|
Здесь опубликована крупная проза авторов ЛитКульта.
Для удобства пользования разделом доступны рубрики. Работы расположены в обратном хронологическом порядке.
100 |
Аврора.
Неслучайная встреча.
Странная штука, жизнь. Живёшь себе, ни шатко ни валко. Учишься, работаешь, а потом раз… и в твою жизнь входит Ангел. Нет, никаких огненных кустов, трубных гласов и прочего антуража, конечно, не было. Впрочем, как и чудес, всяко разных.
Хотя с чудесами… я, наверное, поторопился. Само появление этого существа в твоей жизни, уже есть огромное чудо. Ты-то сам не приложил к этому никаких усилий.
Ты, не покорял вершин и не опускался в морские глубины. Не побеждал полчища врагов и не падал сражённый на поле боя, не бился в молитвенном экстазе, да ты даже десяток слов, на бумаге, в осмысленное предложение не сложил.
И вдруг, Ангел…
* * *
Настроение, весь прошедший день, было какое-то депрессивное. Беспричинно-тоскливое, я бы даже сказал. Один мой друг-детства как-то назвал такое состояние – тоской по ностальгии. Абсурдно, но достаточно метко. Ещё одно неудачное описание – это будто у тебя умерла любимая кошка, которой у тебя никогда не было, да и по жизни ты вообще – собачник.
В общем, я теперь уже и не смогу объяснить, зачем я попёрся через лес, на берег речки, что протекала неподалёку.
Вообще-то, мне стоило поторопиться, таможня ждать не будет.
Ровно в 17-00 ворота областного таможенного управления, ведущие в чертоги повелителей международных перевозок, затворятся и ты бедолага будешь куковать до завтрашнего утра. А потом ещё сутки, в автомобильной очереди — «колейке», на границе стоять.
Но из истории жеста не выкинешь, и вот я, подчиняясь малопонятному импульсу, продираюсь, сквозь мелкие кусты, на странный звук, напоминающий мелодичное звучание какого-то инструмента.
Нет, честное слово, я не слышал его, пока в кабине сидел. Просто настроение такое. Я проезжал по мосту, через небольшую речку и решил остановиться на обочине, выйти из машины и сходить на показавшийся мне, очень привлекательным, участок речного берега, только для того, чтобы сделать пару фотографий на память. Мне вообще нравятся, такие вот случайные пейзажи. Типа – остановись мгновенье – ты прекрасно.
Вот, я и остановился. А когда пошёл в сторону берега, вот тогда и услышал эти странные, поюще-зовущие звуки. И пошёл на них. Благо звучали они приблизительно в той же стороне, куда я направлялся. Казалось, что где-то в лесу играет странный оркестр, в котором струнные и духовые инструменты, сливаются в едином звуке.
Негромкая, местами чуть печальная, а местами радостно зовущая мелодия пробирала до дрожи. Создавалось впечатление, что, эту музыку, я слышу не ушами, а всем своим существом. Хотелось раствориться в этих звуках, самому став одним из них. Звуки текли, рождая во мне непередаваемое ощущение внутреннего полёта.
Подобно мультяшному мышонку, летящему с закрытыми глазами на запах сыра, я также устремился к источнику этих звуков. Я ломился через кустарники не разбирая дороги, пока наконец не оказался на лесной опушке, выходившей прямо на обрывистый берег, тот самый, который я хотел запечатлеть как пейзаж.
* * *
Она сидела на высоком, невесть как попавшем сюда, валуне и играла. И как-то, с первого взгляда, я понял, что она не человек. Казалось, она соткана из яркого солнечного света. Абсолютно гармоничные формы тела и лица, не могли оставить равнодушным, но вместе с тем, не порождали никакого эротизма или иного влечения. На неё хотелось смотреть, слушать эту музыку, что проникала в каждую клетку твоего естества, и только. Словно абсолютно прозрачная, односторонне проницаемая стена отделяла это существо от окружающего мира. А ещё такая странная одежда, плащ, будто сотканный, из белого тумана. И совершенно белый подол её платья по щиколотку прикрывающий изящные, босые ноги.
Как-то машинально, я приблизился и сел на землю, рядом с валуном. А музыка всё лилась и лилась. Рождая впечатление, будто вся жизнь этого места, и неторопливый бег реки и пение птиц в лесу, шелест травы на слабом ветерке и даже облака, медленно плывущие по небу, всё было гармонично вплетено в эту мелодию. Внезапно мелодия стихла, вернув обратно звуки обычного мира.
— Привет! – вдруг раздался надо мной мелодичный голос. – Я ждала, что ты придёшь.
— Добрый день! – я даже удивиться не успел и, просто автоматически поздоровался в ответ. – Вы? Ждали меня?
— Я ждала того, кто окажется способен услышать эту мелодию. Он сказал, что кто-то обязательно придёт.
— А, кто это Он?
Девушка встала, и я с удивлением обнаружил, что её плащ, это вовсе не одежда, а четыре мощных крыла, полностью скрывающие обводы тела. Я буквально остолбенел.
Она оказалась примерно одного роста со мной. Её глаза, огромные, красивые, мне сложно описать их. Вот сейчас, я помню их до последнего лучика, а спустя миг, будто ничего и не было.
Она встала и подошла к обрыву распахнув перед ним руки и расправив в воздухе пару крыльев, как будто собираясь отправиться в полёт или открываясь навстречу солнечным лучам.
— Вы зовёте его по-разному. Кто-то Творцом, кто-то Вселенским Разумом. Иные предпочитают звать просто Богом. На самом деле, Он — это тот, кто создал всё. – она обвела рукой по кругу и спокойно посмотрела на меня – И не только это. Он создал всю эту Вселенную и не только её. Он создал законы, по которым стало возможно существование этой Вселенной и ещё многих, с самого первого её мига и до самого последнего.
— И он послал тебя ко мне? Я что, настолько крут? – я снова опустился на землю возле валуна. – Я конечно, в последнее время не следил за ситуацией, но последний из ангелов являвшийся к человеку с весточкой от Него, был, если мне не изменяет память, Архангел Гавриил. И являлся он Деве Марии, чтобы сообщить радостную новость. Надеюсь, мне это не грозит?
— Ну, тут, ты слегка ошибся. — она улыбнулась. - В истории с Девой Марией был ещё один Ангел, тот, что Иосифа успокаивал. Да и после того мы приходили не раз. Но в одном ты прав, детей рожать тебе не придётся. Хотя бы, даже потому, что ты мужчина, да и не девственник уже. Трое сыновей и дочка, это серьёзный аргумент.
— Ну да, а ещё и не монах, даже в церковь последнее время редко прихожу.
— Не это главное. Он сказал, что придёт тот, кто способен услышать... И вот ты пришёл. – она снова повернулась к реке.
— Ну, я, конечно, польщён, чего уж там. Не каждый день, Ангелы приходят с людьми разговаривать. Но всё-таки, почему именно я? Есть же монахи, священники, ну экстрасенсы на худой конец. А кто я? – простой водила-дальнобойщик. Ни умён, ни весел, ни богат…
— Не прибедняйся. Ты услышал мелодию и пришёл. Значит, в тебе что-то есть. То, что способно откликаться на зов. И тут уже всё равно, богат ты или беден. Дальнобойщик ты или священник, да хоть Далай-лама XIV или последний из бездомных. Всё это, в этом случае, совершенно неважно.
— А что важно?
— Важно то, что ты способен услышать и воспринять. Если сможешь потом передать другим, это будет вообще прекрасно.
— А что, Он меня харизмой или ораторским талантом в виде бонуса не наделит?
— Разумеется, нет. У тебя достаточно собственных сил. Что имеешь, тем и действуй. Развивайся, так сказать. А то придумал, — она улыбнулась. — плюшки на халяву получать.
— Ну вот, ничегошеньки не понял. Ладно, давай по порядку. Он – я многозначительно указал пальцем вверх. – отправил тебя сюда с неким заданием, чтобы передать его тому, кто услышит твою мелодию. Так? Так или иначе, мелодию услышал я, пришёл сюда, а тут ты. Кстати, а почему я вижу тебя как девушку, вы ведь, ангелы, вроде бы как бесполые.
— Ты меня воспринимаешь так, как меня хочет видеть твоё подсознание. Для меня форма значения не имеет. Мне важно исполнить порученное, максимально эффективно.
— А если бы я был девушкой, ну или, к примеру, голубым?
— В первом случае я бы появилась в том виде, какой вызвал у неё наибольшее расположение, во втором, тебя бы здесь не было.
— А что так? Они же ведь тоже, вроде бы, как бы тоже люди. И, говорят, они очень чувствительные и тонко организованные.
— Именно что вроде бы, как бы. Они — отработанная ветвь человеческой эволюции. Они те, кто сам, по своей воле решил прекратить своё существование и существование своего рода. Что сродни самоубийству, только растянутому по времени и с огромной помпой. Это как неизлечимая болезнь, с той только разницей, что в болезни страдает и погибает тело, а душа закаляется и очищается, становясь сильнее. И в момент перехода от одной формы существования к другой, способна беспрепятственно преодолеть барьер, разделяющий высшие сферы, с низшими. В ваших религиях это называют — Рай или Ирий или ещё как-нибудь, и Ад или Навь. А вот во втором случае, при здоровом теле болеет душа. Причём это не болезнь разума или иначе сумасшествие, нет. Это болезнь само́й души. Они гниют духовно, заживо. И своими миазмами отравляют окружающий мир, выдавая это за особое мировоззрение, за некую норму отношений. Они, своего рода плесневые грибы. А многие из тех, кто смотрит на них через призму материального достатка, те, кому всё на свете заменяют понятия – имидж и престиж и они готовы из кожи вон вылезти, чтобы соответствовать этим понятиям. Те, кто ставит под сомнение само существование бессмертной души, воспринимают этот омерзительный запах, как аромат и сами, добровольно пополняют их ряды. А это есть прямое нарушение первейшей заповеди в этой вселенной.
— Постой, но ведь первая заповедь, если мне не изменяет память – Слушай Израиль, Я есть Бог твой… и не будет у тебя иного Бога кроме меня.
— Нет. Это первая заповедь Декалога, данная народу Божьему. А ведь мир существует гораздо раньше. Появлению Авраама предшествовал Потоп, и ещё до него люди существовали.
— А первую заповедь, Он дал, когда создал людей и сказал им: — Плодитесь и размножайтесь. – а потом сразу и вторую. – И наполняйте Землю, и владейте ею. К сожалению, в Адаме преобладала, в тот момент, Ангельская составляющая – огромный творческий потенциал, вкупе с абсолютной пассивностью.
