Грибные дни. Суббота – вечер

Суббота – вечер

            Дома мать первым делом пожарила яичницу из шести яиц и жадно ее съела. После еды взяла отцовские сигареты и закурила.

            – Мамка курит? – тихо спросил Пашка.

            – Не знаю…

            – Виталий, суп в кастрюле разогрейте и похлебайте, – велела она мне. – Силы вам сегодня понадобятся. И хлеба возьмите по куску, хлеб – дар Божий: хлеб на стол – так и стол – престол, а как хлеба ни куска – так и полированный стол – доска. Но учтите: хлеб в солонку макать нельзя ни в коем разе, ибо так Сатана-Диавол в вас войдет, как в Иуду проклятого на Тайной вечере.

            Мы с братом, воспользовавшись нетипичной для матери щедростью, от души налупились рыбного супа, сваренного из сушеной рыбы, украденной отцом у соседа, и чеснока. Мы вообще чеснок для защиты от нечистой силы ели постоянно – мать строго за этим следила.

            – Павел, а ты знаешь, что Лариса Гитлеровна тебя убить хочет? – вкрадчиво начала мать.

            – Меня? – Пашка аж поперхнулся супом и закашлялся.

            Пришлось мне постучать ему по спине, чтобы не задохнулся.

            – Да, тебя, – зловеще улыбнулась мать. – Сам же слышал, она угрожала тебя спицей заколоть. Про гроб бормотала, сглазить тебя насмерть хотела, дочь Сатаны.

            – Слышал… – поник Пашка. – А за что?

            – А просто так. Пионеров она не любит, тварь старая.

            – Я же еще не пионер.

            – Но станешь же? Вот она и решила тебя заранее убить, чтобы одним пионером меньше было. К тому же, ты ей Павлика Романова напоминаешь.

            – Она за фашистов?

            – Еще как, – закивала мать, довольная, что «процесс пошел», – натуральная фашистка! Не зря же ее Гитлеровна зовут, сам посуди.

            – И что мне делать? – почесав затылок, спросил брат.

            – А что должен делать советский пионер с фашистами?

            – В милицию сдать?

            – Милиция сюда из райцентра не поедет. Да если и поедет, то пока доедет, Явниха тебя уже придушит, как паршивого кутенка.

            – А если ее саму убить? – осенило брата. – Фашистов же можно убивать!

            – И даже нужно, – мать потерла руки. – И как ты ее убьешь?

            – Я? – удивился Пашка.

            – А кто еще? Ты же будущий пионер-герой.

            – Я… я ее подожгу!

            – Отличная идея! – она потрепала Пашку по волосам. – Ночью так и сделаешь.

            – Я?..

            – Виталий тебе поможет. Поможешь, Виталий?

            – Да, – буркнул я.

– Святой Менжинский[1], да что там сложного?! Бензин возьмете в Витькиной мастерской, масло машинное, смешаете и в бутылки. Получится «коктейль Молотова». Ночью подберетесь к ее хате со стороны околицы, чтобы собак лишний раз не тревожить. Дверь подопрете чем-нибудь, чтобы не выскочила, Шапокляк деревенская, да и швырнете бутылки в окна. Уж Сварог[2]-то выжжет скверну кулацкую. Делов-то, – она зевнула и перекрестила рот. – Больше разговоров.

            – И я стану пионером-героем? – спросил Пашка, глазки которого за толстыми стеклами перемотанных синей изолентой очков заблестели нехорошим жадным блеском.

            – Станешь, но не сразу, но все в твоих руках.

            – Буду, как святой пионер Илларион?

            – Будешь, но твой подвиг надо будет скрывать от прогрессивной мировой общественности несколько лет.

            – Зачем?

            – А ты думал, что будет как в статье: эти пионеры поймали шпиона? – потрясла кулаком мать. – Думаешь, так? Ан нет. Вспомни, про подвиг святого пионера Иллариона тоже только через несколько лет волею Провидения люди узнали.

            – А, – Пашка опять почесал затылок, – тогда ладно. Тогда будем скрывать. Несколько лет.

            – Короче, часика в два ночи ступайте – уже точно вся деревня уляжется. Тем более, сегодня после дождя никто особо по улицам спотыкаться не будет, даже пьянь предпартийная. Еще одно учтите: Явниха не просто матерая фашистка, а еще и ведьма.

