0
200
Тип публикации: Совет

 

 

ЭРА ВОДОЛЕЯ

 повесть лингвистических травм

 

ВРЕМЯ ПИТЬ ЧАЙ

пролог

 

Алиса со скучающим видом сидела перед шахматной доской, напротив нее умывалась жирная дымчато-серая кошка. Большинство фигур давно потерялись или же были выброшены за борт в порыве гнева.

— Эй, можно чуть менее метафорично думать?! — фыркнул длинноухий белый кролик, запрыгнув на соседнее кресло и сердито отряхивая большую лапищу.

— Учись смиряться со стихией, — философски ответила Алиса, даже не взглянув на него.

— Алиса, Алиса, как тебя зовут? — заискивающе пропел Кролик, сдвигая фигуру наперерез устремленной к победе пешке.

— Опять ваши штучки? Как я должна ответить на этот вопрос?

— Тебе мат, — усмехнулся Кролик.

— Ну да, ну да, только пришел — и уже матом кроешь. Кошечка еще не сказала свое слово.

Кошечка окинула доску презрительным взглядом и прошествовала прочь чинной походкой.

— Таки мат, — утвердил итог Кролик, сползал под стол и достал выброшенные фигуры. Расставил их по периметру доски. — Еще партию?

— Нас даже кошка оставила, вдвоем, что ли, будем играть?

— Так позови кого-нибудь, — Кролик развел лапами.

— Я не знаю, как звать.

— Вот и я не знаю, как тебя звать. Ты слишком непредсказуемая.

— Можешь придумать секретный сигнал. Например, пусть звонящий в дверной колокольчик сыграет какую-нибудь безделицу из Моцарта. Что-то там про поминовение усопших.

— Твоим чувством юмора только гвозди заколачивать, — засопел Кролик и вдруг со всей дури шарахнул карманными часами о подлокотник кресла. Алиса демонстративно поковырялась в оглушенном ухе.

— Сдурел?

— Заедает стрелки. Это от воды.

— Да нет там никакой воды, они же водонепроницаемые.

— Ага, это ты непроницаемая.

— Да я прозрачна, как весенний ручеек.

Кролик оглушительно чихнул, отчего шахматы снова рассыпались по доске и столу, а самые неудачливые закатились под кресла.

— У меня аллергия на весну, — пояснил он, отдышавшись. — Кстати, у нас нет колокольчика, мы же и так знаем, где находимся.

— Может, все-таки в карты? — Алису утомило сидение в четырех стенах, но время безумного чаепития, судя по всему, еще не настало.

— Таро или географические? — спросил Кролик таким тоном, что Алиса при всем желании не смогла бы понять, есть ли в вопросе хотя бы доля шутки.

— А какие есть?

— В Таро я с тобой играть боюсь. С твоей-то тягой к метафорам, — Кролик недовольно шевельнул усами.

— А зря, этой халупе не помешает хотя бы косметический ремонт.

Стены заскрипели, и на месте зеркал, более многочисленных, чем подобает приличным домам, распахнулись заспанные глазищи. По рамам к глазищам заспешили деловитые мыши, и вскоре они уже моргали яркими ресницами, накрашенными самой стойкой тушью. Кролик все это время демонстративно заслонял морду старательно растопыренной лапой.

— Я  всё слышала, у вас тут сыро, надо быть во всеоружии, водостойкая тушь незаменима в таких ситуациях, — пропел низкий грудной голос откуда-то из подвала.

Алиса всем своим видом сообщала миру, что ей очень-очень скучно; часы Кролика назойливо тикали.

— Дорогая, не стоит настолько явно выражать свое недовольство, — ласково проворковал Кролик. — Смотри, вот уже и чай пора пить.

С этими словами он принялся качать перед ней часами на цепочке, как заправский гипнотизер. Алиса отмахнулась от часов, пробормотала «на меня не действует…» и, широко зевнув, вырубилась, снеся остатки шахмат.

— Милая, они тут тебя не обижали? — поинтересовался Шляпник, распахнув двери.

Голос из подвала возопил «конечно, обижали!» одновременно с Алисой, которая, хищно улыбнувшись, ответствовала: конечно, нет.

— Эй, ну не может быть, вы же обещали! — грустно протянул Шляпник, заглядываясь на свое отражение в огромном зрачке.

— Ничего мы не обещали, — всё так же хором ответили Усадьба и Алиса.

— Ладно, поехали, карета ждет, — бросил Шляпник, спешно накидывая Алисе на плечи расшитое затейливыми узорами пальто.

— Счастливо оставаться, — злорадно фыркнула Алиса, и зрачки-зеркала подернулись обиженной водянистой дымкой. Алиса сжалилась и ласково погладила дверную ручку, прежде чем захлопнуть дверь. Карета какой-то заграничной марки пыхтела у садовой калитки, явно добавляя Кролику аллергенов в коллекцию.

— Куда поедем? — спросил Шляпник.

— Куда-нибудь, где не так скучно. Может быть, в супермаркет? Или в этот, как его… ну, в ЖКХ. Есть заказы на ЖКХ?

— Сколько угодно. Трогай.

Карета, лениво шурша колесами, покатилась через поля и скоро выползла за ворота Усадьбы, которые украшал огромный выгоревший баннер с обтрепанными краями. Заляпанный грязью и скелетами прошлогодних листьев, на нем все же читался текст:

Агентство «Эра Водолея». Обменяем вашу рутину на наши чудеса. Заказы любого уровня сложности: от похода в супермаркет за продуктами до заседания в Парламенте. Стоимость работ обсуждается индивидуально.

 

 

NULL-HOUSE

 

— Эээ… это что? — спросил приятный баритон.

— Не обращай внимания, — ответил шепелявый голос, скорее всего тоже мужской.

— Не обращать внимания. Хорошо. Да. Чудненько. А почему э́то лежит тут?

— Не обращай внимания.

— Угу. Где взял?

У Алисы раскалывалась голова, и она не могла сфокусироваться. На нее таращились две пары глаз одинаково неадекватного цвета, но красная пара принадлежала огромному горбатому коротконогому типу в плаще, а рыже-зеленая — неопрятному небритому мужику в цилиндре.

— Спасибо, милая, на добром слове, но это у тебя просто в глазах… того… видишь ты плохо, короче, — сквозь усы прошепелявил горбатый.

— Так, уже лучше. Усы. Еще что видишь? — продолжил он же.

— Блин. Блин. Ребят, может, я пойду, а? — Алиса машинально принялась отползать в сторону входной двери, которая немедленно услужливо распахнулась. Из-под плинтуса с нескрываемым вниманием блестели еще не меньше десятка глаз.

— Дорогая, захлопнись, — медовым голосом пропел мужик в цилиндре. Дверь с протяжным скрипом закрылась, и Алисе показалось, что ее (Алису, не дверь) пнули. Хотя за спиной никого не было.

Огромный белый кролик зевнул и посмотрел на часики, которые несуразным кулоном нервно подрагивали у него на груди. Под плинтусом запищали мыши.

— Таки кролик. Ну не горбатый — и то спасибо, — усмехнулся Шляпник.

— Сними цилиндр, тебе не идет, — огрызнулась Алиса.

— Мне кажется, мы знакомы тысячу лет, — улыбнулся мужчина, стаскивая с лохматой головы цилиндр.

— Ты всегда делаешь то, что тебе говорят? — девушка ядовито сверкнула глазами, но улыбка Шляпника сделалась только шире, своим мерцанием напомнив самодовольный рождественский фонарь:

— Только если это сулит безусловную выгоду. Тебе удобно сидеть на полу?

— А есть предложения получше?

— Можешь прилечь.

— С удовольствием, — Алиса вытянулась на шахматном коврике и уставилась в куполообразный потолок со стеклянными оконцами. Голова закружилась еще сильнее.

— Такое впечатление, что это домик улитки, — выдохнула девушка.

— Как знать. Учитывая ее скорость, вполне вероятно, что без улиток тут не обошлось.

Домик тряхнуло, мыши пронзительно пискнули и исчезли.

— Капризная особа, не любит, когда ее обсуждают. В подобном тоне, — пояснил Шляпник.

В домике померк свет, задрожали настенные светильники, и из-под потолка тонкими струйками потекла мутная вода.

— Начина-ается, — вздохнул Кролик.

Алиса лежала в луже соленых слёз и заливисто хохотала. Ее платье промокло, ее волосы промокли, она легонько шлепала ладонью по поверхности импровизированного моря и дрыгала ногой в такт всхлипам.

— Женщина в доме — к несчастью, — поднял палец Кролик и поджал лапы, устраиваясь на стуле. Стул угрожающе качнулся, Белому пришлось ухватиться за стол, чтобы удержать равновесие.

— К счастью, — сказал Шляпник с интонацией, подразумевающей, что это вводная конструкция, и замолк.

— Вы в своем уме? — проворчал синеволосый юноша, протискиваясь в едва приоткрывшуюся дверь и тут же начав озираться в поисках сухого островка.

— Мы — в её, — хором заорали Шляпник и Кролик, невежливо тыкая пальцем в одном направлении.

Алиса нервно подскочила, заподозрив, что новоприбывший примет ее за желанную сушу.

— Привет, Алиса.

— Почему вы все зовете меня Алисой?

— Так удобнее. Ты все равно все остальные имена ломаешь.

Алиса не нашлась что ответить, потому что незнакомцы были правы: ее паспорта сгорали на электроплитках, перемалывались в мусороприемниках и улетали с порывами ветра даже на самом широком мосту, стоило ей на мгновение отвлечься. Чаще, чем документы, в ее руках гибли разве что зеркала. Особенно заднего вида. Особенно в чужих машинах.

Алиса подошла к зеркалу на стене и долго вглядывалась в свое отражение. Комната в зеркале отличалась от той, что была у нее за спиной.

— Туда можно зайти?

