1505
Тип дуэли: прозаическая

Право голосовать за работы имеют все зарегистрированные пользователи уровня 1 и выше (имеющие аккаунт на сайте до момента начала литературной дуэли и оставившие хотя бы 1 комментарий или 1 запись на сайте). Голоса простых смертных будут считаться только знаком поддержки и симпатии.

Голосовать можно за: Нерон, Марк Аврелий и Против всех.

Чтобы отдать голос надо просто оставить комментарий с ником автора-дуэлянта. Также в комментариях можно оставлять и критику- мнения по рассказам.

Флуд и мат будут удаляться администрацией литературного портала «ЛитКульт».

Регламент IV Чемпионата Поэтов ЛитКульта

Голосование продлится до 7 апреля включительно.
тема дуэли:  Украсть мгновение

 

Нерон

Джокер

Время, или Туз

Крепкие парни-охранники в чёрных деловых костюмах с бэйджиками «Ase Seсurity», в чёрных очках, респектабельные и молчаливые, под руки довели меня до массивной дубовой двери в глубине тёмного коридора и, чуть приоткрыв её, вежливым, но настойчивым жестом пригласили войти.

Я вошёл в большой, шикарно, с нескрываемым пафосом, обставленный и ярко освещённый кабинет. Дорогие картины на стенах, лепнина с позолотой, золотые лампы и хрустальные люстры, роскошная мебель, мраморная статуя слепого старца Плутоса, подле ног которого журчал фонтан с желтоватой от множества монет на дне водой. Свет и шик были повсюду. Свет и шик слепили мне глаза, особенно после темноты коридора, и я с трудом мог разглядеть седовласого господина во главе длинного стола.

- Время – это деньги, - произнёс он протяжно и скрипуче, поучительным тоном. – У тебя есть деньги, старик?

Я замешкался с ответом, и его скрипучий голос нетерпеливо продолжил:

- У тебя нет ни денег, ни времени. Только твоя старость. И за старостью тоже смерть по пятам ходит. Зачем ты пришёл?

Мои глаза налились слезами. Слёзы щекотно скатились по морщинам щёк в сухую, жёсткую бороду.

- Я пришёл, чтобы просить.

- Так проси быстрей, старик. Что ты хочешь? Время или деньги?

- Вечность, - ответил я.

- Вечность? – усмехнулся он. – Не много? Впрочем, в твои годы только о вечности и стоит думать. Хорошо, предлагаю сделку. Баш на баш. Принесёшь мне печать королевской власти, я дам тебе вечность.

 

Эра, или Король

Никто никогда не видел Короля вживую. Только по телевизору, во время его новогоднего выступления к нации, где он подробно рассказывал о минусах до нашей, то есть до его, эры и о плюсах нашей, то есть его, эры. Но этого было всякий раз вполне достаточно, чтобы нация знала, что Король есть. Для тех же, кому этого всё-таки было недостаточно, существовала Приёмная Короля. На высоком шпиле Приёмной развевался флаг Короля, над тяжёлой старинной дверью висел герб Короля, а за дверью в пропахшей старостью и отсыревшей бумагой комнате сидел представитель Короля.

Нация недолюбливала представителей Короля за бюрократизм и скверный характер. Поэтому даже те, кому было недостаточно знать о существовании Короля лишь по плюсам нашей, то есть его, эры, обходили Приёмную стороной, ругательно называя плюсы минусами.

Стариков же представители Короля немного побаивались за упрямство и неотступность и разрешали написать какую-нибудь «просящую» бумагу. Разрешили и мне. Я изложил свою просьбу так: «Королю от такого-то, такого-то – о-го-го! – года рождения, проживающего там-то, заявление. Прошу Вас предоставить мне печать королевской власти на любых условиях для получения мною вечности. С уважением, такой-то. Число, подпись».

И удалился из Приёмной с чувством полнейшей безнадежности. Однако вскоре мне пришло письмо, в котором Приёмная Короля доводила до моего сведения, что просьба Королём рассмотрена и будет удовлетворена, если я в кратчайший срок приобщу к заявлению справку о верности.

