл купола, вынуждая движок работать на износ. А ведь Степаныч предупреждал меня, что это чревато плохими последствиями. Радость от того, что Разрушитель промахивается и вместо того, чтобы раздробить мне голову, со всего маху лупит молотом по куполу. От удара молот вылетает у него из рук, оставляя Разрушителя безоружным. Чувство благодарности к Степанычу, который сделал мне столь быструю и маневренную коляску. И, наконец, чувство удовлетворения, когда я, проведя молниеносную контратаку, одним ударом насквозь пронзаю растерявшегося Разрушителя своей катаной. Удар приходится в незащищенную часть его доспехов между панцирем и поножами, прямо в живот. Истекая кровью, Разрушитель вываливается из коляски на пол арены, и его тело конвульсивно дергается в предсмертной агонии. С ним покончено. Теперь нас на арене только четверо.

    Бой идет уже около получаса. Мы носимся по арене как безумные, только и успевая уворачиваться от летящих в нас стрел и ядер и отбиваясь от ударов булав и мечей. Публика вовсю поддерживает нас, но мы уже не слышим их крики. Все наше внимание обращено друг на друга. Увернуться, отскочить в сторону, провести свою атаку, боковым зрением отмечая положение других соперников,  выпустить стрелы, рассчитать следующий маневр, стараясь, чтобы движок не перегревался, и это далее не полный спектр действий, ежесекундно производимых нами во время боя. Мокрые от пота ладони сжимают контроллер, слезящиеся от напряжения глаза лихорадочно ищут пути к отступлению или возможности в атаке.

    Мессия гоняет по всей арене Дымящегося черепа. Ощущение такое, что у того уже просто нет сил сопротивляться натиску чемпиона. Пропуская удар за ударом, Череп отчаянно пытается спастись бегством. Мне же, в свою очередь, тоже приходится несладко. Оказавшись на рандеву с Мясником, я пропустил тяжелый удар в голову и теперь мне крайне тяжело ориентироваться в пространстве. Голова гудит как какой-то поврежденный электроприбор. Перед глазами  то и дело появляются радужные блики, мешающие мне трезво оценивать ситуацию. Резко дав задний ход, я отбрасываю катану в сторону и выхватываю копье. На нем я нажимаю специальную кнопку, и копье, словно выкидной нож, раздвигается, выбрасывая вперед острейшее лезвие. Мясник обходит меня с правого фланга. Его булава угрожающе свистит, рассекая воздух в сантиметрах от моего плеча. Я делаю вираж в сторону от своего соперника и швыряю в него копье. Оно попадает Мяснику прямо в грудь. Удар такой сильный, что едва ни выбивает его из коляски. В этот момент, как-то неестественно медленно, словно мяч в замедленном повторе футбольного матча, мимо меня пролетает голова Дымящегося черепа. Я вижу Мессию, он на всех порах несется прямо на меня. Его окровавленный меч метит мне в горло. Позади Мессии перевернутая коляска и обезглавленное тело Черепа. Я включаю полный ход. Двигатель коляски ревет, захлебываясь от немыслимых перегрузок. Коляска рвет с места унося меня прочь от Мессии, который тут же меняет свою цель и устремляется за потерявшим координацию после удара моим копьем Мясником.

    Удивительное это дело, наблюдать, как прямо на твоих глазах погибает человек. Удивительное и захватывающее. Я сижу в своей коляске и смотрю, как Мессия убивает Мясника. Его четкие, стремительные удары приходятся точно в цель. Истекая кровью, Мясник рефлекторно пытается сопротивляться. Вот, он отчаянно отмахивается от соперника булавой, а вот, уже через мгновение булава летит прочь вместе с сжимающей ее рукой. От боли Мясник орет, заглушая своим криком восторженных зрителей. Потом его вопль обрывается, и, пронзенный насквозь очередным ударом мяча, Мясник умирает.

