Терем

Помню привкус, словно булат раскалил во рту,

Зме́я, гром, дым, огонь, дремучую пустоту.

Я скитался три дня и пришел на чужой порог,

Обессилел совсем и до мозга костей продрог.  

На пороге девица. Как смоль за спиной коса.

Бледнолица. Две вишни в грозу — глаза.

— Что же стал, заходи или дальше чего ищи.

На столе мармелад и узвар, в чугунке доспевают щи.  

Я ступил за порог: будь-что будет — девица в избе одна.

Предложила раздеться и в баньку сходить она:

— На кровати из дуба белёные простыни постелю,

Все слежались, мой терем не жалует мимо идущий люд.  

Вот согрелся, помылся, наелся и лёг на дубовый одр,

Задремал и вдруг слышу — девица во тьме идёт:

— Оставайся со мною, хочешь, приданое покажу?

Ведь не знает никто, а богата я, просто жуть.  

Приподнялся да молча спросонку пошёл за ней.

И увидел в ларце семисветие из камней.

Сам ларец золотой, на засове — чернёное серебро,

Жемчуга, изумруды, рубины, сапфиры лежат горой.  

— Всё богато и пышно, но приданым никак не взять,

Расскажи-ка вот лучше, кто будет отец, кто по крови мать?

И девица кивнула, слегка улыбнувшись мне:

— Вон портрет с тятей нашинским на стене.  

На картине статный, но очень худой старик,

А в глазах его будто странный огонь горит.

— Ладно, девица, утро вечера мудреней.

Мне сейчас сладкий сон да покой завсего нужней.  

Снова лёг, а девица следом, не так проста,

Села рядом, целует крепко меня в уста.

А сама холодная, словно окрепший лёд,

Дух колодца забытого от дыханья её идёт.  

И объятья странные — не будоражат кровь,

Только морозным мороком будто свело нутро.

Я вскочил и понёсся сквозь серо-багряный сад,

Я бежал так, что пятки часто врезались в зад.  

Не бродите, молодцы, в странном глухом лесу.

Из терема деревянного мало кого спасут!