— Ну… — Абсолем обозрел лужу посреди комнаты и довольные физиономии товарищей. — Боюсь, что в ближайшую тысячу страниц — вряд ли. Она обидчивая, как…

— Мышь! — заорала Алиса, уставившись под стену.

— Мыши, — поправил синеволосый. — Не ведаю, почему ты считаешь, что у меня синие волосы, ну да ладно, будь по-твоему.

— А они не синие?

Они не волосы, хотел было сказать Шляпник, но подавился смачным пинком от Кролика. Тот здраво рассудил, что не все девушки любят милых пушистых гусениц. Некоторые скорее любят их уничтожать. Как вредителей.

— Вредители тут вы, — проворчал Абсолем и отряхнулся.

— Кто бы сомневался, — скривилась Алиса, разглядывая два ряда лапок и сапфировые глазищи на полморды. — Покурим.

Абсолем криво улыбнулся и притащил кальян. Затянулся на пробу, протянул мундштук Алисе:

— Я так понимаю, даже уговаривать не пришлось.

— Уговаривать придется вас, — оскалилась девушка.

— Это почему же?

— Мм… у вас тут ничего до сих пор не развалилось…

Абсолем развалился на диване и беспардонно заржал.

— …не взорвалось, — не почуяв подвоха, продолжила Алиса.

— Милая, только не газ! — заорал Шляпник. Домик тряхнуло.

— У Усадьбы аллергия на неудачную игру слов, — пояснил Абсолем.

— В общем, я бы у вас пожила… пока и тут всё не начнет разваливаться.

— Я плохо готовлю! — попытался исправить ситуацию Кролик.

— Я плохо… сплю, — Шляпник, кажется, вообще не дружил с фантазией.

— Я тоже должен сделать ставку? — Абсолем смерил присутствующих насмешливым взглядом. — Ну, допустим, я плохо… выгляжу. А ты, Алиса, что поставишь?

— Я плохо живу, — Алиса насупилась и поняла, что ее разводят, как…

— Как мышь! — фыркнул Шляпник.

— Мы не разводим мышей, они сами поддерживают математические формулы своего пребывания. Мы понятия не имеем, сколько их здесь именно, но единовременно появляются не более десяти, а потому тебе совершенно нечего бояться.

— Да я и не боюсь, — протянула Алиса, затягиваясь кальяном. — А вы?

— Мы — да. Усадьба ненавидит посторонних женщин.

— Вы привели в дом постороннюю женщину?! — Алиса вскочила, уронив стул, и ринулась по скрипучей лестнице на второй этаж, громогласно ругаясь и грозясь вышвырнуть любую пигалицу, которая посмела явиться в ее дом без приглашения.

— Рот закрой, — сказал Абсолем холодно. Шляпник моргнул, прикрыл рот ладонью, моргнул еще раз. Кролик выскочил за дверь, победно размахивая ушами и часами на цепочке.

 

 

ОБЕД

 

Кролик варил суп, напевая незамысловатую песенку под аккомпанемент аритмичного тиканья сломанных часов. Слова с бульканьем падали в кипящее варево, заменяя специи, на которые у всех в Усадьбе (по ее хотенью и ее веленью, конечно же) была аллергия.

— Алиса, ты счастлива? — спросил Кролик и чихнул.

— В данный конкретный момент или абстрактно?

Кролик снова чихнул, Усадьба захлопала окнами, впуская в кухню резкие запахи цветущего сада, где безудержно разрастались кусты базилика, гвоздики и мяты.

Алиса очень счастлива по утрам, потому что никогда не помнит, что ей снилось. В середине дня Шляпник вспоминает человеческий язык и принимается, не щадя психику неблагодарных и агрессивных слушателей, живописать подробности очередного заказа. Правдоподобность приносится в жертву литературности, мышки рыдают и расплёскивают сопли по полу, Усадьба воет от негодования и изящным взмахом паркетного пола вышвыривает излишне эмоциональных поселенцев за порог (их коготки достаточно остры, чтобы этот жест оставался не более чем данью театральности). Кролик горстями жрет противосудорожные. Всё, что казалось Алисе позабытым сном, встает перед глазами в мельчайших подробностях. Она бы рада поспорить со Шляпником касательно деталей, но ему виднее. Она помнит именно то, что он рассказывает.

Шляпник не берет два одинаковых заказа подряд — чтобы не замылился глаз. Чтобы не принимать одинаковых решений.

Пока заказчик расслабляется (скорее напрягается, — не преминул вставить ремарку Абсолем) в местах, далеких от законов логики, под присмотром высококвалифицированных специалистов (мыши громогласно ржут, показывая пальцами на Кролика), Алиса и Шляпник выполняют его привычные дела, которые утратили содержание. Пытаются вдохнуть немного изначальности существительного в опустевшую оболочку глаголов.

Алиса тяжело больна (она бы рада была оформить инвалидность, но ни в одном Минздраве мира не знают такой болезни): везде, где она появляется, действия и ситуации, утратившие смысл, вспухают и лопаются, как мыльные пузыри. Документы утрачивают функциональность, алгоритмы покрываются ржавчиной критической ошибки, и людей, которые отличались железными нервами, опрокидывает, точно шахматную фигурку, теплая лапа панической атаки.

Сломай немного системы, — гласит одно из коммерческих предложений «Эры Водолея». Шляпник и Кролик успевают увести Алису из точки заказа раньше, чем жизнь заказчика покатится к мышам в подполье, но ее недолгого присутствия хватает, чтобы изменить ход событий. Щедрость заказчиков не знает границ, но если бы Алиса попала на конференцию специалистов помогающих профессий, ее бы лишили лицензии. К счастью, у нее нет лицензии, она не стремится конкурировать с психотерапевтами и колдунами и лишь регулярно продлевает свое разрешение на работу в стране пребывания.

В «Эру Водолея» приходят те, кто оказался в плену не у собственных травм и комплексов, а у самой что ни на есть рутины — похожей на застывшее пятно мазута посреди цветущего поля. Кролик бьет по этому пятну часиками, и они трагически дребезжат, а он хохочет, затягиваясь кальяном. Абсолем закатывает глаза, сдерживая порыв пнуть Белого за вторжение в личные границы, но тот уже проваливает и сам — прихватывая за край и сворачивая вовнутрь злополучное пятно.

— Алиса, не спи, — наперебой запищали мышки, выстроившиеся в очередь с алюминиевыми тарелочками: суп из кастрюли, требующей регулярной проверки на уровень радиации, уже готов. Кролик бережно перенес кастрюлю на стол, Абсолем завязал синие волосы в хвост и распахнул мерцающие крылья.

Алиса старается не смотреть на него во время обеда: нет ничего отвратительнее, чем гусеница, которая не хочет быть бабочкой. Она гонит от себя мысль, что Абсолем — это метафора ее самой. Правда, чем именно не хочет быть она, Алиса пока не придумала.

Усадьба чихнула, и мышки осуждающе посмотрели на Алису. Она принялась нервно хлебать горячий суп, чтобы заглушить слишком громкие мысли неприятными ощущениями от перегруженного синтаксическими связями (песенка все-таки переварилась) обеда.

Шляпник, как и всегда, к обеду не спустился.

 

 

DEEP-HOUSE

 

— Он мне говорит: «Дорогая, у меня мало времени». Ну еще бы у него было много времени, я смотрю, у него часики тикают как угорелые, стрелки вращаются хаотично, и глаза красные. Псих какой-то! — Алиса лениво хлебнула из стакана мутной жидкости, от которой пахло переслащенными сливками и спиртом.

— А ты ему что? — без единого проблеска интереса спросил Абсолем, покачивая синеволосой головой в такт унылому дип-хаусу, подтекающему из старых колонок над барной стойкой.

— Ай, это еще что за дрянь?! — вскрикнула Алиса. На ее плечо капнуло. И еще раз. И скользнуло навязчивой струйкой.

— Это хаотическое погружение в глубины подсознания, — наставительно пропела гусеница в такт музыке.

— Только не это! Прекрати, я тебя умоляю!

Гусеница сложила лапки и вопросительно уставилась на Алису.

— Не люблю гусениц, — уточнила та.

— Не люблю девочек, — передразнила гусеница. Маслянистая жижа уже залила весь пол и продолжала стекать из колонки.

— А можно что-то сделать… с этим? — без особой надежды в голосе спросила Алиса бармена, который задумчиво разглядывал происходящее сквозь стенку бокала с розоватой жидкостью.

— Можно. Пойти в соседнее заведение.

— Кто бы сомневался.

Подобрав подол длинной юбки, Алиса на цыпочках пробралась к выходу. Абсолем поспешил за ней, громко хлюпая тяжелыми ботинками. В дверях они столкнулись с красноглазым и тараторившим без умолку Белым, который время от времени прикладывался к фляжке. На шее у него висели сломанные часы.

— Да не сломанные они! — проворчал кролик, неожиданно перейдя на нормальную скорость речи. На контрасте с предыдущим монологом Алисе показалось, что она попала в слоу-мо.

Вокруг простиралась ночь, кое-где трепыхались прибитыми к стене бабочками огни подслеповатых фонарей. Алисе захотелось сорвать с шеи кролика часики и запустить ими в рожу ночи, которая слишком внимательно слушала их разговор, вызывая подозрение, что кролик говорит куда больше, чем хочет сказать.

Кролик схватил Алису за запястье и нервно прошипел: «тссс!»

Фонари моргнули и разлетелись фейерверком, оставив компанию в полной темноте.

— Что ты наделал?

— Что ты́ наделала? — ответил кролик и ударил Алису по голове тростью.

— Вот спасибо, дорогой, удружил, — пробормотала она, потирая ушибленную макушку и озираясь по сторонам. Усадьба раскачивалась из стороны в сторону. Алиса нахмурилась: можно подумать, поблизости не нашлось бы «соседнего заведения» повеселее.

— Слышь! Заканчивай дискотеку! — рявкнул Абсолем и опрокинул в рот стопку чего-то подозрительно синего.

— Это ты мне? — удивилась Алиса.

— Ну а кому же еще?