    Публика начинает скандировать «Мессия-Мессия». Он, в ответ, победоносно поднимает вверх меч. Вот она развязка, думаю я. Сейчас или никогда. Они считают его лучшим, называют его королем, а на меня им плевать. На меня всю жизнь было всем наплевать. Никому ненужный инвалид, прикованный к коляске. Люди смотрят на таких свысока, или стараются просто не замечать. Но ведь я тоже человек! Человек, который хочет быть нужным, быть кем-то любимым, быть значимым, хочет, чтобы его заметили. И они заметят меня! Они узнают, кто я такой. Я срываю с головы свой шлем и отбрасываю его в сторону. Вот он я, смотрите! Смотрите, жалкие людишки. Сегодня мой день. Вы считаете его королем, сейчас я покажу вам, кто настоящий король. Я окидываю взглядом притихшие трибуны. Все удивленно смотрят на меня, не понимая, что же я задумал. Моя рука ложится на контроллер. Я улыбаюсь. Никогда еще в жизни мне не было так хорошо. Никогда еще я с такой легкостью не вдыхал воздух полной грудью. Впервые за столько лет, я почувствовал, что все внимание окружающих принадлежит мне. Я вжимаю контроллер до упора и мчусь на Мессию. Я кричу. Кричу так, что у самого закладывает уши. Я понимаю, что моя жизнь не была бессмысленной тратой времени. Понимаю, что я жил ради этого момента. И вот, он настал. Момент, когда все остальное уже не важно. Есть только я, эта залитая кровью арена, и мой соперник, которого надо уничтожить, убить, разорвать на куски, выпотрошить, словно купленную в магазине свежую рыбу. Я вижу, что он боится. Я буквально своей кожей чувствую его страх. Он не знает что делать, мечется по арене из стороны в сторону. В этот момент он не похож на короля, сейчас я король. Я!

    Прямо за моей спиной раздается взрыв. Меня подбрасывает вверх. На полном ходу я вылетаю из коляски как пробка из бутылки шампанского. С воплем я пролетаю мимо изумленного Мессии и подаю на арену. Ну, вот и все. Я лежу на животе, понимая, что все кончено. Возле меня валяется, закованная в шлем, голова Дымящегося черепа. Как из опрокинутого сосуда из нее продолжает течь красная, похожая на сок из томатов, кровь. Я переворачиваюсь на спину и вижу свою коляску. Она лежит, перевернутая вверх колесами. Из нее как из паровоза валит черный, густой дым. Движок все-таки не выдержал. Я представляю сейчас лицо Степаныча. А ведь он предупреждал. Но чего стоят такие предупреждения, когда ты вдруг чувствуешь, что за спиной у тебя вырастают крылья, и подобные вещи, как возможный перегрев движка, кажутся такими нелепыми и малозначимыми, когда ты летишь навстречу своей судьбе, и все кажется возможным, кажется, что ты все делаешь правильно. Ты чувствуешь себя на пороге чего-то большого, чего-то значимого, того, что уже так близко, что его можно потрогать рукой. Когда ты чувствуешь себя на Олимпе, на который осталось сделать лишь шаг, тогда мысли об осторожности отходят на второй план.

     Притихнув, публика ожидает развязки, так же, как и заядлые театралы ожидают финального монолога Гамлета. Мессия подъезжает ко мне и поднимает свой меч, с которого словно вода с оттаивающей сосульки капает кровь Мясника. Я смотрю на него и улыбаюсь. Он жалок. Даже убив меня, он все равно останется таким же жалким калекой, как и сейчас. В его жизни ничего не изменится.

    - Чего же ты ждешь? – говорю я ему. – Давай, герой войны. Ты же больше ни на что не годишься. Только и можешь размахивать своим мечом и убивать. Так действуй. Вот он я, перед тобой, - я хватаю руками голову Дымящегося черепа и швыряю ее в Мессию. Голова пролетает в полуметре от его коляски и с глухим ударом падает на арену.

    Мессия не двигается. Его меч угрожающе нависает надо мной, но его обладатель почему-то медлит.

    - Знаешь, - продолжаю я. – А ты не такой уж и крутой. Если бы не коляска, я бы тебя сделал. Что, не веришь?

    Мессия не двигается и молчит. Можно было бы подумать, что он уснул, вот только меч в его руке все также весит надо мной, словно проклятие, и не думает опускаться.

    - Ну, не хочешь говорить и не надо, - развожу руками я. – Тогда, извини, я пошел, точнее пополз.