— Это как? Поясни, пожалуйста. Всегда было интересно узнать, зачем создан этот мир.
— Зачем потребовалось создавать эту Вселенную, в таком её воплощении, Творец никогда и никому не говорил. Он вообще мало говорит. Он Творец, а значит — Творит. И сотворил он вначале Метафизическую Вселенную. После создания метафизической Вселенной ему потребовались те, кто будет её населять. Зачем? Опять отсылаю с вопросами к Творцу…
Первыми были созданы Ангелы, то есть мы. Но вот незадача, мы, имея огромнейшие силы и возможности для самостоятельного созидания или разрушения, оказались идеальными исполнителями, но по своей воле неспособными сотворить хоть что-нибудь. Мы, даже не духи. Мы, воплощение Сил. При этом мы абсолютно лишены собственных желаний. Хотя можем испытывать эмоции, например: гнев, ярость, симпатию, ревность. Но вот желаний у нас нет. У нас отсутствует, та часть естества, которая ответственна за побуждения, нам совершенно нечем желать. Мы способны только претворять в жизнь волю пославшего нас.
Она снова сложила крылья, словно укутавшись в снежно-белый плащ.
— Итак, Ангелы оказались практически всемогущими, но ничего не желающими. А значит — относительно бесполезными для исполнения того, что Он задумал. Но, Слава Творцу, он оказался добрым хозяином и нашёл-таки пути для нашего полнообъёмного использования.
Когда стала ясна ошибка, допущенная с нами, Он создал уже Физическую Вселенную. Кстати, скажу по большому секрету, своё участие в сотворении различных форм жизни на планетах, он ограничил, выражаясь вашим языком, составлением технического задания. Вспомни Книгу Бытия: «И сказал Бог: да произведёт земля душу живую по роду её, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так…»
Воплощением же этого задания, занялись Ангелы, закреплённые за каждым отдельным Сектором или Планетой.
— А почему тогда не все планеты обитаемы? Прикольно было бы повстречаться с инопланетянами, с какого-нибудь газового гиганта, типа Юпитера.
— Пока что это невозможно. Ну, хотя бы потому что законы, по которым существует известная тебе Вселенная, едины для всех. А это значит, что условия для возникновения живых форм тоже не сильно различаются. Следовательно, живые формы смогут возникнуть в приблизительно одинаковых условиях.
Я, конечно, не рассматриваю, допустим, кремнийорганические формы жизни. С ними вы вообще не сможете вступить в контакт. Хотя и тут возможны умопомрачительные вариации. Но это неважно.
Даже возникни иная форма углеродной жизни, на планете с намного более высокой гравитацией, иной температурой и атмосферой, развейся она до высоких пределов, вам и тогда, будет сложно объясниться между собой. Слишком разная, окажется, матрица мироздания. Причём все ваши отношения, так или иначе, будут строиться исходя из животных принципов с большой долей стремления к познанию. То есть вы сперва посмотрите, кто из вас более развит, а потом сильнейший, в той или иной форме попытается доминировать над слабейшим.
Но тебе не о чем волноваться, лично ты, всё равно, никогда не встретишься с представителями иных планет. Да и внуки твои навряд ли. Вы, современные люди, слишком пассивны, слишком заняты сиюминутным. И только единицы из вас смотрят в небо. Хотят туда, к звёздам. Но я опять отвлеклась.
Она прислонилась к валуну спиной. Гармоничные формы её тела, гордая посадка головы… Изумительная картинка, у меня аж дух захватило. Между тем она продолжила.
— Итак, появилась Физическая Вселенная, а в ней, появились Живые Души. Или как вы их зовёте — животные. Самые различные. Наделённые инстинктами, подталкивающими их желания и телами для воплощения этих желаний. Вообще, была проделана огромная работа по созданию сбалансированной биосферы. Но и этот вариант оказался неудачным.
Животные хотели исключительно воплощения своих простейших, низменных инстинктов – есть, пить, размножаться. Большинство современных людей, кстати, тоже не сильно отличаются в этом от них.
Если животному, требовалось привлечь к себе внимание противоположного пола, то самцы приобретали всяческие атрибуты для собственного украшения – пышные хвосты, рога, яркий окрас. Самки же, занятые выращиванием и защитой потомства, старались быть как можно неприметнее, но выбирали всегда самых сильных самцов. Чтобы и их потомство стало сильным.
И тут, до недавнего времени, люди сохраняли свою схожесть с животным миром, за исключением периода размножения. Для компенсации длительного периода взросления человек получил способность размножаться в любое время, а не только в определённый период, как животные. Но опять это прокля́тое «но». Ни одно животное не смогло соучаствовать в Творении. Ни одно животное не продвинулось в части соответствия конечному замыслу Творца. Они желали только низменного. И ничего более.
Вот тогда, Творец и подошёл вплотную к созданию Человека. Я имею в виду – в твоём мире. Как дело обстоит в других, я не знаю. Волею Творца я неразрывно связана только с этим миром. Но, как мне кажется, и в этом случае отличия должны быть незначительными. Всё-таки баланс во Вселенной сохраняется неизменно.
Но, вернёмся к истории появления человека.
За основу были взяты самые ра́звитые из имевшихся животных. И именно с ними, была произведена операция симбиоза, даже не симбиоза, а смешения или даже синергии двух сущностей. Живой души, имеющей силу желать, и Ангела, Духа способного Творить. Под воздействием Ангельского Духа животное тело претерпело некоторые изменения. Один из ваших учёных назвал этот процесс – эволюцией.
Таким образом, животное эволюционировало в человека. С одной стороны — огромный потенциал Ангела, усиленный сильнейшим животным стремлением — с другой. Кстати, человеческая лень, это тоже остатки Ангельской сути, специально не подавленные в ходе смешения сущностей, для ограничения животных стремлений.
И именно поэтому больше ни одна обезьяна не смогла стать разумной. Хотя они и способны копировать повадки и действия людей. Но вот сами творить, увы…
— А как же могущество? Где же оно у людей? Нам отнюдь не удаётся двигать горы движением правой брови.
— А могуществом ещё овладеть надо. Как ты думаешь, если младенца посадить за штурвал суперлайнера, он сможет взлететь? Так и с могуществом. Сперва надо дорасти, до того, чтобы понять его, затем овладеть и только потом пользоваться.
А так, оно, ангельское могущество всё в вас, пока сокрыто. Вспомни, Христос вам говорил об этом: —...истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: — перейди отсюда туда, и она перейдёт; и ничего не будет невозможного для вас…
Трудитесь над собой, развивайтесь, веруйте и у вас всё получится. Но я отвлеклась.
Итак, Эксперимент был закончен. Его итогом стал дивный гибрид – Человек. Животное, способное — Мечтать, Постигать, Творить. Именно такие Души-Духи, прошедшие по пути самосовершенствования, завершая свой цикл развития здесь, на Земле, уходят туда, к Престолу Творца, как вы это называете. А не завершившие, или точнее, пошедшие по пути самоуничтожения, например, такие, как эти несчастные — «голубые», как вы их называете — полностью уничтожаются. Обычным грешникам, угодившим в Ад, и то лучше.
Скажу по секрету, большинство тех бедолаг, что попали в Ад, можно вызволить силой молитвы живых. Это ещё один непостижимый секрет Творца. Он так решил. И стало так. И я убеждена, что это очень хорошо.
Молитва заключает в себе несколько действий одновременно. Это и обращение к Создателю, и самосовершенствование молящегося, в духовном плане, разумеется, и изменение мира с использованием взаимодействия Ангельского потенциала и силы Творца. Это самое настоящее со-творение.
— Как это?
— Очень просто. Ну вот, например, умер близкий тебе человек, и ты берёшь в руки молитвослов или по памяти, начинаешь творить молитву за усопшего. Заметь, не читать, а именно творить. Это правильное обозначение производимого действия. Что происходит в этот момент?
— Ну, как мне кажется, я открываю своё сознание для контакта с иными сферами.
— Да, отчасти это так. Здесь всё зависит от твоего отношения к молитве. К тому действию, которое ты совершаешь. Если ты, как китайский болванчик, просто механически проговариваешь какие-то предписанные слова, механически совершая предписанные ритуалом действия. То ответа или результата не будет. Потому что механика, то есть автоматическое повторение каких-либо действий, в этом случае — бесполезна. Тут совершенно иные условия взаимодействия.
А вот если ты подходишь к этому же действию с уверенностью и осознанием того, Что ты просишь, тогда ритуальные действия, служат своего рода усилителями для взаимодействия твоей воли, направленной на совершенствование или облегчение участи души усопшего. Напомню, мы обсуждаем молитву об усопшем, и воли Творца, который устраивает всё в соответствии с необходимым, конечным планом. С каждой такой молитвой, душа покинувшая этот мир, приводится во всё более полное соответствие с тем образом, который изначально задуман Создателем. Вот потому и нужна молитва, ведь не каждый угодивший в Ад, настолько плох. Гораздо чаще, он просто недостаточно хорош. И требуется один маленький, но очень субъективный аспект, чтобы эта душа, покинувшая физический мир, развилась в нечто большее.
В Физической Вселенной постоянно ощущается его недостаток. Этот аспект — Время. Оно очень субъективно. Это очень странная величина. Способная произвольно удлиняться и укорачиваться в зависимости от обстоятельств. Но даже мы, Ангелы, не можем обернуть его вспять. Я, становясь бесплотной, могу в единый миг оказаться на каком угодно, невообразимо удалённом расстоянии от того места, где только что находилась. И в следующую долю секунды перенестись ещё в пару мест. Но вот вернуться во времени назад, я увы, не в силах. И отменить уже совершённое действие тоже. Впрочем, даже Сам Творец, никогда не прибегал к такому.
Так вот, именно времени и не хватает для полноценного развития таких душ. И молитва живого, совершённая с полным осознанием её необходимости и действенности, даёт душе, находящейся по ту сторону бытия, столь необходимое дополнительное время и ресурс для приведения себя в необходимую форму. И Ад служит именно тем горнилом, в котором, из ущербного, в общем-то, сырья, либо выковываются души огромной чистоты и силы, либо навсегда уничтожаются. Из глубин Ада, в прежнем виде обратно не выходит никто. И если сравнить души, вышедшие из Ада с изначально светлыми душами, попавшими в Рай, то это как будто сравнивать чистейшие рубины чистых душ и прекрасные и крепкие серебряные слитки, вышедшие из Адского горна. Но зачем, для чего Творцу понадобилось всё это, не знаем даже мы – Ангелы.