— Да. Я вообще-то спала, — подала голос Усадьба. Заскрипели половицы, где-то наверху скрипнула дверь.

— Стабильность — залог успеха, — поднял палец Кролик. — Сыграем в шашечки?

— Белый, тебе уже хватит на сегодня, — утомленно протянула Алиса и все-таки сорвала с его шеи часики. Стрелки замерли, Усадьба оглушительно чихнула и немедленно разразилась рыданиями.

— Ну что опять?! — не выдержала Алиса.

— Аллергия на временны́е флуктуации. — Абсолем вытер покрасневшие глаза кончиком скатерти, Усадьба снова чихнула, подняв клубы пыли.

— А может, на пыль, — уверенности в голосе гусеницы поубавилось.

Алиса наконец поднялась с пола, открыла окно. В саду царила ночь. И никаких бабочек.

— Спать у вас не принято, я так понимаю.

— Спать — это птица такая? — фыркнул Шляпник, обнимая Алису за плечи. — Это та, что орет по ночам каждый раз, когда Кролик забывает закрыть за собой люк?

— Ничего не желаю знать, — зевнула Алиса и откинулась на плечо Шляпника. — О, Большая Медведица…

— Где?! — хором заверещали Кролик и Абсолем, и Алисе показалось, что к ним присоединилась пара десятков мышек, которые мирно почивали в своем подвале.

— Это просто название. Метафора. Словесный оборот.

Усадьба снова чихнула.

— Милая, у тебя аллергия на всё! — Алиса с трудом сдержала негодование, но оно не ускользнуло от внимания собравшихся.

— Надо отдохнуть, у нас на завтра какой-то бум из странных заказов, — посерьезнел Шляпник.

— Неужели кто-то просит за него поспать? — усмехнулась Алиса.

— Кто-то просит за него поскучать, это куда интереснее, — с этими словами Шляпник закинул Алису на плечо и понес ее на второй этаж, старательно хватаясь за перила каждый раз, когда Усадьба чихала или сдержанно, как ей казалось, ругалась.

 

ЧУЖИЕ СНЫ

 

Шляпник плохо спал. Это не была метафора. Это был неопровержимый факт. Порой Алиса не могла заставить себя пройти мимо распахнутой двери его комнаты. Абсолем злился и обещал просто сорвать дверь с петель: раз вы не нуждаетесь, она пригодится в другом месте. Шляпник демонстративно застегивался на все пуговицы: только попробуй, сам начнешь нуждаться — в посторонней помощи.

Алису пугали сны Шляпника. Она завороженно наблюдала, как они расползаются из-под ногтей и туго оплетают запястья, заставляя кончики его пальцев синеть. Алиса подходила на шаг ближе, но тут же, опомнившись, спешно покидала чужое жилище. Усадьба нервно вибрировала всеми балками, и гудело в стенах электричество.

Не спи, Алиса, — шуршали мыши, но она не слушала навязчивых советов и засыпала. Ей снился город со сломанными домами. Усадьба испуганно вздрагивала — лучший ловец снов, без регистрации и переплат.

— Что же ты его сны не ловишь? — спросила Алиса, сладко потягиваясь, словно не провела всю ночь в плену кошмаров. Усадьба не удостоила ее ответом.

Сны Шляпника не давали Алисе покоя. Она видела их наяву, пока он спал за распахнутой настежь дверью, за которую не принято было ступать. Чужие покои — не твоего ума дело, — как бы говорил укоризненный взгляд Абсолема.

На кровати Шляпника жемчужно-серыми клубками свернулись мыши. Он спал, вперив в потолок пустой мутно-рыжий взгляд. Алиса приблизилась и провела прозрачной от недосыпа ладонью по его лицу, закрывая веки. Ее передернуло от двусмысленности жеста.

— Монетки не забудь, — неодобрительно прошелестел Абсолем.

— Жребий уже брошен, — попыталась отшутиться девушка, очередной раз забывая, что у гусеницы проблемы с чувством юмора.

— Проблемы тут только у тебя, — не остался в долгу синеволосый.

— О, — многозначительно выдохнула Алиса, склонив голову в шутовской благодарности и придержав цилиндр на макушке. Гусеница скрылась, мазнув хвостом по дверному косяку. Алиса положила цилиндр на тумбочку у кровати и вышла. Был полдень.

Шляпник почти никогда не спал в полночь, и тогда дверь его была плотно закрыта. На стук он не откликался. Алиса садилась под дверью и прислушивалась, не в силах признаться себе: ей нравится злить Усадьбу. Ее ревность наполняла рот Алисы едким, кислым привкусом, от которого хотелось схватиться за горло.

От ее ревности болели мыши. Из подвала тянуло кислым металлическим холодом, начинались перебои с отоплением, из-под плинтусов протягивал ледяные пальцы сквозняк, и среди ночи страшно хлопала незапертая дверь, заставляя проснуться всех, кроме Шляпника. Он плохо спал и еще хуже просыпался.

Алиса смотрела на спящего Шляпника через открытую дверь. Несмотря на угрожающую вибрацию пола, она подошла к кровати и взяла его за руку. Его сны выглядели как разноцветные ошметки латекса кислотных цветов, а на ощупь напоминали слизней или медуз.

Усадьбу затрясло сильнее, Алиса криво усмехнулась и швырнула один из обрывков в раззявленную пасть дверного проема, словно решила угостить собаку жевательным мармеладом:

— Лови!

Усадьба клацнула ступеньками и стеклами в рамах и болезненно закашлялась. Слизняки переползали на запястья и предплечья Алисы, неприятно щекоча бледную кожу.

— Где ты только набрался такой дряни? — задумчиво спросила она в пространство.

Абсолем со сложенными на груди руками безупречно иллюстрировал словарную статью «недовольство».

— Тебе не кажется, что это — не твое? — изрек он и снова сомкнул губы в тонкую линию.

— А чье? Твое, что ли? Так забирай.

Молчание Абсолема сгустилось и выплеснулось на Алису чёрным медузьим телом.

Шляпник ненавидел спать. Все остальные ненавидели менять заведенные порядки. И хотя спать он так и не полюбил, Усадьба все же перестала открывать его дверь нараспашку, стоило ему ненадолго задремать.

— Милая, это просто смешно. Ты боишься чужих снов? — спросила Алиса, погладив гладкое дерево двери. — Моих почему не боишься?

Молчаливый вздох поразил Алису очевидностью ответа: Алисе не снились чужие сны, а потому в ее снах Усадьбе нечего было бояться.

 

 

MOUSE-HOUSE

 

Абсолем чихнул, и дым разлетелся клочьями по всей гостиной. Алиса поёжилась. Кролик куда-то запропастился, не приходил даже обедать. Мыши с понурым видом шествовали к столу, точно Алиса раздавала им мышьяк в качестве пайка. Шляпник ковырялся вилкой в тарелке, и девушка так и не смогла убедить его, что это суп, а не скользкий и недозрелый плод его воображения. Абсолем откровенно забавлялся.

— Изголодались по комплексному обеду, а?! — проверещал Белый, путаясь в лапах и кубарем вкатываясь на кухню. — А я! А я!..

Он не успел похвастаться своими достижениями: в этот самый момент толпа мышей, горестно сложив лапки, обступила его, просительно заглядывая в глаза.

— О, Мышиный Кроль! — патетически пропел Абсолем, отвесив Белому шутовской поклон.

Кролик заглянул в тарелку Шляпника и нахмурился:

— Да-а, дела-а, я смотрю, у вас тут мышь повесилась.

— Чем бы мыши ни тешились, лишь бы не вешались, — ответствовал Абсолем, с трудом сдерживая порыв рассмеяться. Когда сила его воли все-таки иссякла, Алиса плеснула ему в лицо водой из стакана и вышла вон из кухни.

— Спасибо, что не чай. Ненавижу чай, — протянула гусеница и выпустила ей вслед плотную струю дыма. Усадьба беззвучно захихикала.

— Не обращай внимания, просто обед — это… таинство, — утешительно проговорил Шляпник, найдя Алису в гостиной. За окнами таинственно мерцали ночные насекомые, молчаливые и вечные.

— Завтрак и ужин тоже? — фыркнула девушка.

— У нас, видишь ли, не все в порядке с часами, так что на завтрак и ужин я бы на твоем месте не рассчитывал. Никогда, — прошелестело из-за ее плеча.

— Еще чаю? — оскалилась Алиса в ответ на реплику Абсолема, как ни в чем не бывало занявшего диван и взиравшего на собеседницу с видом святой невинности.

— Или, может быть, винного уксуса? — фыркнул Белый. — Алиса, иди покушай.

— Спасибо, наелась. Пойду в саду поклюю червячков с дерева.

— Там не растут червячки. Ты же не думала, что все будут под тебя подстраиваться, — примирительно поднял лапы Кролик.

— Ты же не думал, что я буду под вас подстраиваться. Если думал, то вам стоило сделать ставки.

— Любишь азартные игры? — Абсолем расплылся в угрожающей ухмылке.

— Что-то вроде метания ножей? — заинтересованно уточнила девушка.

— Скорее вилок, но ножи тоже сгодятся. Заодно посуду помой! — крикнул синеволосый вслед ушедшей Алисе.

— Ты обещал, что мы не будем ее бояться, — сказал Кролик.

— А мы и не боимся, — приподнял бровь Шляпник. Прозвучало малоубедительно.

— Я? Обещал? — Абсолем наигранно закашлялся дымом.

— Нет, я, — огрызнулся Кролик.

Шляпник поковырялся в зубах и сплюнул за диван. Усадьба гневно моргнула всеми зеркалами разом.

— Алиса! Он пошутил про ножи! И про вилки тоже! — прокричал Кролик и, не получив ответа, метнулся на кухню. Алиса сидела за столом в окружении мышей. Мыши сочувственно сопели. Вилки не менее сочувственно поблескивали в тусклом свете.

— Да нет, не пошутил, с чего бы. Так вы не сделали ставок? Самое время.

