Старше

КОМНАТА-В-РЕМЯ

Поселилась в комнате-коробочке,
У которой двигаются стены.
Придержал бы их кто... Хоть немножечко.
Бесполезно: всё то, что мне ценно,
Всё, что дорого сантиметрами,
Да паркетными половицами
Исчезает с движеньем к центру стен.
Да чего же им не стоится-то?

Отстучу последний свой SOS-сигнал
Я под хруст из стульев подпорок...

Это к лучшему, что соседом не стал
Тот, кто близок мне был и так дорог.

СЛОВА-ЛАНГОЛЬЕРЫ

Нет, у меня всё прекрасно,
Так, что можно позавидовать слегка
тем, кто не знает, насколько опасны
мысли спущенные с поводка.

А слова-лангольеры делают сальто
и, возвернувшись, жрут всё без меры:
Пол, бетон, асфальт, и
вот острова зависают.
Ты и я – на своём. 
Без любви и без веры.

ПРЕДСНЕГОВОЕ

Никак не привыкну к здешнему безветрию.
Как будто в метре от окна огромное фото.
И кто-то в спешке, но незаметно
его меняет. Вот-так работа!
Чуть больше жёлтого в верхушке тополя,
чуть ниже небо, чуть больше стен...
О да, ты — мастер, великий кто-то,
Слегка навязчивых перемен.

СТАРШЕ

Он старше неё на сотни прочитанных книг.

На смерть и любови.

На послевкусие мечты.

Она его старше на детский гомон и крик,

На пепел, что в море —

сожженные ею мосты.

Они стали старше на год — на шаг в пустоту с высоты.

Их больше не двое,
и каждый немного привык.

***

Иногда я хочу умереть и родиться дельфином

Где-нибудь у побережья Южной Австралии,

Видеть людей лишь изредка, издалека или

В воду ушедшими больше чем наполовину.

Видеть и не считать себя частью их братии,

Видеть — не понимать их птичьих наречий мне

Было бы счастьем, да нет плавника у заплечьев и

Будет ли — нет у смерти гарантии.

СНЕГОПАД

Где-то наверху время вращает огромные шестеренки.

Острые зубья вспарывают натянутую пелену облаков.

Облака просыпают снег.

А меня сегодня какие-то подонки

Убили во сне.

Слышишь скрежет?

Это дрогнул самый большой маховик.

Это сказали, что нет надежды.

Время сместилось на миг,

И моё «сейчас» обратилось в прошлое.

«Никогда» снежинками ложится на плечи.

Снег невесом, потому и кажется такой чепухой.

Но им уже площадь вся запорошена —

Снежная опухоль.

И ты ни ходить, ни говорить, ни думать...

Нет. Время не лечит.

***

Март. Город холоден, беден и грязен —

Похож на старика-алкоголика.

Отшатнешься, столкнувшись нос к носу, не говоря о том, чтобы жить с ним/в нём.

Но принимаешь, понимаешь, любишь, если он тебе родной...

Только сердце стало похоже на комок смятой бумаги — сухое, ни к чему непригодное.

Сердце, которому казалось, что может вместить в себя всё и вся.

«Всё и вся» — теперь просто список имён, что содержит в себе этот скомканный лист.

Подбросить и пнуть.

ЗАГОВОР

Я боюсь вас, бумажные девочки,

Так легко сменяющие платьица,

Словно загнуты на тоненьких плечиках

У-РОД-ЛИ-ВЫ-Е ПРЯ-МО-УГОЛЬ-НИ-КИ —

Если вдруг повернуть вас спиной.

Вы под ручку с новым хозяином

Так легко становитесь на ноги,

Так же важно и твердо шагаете.

Только страшно, как изгибается

Ваше плоское тело в его руках.

Люди что для вас? Тоже куколки.

Как легко бумажные пальчики

Ищут нужные им веревочки.

И хозяин марионеткой стал.

Нет, не шарьте по мне.

Не ходите мне в дом и не пейте чай,

Не играйте с моими дочками,

Не хочу, чтобы cтали похожими.

***

Муравьи тянутся друг к другу усиками.

Чуют по запаху своих и чужих.

Я тяну усики-антенки — читаю тексты в сети

и всё реже нахожу собрата.

Муравьи хоронят живых сородичей,

если те вдруг пахнут, как мертвые.

Даже если «усопшие» будут яростно сопротивляться.

Я молчу, когда мертвеют чувства,

боясь собственных преждевременных похорон.

***

Я буду молчаливым свидетелем

твоего непреднамеренного счастья,

твоей нечаянной свободы

и, пусть не сразу плавного, но взлёта.

И самому тебе яснее станет кто ты —

Среди простора небосвода.

И мне —

Такой уже далёкой точке

к земле летящего балласта.

РАЗДВОЕНИЕ

Cамолёт-бегунок разделил небеса на полы-половинки.

Расползётся и вновь зарастёт словно ватой набитая брешь.

Отчего же так далеки меж собой мегаполисы и глубинки?

Самолёт-бегунок, расстегни и меня, расклонируй, разрежь.