Чеширский Кот — Мартин Иден 10:1 (дуэль завершена)

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосовать можно за: Чеширский Кот,  Мартин Идент и Против всех.

Чтобы отдать голос надо просто оставить комментарий с ником автора-дуэлянта. Также в комментариях можно оставлять и критику- мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт».

Регламент IV Чемпионата Поэтов ЛитКульта

Голосование продлится до 2 марта включительно.
тема дуэли:  Из Ада да на Землю

Чеширский Кот

CONFESSIO

Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти;

 ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим.

   Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся.

 Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать,

и ты не узнаешь, в который час найду на тебя.

Откровение Иоанна Богослова

Глава 3, стихи 2-3.

 В церкви было сумрачно и прохладно, пахло воском и сыростью. Девушку в черном платке пастор Стефано де Лука заметил сразу, еще на проповеди. Она сидела в самом дальнем углу, грусть и печаль на ее лице не вязались с озорными искорками в горящих глазах, уголки губ ее то и дело взлетали в улыбке, быстрой и почти незаметной. Пастор был в ударе, он не проповедовал уже, он излагал истину, нес своим агнцам мир  покаяния и смирения, тот мир, который был далек от их грешной жизни, полной низменных плотских желаний.   

   Проповедь закончилась, паства расходилась, кто-то подходил с просьбами напутствия, кто-то молился, но все равно церковь  быстро пустела. Стефано стоял перед распятием, склонив голову и вполголоса читая молитву. Со стороны казалось, что он где-то далеко от грешной земли и разговаривает напрямую с Богом, но… он чувствовал затылком, словно пылающий пламенем  взгляд молодой красавицы, прожигающий его насквозь и будящий в нем те чувства, что положено скрывать духовному лицу. Наконец все разошлись, служки покрутились немного и тоже удалились. Пастор полуобернулся и, чуть склонив голову, тихо и вкрадчиво спросил:

  - Дитя мое, могу ли я чем-нибудь помочь тебе?

Голос его разнесся по пустому помещению, отдаваясь эхом в каменных стенах.

  - Пастор, - девушка вскочила со скамьи, подбежала к Стефано, и, упав на колени, схватила его за руку, - молю об исповеди вас.

   - Встаньте, дитя мое, - Стефано ощущал бедром ее молодое тело, хоть оно и не касалось его, крепкое, упругое тело всего лишь за миллиметрами ткани.

Девушка медленно поднялась и пастор продолжил:

  - Таинство исповеди в особой молитве не нуждается. Мы рады любому покаянию, ибо покаяние есть путь к господу.

  - Но у меня есть вопрос к вам, падре… - глаза девушки горели совсем близко, и Стефано понимал, что знает ее откуда-то, знает, но вот только не помнит.

  - Я весь во внимании, - сказал он.

  - Будет ли таинство исповеди обоюдным, отец мой? Мне нужно это знать, для меня важна в первую очередь искренность ваша.

  - Дитя мое, искренность – одна из важнейших заповедей верующего, и  могу тебя уверить, все, что я не скажу тебе, будет от чистого сердца.

   Пастор вошел в кабинку для исповеди, закрыл за собой дверь и приоткрыл окошечко. Запах хороших духов защекотал ноздри – девушка заняла свое место.

  - Слушаю тебя, дитя мое, – произнес он. – Что лежит у тебя  на душе?

  - Я грешна, отец мой, - начала девушка. – Меня преследуют демоны, и сам сатана наложил печать свою на меня.

 Стефано нахмурился. Девушка не казалась сумасшедшей, не походила она и на фанатичку. Разговоры о демонах обычно не беспокоят молодое поколение, им бы праздно проводить время в грехах и плотских утехах, а не каяться на коленях в церкви. Однако его обязанностью было выслушивать прихожан, а не размышлять о причинах, побудивших  исповедаться.

  - Прошу вас, - девушка не дала ему задать вопрос, - выслушайте, а потом говорите, умоляю.  Моя бабушка, вы должны знать ее, покойная Анна Моралес, господи, спаси ее душу, была ведьмой…

 Стефано вспомнил Анну Моралес. Старая карга незадолго до смерти совсем выжила из ума, сидела целыми днями перед церковью и богохульничала, выкрикивая угрозы в адрес пастора и его паствы и угрожая всему миру скорой расправой от рук сатаны. Неприятная была особа, честно признаться, но ведьмой Стефано ее не считал. Вспомнил он и девушку, ее звали Мария, и старая Анна присматривала за ней после трагической смерти родителей, до того, как ее разум помрачился.