 

Миллениум, или Дама

Добрые люди посоветовали, что за справкой о верности мне нужно идти в дамский салон «Миллениум», тот, что находится на Королевской улице у памятника Юдифь. К изящному зданию округлой формы в стиле рококо вела мощёная дорожка, с обеих сторон окружённая высокими кустами белых, красных и жёлтых роз. Возле самого здания она раздваивалась, огибая его слева и справа.

Я свернул направо и очутился на просторной террасе заднего двора, где отдыхали, нежась в лучах вечернего солнца на лёгких, плетёных креслах, молоденькие прелестницы. Завидев меня, они переполошились, поскольку многие были совершенно обнажены. На шум вышла пожилая пышногрудая дама с удивительно добрыми глазами, в их удивительной доброте неотступно и обезоруживающе стояло что-то прямо щемящее, материнское.

- Дедуля, ты чай не ошибся? – рассмеялась она. – Неужто девочку желаешь? Впрочем, я смотрю, ты ещё мужчина хоть куда, в силах! Для пожилых господ у нас есть специальное предложение – абонемент «Божественный». Известно ведь, что у Бога тысяча лет, как один день, и один день, как тысяча лет. Соглашайся, этот один божественный день будет в твоей жизни ярче, чем тысяча скучных человеческих лет.

- Покорнейше благодарю, - поклонился я даме. – Но мне требуется только справка. Справка о верности, будьте так любезны. Добрые люди посоветовали, что именно вы можете дать такую справку.

Дама раздосадовано всплеснула руками.

- Ой, да ты шутник! Что ж, пошучу и я. Справка о верности выдаётся только в обмен на эликсир молодости.

- Простите великодушно, моя просьба, по-видимому, обидела вас. Где же мне взять такой эликсир?

- У Джека. Он всегда молод, - ответила она и оставила меня.         

 

Век, или Валет

Джек жил на загородной вилле, у самого моря. По утрам он гулял по песчаному пляжу, днём играл на рояле в прохладе своей гостиной, вечером пил с друзьями вино, а ночью предавался страстной любви с одной из молоденьких прелестниц дамского салона «Миллениум».  

Дабы не попасть не вовремя я отправился к нему с самого утра. Сразу на пляж. С моря дул прохладный ветер, достаточно сильный, чтобы всерьёз задуматься о здоровье. Для пожилого человека любая простуда может обернуться большими неприятностями. Так, в поисках места потише, меня занесло за скалы на возвышенностях каменистого берега.

- Доброе утро! – окликнул меня Джек. – Я слышал, вы меня искали. Я к вашим услугам. Что вы хотите?

Он оказался тут же, за скалами, молодой, красивый и дерзкий. В одной руке у него был бокал вина, в другой – кисть для рисования, а неподалёку стоял мольберт.

Я растерялся, и его лицо по-мальчишески зарделось румянцем.

- Ах, простите! Может, вина? У меня прекрасное вино – шардоне «Золотой Век» столетней выдержки. По-моему, нет ничего лучше этого вина. В этом вине сама жизнь.

- Нет-нет, спасибо. Не ожидал, что вы художник…

- Да бросьте! У меня много талантов, и частенько они друг другу мешают.

- Молодой человек, так вот мне и понадобились ваши таланты. Очень прошу вас об эликсире молодости. Говорят, вы можете помочь.

Джек залпом выпил вино и размашисто разбил бокал о скалы.

- Так я и знал! Всех интересует только одно – моя молодость. Ладно, я охотно помогу вам. Но услуга за услугу. Где-то на севере живёт некий дед, раздающий подарки. У него есть книга мудрости. Достаньте мне её.    

 

Год, или Десятка

Я сел в поезд с симпатичными серебристыми вагонами, на которых были изображены северные олени, и уехал на север. На севере всё не так. На севере люди и засыпают ночью, и просыпаются ночью, и работают ночью, и отдыхают ночью. А днём, как только в обеденный перерыв выйдет краешек солнца, замирают и, глядя в окна, радуются свету.

Дед Мороз тоже глядел в окно и радовался свету, когда я пришёл в его скромную деревянную избу. Приветливо трещали дрова в печке, пахло постными щами и дымом. В углу в ведре с опилками высилась статная ёлка, усыпанная искристой мишурой. За ёлкой спрятался маленький телевизор, он показывал новогоднее обращение Короля к нации.