            – С чего ты взяла?

            – Что она ведьма, любой внимательный человек может и сам понять.

            – Как?

            – Присмотрись: у ей из печной трубы в любую погоду дым спиралью во все стороны вьется, никогда ровным столбом не идет. А ведь дым, вьющийся возле трубы – явный признак работы нечистой силы, ее происков. Понимать надо. Натуральная ведьма, так что одолеть ее будет не просто.

            – А что делать?

            – Святой Урицкий[3], он меня спрашивает, что делать! Что делать? Муравью хвост приделать! Делать дела, достойные пионеров, а не архаровцев и махновцев. Возьмите дубинки осиновые, и если старая кичливая сволочь попытается выбраться из горящего дома, то бейте и ее и ее тень.

            – Тень? – невольно удивился я.

            – Тень, – кивнула мать. – У них, ведьм, все так хитро устроено, что они могут боль и раны на тень перевести. Но эта же схема работает и точно наоборот. Так что сначала ей дубиной в лоб от души, а потом лупите со всей дури по тени. Да быстро действуйте: не дайте ей в змею, сороку, кошку или еще какую поганую тварь обернуться. Ладно, я пойду, подремлю, а вы готовьтесь к операции. И корову не забудьте встретить. И свиней покормить.

            Дождь утих. Мы вырубили в лесопосадке пару молодых осинок, про которые отец говорил, что «от них не родятся апельсинки», и сделали из них увесистые дубинки. Сварили свиньям, встретили и напоили корову. Я раньше читал какую-то книжку южноамериканского писателя, где было описано, как мальчик, набрав мазута с помощью тряпичного мячика, делал бутылки с зажигательной смесью для боровшихся с «контрас» и американцами партизан. Теперь прочитанное пригодилось. Мы взяли бутылок со сколами на горлышках, которые раньше не удалось сдать как стеклотару в магазин. Заполнили их смесью бензина и «отработки» – трансформаторного масла, наворованного отцом для смазки дверных петель. Заткнули заполненные бутылки ветошью, тоже откуда-то притащенной отцом.

            – Точно загорится? – озабоченно спросил брат. – После дождя все мокрое.

            – Мы же в дом забросим, там внутри все сухое.

            – Может возьмем папкин фотоаппарат?

            – Зачем? – не понял я.

            – Мой, точнее наш, подвиг запечатлеть, – слегка смутился брат. – Чтобы в газету послать.

            – Не надо. Папка если узнает, что фотоаппарат взяли без спроса – ругаться будет.

            – Ясно. А где он?

            – Он… он же в город поехал.

            – С моим зонтиком? – хитро прищурился Пашка.

            – Что ты пристал? С зонтиком, без зонтика. Откуда я знаю? – я пожал плечами.

            На ужин доели рыбный суп. Мать пила отцовский коньяк «Белый аист» и совершенно по-отцовски закусывала толстым ломтем сала, густо намазанным любимым отцовским соусом: смесью горчицы, сметаны и хрена. Отец называл этот соус «Три белых коня» и ел его чуть ли не ложками. При воспоминании об отце, лежащем в мокрой земле с проломленной головой и вытекшим глазом, меня слегка замутило.

            – Не надоел супец? – внимательно смотрела на меня мать.

            – А что? – насторожился Пашка.

            – А то, святой Луначарский[4], что у Явнихи полный курятник кур, а вы тут жидкий супчик хлебаете.

            – Куры? – Пашка всегда любил поесть, хоть после прожорливого отца нам с ним мало что перепадало. – У нее есть куры?

            – Еще какие, – мать широко развела ладони, будто показывающий пойманную рыбу хвастливый рыболов. – Сытые, откормленные, матерые. Их даже наш Витька хвалил, а уж он толк в куромятине имеет, понимает, что к чему. Их, если жарить, там столько жирка натечет, сколько не во всяком поросенке будет. Если вы окажетесь расторопными, то вполне успеете под шумок набить свои мешки курами.

            – И мы их съедим? – робко спросил Пашка.

            – Само собой, не солить же нам их. Часть пожарим в электропечке, часть сварим, часть закоптим. Можно еще холодное сварить и тушенки в банки закатать – на черный день. Эх, жалко не знаем, сколько им лет, а то бы затеяли троецыплятницу[5].