  - Не стоит плохо говорить о покойных, - предупредил девушку Стефано. – Они в лучшем мире.

  - Да, отец мой, простите меня. Вы можете не верить, но Анна Моралес была ведьмой. И она заключила сделку с дьяволом, падре. Я не знаю, что посулил ей нечистый, бабушка никогда не говорила об этом, но я знаю, какую плату взял с нее сатана. Платой была я, и с тех пор моя жизнь изменилась.

  - Но дитя мое… - попытался  остановить ее Стефано.

  - Нет-нет, выслушайте же сначала, - быстро заговорила Мария, словно боясь, что не успеет сказать что-то важное. – Дьявол наложил на меня проклятие, и теперь мне дано видеть суть людскую и грязь душ их, и поверьте, падре, нет на свете людей чистых. А еще суждено приносить людям весть о скорой кончине их и о том, что за вратами их ждут не апостолы с трубами, а демоны, пожирающие души их за грехи. Только не признают люди грехов, как и не признают меня гласом дьявола  и Рубиконом их бытия, преступив за который, нет пути к очищению. А посему проклятье мое рассказывать людям о грехах их и оставлять наедине с бременем этим в последние минуты их жизни. Я – вестник смерти, ангел ада, пастор Стефано де Лука. И после меня только вечная тьма.

  Холодок пробежал по спине пастора. «Господи Боже, кто эта девушка? – думал он. – Что за бред несет она, или разум ее тоже помутился? Может это у них передается по наследству, ведь и старая Анна…»

  - Дитя мое, ты грешна, - вкрадчиво произнес пастор. – Грешна не в поступках своих, а в мыслях, одолевающих твой разум. Серая дымка твоего бытия скучна и прозаична, от того ты и придумала столь нелепое проклятье. Чтоб вырваться из обыденности, изобрела кару себе и грех свой тоже изобрела, но не тот грех, что придуман был, а суть – гордыня твоя, ибо поставила себя вровень с Господом нашим, и дала себе право решать, кому сколько жить и право судить людей по поступкам их. В библии написано - не судите да не судимы будете, и еще Христос сказал – пусть кинет в меня камень кто сам без греха. Посему только Господь наш безгрешен, и только ему дано право судить нас за поступки и помыслы. Покайся, дитя мое.

  - Каюсь, отец мой, - голос за ширмой звучал глухо, но от этого не становился менее приятным. – Но и вы покайтесь со мною.

  Пастор привстал – он не ожидал такой дерзости от этой, пусть и красивой, но молодой и глупой девушки.

  - Покайтесь, пастор, - повторила Мария, повышая голос,  – ибо грешны вы и пришла я к вам недаром. У Селии Гомес родился сын. Как бы вы его назвали, если бы не прогнали ее в ту ночь?

 У Стефано перехватило дух. Он и не помнил уже маленькую Селию, как не помнил месяц безумия любви и тот самый день, когда она сказала, что беременна.

  - Как… откуда… - он не находил слов.

  - Мне многое известно, падре. Ей было пятнадцать…

  - Я покаялся перед господом!

  - И это тоже я знаю. И Роза, юная студентка, которой вы обещали жениться, знала. Сколько их было, падре? Скольким юным красоткам вы вскружили голову?

  - Я не… - он не мог выговорить ни слова.

  - Вам нет оправдания, но прелюбодеяние не единственный ваш грех. За какие деньги вы построили свой дом, отец мой? Самюэль не пережил такого удара, у старика не выдержало сердце.  Что вы обещали ему,  за помощь в подделке кредитных документов? А вам известно, что его уволили, когда все всплыло? Что на него повесили три дела и он продал все имущество, чтобы расплатиться с банком? И что он плакал у кровати своей парализованной жены от бессилия, когда ему стало нечем платить за докторов?

  - Вы не смеете!.. – Стефано вскочил, собираясь выбежать из кабинки.

  - Сидите, пастор, - в ее голосе появилось что-то настолько страшное, что он не смог даже повернуть ручку двери. – Мне есть,  что рассказать вам.

Он выдохнул и опустился на стул.

  - Что вы хотите? – спросил он. – Вы шантажируете меня? Вам нужны деньги? Сколько, скажите, я вам заплачу. Или вам нужно что-то еще? Я знаю больших людей в этом городе, они сотрут вас в порошок при одном моем слове!

  - Мне известны их имена, пастор. Скоро наступит и их время.

