Энн Фёрбэнк — Уильям Гонт — Натали Гэвин — Кристофер Годвин 103:67:91:47 (матч завершён)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосование проходит по классической для ЛитКульта системе: необходимо распределить участников битвы по местам. Лучший рассказ - первое место... худший по вашему мнению - четвёртое место.

Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт»

Тема матча:  Ужасы нашего двора.

Максимальный размер текста: 500 слов.

Голосование продлится до 12 июля.

Энн Фёрбэнк

Ивовые прутья

Коту было по человеческому счёту пятьдесят, по-кошачьему – восемь. Всю жизнь он прожил во дворе старого дома на городской окраине. Кругом уже вовсю громоздились новостройки, и жильцов в доме почти не осталось.

Дом давно собирались снести, но что-то всегда мешало.

Кота часто подкармливала девочка лет восьми. Конечно, человеческих. Она жила с дедушкой на втором этаже, напротив квартиры инженера Игнатьева. А в другом подъезде внизу коротала век хворая женщина, к которой иногда приезжали родственники. Вот и все жильцы, не считая нечастой компании залётных бомжей.

В летние дни, окутанный парализующим зноем, дом казался необитаемым, но сырыми безлунными вечерами укрывался пеленой из ветвей растущих рядом ив, и уже не подойти было к нему – мутился разум, ноги не шли, леденил страх. А наутро незадачливый бомж или юный гот-романтик сквозь особенно тяжкое похмелье никак не мог припомнить, почему не попал в дом на ночлег. И строки в голове крутились. Про ивовые прутья.

А визитëры, кого дом заставал у себя в плену – о, с ними делалось совсем худое. Кот видел, как огромные чёрные крысы ночью набрасывались на них, сонных, и съедали заживо.

Кот ждал. В дела дома ему лезть было незачем. Другое дело – двор. Тут они с его кошкой были полноправными хозяевами, о чём прекрасно знали все бродячие псы округи.

Дом обычно просыпался оттого, что его будил инженер Игнатьев. Когда-то он был на важной производственной должности, славился поразительной устойчивостью к электричеству, но на склоне лет потерял связь с реальностью, свихнулся и питался, казалось, чёрной энергией дома. Бормоча, что Свету Революции сегодня нужна Доза, он брал большой обугленный шприц и делал укол в провод, где была разведена фаза. Дом трясся и оживал, закрывался от мира ивовой пеленой, запускал мучительный ритуал казни и пытки.

Когда-то на этом месте заживо сожгли красавицу, дочь кулака-мироеда. Приехавший из города с целью продразверстки отряд красноармейцев возглавлял высокий статный юноша-фаталист с бельмом на левом глазу, истово веривший случаю.

Жертва нового строя тянула жребий, где крайним исходом было или спасение, или мучительная казнь. Красавица вытянула сожжение. А молодому селянину, влюбленному в мироедку-красавицу, предложили выбор: или выстрелить в любимую и прекратить её муки, но тогда жребий тянуть ему, или подбросить в костёр вязанку ивовых прутьев.

И он подбросил. И с этим прожил жизнь. И волей судьбы вернулся доживать век на то место, где предал свою любовь.

Он просыпался последним, звал из комнаты внучку, та приходила. Её глаза наполнялись дымной тьмой и через мгновение закатывались, из-под похожих на яичницу белков двумя струйками текла бурая кровь, черепная коробка со скрипом раскрывалась подобно крышке чернильницы, и дедушка, в миру известный писатель, обмакивал в неё тонкий ивовый прутик. Он выводил на бумаге тлеющие строки про идеалы и принципы – окончание романа, который он никак не мог дописать. Внизу на узкой старушечьей кровати, проткнутая ядовито-зелёными прутьями ивы, корчилась его дочь, мама девочки, а чёрные крысы, как те, что тогда у плетня обглодали обугленные кости замученной в пламени, пускались на охоту.

Но во дворе кот и кошка одну за одной душили черных крыс, не пуская в мир тени давнего кошмара.

Весной следующего года, когда исчез последний жилец, дом наконец снесли, а кота и кошку взяли к себе жить сердобольные молодые новосёлы.

А тут и кровавая колониальная война закончилась.

Уильям Гонт

Бугало

— Раз в месяц, в каждую третью среду по городу бродит Бугало и если ты остался ночью один, он заберёт тебя с собой в мир, где темнота, — Алекс сделал страшные глаза и поднял руки вверх, девчонки взвизгнули.
— У него большая, круглая голова, широкий плащ и длинные руки без кожи, одни кости бряцают и белеют в лунном свете.
— Всё, хватит, — Ольгерда ущипнула Алекса и, гордо махнув косичками, пошла домой. Девочки вереницей пробежали по улице, в тишине лишь скрипели и хлопали калитки.

Алекс вздохнул и пошлёпал босыми ногами домой, жил он дальше всех. Сухая пыль ещё хранила тепло, согревая кожу и мальчишка беззаботно насвистывал нехитрый мотив, шагая по темнеющему городу. И вдруг...

Мелодия оборвалась, прерванный стуком костей. Из-за угла медленно выходил высокий человек в чёрном плаще с огромной головой без лица. Рука тянулась к остолбеневшему от ужаса мальчику, вмиг покрывшемуся хладным потом. "Третья среда месяца!", — пролетела на крыльях ужаса паническая мысль в голове. Сердце ухнуло, стукнулось об пятки и заработало с удвоенной скоростью, разгоняя заледеневшую от страха кровь по всему телу. Бугало приближалось, ноги отказывались двигаться, словно были замурованы в тазик с бетоном. Костяная рука опустилась на плечо и глаза нырнули в тёмные воды.

