1298
Тип дуэли: прозаическая
Тема Дуэли: Когда я вырасту

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосовать можно за: Гэндальф, Цахес и Против всех.

Чтобы отдать голос надо просто оставить комментарий с ником автора-дуэлянта. Также в комментариях можно оставлять и критику- мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт».

Регламент IV Чемпионата Поэтов ЛитКульта

Голосование продлится до 2 марта включительно.
тема дуэли:  Когда я вырасту

 

Гэндальф

.. "Когда я вырасту, ни за что не стану больше делать того, что мне не нравится" - размышлял Иммануил. - " И имя это дурацкое сменю. Кому только в голову могло прийти так назвать живого человека.."

- Монечка, давай зайдем еще вот в этот отдельчик, - бабушка таскала его по торговому центру уже два часа, и терпение Иммануила начинало подходить к концу, а голова кружилась от шума и множества человеческих тел. К тому же, по дороге бабушка встретила приятельницу, и это отняло у Иммануила еще добрых полчаса жизни:
- .. что же, ваш Монечка все еще не разговаривает? А сколько ему?
- Уже семь..
- Да, такое несчастье в семье, - притворное сочувствие в голосе бабулиной приятельницы каждый раз вызывало у Иммануила приступ тошноты.
- А что говорит доктор? Есть надежда?
Бабушка только вздыхала.

" Не разговаривает.. О чем с вами говорить- то? О походах по магазинам? О погоде? О странных сериалах по телевизору? "
Иммануил вздохнул, и нехотя побрел за бабушкой в очередной "отдельчик".

" Когда я вырасту, у меня будет свой дом. И тишина. И все оставят меня в покое, и я смогу делать то, что захочу. Всегда - всегда.."

Размышления Иммануила прервала бабушка, снова защебетав что-то о своем.
" Когда уже она нагуляется по торговому центру этому, я так хочу домой," - с тоской думал Иммануил, и, чтобы отвлечься, продолжил перемножать в уме шестнадцатизначные  числа. Он всегда начинал делать это, если приходилось терпеть что-то неприятное. Чем дольше нужно было терпеть, тем длиннее были числа, и сложнее вычисления. Цифры Иммануил откуда-то знал, сколько себя помнил, и вообще, не забыл ни одного события или даты в своей жизни с тех пор, как начал осознавать себя, еще будучи годовалым.

Людей он не любил, как-то не видел особой причины, чтоб их любить. Иммануил всегда молча, терпеливо пережидал их шумные попытки пообщаться. А когда все оставляли его в покое, часами напролет пропадал во "всемирной паутине", сидя за своим ноутбуком. Огромное количество информации, которая попадалась ему на глаза, мгновенно и  навечно «поселялось» в его голове.

.. Ему было около двух лет, когда родители не на шутку забеспокоились, что сын еще не проронил ни слова, и потащили его по врачам.
Иммануил помнил высокие больничные стены, терпкий, тяжелый запах лекарств, бесконечные прикосновения незнакомых людей в белых халатах, сводившие его с ума. Целый год он отмахивался от их колючих пальцев, и, как за соломинку, держался за фразу, вертевшуюся в голове: "Когда я вырасту.."

Отец, услышав от врачей, что сын останется недееспособным инвалидом, уехал в очередную командировку, да так и не вернулся, прислав лишь странный подарок сыну на трехлетие - маленький ноутбук. Мать какое-то время старательно выполняла предписания врачей, но вскоре тоже сдалась, и исчезла. Иммануил был поручен бабушке.

У бабушки ему было не так уж и плохо. Она почти не мешала внуку жить в том  мире сложных формул и вычислений, где ему все было понятное и родное, но, кажется, лишь потому, что не знала о существовании такого его мира.

Иммануил слышал, как люди говорили, что бабуля заботилась о нем. Он не совсем понимал, что это означает, но, очевидно, этим словом называли то, как бабуля время от времени "втаскивала" его в свою реальность. Бабушкина реальность встречала Иммануила  пресной манной кашей, иногда сжимала в троллейбусе, порой оглушала духотой и шумом торговых центров, пустой болтовней и бесконечными  причитаниями.
Вот, как сейчас, например:
- Монечка, не отставай, калека ты моя горемычная, куда ты там смотришь? О чем-то ведь задумался, словно нормальный человек. Вот ведь, достался мне внучек на мою седую  голову - смотрит, а сказать не может, все равно, как собачка. Ну, пойдем уже дальше, не отставай.
Иммануил  снова послушно побрел за ней сквозь пеструю толпу, пугая встречных  своим отстраненным взглядом слабоумного ребенка. В зеркальных витринах отражалось его худенькое, непропорциональное тельце и огромные глаза на перекошенном личике. А в  голове молитвой пульсировала фраза: " Когда я вырасту.."

Цахес 

Декабрьское черное море обнимало волнами гальку. Бережно, ласково. Ветер горчил. Роман ступал по побережью осторожно, держась на безопасном расстоянии от воды. Замочить ноги, простудиться, было бы безрассудством.
-Рооом, Роооооооома!
"Пфффф, нашла всё-таки, никуда-то от неё не деться, помрёшь и там найдет".
-Я здесь, Надь,- он неоднозначно махнул рукой: толи звал жену к себе, толи отгонял.
-Что ты здесь? Ветер же? Продует! Пойдём, нас Аллочка ждет и Георгий, уже заказали шашлычок и водочку,- Надя подмигнула мужу.
"Шашлычок и водочку. Шашлычок и водочку. Господи, какая глупая женщина. Ну о чём с этим Аллочками и Георгиями водку пить".