            – Возьмем с собой мешки? – спросил меня Пашка.

            – Возьмем, – обреченно вздохнул я.

            – И фонарик Витькин возьмите, – посоветовала мать, – а то будете кур в темноте щупать, как подслеповатые курощупы. Настало время вам пошалить, как тимуровцы, а ей ответить за свои тяжкие грехи. Спешить надо: ночь сегодня хорошая – луны нет, помощи старой греховоднице не удастся от нее получить. Ну, святая пионерская рать вам в помощь!

[1] Вячесла́в Рудо́льфович Менжи́нский (польск. Wacław Menżyński, Mężyński; 19 (31) августа 1874, Санкт-Петербург – 10 мая 1934, дача «Горки-6», Архангельское Московской области) – российский революционер польского происхождения, советский партийный деятель, один из руководителей советских органов государственной безопасности, преемник Ф. Э. Дзержинского во главе ОГПУ (1926 – 1934), нарком финансов РСФСР (1918), писатель. https://ru.wikipedia.org/wiki/Менжинский,_Вячеслав_Рудольфович

[2] Сваро́г (др.-рус. Сварогъ, Соварогъ) – согласно славянскому переводу хроники Иоанна Малалы – бог-кузнец, отец Дажьбога. По мнению некоторых исследователей, Сварог – верховный бог восточных славян, небесный огонь. Но, скорее всего, Сварог был лишь духом огня, а не богом, хотя в него верили, как в «бога». Некоторые исследователи отождествляют Сварога со Сварожичем. https://ru.wikipedia.org/wiki/Сварог

[3] Моисе́й Соломо́нович Ури́цкий (псевдоним Боре́цкий, 2 [14] января 1873, Черкассы, Киевская губерния – 30 августа 1918, Петроград) – российский и советский революционный и политический деятель, прежде всего, получивший известность после своего назначения на должность председателя Петроградской ЧК. Убит 30 августа 1918 года Леонидом Каннегисером. https://ru.wikipedia.org/wiki/Урицкий,_Моисей_Соломонович

[4] Анато́лий Васи́льевич Лунача́рский (11 (23) ноября 1875, Полтава, Российская империя – 26 декабря 1933, Ментона, Франция) – русский революционер, советский государственный деятель, писатель, переводчик, публицист, критик, искусствовед.

С октября 1917 года по сентябрь 1929 года – первый нарком просвещения РСФСР, активный участник революции 1905—1907 годов и Октябрьской революции. Академик АН СССР (01.II.1930). https://ru.wikipedia.org/wiki/Луначарский,_Анатолий_Васильевич

[5] Троецыпля́тница (куриный обед) – самобытный вятский женский обряд на удачу. Поводом проведения Троецыплятницы были тяжёлые роды, болезни в семье и другие семейные несчастья, поэтому обряд не был связан с определенным временем или днём года.

            Главным обрядовым блюдом на празднике Троецыплятницы была сваренная в горшке курица. Необходимую принадлежность обеда составляет курица-троецыплятница, то есть выведшая три семьи цыплят. Троецыплятница может быть и одна, но может быть их и несколько.

            Участницами обряда были исключительно женщины, вдовы, жены «одномужнии» (вышедшие один раз замуж), повивальные бабки. Если мужчина и присутствовал на церемонии, то ему завязывали глаза и повязывали головной платок по-женски. Проходил обряд в доме, где завешивались окна (в качестве освещения использовались свечи), закрывались двери, во время проведения царило полное молчание, нельзя было разговаривать и смеяться. Обряд длился полтора часа. Все отбросы куриц собираются в один горшок – перья, внутренности и обглоданные кости, которые не следует перекусывать или раздроблять. После обеда, помолившись, берут горшок с остатками куриц и несут в лес, к болоту или речке для погребения.

            Происхождения обряда теряется в глубине веков, впервые обряд был упомянут в официальном документе в 1739 году. Праздновали Троецыплятницу вплоть до XX века, сейчас эта традиция полностью забыта. Что касается исторической роли этого обряда, то он восходит к языческой жертве, совершавшейся еще в честь курицы как некоего высшего, святого существа, вероятно носителя божества. https://ru.wikipedia.org/wiki/Троецыплятница