— Хорошо. А как же остальные молитвы? Почему они, не действуют, у обычных людей? А если и действуют, то так незаметно, что не каждый может в это поверить.
— Ну, смотри. Сколько молитв у обычного человека, направлены на самосовершенствование? Хорошо, если одна из тысячи. Даже при условии, что он прилежно придерживается правил, предписанных культом. Так? Я не говорю сейчас о правильности религиозных воззрений. Это, в принципе, универсальный показатель.
Все остальные молитвы сводятся в той или иной мере к одному желанию, получить что-либо, с минимальным приложением усилий. Боже – дай мне это! Боже – дай мне то! Вот поэтому и не действует. Действует, это когда — Господи помоги!
Если, творя молитву, ты согласен отдавать нечто своё, например, свои внутренние, духовные силы, и просишь у Творца помощи в правильном приложении своих усилий, то ты обязательно получишь эту помощь, став в результате гораздо сильнее, чем на старте, так сказать.
Если же нет, то все твои усилия уйдут в пустоту.
Вы, люди, пока ещё очень юны, что такое несколько сот тысяч лет вашей истории, по сравнению с эонами лет существования Творца. С триллиардами лет существования нас, Ангелов. Так, пшик. Вам предстоит ещё долгий путь, к вашему могуществу и только от вас зависит, как долго вы будете по нему идти.
Но, знаешь, если всё-таки когда-нибудь Творец решит, что ваше дальнейшее существование бесперспективно или вы, сами себя приведёте к полному уничтожению, что быстрее, я буду очень об этом жалеть. Наверное, я всё-таки слишком долго была в контакте с этим миром.
— Так зачем, таки, было посылать тебя с зовом. И что я должен сделать? Я простой водитель. Живу, работаю, детей ращу. Вот рассказики бывает для друзей писать пытаюсь. Не ахти что, на серьёзную литературу не тянет, но мои друзья народ невзыскательный.
— Ну вот и пиши. Описывай то, что увидишь, услышишь, придумаешь. Глядишь, кому надо и прочтёт. И что-то для себя поймёт, и дальше пойдёт. Не пытайся кого-то учить. Учителей для народов, и без тебя хватает. Ещё одна секта никому не нужна. Просто пиши. Про себя и про меня тоже можешь, — она улыбнулась. – про мир вокруг, каким ты его видишь и каким бы ты хотел его увидеть. Нужные слова, со временем сами придут. Здесь работает тот же принцип, что и в молитве – Отдавай, чтобы разбогатеть.
Главное про ответственность не забывай. И никогда не называй чёрное — белым, пусть даже тебе за это горы денег сулят. И зло добром тоже не зови. Помни — Там, она многозначительно кивнула, когда ты закончишь свой путь, ты ответишь за каждое слово, что сказал или написал. Пиши, как умеешь. Пусть это будет своего рода летопись этого мира.
— Ага, эдакий Нестор-летописец…
— Ну да, где-то так. И поверь, это нехудшая участь – быть летописцем. До встречи!
Протянув руку, она, как-то по-матерински, взъерошила волосы у меня на голове… и растворилась, будто её и не было. Оставив после себя только парадоксальное чувство щемящей, но радостной грусти.
Просидев возле валуна ещё минут пять, наслаждаясь тёплыми солнечными лучами, лёгким дуновением ветра и гвалтом, вечно занятых своими делами, птиц, я поднялся и поплёлся через лес обратно к своей машине.
Бессмертный.
Доктор Нечаев задумчиво сидел на подоконнике у раскрытого окна и перелистывал толстенный фолиант истории болезни. Обычно он это делал в те минуты, когда остальные пациенты оставляли его в покое. Что случалось нечасто. Работа в двух больницах одновременно, почти не оставляла свободного времени. Череда пациентов разного пола, возраста и уровня доходов (смешно и грустно, уровень доходов превратился в отдельную характеристическую особенность) почти не оставляли времени на личную жизнь, не говоря уже о каком-либо полностью свободном времени. Даже в отпуске. Он привык к тому, что звонки пациентов, могли разбудить его посреди ночи.
Но если всё же выдавалась свободная минутка, он приходил в этот кабинет, доставал из сейфа папку, в которой как в древних летописях, первые, уже сильно пожелтевшие страницы, были писаны ещё церковнославянским языком. Садился прямо на широченный подоконник, у окна, выходящего на парковую зону и с завидным упрямством ломал голову над тайной своего пациента.
История болезни. Можно ли назвать описанием того, что он сейчас держит в руках – болезнью? Вряд ли. Чудо? - Да. Это, несомненно, чудо, и повторить его, практически невозможно. Хотел бы он, оказаться на месте своего пациента? - Нет. Такую участь не пожелаешь и самому злейшему врагу.
И это всё-таки не болезнь. От всякой болезни есть хоть слабенький, но шанс найти лекарство. А какое лекарство может быть использовано здесь?
Пациент оказался в этом месте уже очень и очень давно. И именно из-за своего состояния, он содержался в закрытом и строго засекреченном спецблоке, ведомственной больницы ФСБ России.
Нет, сюда он попал, конечно, не сразу. Как ценнейшая реликвия он передавался в наследство от одной власти к другой. Над его загадкой бились виднейшие умы страны, но никто не смог ни доказать, ни опровергнуть его личность.
Если верить первой записи в папке, он был найден поздней осенью 1480 г. от Р.Х. после того, как войска хана Ахмата, отошли с берегов Угры.
Этот человек был найден в том самом состоянии, в котором пребывает и по сей день.
Сейчас он имел вид мужчины, лет сорока пяти — пятидесяти, среднего роста, худощавого, но крепкого. Он был совершенно лысым и черноглазым. С явно семитскими чертами лица и к тому же обрезанным. Некоторое время его состояние ухудшалось, вернее, он, просто старел, например, на фотографиях 1985 года он выглядел как девяностолетний старик, а затем, спустя чуть более десяти лет, он снова, практически мгновенно помолодел. И на фотографиях 1999–2000 годов он выглядел, как молодой человек, лет тридцати — тридцати двух.
Его состояние можно было назвать – состоянием ожившего манекена. Это не была кома или кататония. Больше всего он напоминал человека, спящего с открытыми глазами. Все попытки исследовать его организм не давали никакого результата. Даже сейчас, имея самую продвинутую аппаратуру, все попытки исследовать его, оканчивались неудачей.
Он лежал совершенно без движения и никак не реагировал на происходящее. Только равномерно вздымающаяся грудь и изредка моргающие, реагирующие на свет глаза говорили, что он жив. Но при этом, никаких повреждений тканей или пролежней у него не появлялось.
Аппараты УЗИ и Томографы демонстрировали наличие внутренних органов и движение крови, хотя для этого хватало пощупать пульс и послушать сердцебиение. Ровно шестьдесят ударов в минуту. Будто дьявольский метроном. И неизменная температура тела в 35,8 °C. Попытки исследовать его кровь, оканчивались полным провалом. Кровь или другие жидкости, просто не набирались в шприц и не вытекали из ран.
За столетия наблюдений, что с ним только не делали. Поначалу монахи, к которым его принесли местные жители, нашедшие его грязного и оборванного, лежащего на берегу подмёрзшей Угры.
Некоторое время они пытались поставить его на ноги, но безуспешно. Тогда его сперва отправили в Новгород, а оттуда он попал уже в Москву, где им занялись Великокняжеские лекари. С тех пор, он Москву больше не покидал.
Лежал, дышал и смотрел в одну, только ему видимую точку пространства. Пищу и воду он также не принимал. Вернее, вода или бульон проходили в его горло, как бы самотёком, не вызывая никаких, пусть даже минимальных рвотных позывов. А вот более твёрдую пищу он не принимал вовсе. Как оказалось, позже, если его забывали кормить, он вполне нормально обходился и без этого. Где его организм брал силы на поддержание собственной жизнедеятельности, оставалось загадкой и по сей день.
А затем, уж лекари-исследователи разгулялись не на шутку. Его пытались разрезать и вводили различные лекарства, пропускали через него электрический ток такой силы, что хватило бы на казнь десятка преступников одновременно. Во время революции исследователи пытались растворить его тело в концентрированной кислоте и негашёной извести. Рубили топорами и жгли автогеном. В общем, испробовали всё, на что хватило самого извращённого воображения всевозможных естествоиспытателей. И всё с одним-единственным результатом. То есть полным его отсутствием.
Его тело нерушимо хранило свою тайну. Словно кисель, расступаясь под режущими инструментами и мгновенно смыкаясь обратно, не потеряв ни кровинки. Отторгая от себя все яды, кислоты и прочее.
Даже использование самой современной аппаратуры не сдвинуло его состояние ни на микрон.
Доктор Нечаев закрыл папку и посмотрел на улицу. Приближалось то единственное мгновение, когда пациент проявлял активность. Каждый раз доктор старался оказаться, в этот момент, у его постели.
Это продолжалось каждый год, ровно в полдень и длилось ровно три секунды. В это время пациент поднимал голову, выкрикивал всего одну фразу на арамейском языке и снова валился назад, чтобы вновь отправиться по этому страшному, замкнутому кругу.
Доктор Нечаев смотрел на улицу, наполненную предвкушением Великого События, в достоверности которого он, уже не раз убедился, столь нетривиальным образом.
Он смотрел на пробуждающуюся, весеннюю природу и вспоминал давным-давно услышанную легенду. Легенду о некоем человеке, прогнавшем от своих ворот, Христа, нёсшего на Голгофу свой крест, и который без сил остановился отдохнуть. Прогнавшего его со словами — «я дам тебе отдохнуть на обратном пути, жду твоего возвращения...».
На это Христос ответил ему, что он-то дойдёт. И отдохнёт, а вот прогнавший его, встанет и пойдёт, не находя более отдыха… и ещё сказал ему Христос — «И не будет у тебя дома родного и везде будешь ты чужим и гонимым отовсюду, где бы ты не находился...»
И теперь, каждый год. Ровно в полдень последней пятницы перед Пасхой, той самой, которую ещё называют Страстной, этот человек поднимал голову со своего ложа и громко кричал на арамейском языке:
— Прости меня Господи!
Нечаев подошёл к сейфу и положил обратно толстый фолиант истории болезни, где на титульной странице, под грифом – «Совершенно Секретно», значилось только одно слово – АГАСФЕР.
Неизбежность.
— К сожалению, я вынужден констатировать, что наши усилия не возымели того эффекта, на который мы рассчитывали, м-да. — доктор Нечаев подошёл к окну и посмотрел вдаль, с высоты седьмого этажа, нашей окружной больницы. – Всё-таки мы не боги. Совсем не боги. Вы слишком долго тянули, прежде чем прийти к нам, а мы, уже ничего не смогли исправить. Развитие вашего заболевания зашло слишком далеко.
