Ракель Нейв — Кали Реис 18:9 (матч завершён)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосующим надо указать лучшего автора по их мнению.

Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт»

Задание: Подрыв нормальности.

Попросить писателей создать историю, в которой нормальная, повседневная ситуация постепенно превращается в нечто странное и пугающее.

Максимальный размер текста: 5000 знаков с пробелами.

Голосование продлится до 11 июня.

Ракель Нейв

Ещё одна рукопись, найденная в бутылке

Это был дом мечты.

Построен он был в деревне у слияния двух рек в окружении вековых лесов. К дому вела неплохая грунтовка, а в соседней деревне работал магазин. Раньше домом владел отставной флотский капитан, поэтому и обе комнаты, и крохотная кухонька, подпол и даже туалет были оформлены по-морскому и  назывались соответственно: каюта, кубрик, камбуз, трюм, гальюн. На белый свет дом глядел круглыми иллюминаторами, а по периметру протянулась крытая терраса с настоящим фальшбортом.

Я хотел одиночества, и желание моё сбылось. Обитаемыми в деревеньке остались всего три дома, и те только летом, когда приезжали на отдых владельцы-горожане. На радостях от удачного приобретения я изрядно набрался и, когда укладывался спать, меня штормило.

Поднявшись утром, я обнаружил, что меня всё ещё слегка качает. Странно,  ведь похмельем я не страдал. Списав качку на непривычно свежий для городского жителя воздух, я быстро позавтракал и сел за роман, ради которого и переехал сюда, в глушь.

Работа спорилась. Я полностью сделал одну главу и начал следующую. Слова являлись словно по волшебству, сами, без мучений выстраивались в правильном порядке. Предложения звучали в должном ритме, переходы между сценами получались естественными и незаметными. Герои…

Внезапно стол, за которым я устроился, перекосило. Правый край его задрался, ноутбук заскользил вниз и упал бы, не успей я поймать его в последний момент. Взвыл ветер,  иллюминатор распахнулся, и меня окатило водой. Солёной водой!

Что за хулиганство?! Вне себя я выскочил на крыльцо. Всё было спокойно. Светило солнце, гудел шмель. Не улепётывали стремглав нашкодившие деревенские мальчишки, да и откуда бы им тут взяться? Вот только внизу, на полу террасы распласталась большая медуза.

Медузы, насколько я знал, в наших широтах не водятся. Галлюцинация? Я зажмурился, сосчитал до ста, а после снова открыл глаза. Медуза не пропала. Я нагнулся и тронул её пальцем. Медуза как медуза, слегка упругая и холодная. Скоро она растает, расплывётся лужей…

Не зная, что думать, я вернулся в дом. Рабочее настроение было испорчено. Ну, хотя бы осмотрюсь, что здесь и как…

До заката я бродил по округе. Рассматривал заброшенные дома, ворошил прошлогодние листья. Заглянул в заброшенный колодец, прошёлся по полуразрушенной ферме. Сам не знаю, что я хотел найти. Неоткуда здесь было взяться морской воде, а что вода именно морская, я был уверен. Да и медуза…

Так ничего и не выяснив, я вернулся домой и завалился спать.

Разбудил меня писк. В подполе, он же трюм, открылась течь, и местные мыши спасались бегством. До самого рассвета я накладывал пластырь, благо все нужные материалы сохранились, и откачивал воду. А я ещё удивлялся, зачем старому хозяину понадобилась помпа?

Сил приводить себя в порядок не осталось. Не расстилая постели, я упал сверху и отрубился. Встал через два часа, вышел на крыльцо и… Деревня исчезла. Её не стало, как вообще земли, дороги, огорода, деревьев и телеграфных столбов. Вокруг мерно катил волны океан. Столбы солнечного света косо пронзали бирюзовую воду и терялись где-то в глубине, не достигая дна. Безбрежный и бездонный…

Я взял один из булыжников, сваленных на террасе и бросил его в воду. Со всплеском он устремился вниз, сопровождаемый вереницей пузырей. И тоже канул в тёмной глубине. Зачем я это сделал? Не знаю. Не дождавшись, пока последние пузырьки всплывут на поверхность, я развернулся и отправился досыпать.

Снова я вышел из дома уже на закате. Голова гудела от пересыпа, и я не сразу понял, что океан исчез, как и не было. Вернулся обычный деревенский пейзаж и пыльная дорога.