- С Новым годом! – приветствовал меня Дед Мороз. – Ты хорошо себя вёл?

- Не знаю. Я уже давно вышел из такого возраста, чтобы вести себя хорошо, дед.

- Чадо, для меня не важно, дитя ты или мужик. Все должны вести себя хорошо. Зачем пожаловал?

- Книгу мудрости пришёл у тебя просить. Есть у тебя такой подарок?

Дед Мороз нахмурился.

- А ты хорошо себя вёл?

- Да что ты пристал? – обиделся я. – Не хочешь дарить, так продай.

Он вдруг отпрянул от заледеневшего узорами окна и скинул с себя красный кафтан с белым мехом. Под кафтаном же у него была чёрная ряса и золотой крест на груди.

- Нет, не подарю. А продать – продам. За десятину послушания.

- Да ты, вижу, никак, поп? Откуда же мне само послушание взять, чтобы тебе десятину отрезать?

- Я-то поп, а ты пойди и заработай. Вон ты, какой здоровый мужик!..  

 

Квартал, или Девятка

Зимой работы не было. А как пришла весна, я нанялся батраком к местному купцу. Купец оказался тот ещё чёрт. Три шкуры с меня спустил, девять кругов ада заставил пройти. В конце концов, терпение у меня лопнуло. Стукнул в дверь бухгалтерии, расшаркался на пороге и потребовал:

- Отдавай заработанное!

Купец бросился успокаивать:

- Подожди-подожди, всё отдам в срок, а пока, извини, брат, не могу. Квартал надо закрыть. Концы с концами сосчитать.

Плюнул. Ушёл. Подождал. Потом опять потребовал. А тот опять про квартал. И так без конца, без начала. Разозлился я, решил морду ему набить. Схватил за грудки, уже руку занёс, но он заскулил жалобно:

- Не бей, добрый молодец, позволь слово молвить. Старый квартал я закрыл, новый никак открыть не могу. Того и гляди – разорюсь.

- А мне-то, что теперь делать?

Купец поманил пальцем, мол, наклонись, и прошептал мне в ухо:

- Есть у меня должник. И долг огромный – восемь слитков счастья. Однако «кинули» меня. Заберёшь долг – не обижу. Но будь острожен: должник этот – ведьма.  

 

Месяц, или Восьмёрка

Ведьма жила в заброшенной деревне одна-одинёшенька. Люди частью поумирали, частью просто убежали, побросав дома и землю. Говорят, жить тут стало невозможно. Озёра превратились в болота, реки заржавели и заросли камышами. Там, где были поля и луга, народился молодой лес – густой, тёмный. Избы повалились. Осталась только кирпичная церковь да скотный двор бывшей колхозной фермы. Ведьма на том дворе развела свиней, а сама поселилась в церкви. Слышал кто-то, что в полнолуние она повадилась звонить в колокола, сводя с ума окрестных волков. Жуть какая – колокольный звон и волчий вой.

Но я ни ведьму, ни волков не боялся, потому что купец мне дал ружьё. К тому же и луна давно повернула на убыль. Подкрался к церкви, обошёл её три раза посолонь, перевёл дух и громко крикнул в окно:

- Есть кто живой?

- Чаво орёшь, дьявол? – отозвалась ведьма испуганно. – А ну-тко, говори щажжа: молитвами святых отец наших, Господи Исусе Хрясте, помилуй нас! Говори, дьявол!

Я от греха молитву повторил. На удивление она сразу сменила гнев на милость и миролюбиво попросила войти внутрь. Делать нечего, послушался.

В церкви было тепло и прибранно – иконы, аналои, распятие – всё, как положено. Сама же ведьма на поверку предстала древней бабкой в белом платочке.

- Откель ты, сынок? – ласково справилась она.

Меня что-то эта ласковость обескуражила, обволокла мягкостью и размягчила мою решительность.

- От купца, - ответил я, гоня наваждение. – Долг-то вернуть бы надо. Давай слитки счастья.

- Ох, и вспомнил купец твой своё щастья! Вон оно, щастья, всё в свинях. Свинями возьмёть штоля? Свинями отдам, раз долх. Тобе-то какая бяда, сярдешнай?