— Сколько мне осталось? И как это примерно будет происходить? Я имею в виду, насколько долго, я смогу обходиться без постороннего участия. – я ещё не успел, до конца осознать слова доктора. Но руки уже предательски задрожали.
— Вы знаете, никто в мире не сможет назвать вам точную дату. Но из опыта могу сказать, что при том развитии вашего заболевания, которое мы наблюдаем. Если, конечно, ничего не изменится в сторону резкого ухудшения, то речь может идти где-то о двух месяцах. Может, немного больше. Что касается трудоспособности, здесь может быть по-разному. Во многом это будет зависеть от вас. Фактор человеческой силы воли ещё никто не отменял. Но я бы, всё-таки отказался от работы, связанной с возможной опасностью для других. Например, управление автомобилем. А дальше, на всё воля божья. Как повезёт. Вот как-то так.
— Понятно. Спасибо доктор. Спасибо за всё. – Я поднялся. Голова как в тумане, перед глазами всё плывёт. Ноги будто ватные, немного постоял, собираясь с силами и направился к двери.
— Простите меня, — донеслось мне вслед. – Я сделал всё, что было в моих силах. И если это сможет послужить утешением, я знаю человека, который вам бы люто позавидовал, если б смог.
* * *
Звук мягко закрывшейся за спиной двери, прозвучал словно хлопо́к крышки моего гроба.
Два месяца… Всего два месяца. А я ведь совсем ещё не стар. Нет, конечно, уже не мальчик. Дети уже все большие. Младшему, вон, двенадцать стукнуло. Самое тяжёлое время начинается. А мне два месяца осталось. Хочется сесть прямо на землю, и заплакать от жалости к себе любимому.
Я брёл по улице, почти не замечая ничего вокруг. А в голове, как пульс, билось — только два месяца, это шестьдесят один день или тысячу четыреста шестьдесят шесть часов. Всего-то.
Зашёл в первое попавшееся кафе, взял чашку кофе у стойки и забился в самый глухой угол. Надо было подумать и решить, что делать. Времени больше нет. На то время, что мне ещё осталось, наверное, надо составить план. Хотя о чём это я, а? Какие, в задницу, планы? Я отродясь не был способен к методичному исполнению чего бы то ни было. Вся моя жизнь – сплошная импровизация. С двумя исключениями. Это я о женитьбе и выборе профессии. Только это было сделано вполне осознанно и подготовлено.
В голове колоколом звучали слова доктора: — два месяца, если не будет изменений в худшую сторону…
Напиться, что ли? И что тогда? Прийти с залитыми глазками к жене, мол у меня новость, настолько херовая, что даже напился, до усрачки…
Кстати, о жене. От неё я правду скрывать, наверное, не буду. С одной стороны, это, конечно, сильный удар будет, но с другой стороны, она успеет привыкнуть к мысли о предстоящем, и потом ей будет легче. А вот говорить или нет остальной родне и детям? Это мы уже вдвоём решать будем. Или всё же промолчать, и сделать вид, что всё нормально. М-да, та ещё задачка. Как там у Пушкина? —… какое жуткое коварство, полуживого забавлять. Ему подушки поправлять, печально подносить лекарство, вздыхать и думать про себя, когда же чёрт возьмёт тебя… Нет. Пожалуй, жене я ничего не скажу, до последнего. Незачем её жизнь в Ад превращать. Ей и так потом тяжко придётся.
Ну вот, с одним вопросом определился и как-то вроде отпустило. Теперь про работу. Легко сказать, воздержитесь от управления автомобилем, и что мне тогда делать? Я с машинами, с пелёнок. Больше тридцати лет общего стажа. А он — воздержитесь. И чем мне тогда заниматься? Ладно, хоть лекарства государство напоследок, таким как я, бесплатно выделяет. А не будут помогать, к вашим услугам центр паллиативного ухода. Кстати, раньше никогда не задумывался над двойным смыслом этого термина – паллиативный уход. То ли за тобой ухаживают, то ли тебе уйти помогают.
Вот, теперь уже можно даже на генеральную исповедь подготовиться. Хорошо бы отец Сергий для меня время нашёл. Старенький он уже, сколько времени прошло… он ещё моего старшего сына крестил. А уже тогда и. о. настоятеля в храме был. Всегда мощный, с гривой седых волос, и очень душевный. Давно я у него не был. Да и благодать ему особенная досталась. Им, священникам, всем благодать дана, но каждому своя. Вот отец Сергий, к примеру, больных исцеляет. Как? Он и сам этого не знает. Вон, к примеру, моя сестрёнка после инсульта, три недели в больнице пролежала, никакая была. Через пятнадцать минут, на прогулке, сидя в инвалидной коляске, сознание теряла. А он к ней пришёл, посидел, поговорил, лоб ей перекрестил и ушёл. А она, три дня спустя, своими ногами по лестнице забегала. Да и теперь, сколько уже времени прошло, а анализы такие, что хоть в космос отправляй. А вот другой священник, отец Валентин, это совсем иное. Отец Сергий, его обычно к безнадёжным посылает. Тот придёт, поговорит, происповедает, причастит и бедолага в те же три дня и отправится на встречу со Всевышним. В моём случае и не знаешь, что лучше… болезнь неизлечима, даже приди я к эскулапам раньше, ну накинули бы, на возможность исцеления, процентов с десять и что? Чуть больше надежды и многократно сильнее облом в случае неудачи? Ай, всё в жизни происходит, так как должно происходить. Пусть так и останется.
Ладно, кофе допит, план составлен, пора идти выполнять. Времени осталось мало. Боюсь не успеть.
Я поднялся со стула. От резкого движения действительность слегка поплыла и мне пришлось ухватиться за стол, чтобы не растянуться посреди зала. Слегка покачиваясь, на нетвёрдых ногах, я медленно пошёл к выходу. Провожаемый к выходу презрительными взглядами двух молодых девчонок, сидящих за соседним столиком.
* * *
Происповедовал меня, таки отец Валентин. Что же, значит, так тому и быть. А знаете, стало намного легче на душе. Я теперь точно знаю, что обратной дороги нет. И я благодарен Всевышнему за то, что я до последнего дня практически дожил в трезвом уме и силах, никому не стал обузой. А теперь меня, даже ставшая уже привычной, боль оставила. Так легко и спокойно. Пойду, приму ванну, полежу, возьму томик любимых стихов иеромонаха Романа, почитаю…
«В минуту скорбную сию прости меня, Господь,
Что я сегодня отпою свою живую плоть.
И да не будет мне виной безумие моё.
В местах, где лечь мне суждено, никто не отпоёт.
Не завезут из этих мест в церковные врата.
Ведь там один лишь только крест — созвездие Креста.
Ну а пока я расчешусь, умоюсь в роднике,
Соборным маслом освящусь, зажгу свечу в руке.
Поклон глубокий положив, расстанусь с суетой,
Открою на исход души канон ко Пресвятой.
Тоской предсмертною объят, твержу, твержу, как стих -
Избави, Радосте моя, от прежних дней моих.
Я все обеты преступил, неправде послужив,
Одну лишь истину открыл, что даром жизнь прожил.
И даже истины одной и той не понести.
Прости меня, Создатель мой, за всё меня прости...
Ночь развела густую тушь, сосною заскрипев,
Мою последнюю мечту, исполнив на себе.
Никто у Бога не забыт, никто не сирота.
Всех неотпетых озарит созвездие Креста».
А в голове крутится строчка из последнего стихотворения Владимира Маяковского, которую он использовал в своей предсмертной записке. — «... Как говорят — инцидент исперчен, любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчёте и ни к чему перечень, взаимных болей, бед и обид...»
И пусть моя любовная лодка всё так же целёхонька несмотря на все шторма и бури, с этой жизнью я тоже в расчёте…
Посмертие.
Интересное дело. Сегодня произошло событие, о котором я знал, что оно точно произойдёт. Хотя, как и все люди на свете, я надеялся, что случится оно когда-нибудь потом, но только не сегодня. Но это таки произошло. Причём прямо сейчас — Я умер.
Хорошо, хоть успел напоследок сходить в церковь. А то, так бы и остался без отпущения грехов. Обидно было бы до соплей. Правда соплей у меня теперь тоже нет и уже никогда не будет. Какая радость.
Отныне я навсегда забуду про насморк. Ура! Хотя о чём это я? Мне сейчас не о насморке думать надо.
Говорят, в момент или сразу после смерти, ты видишь всю свою прошедшую жизнь, всё, что сделал хорошего или плохого, в этот момент на некие весы, кладут все твои дела, мысли, желания и в зависимости от того, какая чаша весов перетянет, таково и будет твоё посмертие…
А я, почему-то, ничего такого не увидел. Я и почувствовать-то ничего не успел, а может быть, просто не помню, так меня прихватило. Ну вот только что я был там, лежал на кровати. В последние несколько часов мне было уже не подняться. А теперь я здесь. Вот, только понять бы ещё, где.
Мне говорили, что душа, в посмертии отправляется по пути на Небеса. Но на этом пути, сидят бесы-мытари и спрашивают с души плату, за каждый совершённый грех. Этот путь называют – мытарствами и продолжаются они - 40 дней.
Я не знаю, правда — это, или нет. Но оглядевшись вокруг, я увидел только странный туман. Даже скорее не туман, а просто бесформенное нечто и, я затрудняюсь с определением, бессмысленное, что ли. Этакое ничто, которое уже не пустота, но ещё и не наполнено содержанием. Не имеющее ни формы, ни цвета, ни запаха. Оно не было ни тёплым, ни холодным. Ни влажным, ни сухим. Оно было — никаким, ну вот вообще никаким. Клубящееся, туманообразное нечто.
И вот в этом нечто, вдруг стали проступать очертания красивого, большого грузовика. Он стоял, мигая аварийками на обочине дороги, которая, появляясь под его колёсами, уходила вдаль к горизонту, сливаясь в этой дали со звёздами Млечного пути.
И я вдруг понял. В его кузове, в этой огромной фуре лежит вся моя жизнь. От первого и до последнего вздоха. И этот грузовик — просто моё восприятие себя.