Я ещё мог уехать, но списал всё происходящее на усталость и причуды сознания. Вернулся в дом, наскоро поужинал и снова засел за работу. Вихрь приключений закружил моих героев. Их яхту преследовали пираты, потом случился шторм, и только случайно никто не пострадал, и герой с подругой встречали рассвет, не подозревая, что скоро…

Бам-м!

Когда-то студентом мне пришлось поработать в колхозе. Нас, двоих девчонок и двоих парней, поселили в доме на отшибе. И повадился к нам захаживать местный тракторист. Именно с таким звуком он, нагрузившись самогону, стучал в крыльцо, чтобы его впустили в дом.

Именно в крыльцо. Но на гусеничном тракторе.

Сейчас я был бы рад встретить того непутёвого колхозника, но увидел только океан. Где-то за горизонтом бушевала гроза, и высоченные валы были подсвечены далёкими зарницами. А между валов резали тёмную воду треугольники плавников. Акулы или какие-то подобные твари.

Бам-м!

Удар сбросил меня с террасы. Холодная вода обожгла тело. Отплёвываясь, я вынырнул на поверхность. Дом был совсем близко, но налетевший ветер гнал его прочь. С другой стороны я обнаружил плавник. Он приближался, толкая перед собой волну, под которой услужливое воображение нарисовало мне хищное зубастое рыло!

Не знаю, откуда взялись силы, но через несколько секунд я уже стоял на террасе, вцепившись руками в поручни фальшборта. Акулы, а это были именно они, нарезали круги вокруг дома, но больше не пытались его таранить.

Так я и встретил третий рассвет.

Катятся дни. Океан теперь постоянно со мной. Я научился не бояться качки, ловить рыбу и пользоваться опреснителем, который нашёлся на чердаке. Электричество мистическим образом присутствует, и свободное время я посвящаю работе. Конечно, старый замысел я забросил. Теперь я, как тот каюр, пишу о том, что вижу.

Тоска о прошлом посещает меня всё реже, но нет-нет, да и сожмёт сердце холодной рукой. Что будет дальше, не знаю.

Но я надеюсь на лучшее, иначе зачем жить?

Кали Реис

Живородовская быль

Ливень заливал лобовое стекло старенькой служебной "Нивы", но Настя решительно продолжала путь. Впервые она чувствовала себя полноценным полицейским. С её журналистским прошлым в райотделе и так не были рады её появлению на посту пресс-секретаря, а тут ещё и переучилась в следователи.

Дело было предельно простым. Её бывший коллега из редакции зарубил топором жену, а затем нырнул в петлю. Коллеги Насти были уверены, что виной всему измены супруги и страсть к алкоголю у убийцы. Городок-то был небольшим, и все друг друга знали как облупленных. Отпечатки на топоре принадлежали Сидорову, следов борьбы на его собственном теле не было. И никаких чужих отпечатков пальцев или других следов на месте преступления не было.

Сама Настя была уверена, что дело тут нечистое. Костик, добрейшей души человек, не был способен на такое. Да и Галю свою он любил, всё ей прощал. Ну не нужно было ему супружеского долга так часто, как хотела жена. И она же не уходила, хозяйство вела, мужа не обижала.

Следователь на "Ниве" добралась до места преступления. Ей всего-то и надо было опросить соседей Сидоровых. Что она и сделала. Ничего нового, конечно, они не сказали. И был-то добряком, и Галя-то распрекрасная у него была. Тишь да гладь.

Настя не преминула зайти в квартиру, где случилось страшное. Конечно, коллеги уже провели тщательный осмотр места происшествия, но девушке хотелось найти какое-то иное объяснение трагедии. Она убедилась, что её никто не видит, аккуратно открыла дверь и просочилась внутрь.

На рабочем столе у Костика обнаружила кипу черновиков. Там было что-то о деревенской истории с пропажей туристов, писателей и журналистов. Настя то и дело натыкалась на повторяющуюся фразу, которая, казалось, застряла намертво в голове её погибшего коллеги: "Её невозможно написать... Невозможно написать..."

Настя сфотографировала несколько листков и поспешила прочь из квартиры, где когда-то сама с удовольствием отдыхала, смеялась и пила красное полусладкое в прекрасной доброй компании.

Ливень и не думал прекращаться. Она быстро пробежала в машину, скинула промокший плащ на пассажирское сидение и стала вчитываться в записи Костика. В них нашла название той самой деревни, в которой, по слухам, пропадали люди. Настя вбила Живородово в навигатор и отправилась в путь. До деревеньки езды было всего ничего, за пару часов она вполне успевала обернуться и не вызвать подозрений на работе. Да и бензина казённого не больно много бы потратила.