— Мы все поставили на тебя. Ва-банк.

— О. Как лестно. Да я теперь богатая невеста.

— Ва-банк — это все имущество, — строго откашлялась Усадьба, громыхнув ставнями. — Если ты считаешь богатством часы и сновидения, то — несомненно.

— Я имела в виду цилиндр. Счастливые часов не наблюдают.

Кролик печально опустил уши и погладил часики. Они отозвались подозрительным скрипом. Мыши слаженным строем юркнули в подвал, в приоткрытое южное окно тугой волной ворвался поток света.

— Ну и отчего опять полдень? — осуждающе вопрошала Усадьба.

— Ах, простите, немного расчувствовался, — Кролик стал еще печальнее.

— Ты сейчас пытаешься переключить мое внимание на себя, чтобы я перестала злиться на Абсолема? — Алиса улыбнулась собственной догадливости.

— На Абсолема невозможно злиться. Он же… гусеничка! — просиял Кролик.

— Чем еще вы вооружены, кроме заряда умиления? — тут же скисла Алиса.

— Ревностью, агрессивным отстаиванием своей территории и большими лапами.

— Кажется, я даже знаю, кто проигрывает во всех ваших играх. Во что вы играете?

— Ты же сама сказала: в метание ножей.

— Я пошутила.

— Шутки — ненадежная валюта, — снова погрустнел Белый.

— А я не собираюсь платить.

— Шахматы.

— Не имею привычки браться за то, чего не умею, — с вызовом воскликнула Алиса.

— А зачем тогда обед пошла готовить?

— Я умею готовить, — девушка не снижала напора. Кухонный кран пронзительно засвистел, и в раковину толчками брызнула ржавая вода. Из подвала ощутимо потянуло запахом старых труб.

— Мыши свидетельствовали против тебя, — обреченно произнес Кролик.

— Я требую адвоката!

— Адвокат тебе не поможет, тут все куплено, — вздохнула Усадьба. Вентиль крана со скрипом закрылся, Усадьба фыркнула, даже не пытаясь скрыть недовольство.

— Прикройся, ну, — скривился Кролик, проследив взглядом отвалившийся шмат штукатурки над плитой.

— Такими темпами нам станет негде жить! — проорал из гостиной Абсолем, старательно прилаживая на место хрустящий кусок обоев.

Шляпник затянулся кальяном и надвинул цилиндр на глаза, вытянувшись на диване, едва гусеница его покинула.

— Я. Умею. Готовить. — Прорычала Алиса и захлопнула коробку с шахматами.

— Эй, полегче, они фарфоровые.

— Ага, а я сахарная. Вот уже и ножки растаяли, у вас тут вечная сырость, отопление включать не пробовали?

Усадьба все это время старательно пыталась скрыть, что ее огорчила неловкость с обоями. Мыши стоически молчали как ее верные соратники.

— Ну ты-то куда! — возопил Кролик, отряхивая лапы. — Мало нам одной обиженной женщины!

Усадьба взвыла и залилась горючими слезами.

— Вот только пожара-то нам и не хватало, — запричитал Кролик, широкими скачками пронесся по дому, выключая везде свет,  не забыв отключить пробки и погасить кальян. Гусеница сидела на столе в гостиной, свесив хвост и покачиваясь в такт затихающим всхлипам.

Алиса расставляла по клеткам стопки в форме шахматных фигур, задумчиво изучая каждую из них. Судя по количеству и характеру фигур игра была рассчитана на куда более широкую компанию, чем два игрока.

 

 

РАВНОЦЕННАЯ ЗАМЕНА

 

Шляпник смотрит на Алису сквозь полупрозрачные трепещущие крылья Абсолема, и она кажется ему мертвой. Она вздрагивает от этой мысли, но не просыпается. Абсолем гневно раздувает ноздри, дергает головой, убирает челку за ухо, а Шляпник продолжает гипнотизировать его крылья. Абсолема это раздражает, он не знает, куда девать раздражение, ему хочется ударить Алису, ведь именно она — первопричина. Но он продолжает сидеть на месте, закинув ногу на ногу, заслоняя собой спящую в кресле девушку.

Мгновения, которые текли, как застывающий сироп, рассыпались карамельными осколками — в дом с победным грохотом и топотом ворвался Кролик. Шляпник смахнул слезу грязным пальцем и шумно высморкался в полу фрака.

— Спасибо, что не в мой, — фыркнул Кролик. — Что это у вас тут за сонное царство?

— Так, послеобеденный отдых, — отмахнулась гусеница и поползла на второй этаж, на ходу складывая крылья.

— То есть к обеду я опоздал, — враз помрачнел Белый. Часики показывали приблизительно час ночи.

— Как знать, — неопределенно протянул Шляпник и зевнул.

— Она так и будет тут сидеть? Похоже на плохо спрятанный труп.

— Но она не труп, а если некто не труп, он волен сам распоряжаться своим местоположением. Мы не вправе решать за нее, — резюмировал свои глубокие философские изыскания Шляпник.

— И давно она так?

— Единственные часы в этом доме безраздельно принадлежат господину Белому К., а потому не имею чести знать.

— Да что случилось, мышь вас забери, — раздраженно воскликнул Кролик.

Мыши сердито запищали в подвале, отвергая любые намеки на свою причастность к происходящему наверху.

— Что-то не то съела, — скучающим тоном проговорил Шляпник.

— Кто?!

— Усадьба.

— Ты от меня что-то скрываешь? — закипал Кролик.

— Разве что чужие секреты.

Алиса тяжело вздохнула и распахнула глаза.

— Мертвая ты была краше, — прошептал Шляпник и ушел в свою спальню.

— О чем он? Я не была мёртвая.

— Он думает, что кто-то спёр его сны, — задумчиво протянул Кролик.

— Но это были не его сны. Кстати, чьи?

— Может, мои. А может, Абсолема. У нас тут, знаешь ли, что-то вроде коммуны. Всё общее, всё ничье. Никто не может ничего взять, все могут брать всё.

— Откуда у вас такая каша в голове?! — взбеленилась Алиса.

Усадьба приоткрыла шторы и сонно моргнула.

— Что? — спросила Алиса с вызовом. — Выбор глаголов не соответствует времени суток?!

Усадьба засопела и не только запахнула шторы, но и прихлопнула ставни: не мешайте спать.

— Сны придется вернуть, — голос Кролика звучал печально и серьезно.

— Она их сожрала, — насупилась Алиса.

— Тогда внести равноценную замену.

— Кролик, милый, но так не делается!

Белый протопал к лестнице, и ее призыв остался без ответа. Алиса подобрала ноги, свернулась калачиком в большом кресле и пустыми глазами уставилась в пространство.

 

— Это исключено, — сказала Усадьба.

— Милая, попытайся придумать что-то менее провальное, — ласково проворковал Кролик.

— Ааааааааа! Ииииииииииии! Ууууууууууууу! — мыши верещали, рыдали, паковали вещи, матерились, поглощали запасы, чтобы если уж пропадать, так всему добру разом.

Алиса глупо улыбалась во все свои тридцать зубов, держа за шкирку на вытянутой руке покорно свисавшую дымчато-серую кошку.

Шляпник съехал по перилам, довольный и явно выспавшийся, но, взглянув на Алису, немедленно помрачнел:

— Что происходит? Я проспал что-то важное?

— Равноценная замена! — пропела Алиса, но ее воодушевление потонуло в гомоне недовольных голосов.

— Кошка. Хм. Тебе не угодили мыши? Дорогая, но ты не можешь решать, — произнес Шляпник предельно серьезно.

— При чем тут мыши? — недоуменно сощурилась Алиса.

— Ну. Кошка. Естественный враг мыши. Мышь — кошачий обед. Нет? Я что-то перепутал?

— Корми ее хорошенько, и никакие мыши ей будут не страшны. Она с ними подружится.

Мыши в ответ на эту оптимистичную речь заверещали с утроенным недовольством. Самая жирная уже волокла к дверям чемодан в пять раз больше себя. Усадьба всхлипнула и принялась отпихивать мышь от порога, перебирая паркет нервными волнами.

— Мне кто-нибудь объяснит, в чем дело? — Шляпник терял терпение.

— Гусеница. Во всем виновата гусеница, — наставительно поднял лапу Кролик.

— И где она?

— Кто? — не понял Кролик.

— Абсолем — где?

— Да кто ж его знает. Изволили отбыть. Не отчитывались, — Кролик виновато склонил голову.

Абсолем толкнул дверь плечом и ввалился в гостиную, едва не потеряв равновесие. Повисло молчание. Даже мыши перестали рыдать. Абсолем и кошка обменялись тяжелыми взглядами (Алиса дернула рукой от неожиданно прибавившегося веса). Абсолем нахмурился. Кошка сказала «мяу». Абсолем выругался. Кошка пошевелила усами и сказала «мыр».

Усадьба чихнула.

Алиса разжала онемевшую руку, мыши с завидным усердием заорали и бросились врассыпную, не забыв прихватить чемодан и жирного сородича, так и не успевшего выскользнуть за дверь. Из подвала поднялась вода, запахло жженой проводкой. Алиса скривилась в наигранно виноватой гримасе. Кролик заслонил лицо ушами, Шляпник хмыкнул.

Кошечка проплыла полгостиной, выбралась на Алисино любимое кресло и принялась умываться с невинным видом. Усадьба продолжала рыдать, прерываясь на оглушительные чихания. Алиса трагическим голосом умоляла ее успокоиться. Мыши баррикадировали щели под плинтусами.

— Аллергия на затянувшиеся паузы и провисающие сюжетные ходы, — наконец прошептал Кролик.

— Да ты издеваешься, что ли?! — воскликнула Алиса, глядя в зеркала Усадьбы.

— Нет, — тоном оскорбленной невинности ответила та.

— Повторяю вопрос, — откашлялся Шляпник. — Что. Здесь. Происходит.

