Александра Бартон — Тиффани Хофстеттер 17:10 (матч завершён)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосующим надо указать лучшего автора по их мнению.

Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт»

Задание: Осторожно, бабушки! Написать рассказ, где главные героини - бабушки, обладающие сверхспособностями.

Максимальный размер текста: 5000 знаков с пробелами.

Голосование продлится до 20 сентября.

Александра Бартон

Чурики

- Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки? - песенно вопрошало радио.

«Из говна и палок», - предположила Ирка и не угадала, хотя старательно размазывала манную кашу по тарелке. Пионерский галстук, кокетливо завязанный набок, поражён чернильными оспинами, фартук застёгнут на во-вот готовую оторваться пуговицу, держащуюся на одной нитке каким-то чудом, зато в рыжих волосах новые атласные ленты – голубые.

В прихожей затрещал телефон. И у Ирки что-то треснуло внутри. Слева. Она схватилась за то место, где позже выросла грудь, вылетела в коридор и рявкнула в красную пластиковую трубку: «На проводе!».

- Ирина Самуиловна Гатье?

- Гатье, Гатье, – пробубнила Ирка, - телись скорее, Егоров, на первый урок опоздаем.

- А вам уже и некуда торопиться. Мы вам сообщаем печальную новость: только что, на 69-м году, вы скончались. Примите наши соболезнования, - глухо проскрежетало в трубке.

- Егоров! Долбанный ты Петросян, я сейчас выйду и все ухи тебе поотрываю, - взорвалась Ирина Самуиловна.

- Да не беспокойтесь вы так. Ложитесь. Дверь только оставьте открытой, вот прямо сейчас откройте и ложитесь себе. Довезём в лучшем виде, как королеву. Родственники в курсе, сами смертное подвезут, раз вы не подготовились, будто не собирались. Город у нас маленький, ритуалка одна, но какая - «Верный путь».

Бросила трубку и не попала на рычаг: «Пик-пик-пик…», – сквозь Ирку просвечивали вешалка с каракулевым жакетом валькового завитка и часть настенного календаря с рамочкой на сегодняшней дате. Она поднялась на цыпочки, вскинула правую руку ко лбу, будто пытаясь защитить глаза от яркого света, и в этой скульптурной позе упала без чувств.

В морге Ирка побледнела и выцвела, точно старая фотография в школьном альбоме. Стены покрывала белая плитка, основательно побитая временем. Сколы и дыры в плитке скорее напоминали передовую, чем мертвецкую. А может, Ирке после смерти стало изменять зрение.  Но слух у неё сохранился отличный: прозектор выкладывал инструменты, и они злобно брякали об оцинкованный стол.

- Только попробуй, тронь, и вцеплюсь тебе в рожу! - сквозь прозрачные веки в тонкой синеве покойница уставилась на врача.

 Патологоанатом вздрогнул. Его отполированная лысина заблестела сильнее: «Вася, что ты там возишься, давай быстрее сюда», - позвал он санитара.

- Ах ты старая сука, - взвыл Вася, когда зубы Ирины Самуиловны Гатье впились в его предплечье.

И такая необыкновенная лёгкость образовалась в Ирке от этих слов совсем незнакомого мужчины! Она выпорхнула в сквер первой и последней градской больницы. Но до мощной бабы с веслом не дотянула, та была в самом дальнем углу. Зато врезалась в центральную фигуру пионерки, символично приветствовавшую больничный мир рукой с отбитой кистью.

Статую заботливо подкрасили местные маляры-экспрессионисты. Голубая пилотка. Такие же небесные глаза были жирно обведены чёрной краской и стилистически усиливали спасающую красоту в жанре «прости господи».

Через три дня, на похоронах, у гроба стояла совершенно живая и даже настоящая пионерка из прибольничного парка. Правая пионерская рука была загипсована и покоилась на перевязи. И только чувство самосохранения мешало подойти к ней немногочисленным провожающим.

Две школьных подруги усопшей нервно переглядывались, что-то незримо знакомое было в облике этой ролевой школьницы. И уже на поминках, слегка выпив, они решительно подошли к раскрашенной девице, подталкивая друг друга локтями.

- Привет, клячи! Что домиком идёте? Валерьянки перепили? – издевалась Ирка-пионерка.

- Простите, мы знакомы? – с недоумением спросила одна из подошедших.

- Валь, ты прикалываешься? Это же я – Ирка Гатье.

- Ну как-то не верится, деточка, - передёрнув плечами, подхватила сползающую шаль Валентина.