Утром Роман почувствовал озноб, потом жар.
-Ты болен? - спросила его жена.-Не может быть, я же говорила вчера! А ты: "Море, море!", тебе не май месяц.
-Принеси таблетку аспирина и воды,- Рома прикрыл воспаленные глаза.
"Надя. Наденька. Надежда. Н-а-д-е-ж-д-а. Имя-то какое, сколько в нем обещания, а тут..."
-Аллочка вчера была неподражаема. Помнишь, о Черногории? Как она рассказывает? Мастерица! Вроде бы обычные вещи, а как складно. Филолог, что уж,- Надя вышла, но тотчас же вернулась.
-А где же аспирин?
-Георгий, конечно, ей не пара, могла бы во сто крат лучше найти. Выглядит она молодо, зарабатывает хорошо. А Георгий.. Да какой он Георгий, так Гоша, плешивый какой-то, - вещала она из ванной комнаты.
-Аспирин не захватила?
-Посидели вчера душевно. Скрипач ещё, музыка живая - это всё-таки волнительно. Долго мы с тобой никуда не выезжали, нормальным людям и рассказать нечего.
-Аспирин принесла?
-А, ну да, сейчас принесу.
" Ну вот и зачем? Зачем я это продолжаю? Зачем я это вообще начинал? Любил её что ли? Может, и любил, только, когда это было? Как это было?"
-Получается, ты сегодня не пойдёшь с нами на прогулку? - недовольно поглядывала Надежда, протягивая стакан воды.
-А где таблетка?

Десять дней в Адлере. Карты, нарды, домино. Аллочка. Георгий. Полные бокалы терпкого домашнего вина, жена - трещотка, простуда, водка, похмелье. Усталость укрывала Роману плечи, как давняя, верная подруга. Он искал успокоения в простоте, в нарочито размеренных движениях, неестественно долгих взглядах, многочисленных прогулках.
Всё давалось трудом, каждый шаг и аккуратно подобранное слово. Так настигало отчаяние - ушат ледяной воды, Роман чувствовал приближение и от этого сжимался. Наконец, отпуск закончился. Уже в поезде по пути домой, глубокой ночь, когда улеглись даже самые неугомонные в плацкарте, Надежда вдруг разревелась в подушку на верхней полке. Роман не спал, он слышал каждый всхлип, каждую слезу, будто барабанный бой.
"Ревёт, горько, безутешно. Неужели и ей всё осточертело? Надломилось? Хрустнуло? До последнего держалась, умница моя, умница."

"Куда же он запропастился?! Аллка подумает, что я опять одна. Ухмыляться будет, уже пять раз спросила, где мой муж. Муж. Хм. Стена моя каменная. Стена - это точно, ни слова, ни полслова. Господи, где же тут нежности и заботы?"
-Рооооом, Роооооооома!
-Я здесь, Надь.
"Вид какой раздраженный, думал о чём-то, помешала, видимо, хмурый. Ни улыбки, ни интереса. И зачем мы живём с ним, чего не разойдемся? Кого байками тешим?"
-Что ты здесь? Ветер же? Продует! Пойдём, нас Аллочка ждет и Георгий, уже заказали шашлычок и водочку.
"Шашлычок и водочка. Шашлычок и водочка. Даже водочка наши отношения уже не спасёт."

-Ты болен? Не может быть, а я тебе говорила вчера! А ты: "Море, море!", тебе не май месяц.
"Обрати же ты на меня внимание! Хожу тут перед тобой, пеньюар, ноги бритые, похудела на три килограмма. Я же женщина, в конце-то концов! Посмотри на меня, посмотри на меня как на женщину!"
-Посидели вчера, конечно, душевно. Скрипач ещё, музыка живая - это всё-таки волнительно. Долго мы с тобой никуда не выезжали, нормальным людям и рассказать нечего.
"Действительно заболел. Огнём горит, что-нибудь от температуры бы найти, аспирин-то не поможет. Был где-то от простуды, растворимый, а вот он!"
-Получается ты сегодня не пойдёшь с нами на прогулку?
"Аллка опять одарит липким взглядом жалости, она никогда одна не бывает, какой-нибудь Жорка всегда рядом."


-Надь, -шептал Роман, заглядывая на верхнюю полку. Тронул прядь волос, боясь растревожить наболевшее, вдруг разревётся в голос.
"Откуда столько трепета взялось? Уже лет пять ничего внутри не колыхалось. Влажные от слез глаза, чистые совершенно."
-Надь, ну что ты, а? Тяжело?
"Кажется, голоса собственного боится. Рома, сколько мы с тобой не говорили? Годы? Раньше-то, разве так всё начиналось? Где же мы оплошали, как скатились в такую безысходность?"
-Помнишь, Ромка, раньше открытки почтовые какие красивые были? С марками. Можно было короткие весточки писать. Я когда маленькая была очень такие любила. Мне их отец присылал из командировок. Дома его толком и не было. Но где бы он ни был, в каком бы городе или стране, он присылал открытки, одну мне, одну мамке. Однажды мне не дошла, как сейчас помню, перед новым годом. Ждала её - сердце замирало. Затерялась где-то, в пути, на почте, пропала. Сколько мне было? Восемь? Десять? Папа объяснял, что случается что-то по не зависящим от нас причинам, что-то, что нам не нравится. А я слушала и так остро ощущала себя бессильной. Думала, когда вырасту, не будет этого беззащитного чувства. Как сейчас. 

Дата публикации: 28 февраля 2014 в 20:15