- Беда, бабушка, беда. Одно за другое цепляется. Не принесу купцу слитки счастья, он не даст десятины послушания. Не будет десятины послушания, не будет книги мудрости. Не будет книги мудрости, не будет эликсира молодости. Не будет эликсира молодости, не будет справки верности. Не будет справки верности, не будет печати королевской власти. А не будет печати королевской власти, то не будет и моей вечности.

- Умаялси? – пожалела она. – Ну, ничаво, ничаво. Купец щастья свинями возьмёть, уж я-то яво-то знаю. За это не пержавай. Но ты, сынок, не обяжайси, и я тобе тожа попрошу. Ступай в город к бургомистру, пусть дасть постановление жизни. Бяз жизни всё мёртвое. Дома брошены, земля брошена. Жизнь будить, и люди в дяревню вярнуца. Ступай, сынок. А ружьё оставь.

- Зачем это?

- Да страшно мяне тута одной. Волки ужасть как на луну воють. С ружьём-то полехши будить.

 

Неделя, или Семёрка

Бургомистра долго не мог найти – неуловимый какой-то. Куда не сунешься, говорят: «Уехал на совещание», «Будет завтра», «Был вчера». В итоге застал его в городском ресторане.

- Молодой человек, какое ещё постановление жизни? – сходу отрезал он. – У меня через неделю выборы. Вы что? Никаких постановлений я не даю.

- Господин бургомистр! Вы же обязаны помогать людям, - твёрдо настоял я и напомнил: - У вас должность такая.

- «Должность», «обязан», «люди». А мне кто поможет?

- Ну, хотите, я помогу.

Бургомистр едко ухмыльнулся.

- Вы? Да что вы можете? Я и то ничего не могу.

- И всё-таки?

- И всё-таки нет! – бухнул он по столу пухлым кулачком. – Впрочем, если вы настаиваете, то есть одна неразрешимая перед моими выборами проблема. Шериф завёл на меня дело чести. Вот если вы её разрешите, будет вам постановление жизни.

 

Сутки, или Шестёрка

- Суть вот в чём, - сказал шериф. – Бургомистру отчего-то вздумалось, что шериф перед ним «шестерить» должен. Поэтому я и открыл на него дело чести. А раз уж дело открыто, то его так просто закрыть нельзя. Честь мундира замараешь.

- Может, можно как-то договориться? – намекнул я.

- Можно, - охотно согласился он. – Понимаешь, парень, для меня все граждане делятся на две категории: добрых, законопослушных, которые работают и ходят по городу по своим надобностям при свете дня, и злодеев, которые действуют ночью. Вторые любят ложь, поэтому и скрываются. А первым скрывать нечего, потому что они любят правду. Вот и иди к тому, кто днём трудится, а ночью спит, и принеси мне сыворотку правды. Весьма необходима мне эта сыворотка для выявления злодеев и лгунов. Тогда и договоримся. Сутки даю!

 

День, или Пятёрка

Отчаяние на меня напало. Где искать сыворотку правды – ума не приложу. Побрёл куда глаза глядят. А в городе все дороги ведут на рынок. Пришёл я на рынок и взмолился:

- Милостивые дяденьки и тётеньки! Кто из вас днём трудится, а ночью спит? У кого есть сыворотка правды? Пропадаю!

Сжалился надо мной один крестьянин:

- Кто же это тебя, юнца безусого, за сывороткой правды послал?

- Шериф.

- А, ну, тогда понятно. Пойдём со мной. Я надою правды-матки, поставлю в тёплое место, чтоб она вскисла. День постоит, правда-матка закиснет, расслоится, гуща вверх подымется, а жижа вниз спадёт, и ночью будет тебе сыворотка правды. Пальчики оближешь. Сколько у тебя пальцев-то на руке?

- Пять.

- Вот. У начальника один палец, он им указывает, что и как. У лентяя два пальца, держит ими цыгарку и курит без конца. У богомольца три пальца, сожмёт в щепотку и крестится. У пьяницы четыре, четырьмя стакан хватает, а пятый у него лишний, вот он его и оттопыривает. И только у работающего человека все пять пальцев. Правда, труд много сил отнимает. Но слышал я, что есть где-то семена силы. Сыщи-ка мне, добрый юноша, такие семена. Я их посажу, и вырастет у меня урожай силы. 