Сколько себя помню, или, наверное, всё-таки чуть позже. Лет так с пяти-шести, я хотел водить большой грузовик. И ездить на нём, далеко-далеко. И я даже исполнил свою мечту. Я некоторое время действительно прожил жизнью водителя-дальнобойщика. Я исколесил почти всю Западную Европу и Скандинавию. Даже в Африке побывал, пусть и недалеко. Я вообще многое попробовал. И вот теперь, этот красивый грузовик, готов умчать меня вдаль по Млечному Пути. Всё так, как я и хотел. И да, я готов ответить там, на Дьявольских Таможнях, за все свои грехи. Я согласен вспомнить все свои Поступки и Проступки, только пусть будет этот грузовик и эта дорога. И, может быть на ней, я снова встречу тех, кого любил и кого ненавидел, и ещё многих, о ком даже не догадываюсь.
Я знаю, что я грешен перед Творцом. Да и кто я в сравнении с ним? Я знаю, что больше всего в жизни я боюсь предвкушения боли. Именно предвкушения, а не само́й боли. Нет для меня большей муки, чем ждать… Именно этот страх всегда толкал меня на поступки, за которые мне порой бывает стыдно. И сейчас совершенно неважно, что это были за поступки. Они были и точка.
Но теперь, увидев этот грузовик и этот путь, я готов держать ответ.
Я подошёл к негромко урчащей машине, погладил по блестящей лакировке двери, привычно стукнул по скату ногой. Затем открыл дверь и забрался за руль. Красота. Так комфортно, я не чувствовал себя никогда. Здесь всё так, как и должно быть, в моём представлении.
Секунду повертевшись в кресле, чтобы устроиться поудобнее, я отпустил стояночный тормоз, потом выключив аварийки и включив поворотник, я включил передачу и положив руки на самый удобный в мире руль, сказал вполне сакраментальную фразу:
— Поехали!
И Млечный путь послушно рванулся навстречу.
Призрак.
Вот надо же было такому случиться. Я прошёл почти все мытарства, я смог разобраться почти со всеми своими грехами. Расплатиться за них. И вот, на тебе. Всё произошло на последней таможне.
* * *
Бесы долго смотрели в мою декларацию, которая уже готова была превратиться в индульгенцию, и никак не могли найти, к чему бы придраться. А я втайне от них, уже потирал руки в ожидании того, что сейчас откроются последние ворота, за которыми меня ждёт долгая и радостная поездка – вдаль по Млечному пути.
— Ну что, придётся его пропустить. – сидящий за столиком бес, чью голову украшал целый гребень самых разнообразных рогов, между некоторых даже молнии проскакивали, наполняя таможню запахом озона, отчего мелкие бесы кривились и кашляли в кулачок, специально приставленного к ним, грешника. – Я совершенно не нахожу причины его задерживать. Он уже сполна расплатился, на предыдущих таможнях.
— Простите Всетемнейший. – к столу, заискивающе повиливая хвостиком и мелко дрожа, приблизился какой-то, даже не бес, а так – бесёнок. – Если позволите, может, позовём моего дальнего родственника – Моисея? Он, конечно, давно отошёл от дел, но имеет большой опыт… Как-то даже сорок лет ораву грешников-людей по пустыне таскал, обучая их всяким гадостям, за что имеет посмертную благодарность от Самого…— бесёнок боязливо ткнул пальцем вниз.
— Ты действительно считаешь, что если я не смог найти в этом списке, — бес-мытарь ткнул пальцем в мою декларацию – ничего достойного для взыскания, то этот Моисей сможет найти.
— Униженно прошу прощения, но Моисей именно и прославился, как мастер интерпретации фактов. Он даже Декалог так интерпретировал, что его долгое время считали написанным только для определённого народа.
— Хм. – большой бес, задумчиво почесал грудь. – Ладно, зови своего Моисея, посмотрим, на что он годен.
Мелкий бес буквально растворился в пространстве, чтобы спустя миг появиться в сопровождении старого беса, с почти до самого черепа стёртыми рогами, и свисающей вниз рыжеватой, кучерявой шевелюрой, отдалённо напоминающей хасидские пейсы.
Моисей неторопливо, переваливаясь, как утка, и опираясь на корявый посох, проковылял к столу и подрагивающей рукой взял со стола декларацию. Он долго изучал её, смешно шевеля губами в такт читаемым словам, долго и задумчиво почёсывал затылок, потом небрежно подчеркнул чёрным, корявым когтем какую-то строчку и пошаркал обратно в угол, где был расположен, как я понимаю – телепорт.
Бес-мытарь взглянул на подчёркнутое место и рявкнул: — И что? Он в этом ещё при жизни раскаялся.
— Он раскаялся в том, что не пришёл на помощь другу, тогда, когда тот в нём так нуждался. – Моисей чуть насмешливо посмотрел на мытаря. – Он также раскаялся в том, что не услышал просьбы в словах своего друга. Но он не раскаялся до конца в том, что не смог остановить своего друга, совершившего тот, самый глупый в его жизни, шаг… В этом его вина́.
— И какую плату он должен будет за это платить?
Моисей остановился и развернулся в мою сторону. Его сгорбленная спина, вдруг распрямилась, в глазах полыхнул отблеск Адского пламени, а кривой посох с кривым навершием, напоминающим атакующего ворона вдруг полыхнул молнией такой силы, что искры посыпались даже со шкуры грешника, много-много лет назад приколоченного к стене.
— Да будешь ты призраком, тысячу лет. И будешь являться ко всем самоубийцам своего родного города в их последние минуты. И будешь стараться их отговорить. И за каждого отказавшегося от этого шага, да будет тебе наградой уменьшение срока на год. И будешь ты слышать вечные муки тех, кого не смог или не захотел отговорить. – Он воздел посох и так грохнул им об пол, что всё здание таможни содрогнулось до основания. – Я сказал!
И Моисей, развернувшись, шагнул в телепорт.
— Да будет так! – бес-мытарь взял со стола большую круглую печать и плюнув на неё концентрированной серной кислотой, припечатал мою декларацию.
* * *
В тот же момент я почувствовал, как остатки моего естества начинают трансформироваться заново, приобретая определённую форму. Сначала стало жарко, до изнеможения, затем до жути холодно потом ещё и ещё, и наконец я почувствовал, будто меня влечёт бешеным потоком по огромной, тёмной трубе. Спустя несколько мгновений, а может, лет, а может… да неважно сколько, меня просто выкинуло на Рижской набережной 11 ноября. Прямо возле Вантового моста. Где по вантам, наплевав на все защиты, замазки и колючки, наплевав на всё и всех, карабкался очередной несчастный. Желающий, таким вот идиотским образом, решить разом все свои проблемы. Не понимая, что там, за последней, как ему кажется чертой, его встретят бесы и насмехаясь отправят в самые мрачные круги Ада, а затем, вдоволь насладившись его мучениями, снова отправят на землю, заново переживать все те оскорбления, обиды, сложности из-за которых он решился на такой шаг. И будут повторять и повторять, до тех пор, пока он не найдёт в себе силы решить эти проблемы, но и потом, они его ещё долго не отпустят. Потому что его мучения – это их радость, их неописуемое наслаждение. А кто же откажется покайфовать ещё чуток. Особенно когда платит чужой дурак.
* * *
С тех пор прошло уже много лет. Я почти смирился с тем, что не смогу отговорить хоть кого-нибудь. Были за это время пара-тройка, человек, что изменили своё решение, но на фоне общей картины, они не в счёт. Как бы то ни было, но я не позволяю себе впадать в уныние, хотя очень часто хочется от бессилия завыть на луну по-волчьи. Потому что моё уныние и есть та самая вожделенная плата, которую ждут от меня бесы. А вот хер вам, рогатые…
Аура Кадавра
Не знаю, помните ли вы, конец второго, начало третьего десятилетия двадцать первого века, когда вялотекущий и тщательно замаскированный экономический кризис резко вошёл в острую фазу. Вызвав обрушение всей мировой экономики и приведший к практическому развалу последней мировой супердержавы – США. К этому добавились несколько следующих друг за другом пандемий, выкосивших почти четверть населения планеты.
Я не стану сейчас, обвинять кого-либо (я имею в виду правительства тех времён) в том, что пандемии были делом их рук. Об этом мы можем только подозревать и догадываться, а подозрения и догадки, как известно, можно изложить на бумаге, затем скатав её в трубочку, пихать себе в… вплоть до получения полного, морального удовлетворения.
В общем, эти события послужили неким катализатором той реакции, что выгнала так называемое «теневое правительство» на свет Божий.
Как бы то ни было, но люди, тайно управлявшие процессами в мире XXI века, были вынуждены в открытую заявить о себе, выйти из тени и заявить своё право на трон, так сказать.
Взяв власть в свои руки и используя уже отработанные схемы воздействия на психику людей, имеющие полный контроль над необходимыми ресурсами такими как Интернет, СМИ и далее по списку, новая власть, принялась внедрять в жизнь программу — «Золотой миллиард» и весьма в этом преуспела. Ну ещё бы, почти шестьдесят лет предварительной подготовки народных масс, где «голубые теории» дополнялись рекламой, отвергающей всяческие семейные ценности, и личную ответственность за будущее, перед своими детьми. Ибо какую ответственность может нести семья, живущая под лозунгом «Чайлд Фри».
И в этом, я имею в виду промывку мозгов, они практически преуспели. Население сократилось, ну конечно, не до столь вожделенного ими миллиарда, но ещё на треть, в той части света, что ещё древние греки называли — Ойкуменой. Но оставался ещё неподконтрольный «теневикам» мир
Например, выходцы с Африканского континента, воспользовались случаем и вместе с представителями Арабского мира, огромными толпами хлынули на территорию Западной Европы, что привело к достаточно кровопролитному конфликту, итогом которого стало полное исчезновение «классических Европейцев» на территории почти всей современной им, Западной Европы. И замещением их представителями народов «победителей».
Хотя войну с арабами и африканцами, можно в расчёт и не брать, ведь исходя из теории «золотого миллиарда», совершенно неважно какой цвет кожи или вероисповедание у ваших слуг. А население, снова ненамного сократилось. Всего-то на полсотни миллионов человек.
Россия, также утратила довольно крупную часть своей территории, благодаря хорошо прозомбированным «детям интернета» (некоторые современники называли их жертвами ЕГЭ). Свято верующие в то, что все люди одинаковы и в иные «общечеловеческие, либеральные ценности» типа толерастии, политкорректности, экуменизма, сексуальной свободы и т. п. При этом, совершенно не умеющие создать в собственной голове законченную логическую картинку окружающего мира, но свято верующие в то, что на Западе жизнь лучше. И уж кто-кто, а они-то… устроятся лучше всех.
Вот именно они, вместе со многими другими «старыми европейцами» и пополнили ряды первых, не совсем добровольных участников проекта — «Аура Кадавра».