— Повторяю ответ. Равноценная замена, — передразнила Алиса.

— Замена чего?! Замки тут заменить надо, чтобы кого попало к нам в дом не приносило! — схватился за голову Шляпник. Цилиндр с тихим всплеском свалился в убывающую воду.

— Где ты взяла эту кошку? — Абсолем был пугающе серьезен.

— Где взяла, там больше нет. Закон сохранения энергии и все такое.

— Ты уверена?

— В чем?

— В том, что ее там больше нет. В том, что на ее месте не возникла другая такая же.

— А должна? — удивилась Алиса.

— Кому? — с не меньшим удивлением ответил синеволосый.

— Я — никому. Не имею привычки иметь долги.

— Так вот почему ты в карты не играешь! — встрепенулся Кролик.

— В карты я не играю, потому что у меня топографический кретинизм, а здоровье — это не игрушка.

— И поэтому ты одна никогда не выходишь, — пробормотал Кролик себе под нос.

— Не понимаю, какая разница, где я взяла кошку! Даже если бы я ее выиграла. В карты.

— Спёрла скорее, — не унимался Абсолем.

— Следи, что несешь.

— Пока что несешь здесь только ты — в дом что ни попадя.

— Я ее встретила на своей территории. Чисто терминологически она сама пришла.

— Вопрос в том, что именно ты считаешь своей территорией. И у кого ты могла ее выиграть, — хмурился синеволосый.

— Если это кошка кого-то из клиентов, скажи прямо. Сделаем ему скидку на следующий заказ, и дело с концом.

— Если бы у всех дел был такой конец, мы бы разорились! Кошка жила в баре — если ты вдруг не заметила.

— Единственный раз, когда мы с тобой были в баре, там было очень сложно что бы то ни было заметить, потому что кто-то — не я! — создавал помехи!

— Ладно, проехали. Но имей в виду, если она окажется опасна, ее придется вернуть.

— Я уже вернула. Равноценную замену.

— Не кипятись, Алиса, — Абсолем примирительно поднял лапки. — Просто в этом доме все очень боятся кошек.

— Все — это мыши? — саркастично процедила девушка под дружный писк из-под плинтуса.

— Все это мы… Шляпник!

Шляпник подхватил кошку на руки и в то же мгновение как сквозь землю провалился.

— Но мы привыкнем, — с нажимом закончил разговор Абсолем. Шляпник, отрешенно изучая потолок, чесал кошку за ухом. Наконец перевел взгляд на гусеницу:

— Ну и зря ты опасался, сразу надо было ее забрать из бара. Молодец, что решился.

Алиса смерила Абсолема гневным взглядом и убежала наверх.

Дымчатая кошка имела дурную привычку совать нос на чужую территорию. В чужие сны. И в чужие мысли. Как будто в своих ей было тесно.

 

 

ASYLUM

 

Алиса сидела на пороге и смотрела на заросший сад, куда никто никогда не выходит гулять. Там властвуют мрачные сорняки и веселые полевые цветочки, сверкают сочной зеленью кусты и трепещут нежными лепестками на ветру старые горбатые яблони. Сад не перестает цвести ни на миг, даже если во всем остальном мире опадают листья и мысли.

Алисе, в общем-то, плевать, чем сад не угодил обитателям Усадьбы, девушка принимает его как должное. Она терпеть не может цветочки и опасается влажных от росы листьев на гибких ветвях, которые могут схватить за руку, если слишком медленно идти к садовой калитке, за которой начинается неблизкий путь к парадным воротам.

Из травы выглядывали и приветливо таращились глазастые грибы-поганки, переливчато стрекотали свои песни кузнечики размером с ядерный взрыв (если бы тот был мышью). Мыши подошли к Алисе степенной процессией, внимательно смотрели на нее глазами-бусинами. Алиса представила, как эти бусины смотрелись бы на ее шее, дополняя какое-нибудь элегантное траурное одеяние, каких никогда не бывало в ее гардеробе. Мыши топтались в нерешительности, смущенные подобным ходом мысли. Наконец отмерли и засеменили по ее одежде, по подолу юбки маленькими лапками. Алиса вообразила себя злой колдуньей, которая варит из мышиных лапок гнусное зелье. Мыши вздрогнули, как единый чуткий зверек, но не остановились. Они уселись на плечи, на сложенные на груди руки. Наименее удачливые — наиболее отважные — повисли, цепляясь за ее волосы, как за канаты. Алиса поднялась на ноги — словно огромный мышиный корабль отчалил из тихой бухты навстречу затаившейся буре.

Каждый раз мыши думают, что Алиса нарушит правила игры, в которую никому неинтересно играть, и пойдет в сад. Но в саду так же скучно, как и в брюхе прожорливой избушки без ножек, а потому Алиса всегда выбирает предсказуемость и безопасность. Усадьба сыто сглатывает и еле уловимо мурлычет, поддразнивая наивную и недалекую кошечку, которая лишь принимается громче урчать во сне.

Алиса закрыла дверь, с трудом поборов соблазн повернуть замо́к. Запереться изнутри и никогда отсюда не выйти. Мыши засмеялись. Входная дверь не запирается, ее замок проржавел насквозь.

Алиса шагнула под галерею второго этажа, в сумрачную нишу кухни: время готовить обед. Кошка проснулась, настойчиво терлась о ноги длинным подвижным хвостом.

Хоть мыши и выяснили опытным путем, что для кошки их не существует: она их не видит, не слышит, не чует, — им все равно приятно покататься на доброй и покладистой Алисе. И уж точно никто из них не откажется от возможности надавать непрошеных советов, раз Кролик рискнул уступить ей место у плиты.

Алиса неизменно заворачивает советы в тонкие обрывки лаваша и выбрасывает их под раковину, точно бездыханные трупики принесенной кошкой добычи.

Алисе хочется рыдать от перепадов скорости, но рыдать в этом доме позволено лишь самому́ дому. Алиса кусает губы, а потом очередной раз подаёт на стол пересоленный в ожидании запоздалой любви обед.

Только что сваренный суп прокис, едва Усадьба почуяла, что Алиса излишне задумчива. Мыши скорбно склонили головы и понуро жевали сухарики, которые успели спрятать от воды во время последнего потопа.

Кролик и Шляпник мало что не кубарем вкатились с улицы в гостиную, кошка бросилась им навстречу, не переставая мурчать. Усадьба приветливо захлопала оконными рамами. Алиса уперлась ладонями в стол и пустыми глазами смотрела сквозь истёртые доски пола, сквозь слезы Усадьбы, которые та еще даже не придумала по какому поводу пролить. Абсолем безмолвно проскользнул на второй этаж, его крылья с оглушительно-электрическим треском отёрлись о стены, и Алиса подавилась последним сухариком, горько раскашлялась. Мыши сочувственно переглянулись и закачали головами.

Шляпник посмотрел на Алису и, ни слова не произнося, подхватил кошку на руки, а затем спешно скрылся в своей комнате. Он был непоколебимо уверен, что Алиса больше не сидит под его дверью, ни когда он крепко спит, ни когда дверь распахнута настежь сквозняком.

Алиса сидела под дверью и слушала оглушительное урчание спящей кошки, которая свернулась на одеяле, некогда столь любимом мышами.

Шляпник качнул колокольчик на зеркале и спросил, взглянув в распахнувшиеся глаза Усадьбы:

— А равноценна ли замена?

 

 

ЧАСОВЫЕ МЕХАНИЗМЫ

 

Алиса лежит на пожёванной мышами ковровой дорожке, сплетенной из лоскутов, и смотрит в крышу. У Усадьбы нет чердака, а потому нет и потолка — лишь тонущий в мареве свод крыши неопределимой формы. Все ее комнаты по сути мансарды. Алиса не разбирается в архитектуре, но ей кажется, что Усадьбу проектировал кто-то с большими странностями. Что Усадьба сама — с большими странностями.

Усадьба кокетливо фыркает и поправляет занавески, качнув стенами. Алиса улыбается и прикрывает глаза.

У этого дома толстые стены. Алиса уверена, что под деревянной обшивкой, изъеденной временем, скрывается не хрупкая кирпичная кладка, а неровно обтёсанные тысячелетние секвойи или что-то еще, не менее устрашающее в своей непостижимости. А еще Алиса думает, что ошибкой было бы верить, что Усадьба так стара, как хочет казаться.

Усадьба хмурится дверными косяками, двери сами собой распахиваются и тревожно скрипят. В подвале всхрапывают мыши, которые никогда не упускают возможности вздремнуть. Теперь, когда они поняли, что кошка им не страшна, они спят в любое время суток, не выставляя часовых.

Впрочем, идея с часовыми изначально не увенчалась успехом: Кролик сразу заметил пропажу и орал на весь дом как резаный, пока две самые прыткие мыши не приволокли часы ему прямо в лапы. Лишь убедившись, что мыши не украли нисколечко из оттиканных ему часов, Кролик перестал верещать.

— Что ты от меня скрываешь? — спросила Алиса вполголоса, пользуясь тем, что обитатели Усадьбы всё еще увлечены попытками восстановить слух после кроличьих упражнений в визжании.

Усадьба непонимающе дернула занавеской.

— Но что-то же ты скрываешь? Или не ты.

— Я ничего не скрываю, тут даже мышам не скрыться, — без тени улыбки ответила Усадьба.

— Оставь эти игры, просто скажи.

 

 

BRIDGE-HOUSE

 

Алиса стояла на мосту над темной, тяжелой водой, которая притягивала взгляд. На одном берегу мельтешили огни центра, на другом степенно переваливались с боку на бок в тяжкой одышке спальные районы. Алиса никогда в жизни не собиралась прыгать с моста, но иного мнения о мостах был ее паспорт, чей стремительный полет она с трагическим смирением в глазах наблюдала вот только что. Алиса скривилась и поставила очередную галочку в своем воображаемом списке провалов. Это перестало быть забавным пару сотен пунктов назад, и идея прыгнуть с моста вслед за паспортом уже не казалась такой уж бессмысленной. Алиса сплюнула под ноги и заковыляла дальше на предательски скрипящих каблуках, которые грозились подломиться на каждом шагу.

