Луиз Бургуэн — Стэнли Вебер 12:11 (матч завершён)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосующим надо указать лучшего автора по их мнению.

Также в комментариях можно оставлять и критику-мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт»

Задание: Написать текст по картинке.

Максимальный размер текста: 5000 знаков с пробелами.

Голосование продлится до 10 ноября.

Луиз Бургуэн

Чёрные ночи – эмблема

В белые ночи Петербург преображается, светлеет и становится похожим на себя юного. Белые ночи лёгким нажатием заштриховывают жутких новодельных монстров из стекла и, наоборот, обводят чётким контуром кариатиды и атлантов. Белыми ночами совсем не видно, как несвежи потрескавшиеся груди женщин. Никто не обратит внимание на отбитый нос колосса или недостаток пальцев на руках, а тем более на то, что под видом статуй летнего сада вам предлагают фуфло.

Немецкий узбек Карл Ибрагимович Рахит по случаю открыл собственную художественную мастерскую во дворе заброшенного каменноостровского флигеля в складчину с крысами, которые до этого безраздельно владели двором и всем прилегающим к нему имуществом. Рахит в последнее время поднаторел в скульптуре. Как художник он сформировался на росписи пиал. В коей преуспел так, что был послан по обмену в Германию вместе с большой партией чайной посуды, расписанной им же прямо в вагоне по дороге на Запад. В Германии Карл, тогда ещё по малолетству Каримка, посетил Дрезденскую галерею и научился рисовать усы Гитлера так, что любой портрет стороннего человека немедленно становился Адольфом, которого и мать родная признала бы тут же, будь он хоть принцесса мекленбургская.

С таким творческим наследием Карлу было западло возвращаться на этническую родину, поэтому он устремил махси в культурную столицу.

Каждый мало-мальски образованный нынче живущий слышал про лишнего человека. Там и горе от ума, и герой нашего времени вляпались по пояс. А чтобы, к примеру, статуя какая или кариатида лишняя? Нет такого в русской литературе. Да и в любом уголке земли – найдут отбитую руку, хорошо из мрамора, а то из глины, и давай её беречь и пестовать. А ведь по пластике, образности, а порой и по стилю – люди от статуй почти не отличаются – поди разберись. Это Карл Ибрагимович смекнул сразу, ещё когда на усах тренировался. Талант! Что и говорить. Вот и отгрохал заводик-студию по превращению ненужного в нужное. Тем более, что про Печорина точно никто ничего не помнит. Слонялся и вонял. А таких сейчас дох… полстраны.

В Санкт-Петербурге людей много, с приезжими так и вообще, а атлантов на всех не хватает. Даже в абсолютном значении отставание, не говоря уже про процентное. И здесь весь вопрос упёрся в ноги – у людей они в наличии, особенно у приезжих, а мужики, держащие небо на каменных плечах, без ног прекрасно обходятся. Ну и бабы их, соответственно, согласно видовой особенности. Эту проблему и решал Карл в творческой мастерской путём отсекания лишних членов от лишнего человека. Вообще, вопрос членов в Петербурге давно уже стоит. Со времён, когда Шемякин посадил Петра I с укороченными конечностями в Петропавловскую крепость пугать туристов, хотя и местные его боятся, как при жизни. По просьбе жителей изваяние обнесли оградой, чтобы не шлялся по городу, как каменный, или даже лучше, как бронзовый гость, не дай бог. Шемякин гениальной чуйкой уловил надвигающийся на нашу страну тренд эстетического безножья. Но поосторожничал, ибо мэтр, а не метр. Отдал новаторство на откуп иностранцам узбеко-голштинской ветви, а сам вернулся в свои Америки.

Технология несложная. Из оборудования - один бассейн, из расходного материала – бетон.

Любой уроженец Востока, будь он хоть сам Карл Великий, с детства знает, как установить бассейн. А заполнить его бетонным раствором легче, чем развести бензин ослиной мочой. Самое трудное – это убедить незнакомого человека, что он лишний. Некоторые даже после просмотра клипа Шуры: «Руки твои крепкие, мысли твои верные…», - отказывались творить добро и самостоятельно прыгать в бассейн со свежевзбитым бетонным раствором. Намучившись, Карл Ибрагимович нанял чеченцев: Абу-Али и Али-Абу. Хорошие ребята, если при разговоре с ними базар фильтровать.  