* * *
Проект «Кадавр» не разрабатывался специально под какие-то цели. Он плавно переродился из случайного открытия шведского профессора судмедэкспертизы Кнута Роберта Йоханссона. Профессор Йоханссон занимался исследованиями тел умерших либо убитых людей, и пришёл к своему открытию из весьма благих побуждений. Коими, как известно, вымощена дорога в… ну вы и сами знаете.
Так вот. Уж какой бес научил нашего светилу медицины, но он открыл способ, при котором можно ненадолго вернуть к жизни тело умершего (представители практически всех религий тут же заявили, что душ, в этих телах уже нет. Я, как призрак, со своей стороны могу подтвердить этот вывод. Я видел, как души покидали тела, а затем не могли отправиться дальше, наполняя окружающий эфир своими криками и стонами.). Воздействие осуществлялось при воздействии крови живого донора на мозг умершего, главное, чтобы процесс автолиза мозга не зашёл слишком далеко.
Умерший возвращался к жизни тихим, спокойным, практически безэмоциональным, но слышал, видел, был способен передвигаться, исполнять простейшие поручения, принимать пищу и воду, но при этом мог есть хоть жгучий перец, хоть горчицу и не морщиться. Что говорило о том, что вкусовые рецепторы, кадавра, не работают. Помимо этого, от нормальных людей, кадавры отличались обвисшими нижними веками и сильно опущенными уголками губ и щеками. Это, в свою очередь, говорило о том, что мелкие мышцы лица кадавра, также не работают.
На первом этапе они стали идеальными, практически бесплатными, исполнителями, слугами, работниками низшего звена. Везде, где для выполнения тех или иных работ, не требовалось усиленной работы мозга.
Существование кадавра продолжалось около года, обычно даже меньше, всё зависело от состояния тела, извлечённого из холодильника, в морге. После чего кадавр просто падал там, где застала его окончательная смерть и далее следовала многократно ускоренная реакция разложения, как будто тело, насильно возвращённое к жизни, само стремилось завершить то, что по какой-то причине не произошло естественным путём.
Разразившийся экономический суперкризис в сопровождении нескольких мощных пандемий, заставили теневое правительство выйти на свет и заявить свои права на мировое господство, с чем не согласились в Азии и России и некоторые страны Центральной и Южной Америки.
И хотя недовольство стран, Американского континента, было быстро подавлено, в джунглях Бразилии и Колумбии продолжали укрываться многие отряды повстанцев. По большей части примкнувшие к рядам наркокартелей.
С окончанием Афро-Европейской войны, все силы объединённой Европы и Америки, получившей общее название Ойкумена, были брошены на ослабление и подчинение непокорных. Но Азиаты и, как всегда, Русские, оказались достаточно крепким орешком. Хотя их территориальное положение и достаточно сильно ухудшилось.
Благодаря поддержке, прозападно настроенных слоёв населения, Всемирному Правительству (ВП) удалось откусить почти четверть Европейской части России. Азиаты же утратили контроль над Кореей и частью Индокитая и Индии, где новая граница простиралась от Бангалора до Патны и далее рассекала надвое Непал, немного не доходя до Катманду. Чтобы, развернувшись в районе Тибета, вернуться к морю, прихватив в пользу Ойкумены, всю южную часть Вьетнама, Сингапур, Таиланд и остальные страны, расположенные внутри этого клина.
Если вы думаете, что ребята из ВП на этом успокоились, то зря. Постоянные провокации и атаки, продолжались вплоть до падения ВП. Но до этого момента необходимо было ещё дожить.
* * *
Итак, в момент открытия профессором Йоханссоном – эффекта Кадавра, никто не заметил один маленький нюанс, а именно то, что живая человеческая кровь, необходимая для оживления кадавра, имеет одно побочное действие. А именно то, что в организме человека, чья кровь использовалась для манипуляции, также стремительно нарастают негативные процессы. И с каждым условно реанимированным кадавром, донор стремительно стареет или, вернее, дряхлеет на некий срок, в разных случаях по-разному. Да и кому было замечать? До определённого момента это был просто, почти курьёзный эффект. Более двадцати лет, с момента открытия, исследование профессора Йоханссона, пролежало невостребованным на полке, пока за ним, не пришли ребята из ВП, которых заинтересовал описанный профессором эффект.
С момента официального одобрения программы «Золотой Миллиард» и прошло не более десяти лет, когда оказалось, что население Нового Мира, вдруг стало стремительно убывать. Слишком много стариков, слишком мало молодёжи. И некому стало «нести свет просвещения» в остальной мир. Некому работать и платить налоги. А вот пенсии и пособия социальной защиты платить надо. Вот тогда и вспомнили о кадаврах. Практически биороботы, которые могут быть совершенно инертной, легко управляемой рабочей массой, которой не нужно платить денег. Для их производства не требуются большие вложения в различного рода инфраструктуру и питание. Они могут мести улицы или вычищать свалки, а могут участвовать в боевых действиях, при условии внедрения в остатки мозга управляющих чипов. Причём для этого не нужно спрашивать ни согласия самих подопытных, ни их родственников.
Были срочно проведены разного рода мероприятия по добыванию возможно большего количества тел. Вот тогда в полной мере и проявился обратный эффект. Доноры, до того момента добровольно сдававшие свою кровь, стали стремительно пополнять армию кадавров, но теперь уже, с другой стороны.
Как только это стало достоянием общественности, даже вусмерть отмороженные поборники новой власти, испугались. К возникшим с первых дней, мирным противникам такого рода воскрешения, добавились их более агрессивные товарищи.
Первые, миролюбивые — тщетно надеясь на постоянно рекламируемое в СМИ человеколюбие и права человека, набивали себе татуировки с просьбой их не воскрешать. На которую, в принципе, никто и внимания-то не обращал. На улицах частенько встречались кадавры, у которых то тут, то там проглядывала татуировка – «Не воскрешать». С пустыми глазами и отвисшими веками, со слюной, капающей из опущенных уголков ртов, они методично мели, копали, перетаскивали с места на место грузы. В то время, когда их живые собратья, стыдливо опуская глаза, старались быстро проскочить мимо этих работников. Боясь снова встретить своих усопших друзей и родственников.
Доктрина «золотого миллиарда» косвенно предусматривала, что простонародье — это рабы, а кто интересуется мнением раба?
Второй группой, были агрессоры. Эти попытались громить предприятия концерна, получившего название – «Аура Кадавра», устраивать поджоги больниц и погромы моргов. В общем, всяческим образом препятствовать возможному посмертному использованию тел людей.
ВП, конечно, не стало спускать им такое с рук, и активисты, по приговорам судов дружно пополнили собой ряды, сначала доноров, а потом и самих кадавров, к ним присоединились и многие старики, и бездомные.
Чуть позже, был разработан электронный чип, вводимый в мозг кадавра. Этот чип позволял произвольно использовать кадавра в любом месте и по любой специальности. Достаточно просто загрузить необходимую программу. Ограничения были, только для специальностей в местах повышенной опасности. Водители, Пилоты и т. п.
Кстати, одновременно с развитием проекта «Кадавр», ВП изменило и риторику в отношении сексуальных свобод. Всяческие сексуальные меньшинства, от обычных гомосексуалистов до воинствующих скотоложцев были запрещены. И их ждала участь, как вы думаете кого? Вместе с этим, был введён обязательный принцип трёх детей. То есть каждая женщина, начиная с шестнадцатилетнего возраста, была обязана родить стране, как минимум троих детей, исключение касалось только бесплодных. Но, тех ждала незавидная участь кадавров. Кстати, большинство юношей и девушек с выявленными проблемами фертильности, были идеальными рекрутами в команду сопротивленцев-агрессоров. Как ни крути, а терять-то нечего. Они уходили в леса, прятались по подвалам и канализационным колодцам. И воевали как могли.
Но всё же, движение Сопротивления подавлялось быстрее, чем успевало возникнуть. Да и как иначе, если абсолютно любая попытка провести финансовую или иную операцию мгновенно отслеживалась компьютерными системами ВП, учитывая, что хождение наличных денег, уже лет десять, как полностью прекратилось. А широко применяемые возможности ИИ позволяли проанализировать и вовремя блокировать любые действия потенциальных мятежников.
Новорождённые дети оставались со своими матерями до окончания грудного вскармливания, а затем изымались и отправлялись в специализированные приюты, где их с раннего детства воспитывали в системе ценностей, исповедуемых ВП. Дети, не проходившие ценз здоровья, отправлялись… ну сами понимаете куда. Из этих маленьких кадавров получались отличные наладчики сетей, во всяческих подземных коммуникациях. Их со спокойной совестью могли направить в любое место, где габариты не позволяли использовать более крупные объекты или робототехнические устройства, включая горячую зону ядерного реактора. Всех, кто пытался скрыть своих детей от всевидящего ока ВП, ждали донорские пункты.
Не подлежащие использованию тела перерабатывались в питательную пасту, которая использовалась, для кормления кадавров.
* * *
На границы варваров, как окрестили государства несогласных, рекой потекли желающие убежать от таких вот «Прав и свобод человека», а вместе с ними потекли и полчища кадавров. Которых теперь мог контролировать ИИ с таким эффектом, что удалось даже подправить мимические мышцы лица. И они начинали ослабевать только в конце цикла существования кадавра.
Это поначалу возымело определённый эффект. И границы Ойкумены вновь стали расширяться, давая ВП доступ к новым ресурсам. Но некоторое время спустя, Варвары нашли способ отличать нормальных людей от кадавров. В этом им помогли те, кого называли экстрасенсами.
Люди способные различать биополя живых организмов, помогли создать оборудование способное на экране монитора высветить ауру человека, проходящего через сканер. Причём одновременно появилась возможность ставить медицинский диагноз, если через сканер проходил человек, имеющий какие-либо болезни. Это сразу отражалось на цветовом спектре ауры, видимой на мониторе. И только у кадавров Аура была мертвенно-серой.
* * *
Ойкумена просуществовала около тридцати лет. После чего наступила тяжёлая развязка. По всей Ойкумене вспыхнули акции гражданского неповиновения. Причём во многих местах, полицейские и военные, стали переходить на сторону восставших. Обрушивая компьютерные сети и центры управления ИИ. Но даже при этом количество погибших стремительно приближалось к сотне миллионов человек.
Основная развязка наступила в тот момент, когда, буквально прижатые к стенке, правители Ойкумены, решили нанести массированный Ядерный удар по центрам восставших провинций.
Ни Россию, ни Китай не устраивала жизнь в мире после ядерной войны. А потому, страны, не принимавшие в этом конфликте, никакого прямого участия, перешли к активным действиям.