Тип в цилиндре курил над рекой и смотрел на Алису пронзительно-карими глазами, похожими на гнилые яблоки. Когда она проходила мимо, смерила архаичный головной убор подозрительным взглядом — мужчина мотнул головой, вскрикнул и с печалью во взоре проводил улетевший цилиндр в его большое плавание.

— Сожалею. Впредь будете меньше глазеть по сторонам, — проворчала Алиса себе под нос без тени сожаления.

— Ему так будет лучше, — махнул рукой мужчина, в процессе выронив — Алиса была уверена, что он сделал это специально, — недокуренную сигарету в и без того не отличавшуюся чистотой воду.

— Я было подумала, вы из-за меня, но нет, как я погляжу, вы просто весьма неловки.

— Давно собирался бросить. Курить.

— Право, не стоило.

— Отчего же, говорят, от этого умирают.

— Не стоило бросать прямо в реку. От этого умирают жители рек.

— Утопленники?

Алиса скривилась и прибавила шагу. Собственно, она только сейчас заметила, что перестала двигаться и стоит, ведет себе светскую беседу с очевидно нетрезвым мужчиной.

— Пить я бросил на соседнему мосту позавчера! — крикнул он ей вслед и растерянно взъерошил пятерней волосы, и так торчавшие во все стороны.

Потом ей все время снились мосты, они двигались над рекой во всевозможных направлениях, и на каждом сидел за офисным столом сотрудник какой-нибудь госструктуры и выговаривал ей за небрежность в хранении документов, за просроченные платежи, за опечатки в заявлениях. Вынырнув из очередного такого сна, она поняла, что госструктуры были самые что ни на есть реальные. Мостов же она старательно избегала.

Во сне у служащих регулярно взрывались головы. В реальности они напоминали мыльные пузыри, у Алисы раскалывалась голова от их претензий и еще больше — от их жалостливо-презрительных взглядов. Порой ей хотелось купить фальшивое удостоверение инвалида, чтобы хоть немного этим взглядам соответствовать. Увы, медучреждения были тем самым местом, куда бы ее не пустили, даже если бы она притворилась ласковым котиком: мироздание посмеялось над ней, не обделив ее ни прочными зубами (серыми, как костяная люстра в пражском оссуарии), ни железным иммунитетом.

 

 

ТОЧКА ВХОДА

 

У Алисы хлестала из носа кровь, и она рыдала, завывая и всхлипывая. Кровь стекала по рукам и впитывалась в ее любимый ковер. Усадьба испуганно вздрагивала от каждой капли, которая успевала пролететь бесконечный путь, прежде чем слиться с плотной тканью.

Мыши верещали и беспорядочно носились по периметру дома, временами заскакивая на стены и пикируя с них в приступе паники.

— Что случилось? — спросил Абсолем таким тоном, словно с Алисой что-то случалось по пять раз в день на обед, ужин и завтрак.

— Она вошла в зеркало, — промычал Кролик, вытряхивая из цилиндра мелкий мусор.

— Эээ… ну судя по тому, что и Алиса, и зеркало на месте…

— Да не в это зеркало. В магазине. В огромном магазине со всякими модными приблудами.

— Мяу-мяу, — кокетливо сказала кошка.

— Приблудились тут, понимаешь, — пробормотал Кролик и отпихнул кошку.

— Зачем? — Абсолем не нашел более логичного вопроса.

— Она не знала, что это зеркало. Она увидела Шляпника. Но Шляпник стоял в прямо противоположной стороне.

— И где Шляпник?

— Заметает следы. Вернее, замывает. Она залила кровью ползала в магазине. Я еле успел унести лапы. И Алису.

— Но зачем она пошла к Шляпнику, если они и так вместе пришли?

— Как бы тебе сказать. Она не пошла к Шляпнику…

Усадьбу продолжало потряхивать, Алиса никак не могла перестать рыдать. Кровь плотной коркой покрывала ее лицо, она обессиленно села на ковер, и подол ее юбки скоро стал бурым, как прошлогодние листья. Громко высморкавшись всё в тот же подол, Алиса рухнула навзничь и завыла с новой силой. Мыши закрыли глаза лапами, кошка обреченно зашипела, Кролик поджал лапы. Мимо проплыл неопознаваемый предмет из богатых мышиных запасов полезных вещей. Вероятно, это был какой-то противокотовый артефакт, но испытать его на кошке не представлялось возможным ввиду невосприимчивости оной к существованию мышей.

Усадьба вздохнула и заморгала длинными ресницами. Когда волосы Алисы всплыли вокруг нее ворохом соленых водорослей, Усадьба замерла и оглушительно чихнула, выплеснув всё содержание трагедии прямо в лицо Шляпнику, столь своевременно появившемуся на пороге.

— Да вы охренели, — только и выдохнул он, утирая слезы и сопли и отжимая цилиндр. Кролик закрылся ушами, но опомнился, схватил свой цилиндр и припрятал его за спину, прежде чем снова скрыл с глаз творящиеся катаклизмы.

— Да это вы там охренели, я смотрю, — Абсолем выпустил облако дыма. Кролик закашлялся и пояснил:

— Дорогой мой синий друг, Алиса побежала к Шляпнику, очевидно, желая поделиться с ним каким-то важным открытием. По-бе-жа-ла.

— И что это за открытие?

Алиса, которая успела освежиться, пока принимала импровизированные солевые ванны, снова помрачнела ликом и завыла.

— Она ударилась башкой, понимаешь ты или нет? Краткосрочная память, все дела. Если вовремя не зафиксировать инсайт, он у тебя так и будет in.

— И стоило из-за этого рыдать, — фыркнул синеволосый.

— Она, вообще, рассчитывала, что мысль всплывет…

Мыши с восторженным писком, подергивая лапами, разгребали намывные территории.

— …но всплыло только утерянное мышиное имущество. Хоть кому-то радость.

Шляпник поднял Алису под мышки, поставил, оглядел ее с ног до головы и для надежности прислонил к столу. Алиса покорно следовала за его движениями, глядя в одну точку.

— Вы ее точно там не забыли? — нахмурился Абсолем.

— Точно-о-о, — провыла Алиса, обрушив на ковер очередной водопад слез.

Шляпник расстегнул пуговицы на ее блузке, стянул тяжелую, липкую юбку, которая грудой ветоши рухнула под ноги. Обошел Алису со спины и  выжал резким движением волосы, утратившие цвет от столь безумного пляжного отдыха. Сдернул с дивана плед, заботливо утепленный кошачьей шерстью, и завернул девушку в него так, что только ноги в массивных ботинках торчали из-под края. Алиса чихнула. Кошка обиженно мявкнула.

Шляпник поправил плед, чтобы Алисе было чем дышать, и опустился на колени. Расшнуровал скользкие стебли шнурков, освободил холодные ноги Алисы из плена. Затем подхватил ее на руки и понес на второй этаж. Кролик поёжился, Абсолем со скрипом распахнул крылья и сгреб в охапку кошку.

Усадьба вопросительно вздыхала, но никто не стремился поделиться с ней догадками относительно утерянного в пылу катастрофы бесценного знания, из-за которого всех постигло столь неприятное сотрясение дома.

 

TRANS-HOUSE

 

— Ты никогда с нами не играешь. Почему? — в голосе Алисы прозвучало искреннее сожаление.

— Мне неинтересно, — холоднее, чем стоило бы, ответил Шляпник. Алиса зябко потерла плечи, и ее тон сменился на язвительный:

— Тебе нечего поставить? Поставь кошку.

— Это твоя кошка, — произнес Шляпник с нажимом. От Алисы не ускользнуло, что он злится. Кошка, заслышав, что о ней говорят, побежала послушать, но тут же поскользнулась на чужой злости. Недовольно взмуркнула и замотала хвостом, очевидно, не желая участвовать в споре.

— Я разрешаю тебе поставить мою́ кошку, — Алиса примирительно подняла руки, но Шляпник уже застегнулся на все пуговицы и исчез за дверью, громко ею хлопнув. Заметно потеплело.

— Что с ним? — спросила Алиса, запоздала пожалев, что не оставила вопрос при себе. Усадьба с трудом подавила смешок, и Алиса скривилась:

— Все время забываю, дорогая, что тут всё общее!

— Не обращай на него внимания, — завел свою шарманку Кролик.

— Нет, только не архаичные музыкальные инструменты, пожалуйста! — взвыл Абсолем, проследив взглядом, как мыши достают из подвала скрипучий короб с ручкой. — Они теперь до вечера не заткнутся!

— Ты слишком много переживаешь из-за пустяков, — прошелестел Кролик, затягиваясь кальяном. Алиса не смогла бы с уверенностью сказать, к кому именно он обращается.

— Нет, ну нет же, я же просил! — гусеница опрокинулась на пол и нервно задышала, считая сначала до десяти, затем до ста. Наконец выпустила в потолок струю застарелого дыма. Кролик еле заметно сморщил нос.

Алиса, Кролик и кошка разыгрывают шахматные партии одну за другой. Алиса неизменно выигрывает: кошке не хватает тактического мышления, а Кролику — терпения и внимания. Часы бьют полночь три раза в сутки, и он просто не успевает просчитать все ее ходы. Алисе скучно, и скука ее главный соратник.

— Что тебе стоит поиграть с ней? — прошипел Кролик, стараясь скрыться за шкворчанием сковородки и бурлением котелка на плите.

— Тебе составить смету?

— Можешь на словах.

— Да нет уж, смета так смета.

— Прекрати. Ей скучно. Она и так… еле сдерживается, — Кролик сердито дернул жесткими усами.

— Это о чем вы тут? — не преминула вмешаться Усадьба.

— Ни о чем, дорогая, иди погуляй, — скороговоркой выпалил Шляпник… и схватился за свой болтливый рот. — Я не это имел в виду!