- А в то, что ты в лифчик вату в девятом запихивала, верится? Или тоже мимо? А ты, Верка, ногти грызла похлеще пушкинской белочки. Скажешь нет?  В общем, бабули, внимания не привлекаем – завтра в 10 в больничном садике у моей персоны. Не ошибётесь, я там только одна честь отдаю или что. Вот и поговорим. И да, вязанье своё дурацкое прихватите – варежка нужна, неудобно в гипсе: пустота чешется.

Утро тяжело вползло на лицо пионера с горном. Не стесняясь осветило его страдания.

- Ну, привет, девчонки. Повезло вам. Лавка только у меня и у горниста. К нему не ногой - там больничные алкаши собираются, причём такое несметное количество, словно это наркодиспансер, а не богоугодное заведение. Садитесь. А мне здесь ловчее, – Ирка села на постамент и принялась болтать каменными ногами в ботинках, покрашенных коричневой половой краской.

На Иркиной культе красовалась голубая варежка, набитая хрусткой крафтовой бумагой для объёма. Ирка потянула за ветку липу, растущую над ней, и крутанула против часовой стрелки. Кручу-верчу, обмануть хочу – вправо время мёртвое, влево живое.

Завращались, заскользили улицы города.

- Эй, горнист, бей в барабаны! Баба – маши веслом! Пионеры – живите вечно! – проскандировала Гатье.

- Ты, Ирка, ей-богу, чистый Маяковский, - хохотали одноклассницы, - давай, только не останавливайся.

Но иногда Ирка замедляла запущенную карусель, подтягивала какую-нибудь улицу Ленина вплотную. Дома надвигались, словно крейсер «Аврора», и бабули дружно визжали. А потом спокойно заглядывали в чужие окна, включали свет, прятали носки, переставляли слонов в сервантах, откручивали крышки с тюбиков зубной пасты, оставляли фантики от съеденных «мишек на севере», будто внутри конфета, тырили из магазинов мороженное: обязательно крем-брюле. 

Удивительное дело, никто и никогда троицу не застукал за безобразиями. Бабушки знают, что в любой непонятной ситуации надо кричать: «Я в чуриках!» Кто бы ни пришёл, хозяин «мишек» или смерть.

Ирка первая открыла тайну чуриков, потом Валька, последней крикнула тихоня Верка.

Жаль, что секрет забыт. А пионеры ни за что не выдадут, даже выпивоха горнист, даже с утра. Прикипел он к своей трубе губами.

Тиффани Хофстеттер

«И не божий, и не одуванчик, – думал, глядя на новую уборщицу комендант Пал Палыч. – Больше на грача похожа. Или на эту, как ее, гарпию».

Уборщица сидела на стульчике, скрестив худые конечности, и хищно смотрела коменданту в переносицу. Переносица немедленно зачесалась, но Пал Палыч не привык давать слабину.

– А что вы имели в виду, когда писали в объявлении, дескать, «не терпите никакой нечистоты»?

Уборщица поджала губы и сухо сказала:

– Резюме внучка писала. Я только соглашалась.

Пал Палыч прогнал досадное ощущение, что совершает большую ошибку, и напомнил себе, что на зарплату, которую начальство определило штатной уборщице, можно только повеситься с голода. Хоть кого-то удалось выцепить – уже удача. Гарпия не гарпия, если полы моет, значит, порядок.

Показав уборщице фронт работы, Пал Палыч отправился осматривать помещение, приготовленное под снос. В кармане взорвался трелью телефон.

– Пал Палыч, она розетки ковыряет!

Пришлось вернуться в корпус. Уборщицу он застал в бухгалтерии. Швабра и ведро остались в коридоре, по полу тянулся длинный липкий след. Уборщица шумно требовала демонтировать розетку, потому что через нее идет вредное излучение, от которого бухгалтерия косячит в платежных актах. Розетка уже висела на сопле, выдернутая сильной и умелой рукой.

– Подагра Александровна, чего хулиганите? – грозно спросил комендант. – Розетка советская, проверенная. Пережила Брежнева, Горбачева, нас с вами переживет и на похоронах станцует.

– Излучение! Нечистое! – прошипела уборщица, вытаращив безумные глаза. – Так и шпарит. Вы ослепли все?

Комендант наклонился к розетке. В лоб ему врезалось что-то горячее, злое, повалило навзничь. Бухгалтерия раскудахталась, примчался всклокоченный и нетрезвый электрик. Уборщица грудью бросалась на розетку, желая демонтировать ее лично. Летели клочки по закоулочкам.