Были задействованы, невиданные до этого момента мощности средств РЭБ. Буквально полностью подавившие даже сверх защищённые системы радиоэлектронного управления ИИ. На места расположения сил ядерного сдерживания Ойкумены, были сброшены объединённые десантные подразделения, достаточно быстро взявшие под свой контроль управление ядерным оборонным потенциалом Ойкумены. К слову сказать, большинство военных, а в местах дислокации ядерных сил, всё-таки командовали люди, не стали оказывать сильного сопротивления Объединённым Силам. И Ойкумена пала.
Победители, не стали навязывать побеждённым своих мировоззрений или принципов мироустройства. Предоставив жителям, самим обустраивать свою жизнь. За исключением, полного изъятия и запрета на изготовление Ядерного оружия, и тотального запрета на производство и уничтожения всех исследовательских объектов проекта – «Аура Кадавра».
В Декларацию Прав Человека, наконец-то было вписано неотъемлемое право каждого индивида — Право на смерть.
Признаюсь, в эти годы, мне было совсем не до подробностей в наблюдении за историческими событиями. Количество самоубийц в это время, выросло настолько, что я удивляюсь, как я вообще не разделился на несколько сотен призрачных сущностей. Несколько раз, я перемещался от одного несчастного до другого в течение долей секунд. Поэтому падение Ойкумены стало для меня своеобразным отпуском.
Жизнь
Я уже давно перестал обращать внимание на время, которое нахожусь в состоянии призрачной жизни. Всё равно, раньше меня не отпустят, а являюсь я, к уже отпетым самоубийцам, которых невозможно переубедить. Но, из песни слова не выкинешь, особенно если эту песню не ты написал.
Главное — не терять присутствия духа. Ведь бесы, только этого и ждут. Только нос повесишь, и они тут как тут. Налетят гурьбой, навалятся и поминай как звали. А вот хер вам, рогатые. Не дождётесь.
Вот и являюсь я, накануне рокового шага. Изображаю пантомиму – Не делай этого, пожалеешь. И смотрю… как очередную душу, вопя и повизгивая от удовольствия, бесы, терзая, волокут в Ад. Смотрю и практически ничего не предпринимаю. Это было их осознанное, окончательное решение. За годы бесполезных попыток я научился не только определять таких, но и понял, что к другим, бесы меня не подпустят.
Были, конечно, пару случаев, когда меня дразнили, как ослика морковкой. Подсунут вроде бы и слабенького суицидника. Я ему явлюсь, покривляюсь, он вроде бы поймёт, успокоится. Вроде бы развернётся и пойдёт домой, а потом раз и вместо пачки таблеток, с крыши, вниз головой. А ещё были случаи, когда опомнившийся суицидник, погибал в результате несчастного случая, прожив, буквально на пару минут дольше. Но таких, за всё время, я смог отговорить едва ли с десяток.
Естественно, со временем, я понял всю тщетность своих попыток помешать им, но всё равно продолжал являться. Работа у меня такая.
* * *
Вот и сегодня, я снова наблюдаю очередную девушку, что стремится свести последние счёты с жизнью. Бледной тенью она медленно идёт, буквально скользит, по крыше многоэтажного дома. Ещё пару шагов и она странной птицей со сломанными крыльями, рухнет вниз, навстречу земле. Объятия которой будут совсем неласковыми, а потом…
Нет. В этом случае я снова попытаюсь сделать так, чтобы этого потом не наступило. Девушка смертельно больна, я это вижу, и жить ей осталось совсем чуть-чуть, может месяц, а может, и меньше. Именно поэтому она и решилась, на столь отчаянный шаг. Ожидание смерти, это хуже само́й смерти. А воздух буквально искрится от бесовского нетерпения, от желания насладиться посмертным ужасом и болью, несчастной.
Она медленно приближается к краю. Шажок, ещё один.
И тут, появляюсь я. Я сижу на самом кончике парапета, свесив ноги вниз и болтаю в воздухе ногами.
— Привет! – я, не оборачиваясь к девушке, поднимаю лицо вверх, будто подставляясь под лучи мартовского солнца. – Сегодня прекрасная погода, тепло, солнечно. Самое время для смерти, не правда ли?
Она вздрагивает, погруженная в свои мысли и свою боль, она не заметила моего появления и теперь немного заинтригована, и испугана. Испугана тем, что я помешаю ей сделать задуманное. И она не так уж и неправа. Я, конечно, не могу оттащить её с крыши за ухо, но просто смотреть, зная, что будет потом, я тоже не могу.
— Здравствуйте, — её голос тих и бесцветен, – а вы кто?
— Я? Да, в принципе, уже очень давно — никто. Призрак я, воплощение сущности дохлого человека, по определённым причинам оставлен здесь, на земле. Вот, прихожу к разным бедолагам, перед последним шагом поболтать. – Я исчезаю с края парапета и воплощаюсь, теперь уже напротив неё, прямо в воздухе, в паре шагов от края крыши. Но теперь, я сижу, откинувшись в удобном кресле, стоя́щем на чём-то, наподобие облака.
— Если ты думаешь, что и тебя ждёт нечто подобное, то зря. Вот там, внизу, на земле тебя уже давно ждут.
— Кто? – её голос полон сомнений, в первую очередь в моей правдивости. – Никто не знает, куда я пошла. Да и кому какое дело, я сама всё решила.
— О, Боже! – я поднимаю взгляд вверх. – какая святая простота. Если бы мог, то прослезился. Никто не ждёт, никто не знает, сама решила? Наивная дура! Это тебе только так кажется, что никто. А на самом деле, тебя уже долгое время, как овцу пасут. И болью, как кнутом подгоняют в нужном направлении. Ты-то, ведь и в жизни, толком ничего не знала, не видела. Эта болезнь, проклятущая, забрала у тебя всё. Но зато оставила прекрасную душу. Красивую и для определённых сущностей, очень ценную. И они совсем несогласны, чтобы такая ценность, окончив своё существование в этом, не очень-то приспособленном для жизни теле, ушла вселенскими путями к тому, что им недоступно и не будет доступно никогда. Зато, получив эту душу в свои лапы… в общем, я не завидую тебе, вернее, той твоей участи, что ждёт тебя там, когда ты сделаешь свой последний шаг.
— Да что вы можете знать? Это ведь не вы лезете от боли на стену, каждую минуту. Это ведь не вас, капля по капле сжирает болезнь, не оставляя ничего кроме боли. И нет никого рядом, кто бы смог облегчить ваше существование.
— Да. Конечно, мне, теперь незнакома боль, я ведь жил и умирал уже так давно. И я уже давно не лезу на стены, а прохожу через них насквозь. И рядом со мной, точно так же, нет никого, кто бы смог понять, что я чувствую. А поверь, я всё прекрасно чувствую, особенно сильно я чувствую боль и ужас всех тех, кто так глупо понадеялся на то, что со смертью, их боль уйдёт и наступит спокойствие. Наивные. Та, физическая боль, что сейчас терзает тебя, прекратится вместе с твоей смертью, а вот та, что придёт потом в результате суицида. Та боль не закончится никогда, ты понимаешь – ни-ког-да. Жизнь, здесь, за Гранью – вечная. И боль будет тоже вечная. И спасения от неё не будет.
Я сюда, в это состояние, попал за то, что не услышал своего друга, который звал на помощь, хоть кого-нибудь. И не докричавшись, сделал свой самый последний и неумный шаг.
А теперь я прихожу к таким, как ты, и пытаюсь им рассказать… но вы мне не верите. Вы не верите в то, что там, за последней чертой, вас нетерпеливо ждёт орда голодных бесов, что питаются эманациями вашей боли. И та боль, что ожидает за порогом, не идёт ни в какое сравнение с болью телесной, даже усиль её вдесятеро. К тому же если её, твою физическую боль, усилить, ты просто потеряешь сознание и больше ничего не будешь ощущать. А в том мире, терять будет нечего. Там ты и будешь сознанием, душой, или ещё чем-то вроде бы и не материальным, но вполне способным ощущать боль, страх, ненависть, любовь, радость. Да, окончательный выбор, конечно, за тобой. Но вот сейчас, ты шагнёшь вниз, и радость, и любовь и много чего ещё останутся для тебя за недостижимой чертой. А вот боль и ужас останутся с тобой навеки и не прекратятся никогда потому, что это твой выбор. А к хору мучительных воплей, терзаемых бесами суицидников, который я слышу день и ночь, добавится ещё один – твой.
— А ты их слышишь? – она подняла на меня взгляд, удивительно красивых, ярко-синих глаз.
— Слышу. Я слышу всех. Всех тех, кого не смог остановить. За то время, что я нахожусь в этом состоянии, их набралось больше тысячи.
Сперва я вижу, как бесы набрасываются гурьбой, на ещё не отошедшую от перехода в иное существование душу. Я слышу с каким, возбуждённо-радостным визгом они начинают терзать её, вызывая эманации непреходящей муки. Я вижу, как волокут они эту душу, в самые мрачные уголки, в то место, что люди называют Адом. А потом я слышу только мучительные крики жертвы. Это одна из граней того проклятия, на которое меня обрекли.
— Страшно. А как же все эти ангелы-хранители, небесные покровители?
— Понимаешь ли, милое дитя. Совершая столь глупый поступок, ты сама, отвергаешь помощь своего ангела-хранителя, конечно, если он у тебя есть.
— А как узнать, есть ли он у меня?
— Если ты, веришь в Бога, я уточню, не в какого-то определённого, а вообще, даже если ты не принадлежишь какой-то определённой религиозной общине, то, скорее всего, он у тебя есть.
— Что же он не вмешивается? Почему не поможет исцелиться или вообще не заболеть?
— Послушай, я призрак, а не священник. Я не собираюсь вести душеспасительные беседы, среди тебя. Я делаю то, что должен. Решение за тобой. – Я отлетел подальше от края парапета. – Я не могу тебя ни задержать, ни подтолкнуть. Хочешь прыгать?! Да пожалуйста! Лети и повизгивай! Хотя в твоём случае, ты и сама, не хуже меня знаешь, тебе и так совсем недолго терпеть осталось. Именно поэтому бесы и внушают тебе мысли о суициде. Сами то они, так же, как и я, не могут воздействовать на тебя физически. Но внушить, это да. Внушение они практикуют с самого начала времён. Они никогда не врут. Вот в твоём случае, они внушают тебе вполне резонную мысль — не будет тела, не будет телесной боли. И это правда. Абсолютная ничем не прикрытая правда. А про ту, другую боль, они просто не упоминают. Ты ведь про неё не знаешь, и не узнаешь, пока не вкусишь.
