Хью Грант — Алисия Уитт — Дэна Айви 79:92:60 (матч завершён)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосование проходит по классической для ЛитКульта системе: необходимо распределить участников битвы по местам. Лучший рассказ - первое место... худший по вашему мнению - третье место.

Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт»

Тема матча:  Остров потерянных душ.

Максимальный размер текста: 500 слов.

Голосование продлится до 4 июля

Хью Грант

Ремарк на немецком. В этом есть что-то прекрасное. Особенно если наложить на голос чтеца радиопомехи. Удер де Линден, Солнце на груди. Die Sonne brennt auf meiner Brust. Uder de Linden.

Я сидел на мокрых камнях в небывалой отрешенности. Сидел и смотрел, как Михайлов, зажав в руке обласканную морем гальку, бил и бил бездыханного Илюшу. Он был как тот парень из романа Саймака: не мог в открытую, но победил с нечестный камнем. Как юный легковесный Давид, нечестно побеждающий Голиафа. Библейские мотивы необходимо вплести в любую историю про коммунистов, так учили меня фильмы 80-х, я это понял, всматриваясь в терновый венок на голове Писателя. Боже мой, Господи зеленоглазый, хоть бы не заметили, хоть бы убивали друг друга, но не меня. Эти потерянные люди, эти красные, идущие на слышимый только ими зов к Мавзолею.

Тут, на этом острове покраснели все. Все, кроме меня. Наверное, потому что они заставили силой вести корабли через Московское море к затонувшему Мавзолею. Сами-то они были слишком заняты поиском троцкистов с своих рядах. Еще держались, но когда мы подошли к острову в полной темноте, их накрыло. Каждого по-своему. Я помню, как Павел Ершов начал читать, словно стихи, протокол 25 съезда, сбиваясь, а когда пошел дождь, громче и громче — чтобы перекричать дождь. Кто-то вогнал ему в ухо трехсотый гвоздь. Не помню, кто в этой темноте начал действовать столь решительно. Помню только, что Павлик, удивленный до безобразия, обернулся к своему убийце, но смотрел не на него, а на меня. Он, падая за борт, кричал мне что-то безмолвно открытым ртом. Я верил и верю, что кричал. Ведь он мог сбросить пелену своего алого безумия, идущего бегущей строкой через четырнадцать томов в бордовом переплете с золотым именем “Ленин” на борту. Да, на борту. Это четырнадцать эсминцев, идущих через Балтику.

Моя плоскодонка вышла носом на мокрый от прибоя и дождя песок. На глаз — отличное поле для их Рагнарека. Люди с белыми полосами соли на рубашках сошлись здесь по своим слабо понятным мотивам.

Истошный крик: “Я видел, как ты под одеялом Семина смотрел!” И хруст из кино про живых мертвецов. Топор вошел в чью-то голову. Запахло спиртом из разломанной черепной коробки. Ударила молния. Я увидел усатого мужчину в белом кителе. Надеюсь, померещилось. Тогда я прыгнул на песок, а затем взобрался на те мокрые камни. Теперь смотрел с этих камней на рассвет над не моим Рансевалем. На свой мертвый корабль.

Утром лучи солнца пробежались по исколотым шинелям и телегрейкам. Последним умер Михайлов. Хрипел, полз, потом подергался и затих. Я сполз с камней и пошел. Остров был холмом, и я двигался к его вершине. Они ждали меня там. Один стоял весь в белом, курил трубку, второй смотрел на меня черными глазами, чем-то напоминая меня молодого. Волосы растрепаны,  берет лихо заломлен. Тот, что был белым, указал мне трубкой вперед на гладь Московского моря. Туда, где был Мавзолей. Я снял сапоги и пошел по песку к противоположному берегу острова. На секунду я замер, внутренним вопросом попытавшись сдержать себя, но заразная краснота растекалась внутри меня, а кожа изменялась чешуей. Хотелось того, что и им всем, мертвым: броситься в воду и плыть, чтобы нырнуть к затонувшему Мавзолею. 

Алисия Уитт

Что случилось с мистером Бэком

Я видел его один раз, когда приехал на остров Чайльд по приглашению профессора Крея. Профессор был признанным специалистом по загадочным душевным заболеваниям, симптоматика которых не позволяла отнести их к давно известным и детально описанным случаям. Так, Крей лечил женщину, чьё сумасшествие выражалось в том, что она периодически видела некое мерцание и сдвиг реальности, словно ей открывалось потайное дно мироздания, где хранились стопки непрожитых жизней, подобные белью, так и не ставшему ничьим приданым. Видения причиняли ей столь сильную боль, что она заламывала руки и всем телом бросалась на стену, при этом не издавая ни звука, что было, пожалуй, страшнее всего…

Но я хотел говорить о другом пациенте.

К профессору его поместили года три назад. Началось все, как это часто бывает, с головных болей. Сперва никто не придал этому особого значения, поскольку мистер Бэк занимал такую высокую должность, что удивительным скорее казалось длительное отсутствие у него каких бы то ни было страданий. Бэк словно родился собранным, целеустремлённым и решительным. Тем сложнее окружающим было признать, что каждый приступ мигрени превращал его в испуганное, растерянное создание. Минутами он забывался до того, что цеплялся за подол горничной и униженно просил посидеть с ним ещё немножечко! В конце концов, премьер-министр решил, что дело нельзя расценить иначе как угрозу национальной безопасности, и Бэка отправили к профессору. В бессрочный отпуск.