 

Час, или Четвёрка

- Делу – время, потехе – час! Знаю я, где семена силы, - подмигнул мне старый скрипач в трактире и многозначительно дзынькнул смычком по струнам своей скрипки. – Только уж и ты, мальчик, службу для меня сослужи. Мир состоит из четырёх стихий: земли, огня, воды и воздуха. Когда я был подобно тебе маленьким мальчиком, бабушка рассказывала мне, что Бог пел им песню, чтобы они соединились и образовали наш мир. Не слыхал ты случайно эту песню?

- Нет, не слыхал.

- Ну, походи, послушай. Споёшь мне песню, которую пел Бог четырём стихиям, чтобы они соединились и образовали наш мир, так и быть, целый мешок семян силы тебе отдам.  

 

Минута, или Тройка

Я заблудился и заплакал. На мой плач из подворотни выскочил подозрительного вида мужичонка и зашикал на меня:

- Тсссс. Тише, тише. Чего ты разорался? Ты чей? Где твои родители? Вот ротозеи, сами потеряют ребёнка, а потом им кто-то виноват. Ты чей, спрашиваю? Где ты живёшь?

Он прыгал вокруг меня и так, и сяк, пытаясь успокоить, но всё тщетно – я ревел горько и неудержимо.

- Эх, ну, что мне с тобой делать? Свалился ты на мою голову. А ну-ка, давай-ка, я тебе песенку спою! Знаешь, какую? Не знаешь. Мамка твоя тебе такую песенку не споёт. Это не простая песенка. Эту песенку пел Боженька земле, огню, воде и воздуху, чтобы они соединились и образовали наш мир.

Горький мой плач тут же как рукой сняло.

- А ты точно знаешь эту песню? – капризно пропищал я. – Не врёшь?

- Вот уж кто-кто, я-то точно знаю! – добродушно заверил он. – Я же вор. Говорю: «Минуточку, пожалуйста!», раз-два-три – и украл минуту. Знаешь, сколько я в своей жизни минут украл? Годы, малой, годы. Да что там годы! Века можно украсть, тысячелетия, будь я сатана, и всё время мог бы украсть. Но даже сам сатана не может украсть мгновение. Я не знаю – почему. Это загадка для меня. Как и песенка Бога. Почему никто её не слышит, а я слышу? Всякий раз, когда меня мучают угрызения совести за очередную украденную минуту, эта песенка звучит у меня в ушах. И тогда я плачу, горько и неудержимо, совсем как ты минуту назад.

- Дяденька вор, спой, пожалуйста, песенку Бога старому скрипачу из трактира! – попросил я. – Тогда все услышат её.

- Да ну? Давай спою, пусть не я один, а все заплачут. Но сначала, малой, сбегай-ка вон к тому нищему у церкви и спроси, почему нельзя украсть мгновение. Он мне не говорит, а тебе скажет. Беги!    

 

Секунда, или Двойка

Я подбежал к нищему, сидевшему возле церкви, и спросил:

- Почему нельзя украсть мгновение?

Нищий взглянул на меня прямо, пронзительно, выразительно и живо, и в необычайной глубине его голубых глаз безукоризненно сияла любовь.

- Потому что мгновение – это вечность, малыш. Будешь ценить каждое мгновение твоей жизни – обретёшь вечность. Обретёшь вечность – обретёшь себя.

 

Мгновение, или Джокер

Я родился и сделал первый вздох после хлёсткого шлепка по заднице. Им щедро наградила меня тётя в белом халате, прежде чем отдать меня моей маме. Но тогда я ещё не знал, что во мне живёт джокер, в котором заключена вечность. Мгновение, которое нельзя украсть.

 

 

Марк Аврелий

«Есть только миг…»

«Посвящается Бенидикту свет Шнитке, человеку и стереотипу»

Пролог

— А-а-а, етить твою мать, профессор!

Заседание.

Гаражный кооператив «Гагара 69», бокс № 17.