  - Вы блефуете. Точно. Вы накопали на меня информацию, чтобы убрать с этого поста. Кто нанял вас? Лучиано? Нет, Лучиано туп, скорее Андреа Пирелли. Точно. Андреа, он давно метил на мое место. И как умно – завести меня сюда под предлогом исповеди, ха-ха-ха! Или… - в голове у него мелькнула безумная мысль, - или у вас оружие? И вы убьете меня прямо здесь? О, Боже… но нет, вы не посмеете сделать это в храме господнем!

  - Господь далек от этого места, пастор.

  - В таком случае убирайтесь, Мария! Вон! Вам не удастся запугать меня! Здесь я и Господь, и здесь не место тварям вроде вас!

  В голосе его появились истеричные нотки, он снова вскочил и схватился за ручку двери.

  - Господь? – она усмехнулась где-то там, в полутьме. – Нееет, здесь нет бога, Стефано. Обернитесь, у вас за спиной дьявол.

 Пастор инстинктивно оглянулся, но не увидел ничего, кроме деревянной стенки кабинки.

  - Будьте ж вы прокляты! – вскричал он и, открыв дверцу, выскочил наружу.

  - Уже, - тихо произнесла девушка у него за спиной.

  Пастор бросился по залу, распахнул дверь в коридор, промчался по нему и влетел в свою комнату. Схватил со стола бутылку, плеснул в стакан обжигающего спиртом напитка, залпом выпил и снова налил.

В комнату опасливо заглянул служка.

  - Что-то случилось? - спросил он заискивающе.

Стефано выдохнул.

  - Антонио, ты видел ту красивую девушку в черном платке, которая сидела в заднем ряду? Ту, что просила исповедать ее?

  - Нет, падре, не видел, задний ряд был пуст сегодня, - ответил служка.

  - Как? – удивился Стефано. – Не может быть… Мария Моралес, внучка старой Анны, спятившей года три назад, просидела там всю проповедь. Неужели не видел?

  - Нет, пастор, не было там никого, привиделось вам. А если вы про Марию… так я думал, вы знаете. Все разговоры были про маньяка - ее в прошлом году нашли распятой на стене в собственной спальне. И схоронили тогда же.

  Пастор побледнел, ноги его подкосились, и он упал на колени.

 - Господи Боже, - пробормотал он, - спаси и сохрани…

Мартин Иден 

Еще один день

Сегодня Андрей проснулся сам. Мать с отцом еще спали, у них был выходной, а будильник опять не прозвенел. Умывшись и наспех позавтракав, он побросал в рюкзак школьные принадлежности. Натянул джинсы, влез в синюю толстовку и зашнуровал потрепанные кеды.

На улице было по - майски свежо и солнечно.  Пожилой дворник в серой спецовке лениво мел тротуар.

Андрей плелся в школу. Металлическая застежка на рюкзаке надоедливо позвякивала. Мальчик прошел мимо детского сада, трехэтажного здания АТС, и вышел на школьное футбольное поле.

Несколько ребят, оставив сумки и куртки на скамейке, шумно гоняли ободранный мяч. Андрей поправил очки, присмотрелся. В толпе футболистов ему удалось узнать двух одноклассников.  Коренастый Вовка Заяц стоял на воротах, а рыжий второгодник Бабаев,  расталкивая соперников, неумело вел мяч.  

-«Надо было через гаражи пройти»,- подумал Андрей, но отступать было поздно.

-  Пацаны,- донеслось с поля, - секите,  новенький хуячит, ботаноид этот! Пошли, приколемся!

Андрей ускорил шаг. На ходу снял очки и торопливо убрал в футляр. Сбросив с плеча лямку рюкзака, спрятал футляр в крайнем отсеке. 

Вовка Заяц мощной подсечкой  сбил Андрея с ног. Школьник повалился на землю. Пытался подняться, но  Бабаев взгромоздился ему на спину, заломил руки и стал выкручивать пальцы.

 -Делай ласточку, пидор,- шипел рыжий.   

Андрей вскрикнул от боли.  

-Сука,- застонал он,- пусти, урод!

 Подростки из параллельного класса играли в волейбол рюкзаком Андрея.   

- Ладно, харэ,-  скомандовал Заяц, - а то вон посинел уже весь, пошли мяч попинаем.   

Бабаев послушно слез  с Андрея.

- Твое счастье, гондон,- процедил он.

Ухмыляясь и весело переговариваясь, ребята возвращались на поле.  Андрей поднялся, схватил обломок кирпича, и метнул в обидчиков. Кирпич попал в ногу Бабаеву. Он взвизгнул, обхватил ладонями ногу и, опустившись на корточки, заныл. Ребята обступили приятеля, осматривали поврежденную голень, предлагали отвести в медпункт, но никто не захотел отомстить за друга.