Посыпалась пыль и кусочки старых осиных гнезд. Загудело в стенах электричество. Мыши прислали делегата с официальной претензией.

Кролик пулей взлетел на второй этаж, распахнул заросшее паутиной оконце и возвестил: «Отправляемся! Просьба провожающих покинуть борт!»

Шляпник печально погладил заскрипевшую от тряски кухонную панель рядом с плитой, зазвенели ножи.

Когда Алиса проснулась, Шляпник с виноватым видом сообщил ей, что Усадьба незапланированно сменила место дислокации и ей придется заново выправлять разрешение на работу и на временное пребывание.

— Просто тебе было слишком скучно, — закончил он шепотом и вжал голову в плечи. Кролик как раз захлопнул оконце и перенастроил обезумевшие пуще прежнего часики.

Мыши потребовали комплексный обед для профилактики ПТСР.

 

 

СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПОЛЯ

 

Алиса и Шляпник уже битый час играли в гляделки. Кролик с обеспокоенным видом схватился за часики, но стрелки неугомонно неслись, и никаких признаков того, что часы кто-то разбил, не наблюдалось.

Алиса пристально смотрела в разноцветные глаза, и от напряжения ей казалось, что глазные яблоки Шляпника хаотично вращаются.

— Дорогая, тебе не кажется, — сочувственно протянул Абсолем, деловито проползая мимо и всем своим видом показывая, что в чужие дела он не полезет, даже если его будут слёзно умолять.

Алиса бы недоуменно моргнула, но правила игры… По ее щекам скатились две здоровые слезы, Шляпник прекратил вращать похожими на елочные игрушки глазами и воскликнул:

— Алиса, не плачь, пожалуйста! Я, правда, не знал, что это против правил!

Он поднялся с дивана, склонился к ней и обнял, и только тогда она начала часто, нервно моргать, стараясь успокоить воспаленные от напряжения глаза.

— Согласись, это было забавно, — прошелестел Абсолем, зачесывая челку за ухо растопыренными пальцами.

— Это было шокирующе, — промычала Алиса. — Впрочем. Это было скучно. Предсказуемо. В твоем стиле, дорогой.

— Что?! — Шляпник обиженно насупился. — Ты плохо объяснила правила!

— Ты плохо применил логическое мышление. Запутался в буквальности прочтения. — Алиса освободилась из объятий и ушла прочь из гостиной.

Абсолем приполз на второй этаж, подметя пыль кончиком хвоста, и заговорил через приоткрытую дверь:

— Ты становишься невыносима.

— Что-то я не замечала, чтобы тебе приходилось меня куда-то носить. И уж тем более выносить. До такси я пока еще сама в состоянии дойти.

— Отчего ты все время на него злишься?

— Отчего у вас всё такое… наигранное? — Алисе казалось, что с ее зубов стекает яд, но она даже не думала останавливаться.

— Ты не злишься только на заказах! В этих твоих… НИИ, ЛСД, ТРЦ! — патетически заломил лапы Абсолем. Скрипнули крылья.

— Что-что я не припомню, чтобы ела грибы, — задумчиво хмыкнула девушка.

— В саду полно грибов, ешь не хочу, — отмахнулся синеволосый.

— А я и не хочу. Да и откуда бы вам знать, вы же не ходите в сад! Вы вообще никуда не ходите, кроме как на заказы и по своим делам, о которых я не имею ни малейшего представления. Ни малейшего представления об их существовании!

— Но ведь это наши дела! Должно же у нас быть что-то свое.

— В том-то и дело. Тут нет ничего своего. Одни штампы и вторичные метафоры… мышь вас забери.

— Дорогая, это вполне реальный мир, если ты вдруг... сомневаешься. Хочешь, я тебя ударю? — голос Абсолема прозвучал угрожающе, и кончики его волос затрепетали, когда он склонился над Алисой, сидевшей прислонившись к косяку по другую сторону двери.

— Можно подумать, это что-то изменит, — Алиса коротко засмеялась и снова помрачнела.

— Все эти, как ты выражаешься, штампы и метафоры — просто вопрос восприятия.

— Чьего же? — голос Алисы не выражал ни капли заинтересованности.

— Моего, твоего, чьего угодно. Не цепляйся к местоимениям.

— Тебе легко говорить, это же не тебе в жизни совершенно не за что зацепиться! — Алиса всплеснула руками. Абсолему показалось, что из ее пальцев что-то выскользнуло и улетело вниз с моста. Он сморгнул и продолжил наставительно:

— У тебя целое имение в распоряжении, а ты сидишь все время на одном месте как пришитая.

— То есть вы ходите гулять в поля? — насмешливо хихикнула девушка.

— Ага, в семантические, чтобы базы данных штампов обновлять, а то бедная злая Алиса заскучает и разнесет наш бедный маленький домик к мышам, — проскрипел Абсолем, отворачиваясь и прислоняясь крыльями к стене. От мерзкого звука у Алисы засвербело в носу. Усадьба чихнула и сонно повела стенами.

— Должны же быть какие-то… якоря, — пробормотала Алиса себе под нос. По ее руке ползла отливающая нездоровой желтизной полупрозрачная желеобразная клякса, явно по недосмотру избежавшая участи кануть в прожорливую пасть Усадьбы.

 

 

PERSONAL RESPONSIBILITY

 

Алиса замерла на краю дыры, уселась и свесила вниз ноги. Кролик подтянулся на лапах и вопросительно взглянул на нее. Шляпник собрался было спрыгнуть, но замер над Алисой. Она запрокинула голову и смотрела на него широко распахнутыми глазами.

— Алиса, что происходит?! — воскликнул Шляпник, потеряв терпение. Алиса молчала.

— Алиса! — нервно позвал Кролик.

Асфальт вокруг пошел мелкими трещинами, и невозможно было понять, происходит ли это на самом деле или кто-то наложил эффекты поверх изображения. Тучи над высоткой бизнес-центра неподалеку начали ломаться на причудливые геометрические фигуры, как будто крошки печенья увеличили под микроскопом в тысячи раз.

Лицо Алисы сохраняло бесстрастное выражение, но и это была не более чем видимость: под этой картинкой ее губы тряслись, из горла вырывались хриплые вздохи, по подбородку стекали крупные капли.

— Алиса! — в один голос заорали спутники. Из дыры вынырнул Абсолем и в недоумении окинул взглядом открывшуюся картину. Кажется, больше всего его впечатлило печенье над бизнес-центром. С неба сыпались крошки, и гусеница с трудом удержалась оттого, чтобы начать ловить их открытым ртом. Алиса подавилась и закашлялась, разбрызгивая ядовито-желтые слезы, похожие на мармеладных гусениц.

Она вскочила на ноги, оцарапав ладони о растрескавшийся асфальт, резко схватила Абсолема за запястье и выдернула из дыры на поверхность. Синеволосый зашипел от боли, попытался вырваться, но Алиса даже не ослабила хватку. Шляпник схватил ее за плечо — она стряхнула его руку, выругавшись сквозь зубы: подошва соскользнула, и она едва не рухнула в дыру на пару с отшатнувшимся от нее Шляпником.

— Алиса! — в голосе Кролика злым предрассветным будильником прозвенел неподдельный страх. Девушка свободной рукой толкнула Шляпника в дыру, успев ровно в то мгновение, когда Кролик на свой страх и риск начал ее сворачивать. Абсолем заверещал, и небо разверзлось с таким душераздирающим треском, словно его крылья подключили к усилителю, мощности которого хватило бы на целый стадион.

Алиса зажмурилась, чтобы не видеть, как дыра окончательно схлопнется, и поволокла упирающегося всеми свободными лапами и орущего не переставая Абсолема к мосту через канал с бурыми водами, который скрывался в тени бизнес-центра. Под ее шагами изображение шло рябью, и трещины в асфальте исчезали вместе с естественными неровностями, как если бы она неумело прошлась по нему кистью фотошопа. Абсолем заслонялся плечом от одному ему видимого урагана и летящих в глаза крошек, бизнес-центр двоился в его глазах, так и норовя сожрать бедную маленькую гусеничку.

Алиса уже не рыдала, а зачитывала какой-то манифест, сотканный из сложноподчиненных предложений. Абсолему показалось было, что она без малейшей запинки говорит на безупречном канцелярите, которому позавидовал бы самый дотошный судья. Больше всего ему хотелось, чтобы она просто бредила, но ее речь была предельно логична и в высшей степени литературна. Укреплена несущими смысл конструкциями и недвусмысленными фразеологическими оборотами. Ни одной пустой метафоры. Ничего ради красного словца.

— Ты заткнешься или нет?! — наконец рявкнула Алиса, не в силах больше терпеть помехи в эфире. Абсолем прикусил губу и всхлипнул. Больше ее голос ничто не заглушало, но и поток художественной мысли иссяк:

— Раз вы так боитесь брать на себя ответственность, ее возьму я. Всю. Не благодарите. Счет вышлю позже. Да, вашу ответственность я прихватила с собой, не беспокойтесь. Мне не сложно. Это как два пальца об асфальт. Тьфу, две руки. Пожалуй, именно с себя я и начну. Иногда приходится идти на жертвы. Реальный мир, все дела. Раз уж жертвоприношения не избежать… Ненавижу гусениц.

Алиса затолкала Абсолема на мост, синие волосы трепетали на ветру, сквозь крылья просвечивал пасмурный надрывно кашляющий город. Отпустив его запястье, она двумя руками со всей силы пихнула его в мягкий живот. Гусеница перевалилась через перила и взвизгнула. Вместо всплеска раздался хлопок. Алиса близоруко сощурилась, но так и не смогла проследить, куда устремилась голубовато мерцающая бабочка, прежде чем исчезнуть. У девушки онемели кончики пальцев, и только теперь она заметила, что до побелевших костяшек вцепилась в холодные перила моста. Мост мелко подрагивал.