    Я отстегиваю и снимаю с себя панцирь, переворачиваюсь на живот и ползу к выходу, туда, где в накрывающем арену куполе имеется дверь, через которую можно выбраться за кулисы. Там, за дверью, я вижу Степаныча и других тренеров, которые заворожено смотрят на меня, не в силах произнести ни слова. Публика начинает недовольно гудеть. Я ползу, не обращая на этот гул никакого внимания. Изо всех сил я цепляюсь руками за пол арены и тяну свое тело к спасительной двери. Вдруг, позади себя я слышу совершенно безумный хохот Мессии. Я оборачиваюсь и вижу, что он едет на меня. Свой меч он откидывает в сторону, и теперь одной рукой сжимает контроллер своей коляски, а другой снимает с головы шлем. Я вижу его лицо. Меня передергивает. Это лицо не человека. Белое как бумага, перекошенное гримасой ярости и полнейшего безумия, оно, скорее, напоминает лицо самой смерти, если бы смерть не была чем-то абстрактным, а приняла вдруг человеческий облик. Мессия достает булаву и размахивает ей над головой.

    Я закрываю глаза…

    Где-то там, за зданием цирка живет своей ночной жизнью город Ковязин. Его рестораны и клубы как всегда до отказа забиты людьми. По его улицам непрерывно течет река дорогих автомобилей. Яркие огни города слепят людям глаза и дают им почувствовать, что эта ночь никогда не кончится, солнце никогда не взойдет над горизонтом, а шоу всегда будет продолжаться. 

 