Нет ничего жутче чёрных ночей в Петербурге, когда заготовки для нелишних вещей начинают свой танец в Карловом бассейне: медленно и страшно взмахивают руками в рыбьем жире кривого, одинокого фонаря. Их голени намертво схвачены бетоном. Этот не отпустит. До совершенства остаётся последний, но решительный шаг: переломить ноги, как сухой камыш, и выползти из бассейна. Если бы условный человек хотя бы раз увидел этот промысел, бежал бы до финской границы. Чеченцы нет. Они легко даже без наушников обходятся. Хотя такой хруст стоит, будто одно стадо разъярённых кабанов продирается за другим по мелколесью.

Но не едиными статуями жив Петербург. Не только девелоперы выстроились к Карлу, но и интересующиеся инвалидностью как способом заработка. Хотя новые станции метро губернатор СПб не спешит открывать, но ведь и старые не закрывает. Имея на шее одну голову, можно нехило заработать.

Да! Рахит выиграл тендер на производство игроков Зенита. Зенит – его любимое детище. Как почётному зрителю, Карлу Ибрагимовичу выдана бессрочная контрамарка на все матчи команды.

- Пилять! Qani, dumbalarni qimirlatib! – кричит Рахит с первого ряда Газпром Арены, - тезрок культяпками, пилять!

Ну а что? Зениту зенитово. Потому что Зенит с ногами – это всё равно что Шнур – зож. Противно, если не сказать больше. Не верь, не бойся, пей.

Стой истуканом и смотри, как разводят мосты на Неве. Отдавай дань культуре, которой по малолетству и лени не додал. За пару часов в Санкт-Петербурге можно нанести себе такой мощный удар культурными ценностями, какой иной череповчанин не нанесёт за всю свою жизнь на малой родине.

А иначе чем Карлу оправдаться?

Про это лучше Карлу даже не думать, не надо этого. А то ещё подастся в какую-нибудь аль-каиду, а она признана террористической организацией Верховным судом РФ.

Или, чего хуже, додумается поэтом стать. Пойдёт к памятнику Маяковскому при одноимённой станции метро и начнёт читать свои идиотские стихи про пиалы на узбекском, а то и на немецком, хотя они мало чем отличаются. А у Маяковского одна голова с ушами на постаменте. Если её разорвёт от услышанного? Тут бассейн поглубже понадобится. 

Стэнли Вебер

Премия от спонсоров

На площадку нас привозят затемно. Выгружают, раздают баклажки с горячим завтраком. Предусмотрительно, до рассвета ещё час с лишним, а ночи нынче холодны. С первыми лучами солнца является наш бригадир, Сергей Михалыч.

— Вот что, работнички, — начинает он. — Это последний объект, и его надо закончить сегодня.

— А если не? — спрашивает кто-то.

— А если не, то премии нам не видать, — отвечает Сергей Михалыч. — Хорошей такой премии от спонсоров. Зелёными купюрами, и все с портретами.

— Блин-н!.. — отзывается тот же голос. — А если смежники?

— Смежники, — скалится бригадир, — тоже хотят купюр с портретами. Так что не подведут.

Он не врёт.

Самосвалы, гружёные бетонными блоками, щебнем, песком и цементом, подъезжают один за другим. Разгружаются, поднимая клубы пыли, и убывают прочь, чтобы вернуться ровно по графику, через пятьдесят семь минут. Накрутили им, видать, хвосты.

Водители сверкают белками глаз на чумазых лицах.

Блоки, понятное дело, сразу летят вниз. Бонг! Бонг! — доносится из глубины. Всё, что там оставалось исправного, приходит уже в полную негодность. Ну и хорошо, ну и ладненько. Не понадобилось, кто же из нас против? Одновременно мы готовим раствор. Бетономешалок нагнали чуть не десяток. Начальнички над бетономешалками тоже, видать, жаждут премии.

И в этом я с начальниками солидарен. Впервые в жизни, наверное. Начальники такие существа, всегда думают иначе, не так, как мы, рабочая косточка. Сколько начальников не видел, все такие. Похоже, их выращивают в специальных инкубаторах.

Впрочем, это я отвлёкся.

Дым, как говорится, поднимается над площадкой коромыслом. Ну, в смысле пыль. Кидаю в жерло лопату песка, напарник мой, Андрюха, отправляет следом совок цемента. Снова я с песком, а он — щебёнку. И опять я. Ну и воды, сколько положено.