   В штаб-квартире элитарного клуба веселых знатоков двигателя внутреннего сгорания, царил обычный полумрак и неожиданное спокойствие. Граждане пили антифриз. На заседании присутствовали представители практически всех алкогольных конфессий. Постоянный и почетный участник подобных коллоквиумов, фактически «председатель» экспериментальной ассамблеи Тимофей Ильич по кличке Дед, поставил перед собравшимися весьма непростую задачу. Обсуждался вопрос безопасного проникновения  «председателя», в его собственную квартиру, значившуюся по домовому реестру за номером 41. Непреодолимым препятствием на пути Деда домой, являлась нежная супруга Тимофея, обычная русская баба Прасковья, которая на днях, глядя как из уст прислонившегося к стене бессовестно-пьяного мужа каплет слюна, веско пообещала: — еще раз напьешься, убью! Клянусь покойной мамой.

   Коллеги Тимофея Ильича по различного рода возлияниям, знали, что Прасковья никогда не бросала слов на крыла свирепого борея, поэтому прибывали в немалой скорби, и молчаливо взирали на отчаянного самоубийцу, который, самоотверженно выливал в рот остатки технической жидкости. Один из сочувствующих, аккуратно вычищая углом напильника грязь из-под ногтей, икнул и задал резонный вопрос:

— Как же ты теперь, Ильич?

   Проблема состояла в том, что качественной дегустации антифриза, предшествовала не менее качественная дегустация шведской незамерзайки «Flix», которая погрузила собравшихся в атмосферу магической задумчивости и сочувствия. 

   Тимофей задумался и привычным движением руки избавился от зуда в чреслах:

— Даже если в квартиру попаду и спать на кухне лягу, она мне утром мстить будет, дура.

    Егор Сергеевич, слесарь из местного ЖЭКа, а по призванию лифтер, позволил себе незамедлительно возмутиться:

- Это же огульный бытовой беспредел. Месть унижает душу. Как говорил великий Махатма Ганди – око за око и весь мир ослепнет.

    На какое-то время в гараже повисло молчание. Присутствующие, благоговейно поглядывая на банку с антифризом, усваивали информацию. Затем Тимофей Ильич перекрестился и молвил:

- Какие мудрые слова. Плесни-ка еще, Сергеич.

Квартира № 41.

   Скрипучий механизм пыльных часов размеренно щелкнул и выпустил на волю почтенного возраста кукушку, которая, возвестила пространству квартиры, что наступила пятничная полночь. Когда затихло последнее, двенадцатое эхо, Прасковья встала, движением напрочь лишенным жеманства повела плечами, и, отложив в сторону кроссворд, который вогнал женщину в ступор вопросом — «Кому на Руси жить хорошо. Автор. 8 букв» — словно желая еще раз убедиться в реальности происходящего, посмотрела на часы. Подойдя к обувному ящику, Прасковья уверенно опустила три пальца в банку с гуталином и провела ими по лицу. Нанесение боевого окраса далось женщине с легкостью, ибо нервы ее и терпение были на пределе, а общее физическое состояние восьмидесяти четырех привыкших к домашнему труду килограммов, натурально на мощном взводе. Взяв в руку немаленькую чугунную сковородку, женщина погасила свет и чуть-чуть приоткрыла входную дверь.

  В чудеса Прасковья перестала верить уже давно, примерно через год после свадьбы, поэтому в очередной раз не дождавшись супруга с работы, она не стала звонить в больницы и морги или искать его по дворам. Все было и так предельно ясно.  Под машину Тимофей не попадал, кирпич ему на голову не падал и инопланетяне его не похищали. Ильич пил. И прибывая в объятиях зеленого змия, был отвратителен, чем, безусловно, очень раздражал терпеливую Прасковью. И в тот момент, когда Тимофей неожиданно стал справлять малую нужду непосредственно в штаны, так сказать — недонеся, терпение Прасковьи достигло высшей точки Эвереста. Сегодня, из последних двенадцати лет жизни, женщина хотела украсть всего одно мгновение, секунду, которая будет целиком принадлежать ей, и ее священной мести.