— Ольгерда, ты Алекса не видела?
— Со вчера, — беззаботно махнула выгоревшими косичками девочка в светлом платье, размахивая леденцом на палочке.
— Вчера же была третья среда?
— Да.
Леденец падает в придорожную канаву, навсегда скрывшись в сумерках, девочки в панике бегут к дому друга, чтобы увидеть полицейский, которые выходят из ворот со взглядами людей, которые потеряли что-то важное на земле.

Натали Гэвин

Двор маяка

В эту даль не уйти – трафаретно, надменно, чайки воруют соль с кожи волн. Зло в силе, в поэзии жидкого электричества. Эфир прорывается гиперсигналом. Это – мерцающий, отдаленно Серёго-защищенный, квантовый 1200 Гц, импульс. «Ждите гостя». И тогда он выходит из синевы портала. Брежнев! При нем – все его ордена и пузырь.

- Ну, как дела на маяке? – осведомляется он.

В эту ночь, идеальную для решения всех теорем, мы наливаем в граненые стаканы. Великий океан – пёс у наших ног. Рычи, бесчинствуй.

Океан свободен – потому что и мысль свободна. Познать бесконечность можно, лишь отказавшись от пресловутости механизма жизни. 

- Водка!

Возможно, где-то там, вдалеке, у границы света и тьмы, капитаны подводных лодок выходят из тьмы – лодки оживают, и вновь слышится звон веселых пузырей. Лица их покрыты ракушками. Крабы зовут к звездам. Советская символика на клешнях сверкает нездешними звездами. 

Возможно ли жить вечно?

- Юра, - говорю я, - видишь звезду. Это он.

- Нет, это не Юра, - отвечает Брежнев, - этот мир уходит своей сущностью за границы всех существующих континуумов. Но человек волен преодолеть рамки мироздания, используя воображение. Возможно, кто-то слышит шум океана на самой каёмке подсознания, и нужно дать лишь импульс. Но кто отважится?

Помимо меня, на маяке есть кот, который собирает опадающую с неба звездную пыль. Собирая ее в ведро, настаивая на старом, выцветшем знамени КПСС, он создает напитки. 

- Эй, чайки, - кричит, он, порой.

А что им пьянство? Пройдет еще тысяча лет, и мы будем здесь. Сменятся эпохи, начнется новая эра. Быть может, вымрут люди и появятся заново. Может быть, даже, мы увидим в небе таинственный парашют. 

- Нет, ты его не увидишь, - говорит Брежнев, - кто-то уходит, кто-то приходит. Земля вращается, потому что так кто-то решил, но не мы – главные игроки.

- Играем в шахматы?

- А кот? Как его зовут?

- Воротников.

- О, это он. Сам товарищ Воротников.

Играем в козла, на троих. Воротников уделает кого-угодно. Как-то раз я выходил в море на своей утлой лодке, а он вызвал дьявола и крупного его обыграл. Хотя и не было никакого профита – играли на спички. Красные, зеленые, синие, спички квантовой запутанности.  Играли также на марки DDR. В этом деле деньги не важны. Твой класс, твоя сила.

А ночь – словно черную дыру прорвало, и, открыв свой рот, она выпустила жидкие чернила мезонного ада. Выпив все возможное и невозможное, мы прощаемся. 

Я курю. Сигарета – как первое слово Бога во вселенной

Кристофер Годвин

Двор призрак

Весь ужас нашего двора в том, что его как бы и нет. Лет 10 назад в нашем дворе бегала ребятня, слышно было весёлый, звонкий смех. Сейчас частенько слышно до полуночи музыка и пьяные голоса, вульгарная ругань и вечные разборки. Место где была песочница, качели давно превратилась в свалку мусора и общественный туалет. Раньше там были деревянные двухэтажные дома, их снесли. Дома двухэтажные кирпичные бараки стоят и ждут своей судьбы. А пока там живут люди исправно платят квартплату. Наш двор с трудом его можно так назвать, службы обходят мимо, проще его не замечать чем убирать, траву летом косить. Для них мы призраки как бы не существующих домов.....Мусорка от нашего двора находится в 500 метрах. И то убирается муссор весьма редко. Кому хорошо так это крысам и бродячим собакам они там хозяева. Дети боятся носить туда муссор, потому взрослым приходится по дороге на работу бросать в другие мусорки, других дворов. Ну это у сознательных а есть жильцы наших домов которые мусор бросают за гаражи которые находятся в нашем дворе. Что интересно что мы платим за уборку двора и вывоз мусора. Кто-то наверное спросит, читая этот текст:" А что говорят власти?" Так я отвечу что НИЧЕГО. Просто удобно делать отписки и ничего не делать. Нам говорят ждите, вы стоите в очереди под снос.Так ведь так и сто лет ещё можно прождать. Хотя пожалуй такие дома, где местами крыша течёт и плесень ползёт врятли доживут до такого срока. Ждём...... Смешно, если бы не было грустно. Но мы живём надеждой что когда нибудь наш двор-призрак кто нибудь да заметит......