Мешалка крутится, пережёвывает ингредиент.

— Навались! — кричит Андрюха.

Вдвоём мы переворачиваем нашу бандуру, и раствор льётся в длинный жёлоб, а из него — в шахту. Другую порцию, и третью…

Солнце жарит. Во время коротких перерывов мы пьём из термосов ледяную воду.

— Машину куплю, — говорит Андрюха, — девятку. Если отслюнявят, как пообещали, то год можно не работать. Имею я право после вот этого вот, — он обводит рукой площадку вокруг шахты, — годик отдохнуть?!

— Имеешь, — говорю я. — Ещё как имеешь. Купишь девятку — и в Ялту. Годик, правда, не получится, но имеешь же ты право вот после всего этого, — я тоже обвожу площадку вокруг шахты рукой, — отдохнуть месячишко в Ялте?

Андрюхе хорошо, он у нас парень холостой, а у меня за спиной трое, не считая Маринки. Да родители в деревне. Они отказываются, не хотят помощь принимать, привыкли всё сами делать, но какой я буду сын, если про них забуду? Так что работать, работать  и работать! Прям как Ленин заповедал. А там мы с женой, глядишь, и четвёртого настругаем.

Дурное дело нехитрое, но мы с Маринкой его любим.

Ближе к обеду солнце вовсе свирепеет, и не скажешь, что средняя полоса, и до столицы рукой подать. Зато и шахта перестала казаться бездонной. Если постараться, то можно услышать шлепки, с которыми очередная порция падает в бетонную жижу. Потом… потом мы увидели то самое рукотворное дно.

— Эх, — мечтательно говорит Андрюха, закинув в мешалку ещё одну лопату, — житуха-то начнётся, а, напарник? Знаешь, не поеду я в Ялту. Чего я там не видел? В Африку поеду.

— В Африку? — удивляюсь я.

— Ага. — Он яростно орудует лопатой. Мышцы перекатываются под кожей. Он вообще видный парень, Андрюха. Девки за ним штабелями бегают. — В ЮАР. Хочу, понимаешь, плюнуть с берега в океан. В два океана, блин. Там, где соединяются Индийский и Атлантический. Глупое, скажешь, желание? Зато моё.

Я не спорю. Я бы тоже рванул куда-нибудь с Маринкой. Детей в деревню, а сами на Бали. Снимем бунгало на недельку — и строгать, строгать!..

А сейчас время работать. Бери больше, кидай дальше. Отдыхай, пока летит. Жарко? Плевать. Зато премия.

— Баста! Табань!

Я очнулся. Работа, бывает, затягивает. А ведь всё! Раствор уже в метре от среза шахты.

— Отработали… — повторяет Сергей Михалыч и достаёт телефон с длинной антенной. Набирает номер и говорит что-то на иностранном. Потом расплывается в улыбке:

— Всё путём, робяты! Транш уже пошёл. — Оглядывает нас, хитро прищурившись. — Жарковато что-то, а я изгваздался весь.

Он начинает раздеваться. Не знаю, как остальные, а я никогда тормозом не был. Вылезаю из штанов и вслед за Михалычем погружаюсь в раствор. Вода легче, её выдавливает, и она плавает сверху бетона полуметровым слоем. Чем не бассейн?

Скоро мы все там.

Лежим, щурясь на заходящее солнце.

— Поляки... — благодушно сообщает Андрюха.

— Где поляки? — не понимаю я.

— Вон, самолёт с запада летит, — говорит напарник. — Поляки, наверное. Или французы. Европейцы, в общем. В Шереметьево сядут.

— Ага, цивилизация, — соглашается бригадир. — Странный какой-то самолёт. Не узнаю я что-то силуэта. У кого-то, вроде, бинокль был?

Михалыч у нас разносторонний, не только бетоном интересуется. Где он там силуэт усмотрел? Я только инверсионный след и вижу. Поэтому, наверное, я простой бетонщик, а он бригадир.

Передают бинокль. Сергей Михалыч долго смотрит в него, шевеля губами. Улыбка пропадает с его лица.

— Странный самолёт, — повторяет он. — Крыльев не видать.

Теперь все смотрят на небо. Самолёт летит на восток, в сторону столицы. Потом инверсионный след разщепляется. Потом ещё раз. И ещё.