Ради соблюдения приличий Крей прислал мне официальное приглашение, но мы оба знали, что цель поездки — проверить, в каком состоянии находится Бэк, и доложить о моих впечатлениях премьер-министру.

Крей сказал, что не представляет, как подготовить меня к тому, что я увижу. Когда я заглянул в палату через смотровое окошко, то убедился в его правоте. Помещение было обставлено скудно, чтобы не сказать убого: металлическая кровать и стул. На стуле сидел мальчик лет десяти. Я хотел повернуться к Крею и спросить, какого черта здесь происходит и кто позволил ему проводить эксперименты с участием детей или что он там ещё задумал. Как вдруг мальчик…мигнул. То есть не сам мальчик, а все его тело, облаченное в грубую больничную одежду. Да-да, мигнуло и пошло рябью, как отражение в воде. А потом расплылось, и сквозь него проступили очертания другой фигуры: высокой, сухощавой фигуры Бэка!

Потеряв дар речи, я взглянул на Крея.

          — Что ж, — произнёс он. — Наука пока не в силах объяснить данную загадку. Я же, будучи человеком, склонным искать причины загадочных явлений в глубинах человеческого мозга, могу лишь предполагать, что случилось с мистером Бэком. Как вы, вероятно, знаете, мозг обладает мощностью около тридцати ватт, что не выглядит такой уж впечатляющей цифрой, хотя его вычислительные способности довольно велики. Что если мозг мистера Бэка в какой-то момент начал выдавать настолько большие мощности, что оказался способен буквально переносить его туда, где он мечтал оказаться больше всего на свете: в безопасность и уют? Сами знаете, сколько навалилось на него в последнее время… А маленькие мальчики ни за что не отвечают. Что уж там, все мы иногда хотим вновь оказаться маленькими мальчиками! Кстати, вы не находите поразительным это соответствие бредовым видениям вашей супруги?

Сердце моё больно стукнулось о ребра, и мне показалось, что я почувствовал, как оно сжимается, уменьшаясь…

Дэна Айви

− Думаешь, за Бесконечной Водой есть другие Острова?

− Нет, конечно! Наш мир единственный и неповторимый в своём роде. Такие уникальные условия для жизни вряд ли где могут повториться.

− Полагаешь, что Души нет?

− Нет, конечно! Душа – ложь. Мы же её не видим.

− Ха-ха-ха, если так рассуждать, то никаких радиоволн тоже нет, также, как и сотовой связи! Насмешил! Скажи ещё, что Остров и всё живое возникло само по себе в результате большого взрыва!

− Радиоволны мы видим с помощью приборов. А, как ты говоришь, вашу Душу, можно увидеть? Ну хоть фотографию этой Души покажи. Ну, хоть что-нибудь? Это всё плоды человеческой фантазии, хотя придумано забавно, не спорю.

−  А ты жизнь видишь? Фото её покажешь? Или это тоже плод человеческой фантазии?

− Вижу, вокруг вижу. Нет никакого смысла сюда приплетать религиозные фантазии. Люди могут придумать Душу, наоборот - вряд ли.

− Оставим Душу, ты видишь не саму жизнь, а её следствие. Жизнь ты никогда не увидишь, как и радиоволны.

− Ха-ха-ха, значит, ты её выдумал?

− А что, по-твоему, тогда есть?

− Без понятия. Можно выдумать много чего, хоть миллиарды всяких Душ. Только они не существуют и, соответственно, не влияют ни на жизнь, ни на что-либо другое. Как любая другая выдуманная сущность.

− Если ты чего-то не видишь, значит, этого нет?

− Если никто этого не видит, определить - существует ли это - нельзя, и никакого влияния на реальный мир это не имеет. Да, при таких условиях, наверное, этого и нет. Вот, например, эта Душа. Никаким образом её существование определить невозможно, так как она никак не влияет на реальный мир. А значит, скорее всего, она просто чья-то выдумка. Такого можно много понапридумывать.

− А что насчёт Любви, её тоже нет? Ведь мы её не видим и приборами не измеряем.

− Не измеряем. Но она никакого отношения к реальному миру и не имеет. Никакого влияния на него не оказывает. В неё можно верить, можно не верить, разницы никакой. И что я думаю, − неважно. Это не влияет на реальный мир, никак. Ты можешь думать по-другому, результат точно такой же. Поступки влияют. Мысли нет. Если не согласен - приведи доказательства.

− Так поступки и есть следствие мысли, значит, мысль и влияет. Это же логично и доказуемо.

− Ага, годится. Только при чём тут Душа и прочее? Электрическая активность мозга существует объективно. Её отлично видно на приборах, это же не Душа и прочие сущности.

− Мозг это всего лишь сенсорный приёмник. Его электрическая активность не многим отличается от электрической активности сердца. Чтобы говорить о мыслях, нужно определиться с предметом сознания и разума. Мысли физически находятся вне мозга.

− Ты совершенно прав, ТЫ можешь верить во что угодно. Тем более, что это ни на что не влияет.

− Ты тоже по-своему прав, но я скажу тебе так: не хлебом единым жив человек. Такая выдумка, как Душа, оставила нам огромное наследие по всему Острову, «вдруг придумавшись» нашим предкам и предкам их предков безо всяких на то приборов. Это мы не развились ещё до считывания её объективного присутствия своим электрическим мозгом.