Поднявшись на ноги, Пал Палыч оценил обстановку. Розетка аварийная, уборщица, пусть и в эксцентричной манере, вовремя забила тревогу. Если бы главбуха дернуло током, могли быть роковые последствия. Депремирование. Увольнение. Разгул темных сил.

Но дальше было только хуже. На следующий день уборщица принялась выслеживать барабашку. По словам очевидцев, она гоняла шваброй воздух, сыпала проклятьями и даже провела ритуал, уколов себя булавкой в безымянный палец. Теперь в каждом углу здания трещали и коптили свечи, создавая пожароопасную обстановку. Уборщица додавила барабашку прямо в кабинете коменданта, схватив и растерзав висевший в углу старый ватник. Впрочем, корпус она за день отдраила до скрипа. На небывало чистом полу поскользнулось несколько человек, к счастью, обошлось без травм.

Спустя неделю к уборщице все привыкли. Ее нетерпимость к пятнам на стенах внушала трепет и уважение. Вялые оконные цветы выпрямились по стойке смирно, а декабрист от страха невовремя расцвел. Директор отпрыгивал от несущейся ему под ноги швабры, как бродячий кот. Молоденькая секретарша снимала видео и выкладывала их в группу «Идеальный дом», в назидание грязнулям. Тут бы Пал Палычу и успокоиться, но его душу терзало мрачное предчувствие.

Перед самым отпуском Пал Палыч, дожевывая бутерброд с сыром, выглянул в окно, чтобы сосчитать наконец ворон, и увидел, как к корпусу приближаются сразу три одинаковые уборщицы. Не успел он додумать шутку про то, что Подагру Александровну зажало ксероксом, как в его кабинет ворвались. Бесноватые женщины в одинаковых черных спецовках и натянутых до локтей синих латексных перчатках принялись драить стены, пол. Одна подбиралась к люстре, другая распласталась по окну и заскользила, как муха.

– Вы чего творите? – пролепетал комендант и тут же лишился бутерброда.

– Нечистый! – злобно сказала уборщица. – От тебя грязь одна. Натоптал, насорил, накурил!

– Я некурящий!

– Не лги! Я тебя насквозь вижу. Ты воду мутишь, розетки излучением начиняешь. И барабашка тоже был твой. Родовой бес. Мы его расспросили как следует, он нам всё-о-о про тебя рассказал.

Комендант потерял дар речи, да и другие дары тоже. При нем остался только дар стоять и беспомощно смотреть на то, как три уборщицы разносят его кабинет, выгребают старые бумаги из шкафа, топят в ведре сменные ботинки и доедают ссобойку.

– Приведи директора! – распорядилась Подагра Александровна, и одна из ее подельниц пулей метнулась в коридор.

Пришел директор – мутный, раздраженный, посмотрел на сияющий, стерильный кабинет коменданта и устало вздохнул. Уборщицы взяли директора в плотное кольцо, стали что-то яростно шептать, указывая на растерянного коменданта. Раздался удар – на территории начался снос здания.

– Хорошо, хорошо, – сказал директор, подслеповато моргая глазами. – Пал Палыч, тут такое дело. Говорят, вы колдун. Я в этом не разбираюсь совершенно. Колдуны нам, простите, ни к чему. Короче, я сокращаю ставку коменданта, а вы уж по собственному. Сами понимаете. В стране кризис, сложная ситуация, войдите в положение.

Пал Палыч открыл рот и оттуда вывалилось несколько слов матом. Слова покатились со звоном по мытому полу, прочь из кабинета, по лестнице, на крыльцо. Уборщицы подняли швабры, как знамена, и поперли на Пал Палыча свиньей. Он успел похватать вещи и выскочить из корпуса. Сырая тряпка, которой целилась в него Подагра Александровна, хлестнула по перилам.

Бой был проигран. Отойдя от территории на приличное расстояние, Пал Палыч наблюдал столб пыли от рухнувшей постройки и разномастное воронье, с карканьем сорвавшееся с деревьев. Апокалипсис наступил сегодня. Наступил и раздавил.

«Наймешь уборщицу, а она уберет тебя», – с тоской подумал Пал Палыч. До пенсии еще пять лет, директор ополоумел, куда трудоустраиваться, не ясно. Хотя…

Через час Пал Палыч, подключив смекалистого внука, уже публиковал объявление. «Грамотный, квалифицированный уборщик. Приведу в надлежащий вид любое помещение. Не терплю нечистоты».