«Я не боюсь», — прошептала Алиса и медленно разжала пальцы. Город чихнул и ожил, электронное табло на стене бизнес-центра ярко-красными цифрами верещало об окончании рабочего дня, маршрутки плевались черными облачками выхлопных газов, в кармане неприятно звенела при каждом шаге мелочь, ладони саднило. С трудом пробившись через звуки окружающего мира, из карманов Алисы послышался пронзительный мышиный писк.

Девушка зашла в подъезд, поздоровалась с консьержкой, наугад ткнула кнопку в лифте, нащупала ключи под ковриком, съела недосоленный ужин, проспала будильник, вспомнила, что в ее доме нет будильников, забыла паспорт под выключенным из розетки телефоном, вернулась за ним, замерла на пороге и теперь уже осознанно оставила его на тумбочке.

Мир угрожающе поскрипывал, раздувался серебристыми пузырями, но тут же выдыхал облако пара и засыпал обратно, словно и не думал просыпаться: кассовые аппараты тормозили, банкоматы задумчиво пересчитывали купюры по десять раз кряду, операционисты теряли печати и забывали, за чем именно выходили в соседний кабинет. Но всё это было…

«В пределах нормы», — ядовито усмехнулась девушка и поставила размашистую подпись на очередном заявлении: ласково почесала безмозглого бюрократического зверя по вечно голодному горлу, сдержав порыв немедленно пнуть его под обвисшее брюхо тяжелым ботинком. Посмотрела на свои кроваво-красные туфли и с легкой грустью подумала, что других таких ботинок у нее уже не будет.

 

 

НЕ ВРЕМЯ ПИТЬ КОФЕ

эпилог

 

Вы когда-нибудь задумывались, подают ли в кофейнях чай? Вот и я нет. Я не пью кофе, но в кофейнях всегда говорят громче, а потому узнавать и выяснять в них — вернее и надёжнее. Чайные — только для посвященных, а я не переношу состояние причастности. Поэтому я бываю исключительно в кофейнях. Особенно в такие дни, как этот: когда мне хочется содрать с шеи черные агатовые бусы, потому что в любом отражении (даже если я не смотрюсь в зеркала, они находят меня в метро и в чисто вымытых витринах с колбасой) я вижу вместо глянцевых бусин глаза. Они таращатся на меня, норовя проглотить своими бездонными зрачками, и я с трудом могу отвернуться. Я не могу снять бусы (излишняя сентиментальность помогает оставаться на плаву, когда реальность плавится, лавится, волдырями вздувается, горячая и вязкая, как стекло в горне стеклодува), но могу плотнее укутаться в колючий шарф из крапивного волокна… Ай, задумалась, не из той сказки. В летучий шарф из турецкого шелка, который прядут ленивые мерзкие гусеницы (каждая из них стоит целое состояние).

Мужчина в нелепом цилиндре вот уже минут десять сверлит меня взглядом поверх крышки небольшого серебристого ноутбука. Иногда я думаю, что я писатель, но за свою жизнь я не написала ни строчки, а если и написала, то мои таланты терять (голову) свои вещи и ломать чужие (жизни) просто не позволили мне сохранить хоть страницу на бумаге или ином носителе. Иногда я думаю, что я писатель судеб (вязать и ткать я, к счастью, не умею), но я работаю на обычной человеческой работе, и если бы кто-то решил составить для меня должностную инструкцию, ему не хватило бы и целой пачки бумаги для принтера. Ни один принтер не справился бы с таким количеством никому не нужной информации. Обычная человеческая работа окупается с лихвой, когда тебе не нужно каждую секунду думать о том, не залило ли потопом учреждение, в которое тебе не посчастливилось зайти за необходимой справкой, чтобы получить справку, разрешающую выдать тебе справку… Прости, залипаю иногда. Ооой, и клавиши туда же… Да и ты, кажется, тоже.

— Вовсе нет. Я просто… засмотрелся.

— На меня?

— На твой кофе. От него поднимается пар, хотя он стоит перед тобой уже минут пятнадцать, не меньше.

— Это чай.

— Тут не подают чай.

— Мне подают, — в чашке оглушительно булькнуло, я скривилась: надеюсь, на дно свалилась какая-нибудь ценная монетка. В мире есть вещи, с которыми я по-прежнему не справляюсь. Принимаю их как данность.

Мой собеседник молчит, и я с кривой ухмылкой сверлю его взглядом. Он носит чужую улыбку, и я знаю, чью: моей непутёвой кошки.

— Зря ты меня боишься, — я не удержалась от язвительной ремарки.

— Я не боюсь. Так, меры предосторожности. Эта ваша… нормальная жизнь… вдруг она заразная.

— Как видишь, нет. Ну или у меня железный иммунитет.

— Почему ты от нас сбежала? — берет быка за рога мужчина. Мой чай становится мутным и перестает дымиться, я мысленно ставлю себе галочку: чай с молоком все же не более чем приемлемая альтернатива необходимости отбиваться от озверевшего копытного.

— Я бы поставила вопрос иначе, но мне лень. Поэтому: не обращай внимания. Как сбежала, так и вернулась.

— Но ты не вернулась.

— Но ты же со мной разговариваешь. Хоть и боишься.

— Я не боюсь.

— О, у тебя часы. Работают?

Мужчина вздрогнул и посмотрел на часы на правой руке: массивный, на грани безвкусицы, медальон с ремешком, стилизованным под намотанную на запястье цепочку. Они показывали ровно то же время, что и мой ноутбук. Примерно то же время, что и все прочие часы в этом часовом поясе.

— Не спеши, это не насовсем. Всё в твоих руках, просто сейчас ты на моей территории, — я постаралась его успокоить. Впрочем, без особого старания.

— И где она — твоя территория?

— Думаю, что везде.

— У тебя теперь даже паспорт есть? — он усмехнулся, и я с легким раздражением, хоть и без малейшего удивления отметила, что не знаю, одобрение или издёвка была в этой усмешке.

— Технически — да, практически — он мне больше не нужен.

— А как же нормальная работа, вот это вот всё?..

— Я же сказала: я работаю на обычной человеческой работе.

В чайно-рыжих глазах мужчины разгорается с трудом скрываемое восхищение. Ему хочется верить, что я — плод его трудов и забот. Отчасти он прав. Если он сейчас заплачет от умиления, под его глаза можно будет подставлять стакан со льдом и пить виски. Пожалуй, я бы плеснула ему в лицо из этого же стакана.

— Не стоит, у меня и так раскалывается голова.

— Вот видишь. Потому что улыбка тебе не по размеру, — хрипло фыркаю я.

— Да нет, в самый раз. Пойдем в бар? — обессиленно выдыхает Шляпник, и улыбка сползает с его лица облезлой кошачьей шкуркой. Он мнет ее в руках, не зная, куда теперь деть этот несуразный аксессуар.

— Утопим горе в вине? — улыбаюсь я во весь рот, стягивая с шеи шарфик. Мне кажется, что у меня между зубов свисает мышиный хвостик, и Шляпник брезгливо отворачивается. Взяв себя в руки, парирует:

— У тебя горе?

— А у тебя вина?

Мне хочется, чтобы у него было — отчаяние. Я отхлебываю чаю, по-прежнему горячего, как и полчаса назад, и закрываю задремавший ноутбук.

— Тебе лучше поспать, — примирительно предлагаю я.

— Спать скучно, — шепчет Шляпник, и стрелки на его часах просыпаются. Мне сводит скулы от подступающих слёз, и Шляпник расплывается в веселой улыбке, бросив взгляд под стол: в кои-то веки он не рискует промочить ноги и может оставаться в удобном положении, а не скакать по стульям в поисках суши.

— Я не ем суши, сырая рыба — это как-то мерзко,  — отмахивается он от моего потока мыслей. Я вытираю правый глаз тыльной стороной ладони, допиваю чай.

— Хочешь что-нибудь заказать? — спрашиваю, глядя из-под ресниц.

— Боюсь, я не работаю с конкурентами, дорогая, — не поднимая глаз от вычурно оформленного меню, выдыхает Шляпник, и в его голосе звучит искреннее сожаление. Настолько искреннее, что он бросает сердитый взгляд на кошачью шкурку, словно тысячу раз пожалел о том, что вообще пришел.

— Ты серьезно? Ты думал, что я вернусь?

— Нет, я знал, что ты не вернешься. Тот, кто вышел в сад, никогда не вернется в усадьбу.

Мне хочется, чтобы на прощание он сказал что-нибудь романтическое в духе голливудских трагедий, но я бы не имела права брать деньги за свою работу, если бы подведомственная мне реальность позволяла себе настолько беспардонные косяки. А потому Шляпник поднимается со стула (у него в ботинках оглушительно хлюпает), подходит ко мне сзади (от него пахнет самым дорогим виски, какой я только могу придумать без помощи гугла) и расстегивает бусы (вообще-то, там не было застежки, только намертво запаянная проволока). Он кладет их в карман своего криво застегнутого пальто, расшитого тонкими веточками и завитками, и мне кажется, что я чувствую на щеке его влажные от усталости губы.

В кофейне поднимают стулья, мой счет давно оплачен, на дне чашки кофейная гуща затейливо свернулась в какие-то узоры. Я шагаю вдоль тротуаров, пренебрегая правилами дорожного движения, и засматриваюсь на указатели улиц,  названия которых (как и название города) не смогла бы выучить при всем желании: я безответственно лелею свой неизлечимый топографический кретинизм как последний якорь неконтролируемой стихии в тихом океане окружающего мира. По пути домой мне не встречаются часы: даже в метро я не вижу ни одного табло, а значит, завтра нас с моей работой ждет отличный (от всех прочих) день. Он подмигивает мне из-под задравшегося горизонта, отшитого из натурального крепдешина, когда я задергиваю шторы, выбросив в окно очередной будильник, неведомо как пробравшийся ко мне в квартиру, несмотря на надежно запертые двери.

 

февраль-июль 2017

 

Дата публикации: 23 марта 2020 в 18:06