Андрей  отряхнулся, надвинул на нос очки. Поднял рюкзак и побрел к школе.

Там он провел пять заунывных часов, если, конечно, не считать веселой записки «Падла ты после школы пизды палучиш» от господина Бабаева.

 Андрей вышел из школы. Заяц и компания курили на крыльце. Они небрежно затягивались  и без конца сплевывали себе под ноги. Курить у всех на виду – это высший пилотаж.

- Э, слышь, постой! – окликнул Андрея Заяц,- базар есть. Пошли, отойдем.

Они вышли на задний двор. Там уже собралось  человек двадцать. Одноклассники, ребята из параллельных классов и несколько совсем незнакомых юнцов.

Андрей снова убрал очки в футляр и приготовился к худшему. Его зловеще окружили. Первым выступил Заяц. Он приблизился почти вплотную и заговорил:

- Ты че, пидрила очкастая, беспредел творишь, а? С тобой прикалываются, а ты в своих же пацанов камнями кидаешь. Тя че, обоссать чтоль прилюдно?! Хули ты  ебало кривишь, задрот!

-Сам ты задрот! Дебил конченый!- сжав кулаки, выпалил Андрей.  

Заяц ударил в челюсть. В голове зазвенело, из губы тонкой струйкой брызнула кровь, испачкав рукав толстовки. Андрей отшатнулся к кирпичной стене. Прихрамывая, подошел Бабаев и ткнул свою жертву кулаком в живот. Андрей согнулся пополам и рухнул на разрисованный мелом асфальт.  Дыхание сбило. Он закашлял, сплевывая кровавой слюной.

- Не выебывайся, дрищ,- сказал Вовка Заяц, отвесив Андрею подзатыльник, - я тебя только погладил слегонца.   

Тяжело дыша, мальчик поднялся,  встал в боевую стойку и крикнул:

-Твари, подходите по одному!!! – его голос сорвался визг.

На секунду все смолкли, затем раздалось оглушительное ржание.

 - Все, все,  брэк,-  криво улыбаясь, примирительно поднял руки Заяц, - без пизды, я зассал.

- Пацаны,- послышалось из толпы,- палево, Маргоша идет!

Показались огненно-рыжие кудри Маргариты Павловны, преподавателя физики. Задний двор моментально опустел.

Вернувшись домой, Андрей, к своему облегчению, не застал родителей. Прошел в ванную, умылся. Встав на цыпочки, глянул в зеркало. Нижняя губа чуть припухла. Андрей   слегка ее прикусил, стало почти незаметно. Он стянул с себя толстовку и замыл кровавое пятно холодной водой.  На кухне поковырял вилкой холодную котлету, глотнул воды из графина и направился в свою комнату. Не раздеваясь, повалился на кровать. Некоторое время разглядывал фентезийные постеры на стене, пока не уснул.  

Семилетний Андрюша гостит в деревне. Июль. Жара под тридцать. Босиком он несется по цветущему саду. Губы перепачканы клубникой. В руке сачок на бамбуковой палочке. Андрей ловит пеструю бабочку. Прыжок, взмах, неудача. Он пробует снова.  Осторожно приподнимает фиолетовый капрон, а там пусто.

- Ну и пусть,-  Андрей бросает  сачок в траву  и бежит к дому.

На скамейке под разросшимся кустом сирени он замечает покойного дедушку. Желтые табачные усы,  густые брови, хитрый прищур.  На нем зеленая гимнастерка с засученными рукавами и шапочка из газеты.  Не вынимая папиросы изо рта, он смазывает солидолом  цепь старенького «Школьника».   

Андрей  обнимает дедушку, целует в шершавую щеку.

-Поторопись, родненький, тебя уж заждались,- покашливает дед.

Андрей лихо седлает велосипед и несется по узкой, петляющей тропинке.

В конце тропинки он видит колодец. Андрей  резко тормозит, прыгает с велосипеда. Затем припадает к колодцу и всматривается во тьму . Оттуда веет сыростью и холодом.

-Я сильный, я смогу,- шепчет мальчик.

Минуту поколебавшись, он сигает головой вниз.

Полет его бесконечно долог. Мальчик пытается зацепиться за каменные стены колодца, но больно обжигает ладони. Он сучит ногами и кричит.

-Ничего не бойся, Андрюш, никогда ничего не бойся,- раздается голос дедушки…   

Андрей проснулся. Его жутко знобило. Подтянув одеяло к подбородку, мальчик лежал, устремив взгляд в потолок. Мысль о завтрашнем дне наступала грозовой тучей.