Домой

   Полная луна посеребрила листья клена у подъезда Тимофея Ильича. Где-то завыли собаки, летняя полночь призывала упырей и вурдалаков покинуть душные гробы и ржавые склепы. Пытаясь сохранять шаткое равновесие и пугая дворовых котов антифризовой отрыжкой, в обоссанных брюках и превосходном  настроении, домой возвращался свободный туарег и гордый варяг, камикадзе Тимофей Ильич Прохоров. Дед имел четкий и, как ему казалось, безупречный план «Барбаросса». А именно – молниеносно и бесшумно взлететь на четвертый этаж, прислушаться, нет ли шума в бункере Прасковьи фон Геббельс, заранее приготовленным ключом открыть дверь и мгновенно затеряться в просторах малогабаритной однушки до утра. Однако Тимофей прекрасно понимал, что недооценивать противника, это верный путь к провалу, поэтому старался сохранять осторожность, но дверь подъезда предательски заскрипела. Пришла измена.

Засада

   В ставке фюрера не дремали, Поэтому, как только Прасковья Борман услышала, что в подъезде начался беспонтовый кипишь, она осторожно прикрыла дверь бункера, отошла на несколько шагов и стала сладко всхрапывать. Охота на единорога началась. Горловая трель храпа Прасковьи, подействовал на диверсанта, словно манок на утку, он потерся возле двери, покашлял, затих и рванул наверх. Ловушка захлопнулась! Решив лупить наотмашь по горизонтальной оси, Прасковья прицелилась, задержала дыхание и размахнулась.

Ошибка резидента.

    Воздействие антифриза на мозг человеческого индивида, изучено не в полной мере, хотя заядлых практиков хватает, и Тимофей Ильич был далеко не новичок. Однако, преодолев первый этаж, физическая выносливость подвела резидента, система курсовой стабилизации автопилота вошла штопор и каждая новая ступенька давалась патриоту с трудом. Используя стену, как естественную опору, мужчина стоически карабкался на четвертый этаж, путаясь в собственных ногах и противоречивых мыслях. Ускользающие перила не давались Тимофею в руки, обмоченные штаны стесняли движение, рассчитывать красавец мог только на себя. Остановившись в двух шагах от квартиры,  Дед приготовил плохо пахнущий мокрый ключ, перекрестился и взялся за ручку двери.

Катарсис

    Буквально на секунду опередив диверсанта, Прасковья резко толкнула дверь. Мгновенно запеленговав цель, мощный спусковой механизм крупнокалиберной гаубицы, обжигая праведным гневом руку женщины, опустил на голову Тимофея разрывной сковородочный заряд. Гулкое и насыщенное «Б-О-О-О-М-М-М», словно удар церковного колокола, наполнило тишину подъезда вестью, что награда нашла героя. Живущая по соседству старушка, вздрогнула и перекрестилась. Удар у Прасковьи получился линейный, с ускорением, практически без отдачи и сожаления, обычная классическая атака в лоб. Лоб, кстати, неотягощенный Тимофеевым умом, довольно привычно срезонировал, а охлаждающая автомобильная жидкость, остудила горячий натиск чугуна. От неожиданности партизана качнуло, он опустился задней осью на ступеньки, а идущие впротивоход движению тела глаза, стали вылизать из орбит, как в диснеевских мультиках. Ильич встал на четвереньки, зашипел на супругу крупным пятнистым аспидом – Cууукааа…  и, брызжа слюной, потянулся к карману полосатой рубахи, видимо за капсулой с цианидом. Прасковья, с детства боявшаяся змей, как черт ладана, склонила голову набок, вздохнула, и решила добить шипящего гада. Б-О-О-О-М-М-М!!! Старушка соседка уловила мелодию и душевно запела «Вечерний звон», а Тимофей Ильич, испустив слабеющий рык, скоропостижно обмочился и, потеряв сознание, как ранее остатки совести, остался лежать в луже мочевого антифриза, без надежды на сострадание и денег на опохмел.

Эпилог

   В этом мгновении, которое пронеслось между двумя ударами сковородкой, в этой песчинке украденного времени, навсегда остались бессонные ночи, пьяные крики, заблеванный ковер, разбитая посуда, горькие слезы и безвозвратно загубленная молодость, простой уставшей женщины.

Дата публикации: 02 апреля 2014 в 22:55