Живородово встретило гостью старенькой вывеской и ярким солнцем. Дождь остался где-то в городской черте. Домики здесь стояли деревянные, с резными окошками и всевозможными клумбами и цветниками. Райский уголок, в котором, судя по записям журналиста Сидорова, пропадали люди.

Она доехала до сельпо, у которого толпились местные выпивохи.

— День добрый! Следователь Солнышкова. Где я могу найти старосту?

— Палыча? Да он за углом валяется. Возьмешь ведро воды, в колодце наполнишь, ополоснёшь его, подымется, как живой, — рассмеялся один из пьяниц, мусоля папироску.

— Спасибо.

Настя поспешила к колодцу, набрала в ведро воды, попыталась его отцепить, но только вся облилась — приковано было. Мужики расхохотались. Следователь Солнышкова была вся мокрая и злая.

Сцену прервал явившийся из ниоткуда совершенно трезвый Палыч.

— А ну, ша! Чего разорались, чего не работаем?! Пошли, кому говорят, там два КАМАЗа под разгрузку!

Недовольное недопохмелённое мужичьё потекло прочь от сельпо. Настя силилась отжать намокшую юбку, но только помяла её.

— Что ж за порядки у вас в деревне, что так со служителями закона позволяют себя вести? Я бы сейчас подмогу вызвала и всех ваших дармоедов бы на трое суток минимум! — ругалась Настя, а сама-то понимала — никуда она не позвонит, её и самой-то тут нет. По документам.

— Не серчайте, гражданочка, они у меня хорошие, в целом. Погодка-то вон шепчет, вот и испрохудились маленько. Давайте-ка ко мне в дом, утюгом одёже поможем.

Настя согласилась и поковыляла на своих каблучках по щебеночной дорожке прямо до дома Палыча. Там и одежду просушили, и за жизнь поговорили.

Как рассказал председатель, в деревню и правда приезжали разные люди. История у Живородова была занятная, вот и тянулись сюда писатели и журналисты. По слухам, за деревней было старое капище, на котором в былые времена жертвы приносили — младенцев рубили и земле отдавали, чтоб урожай до следующего года докормил. Гости выслушивали эту историю, шли на место, любовались каменным идолом, поросшим мхом, огромной плоской плитой, испещрённой завитками. А потом уезжали и больше не возвращались.

— То есть фактически никто не пропадал? — спросила Настя, прихлёбывая травяной чай.

— Нет, уезжали, говорю же. Так что сказки вам рассказывают. Не сжигаем же мы гостей, право слово, — Палыч ехидно усмехнулся.

Настя старику поверила. Но запросы по фамилиям из Костиковых записей всё же сделала. Оказалось, что мертвый коллега, написав о том, что люди пропали, не в прямом смысле это имел в виду. Пропадали они насовсем. Убивали родных, если те были, и в петлю ныряли.

Вместе с Палычем прогулялась до капища, даже сделала на телефон пару фото на память. Поблагодарила за помощь и теплый приём, уехала. И так задержалась дольше, чем планировала.

После того, как сдала документы, отправилась в бар, чтоб всё услышанное обдумать. Журналистский червячок уже копался в мозгах. Страшно захотелось написать статью. Настя иногда коллегам бывшим помогала. Тема-то была более чем интересная, да ещё и с такой историей. Да и зря, что ли, фотки сделала?

Настя стучала тонкими пальчиками по клавиатуре, выводя строчки одну за другой. Но снова и снова стирала написанное. Не складывались буквы в слова, а слова в предложения так, как хотелось. Она и не заметила, как наступило утро. Будильник сообщил.

На службе ей никак не удавалось сосредоточиться. Бумажная работа раздражала, как и коллеги. В обеденный перерыв снова пошла в бар. А оттуда, отключив телефон, отправилась домой. Там писала, писала. И стирала. И снова писала.

Спустя три дня фото следователя Анастасии Солнышковой в черной рамке стояло на входе в райотдел. Коллеги шептались между собой. Кто-то сетовал на то, что был к ней несправедлив и слишком суров. Кто-то отмечал её талант, который так и не успел раскрыться. Говорили и о предсмертной записке, в которой было написано "эта история никогда не захочет быть рассказанной".