Lush snega

Перепуганные вспышкой королевской ярости юные мордашки в перьях и кружевах – на мгновенье ей стало смешно – оцепеневшие фрейлины, будто монашки, пойманные за неприличным в чужой спальне.
– Пошли вон! – взвизгнула королева, веселье улетучилось, уступая место бешенству.
– Все вон, я сказала! – фрейлины, шурша юбками и толкаясь, молча поспешили к выходу.
– Марго!
– Да моя госпожа, – лисья головка шустро повернулась в ответ, испуганно моргая.
– Останьтесь.
Только за последней фрейлиной закрылась дверь, королева, закрыв руками лицо, осела в пышные кружева кринолина, словно опара, вынесенная на холод. И совершенно обычно, по-бабьи, зарыдала.
– Ненавижу его, ненавижу! – захлебываясь слезами, причитала, шумно сморкаясь в расшитый вензелями платок.
– Что произошло, моя госпожа? – Марго, оставшись с королевой наедине, выглядела гораздо увереннее, в голосе засквозили покровительственные нотки, – Неужели он обидел вас вчера ночью? Негодяй! И это после того как три часа просидел на стене, в ожидании когда свита разойдется и я проведу его в вашу спальню? Или, – Марго запнулась, масляно блеснули изумрудные глазки, – Или он оказался нехорош? – румянец со щек предательски залил шею и сполз в декольте.
– Марго, милый мой солнечный ангел, – королева жалобно смотрела куда-то перед собой, чуть прикрыв опухшие веки, – Хорош, он или нет, я никогда не узнаю, – и замолчала, не в силах продолжать.
Внезапно беззащитное, мгновенье назад жалкое лицо, превратилось в каменную маску, плечи выпрямились, – И никто теперь не узнает! Никто и никогда! Садись, бери бумагу, пиши! – Марго будто вымуштрованный солдат, без лишних вопросов, метнулась к столику и взялась за перо. Королева, заложив руки за спину, маршируя взад-вперед по комнате, как по плацу, диктовала.
Дражайший супруг!
Mоn cher, не буду утомлять Вас, рассказами, как сильно я скучаю, думаю, подробности моей унылой одинокой жизни вам известны. Дело, которое заставляет отрывать вас от государственных забот, не терпит отлагательства. Вчера, из верных источников стало известно о предательстве герцога Ш.Б. - вашего фаворита и доверенного лица. Осмелюсь посоветовать вам, принять срочные меры и избавиться от изменника.
P.S. Жизнь в очередной раз указывает нам: королевский удел – одиночество. Больше всего на этом свете, меня волнует ваше благополучие.
Берегите себя.
Любящая вас всем сердцем, Б.К.
– Как? – Марго в изумлении подняла голову от письма, – Не далее чем вчера вечером для вас не было никого ближе и желаннее герцога! Госпожа, что произошло?
Королева устало опустилась в кресло, – Ничего не произошло дорогая. Ровным счетом, ничего – он уснул.
– Моя госпожа, – улыбаясь, облегченно выдохнула Марго, – все мужчины сразу засыпают после…
– Не после, а во время! – раздраженно перебила королева. – Улавливаешь разницу? И хватит об этом. Письмо немедленно королю. Позови гонца, хотя нет, отправляйся сама, ты единственный человек которому я могу довериться при дворе, – королева заглянула в прозрачную воду под рыжими ресницами, казалось, в надежде рассмотреть на дне душу, – Могу ведь?
Марго кивнула, по-собачьи предано не отводя глаз. Едва заметная улыбка скривила бледное королевское лицо, – Тогда вперед! Бог в помощь!
В покоях короля было шумно: смеялись в голос мужчины, хихикали дамы, стыдливо прикрывая веером порозовевшие щечки, король, находясь в эпицентре, казалось, был абсолютно счастлив.
– Выходит, герцог лишился своего положения при моей дра-жай-шей женушке? Расстроил, нашу маленькую, серенькую бэ-э-э, – король проблеял, вызвав очередной приступ хохота, – Королеву. Обмахиваясь письмом как веером, – Больше всего на этом свете, меня волнует ваше благополучие, – перечитывал вслух время от времени особо понравившиеся строчки.
– Ну, надеюсь, теперь все поняли, как быстрее всего попасть к королеве в немилость? – король обшарил придворных насмешливым взглядом.
– Уснуть?! – наигранно сетуя и вздыхая, предложил герцог под очередной взрыв смеха.
Далеко за полночь, когда придворные разошлись по комнатам, король чему-то хмурясь посмотрел на Марго, – Ну, а ты что на это скажешь?
– Я? – удивленно захлопали ресницы, пара рыжих кудряшек выбилась из высокой прически, и кажется, тоже удивилась. – Только то, что ваш любимый герцог, – театрально надулись губки, – Да-да, твой любимый герцог, испортил все дело, взял и, и… – Марго растеряла слова, под разгоравшимся хищным огнем королевского взгляда, – Свалился во сне! Вот что!
Король захохотал, расстегивая рубашку, – Чертовка, рыжая дикая кошка! – потом крепко схватил Марго за тонкую шею, пригвоздив к подушкам, не спеша, другой рукой, задрал кружевной подол, – Хотя по мне, дикие кошки лучше, чем бледные тупые овечки. Гораздо лучше!
Марго разбудил шум голосов. В королевской спальне, не смотря на ранний час, за столиком в дальнем углу сидел писарь, в кресле, напротив, с недовольной миной вальяжно развалился герцог. Король в одной рубахе и туфлях возбужденно расхаживал по комнате, – А ну, дай сюда! – выхватил у писаря лист.
– Послушай, любовь моя, – обратился к куче сбившихся одеял, из под которой выглядывали только рыжие кудряшки.
Дражайшая супруга!
Я, ваш муж и король, поражен ужасным известием о предательстве герцога Ш.Б. У меня нет оснований сомневаться в правдивости ваших слов, поэтому моя армия немедленно выступила в поход. Вчера вечером замок изменника был окружен и сегодня к утру взят штурмом. Никогда больше…
Явно довольный, король швырнул лист обратно, указывая писарю, – Дальше продолжай что-то в таком духе: прямое попадание снаряда, разорвало герцога на мелкие кусочки и даже сам черт его теперь не сможет собрать. Ясно?
– Но помилуйте, мой король, – подал голос герцог, ему пришелся не по душе такой исход, – если меня разорвало снарядом, получается я не смогу вернуться ко двору?
Король небрежно отмахнулся от несуществующей мошки, – Ах, не волнуйтесь, mоn ami, уже завтра у вас будет новая королева, – нежно посмотрел в сторону взъерошенной постели. – Да, вот еще что, – обратился к писарю, – Сюда добавьте, – ткнул пальцем между строк, – И вся королевская конница, и вся королевская рать… Да, так лучше. Гораздо лучше!

Дата публикации: 11 декабря 2011 в 15:29