— И что мне делать? – я чувствую, зерно сомнений всё-таки поселилось в её сердечке.
— Ничего такого, что бы не было в твоих силах. Во-первых, хорошенько ещё раз подумай, а во-вторых, сделай шаг. Либо вперёд и вниз, прямо в распростёртые, в почти дружеских объятиях, когтистые лапы, либо назад и вниз, но теперь уже по лестнице, чтобы дожить-дотерпеть последние отведённые тебе дни, сколько бы их ни было. И поверь, Тот-Кто-Всё-Это-Придумал, сделал это неспроста. Это нужно и Ему, и Тебе. Зачем? Я не знаю. Просто все мы, настолько мелки в отношении Его планов, что наше мнение, не значит ровным счётом ничего. Но без нас, тщательно рассчитанный механизм Бытия, просто не сможет работать. Всё. Хватит болтать, делай свой выбор, а я ухожу.
— Почему?
— Потому что это твой выбор. И я не должен ему мешать. Я должен был его обозначить перед тобой, я его обозначил. А теперь – Адьёс Амиго!
И я бесследно растворяюсь в воздухе, замогильно-холодным ветром мазнув девушку по щеке.
* * *
Одинокая, маленькая фигурка, ещё некоторое время стоит на парапете. А затем делает шаг…
Потом ещё один, потом ещё и наконец дверь чердака тихо закрывается за её спиной.
Я провожаю её до самого дома, в котором она живёт. Просачиваюсь мимо строгой консьержки, что сидит в парадной, бдительно следя за входящими. Мне на секунду, даже кажется, что она меня заметила и вот-вот окликнет.
Она живёт с родителями, в небольшой трёхкомнатной квартирке. Вся её комната уставлена картинами. Прямо запа́сник художественного музея какой-то.
Я неспешно перемещаюсь от одной картины к другой. Пока не останавливаюсь возле одной из них, поражённый до глубины всего моего существа.
На картине изображён залитый огнями большой грузовик, стоя́щий на тёмной ночной дороге на вершине холма. И создаётся впечатление, что он вот-вот тронется вперёд и вверх, по млечному пути. Только вместо водителя, небольшое белое облачко-силуэт.
Уже намного медленнее, я повторяю свой поход среди её картин. Подолгу зависая перед некоторыми из них. Да, они даже призрака заставляют задуматься. Потом я покидаю эту комнату-келью-мастерскую, чтобы вернуться в её последний день. И снова воплотившись у её постели, хоть как-то попытаться сгладить её страх в момент перехода из вре́менной жизни в вечную.
Здесь, за Гранью, я не один, кто встречает её. Но я первый, кто успевает её поприветствовать.
— Ну вот всё и закончилось, — Я подхожу к её душе, ещё не до конца оправившейся от достаточно быстрой смены формы существования, продолжая начатый по ту сторону разговор. – Теперь уже не будет ни слёз, ни боли. Ты прошла свой путь до конца. Пришло время идти по новой дороге.
Она смотрит на меня, потом протягивает руку, словно пытаясь коснуться.
— Спасибо! Спасибо, что не дал мне тогда, совершить глупость.
Я отступаю в сторону, и она медленно проходит мимо меня, к двум излучающим неописуемую силу сущностям, что возникают из белёсого ничто. Они настолько ярки и наполнены энергией, что мне становится крайне неуютно находиться поблизости от них. Я в первый раз вижу воочию Ангелов-хранителей. Причём, насколько я понимаю, это ещё не самые сильные из них. И их у неё целых два. Мощь и сила каждого из них по отдельности, превосходит всё, что я видел до сих пор. Я даже на мгновение начинаю завидовать ей. Я-то своего, так и не увидел. Хотя его присутствие и влияние на мою жизнь, частенько ощущал.
Один из Ангелов подхватывает душу девушки на руки, и они начинают своё восхождение по сотканной из лучей света лестнице, что показалась из облака белёсого ничто.
Она ещё один раз оборачивается, делает прощальный взмах рукой и пропадает укрытая туманом, сомкнувшимся за спинами Ангелов.
* * *
Я, снова стою на островке бытия, вокруг клубится туман, и я впервые за время своего призрачного существования не знаю, что делать. Стою на небольшом пятачке реальности, посреди облака клубящегося ничто и впервые за несколько сотен лет мне совершенно безразлично, что будет дальше. Я только что стал свидетелем чего-то необычайно таинственного и великого…
Но, как это обычно и бывает, весь пафос момента нарушается появлением какой-нибудь вредной сущности.
Ба, сколько лет, сколько зим… Век бы тебя не видеть, сволочь старая…
Моисей практически не изменился. Такой же морщинистый, пейсатый, старый чёрт со сточенными рогами. Судя по выражению глазищ, сильно не в духе.
— Тебе назначено новое наказание. — его голос, неприятным скрипом, буквально терзает моё сознание. - Ты больше не будешь отговаривать самоубийц. Теперь ты будешь делать нечто иное. Ты будешь – исцелять. Любой смертельно больной, на которого ты укажешь, будет исцелён. Но есть одно ограничение. Таковых, должно быть, не более 20 в год.
— А книгу судеб почитать дадите?
— Какую ещё книгу судеб?
— Ну, ту самую, где Творец все судьбы этого мира записал.
— А кто, тебе сказал, что он что-то записывал?
— Так ведь есть же, определённый план, согласно которому всё здесь развивается и происходит. Есть разные люди, которые исполняют ту или иную роль в этом плане. Там прописаны события, которые должны, так или иначе, произойти.
— С начала времён человеку дана свобода выбора, как поступать, так или иначе. Пойти направо или налево. Стать Воином или крестьянином. Список можно, таки, долго продолжать. Сейчас, после всех потрясений последнего времени, на земле живёт около четырёх миллиардов людей. И что ты думаешь? Какой Творец, сможет отследить все вариации движений и судеб? Он смотрит только на определённое соответствие своему изначальному плану, всё остальное на усмотрение людей, или вот теперь и на твоё. Представь себе, ты сможешь спасти ещё очень много народа. Ведь тебе ещё почти семьсот лет существовать в такой ипостаси.
— Нашёл чем порадовать. – я скорчил скептическую гримасу. - И всё же, ты меня не убедил.
Я принял позу сидящего на стуле человека. Нога заброшена на ногу, а руки обнимают коленку.
— История Христианства, — тут мне показалось, что его сейчас стошнит. – изобилует рассказами, о деяниях святых, которые с точки зрения гуманности, ну никак не проходят по части добрых дел. Например, есть история, когда к Серафиму Саровскому принесли тяжелобольную девочку, чтобы он её исцелил, а он помолился и девочка наутро умерла. А когда её мать в слезах спросила почему так? Он ответил, что если бы она выжила, то многие бы умерли. Из чего я делаю вывод, что книга судеб, таки существует.
Я сменил запрокинутую ногу, одновременно сделав рукой, этакий неопределённый жест.
— Или вот тебе свежайший случай. — Я продолжил, подпустив в голос немного издёвки. — Только что Ангелы вознесли туда, — я ткнул призрачным пальцем вверх. – совсем молодую девочку, что всю свою жизнь, тяжело болела и даже хотела покончить с собой. Но при этом она была гениальным художником. Чьё имя войдёт в историю наравне с именами величайших художников прошлого. Вот, допустим, я бы её исцелил. Кто даст гарантию, что после этого она смогла бы рисовать так, как рисовала до последнего дня своей короткой жизни? Кто поручится, что она не забросила бы всё и не отдалась всем соблазнам этого мира? Уничтожив все свои труды и не добившись больше ничего, сгинула бы в безвестности, если того не хуже. В общем, угодила бы в ваши цепкие лапы? А так, она прожила очень и очень мало, но сделала так много, что её имя останется бессмертным. И я очень рад, что в определённый момент оказался рядом и смог убедить её отказаться от ненужного шага. Скажешь, это не была воля Творца? Я только теперь, понял его слова, переданные мне Ангелом, ещё при жизни, делай, что должен и тебя услышат те, кому нужно. И поэтому я откажусь от вашего задания. Я не стану исцелять безнадёжных. Я не пойду против воли Творца, даже если мне ещё десять тысяч лет суждено будет слушать вопли мучимых самоубийц.
— Ты, что, бунтовать вздумал?! – глаза Моисея, от негодования, так округлились, что я подумал, как бы они из глазниц не повыпадали. – Да я тебя в самый мрачный круг Ада отправлю.
Он вскинул руку с посохом вверх, но опустить не успел. Из белёсого облака стремительно соткалась ярко сияющая четырехкрылая фигура. В которой я узнал когда-то уже виденного Ангела, или может-таки виденную?
Она и в этот раз была в виде красивой девушки.
Ангел играючи перехватила вознесённую руку, сжимавшую посох и тихим мелодичным голосом сказала:
— Остановись Моисей. Он отбыл своё наказание. Сполна. Он услышал душу, что взывала о помощи во тьме уныния. И он помог сохранить её. Он прощён. Такова воля пославшего меня.
На Моисея было жалко смотреть, его и без того достаточно неприятное лицо, исказила такая гримаса. Казалось, что он сейчас заплачет или начнёт драку с Ангелом, который при всей своей внешней хрупкости, превосходил его по силе на несколько порядков.
Но вместо этого, Моисей сплюнул мне под ноги столь концентрированной кислотой, что мой зыбкий островок реальности пошёл трещинами, весело зазмеившимися в разные стороны. Потом развернулся и ковыляя скрылся в белёсом тумане. И только мерный стук посоха напоминал о нём, ещё некоторое время.
* * *
Я сел на островок своей тверди, и начал водить пальцами по трещинам, сращивая их, как будто молнию застёгивал. Сперва по самым маленьким, постепенно переходя к самым глубоким и большим. Я ползал, водил пальцами, что-то внутри меня спрашивало зачем? А я ползал, как одержимый, всё сращивая и сращивая.
Всё это время, Ангел спокойно стояла рядом, безмолвно наблюдая, за моим странным занятием.
А я, всё ползал и ползал, пока не заметил, что из тумана, потихоньку выплывают всё новые и новые куски реальности. И мой островок, тот, что был порядка полусотни шагов в длину, уже давно превысил размер хорошего стадиона.
Я подхватил один из таких островков и придал ему форму большого валуна, очень похожего на тот, на котором сидела Ангел в нашу первую встречу. Аккуратно поместив его на поле, я привалился к нему спиной и посмотрел на Ангела.
— Вот скажи мне, пожалуйста, что это сейчас было? Откуда появились эти островки, — я обвёл рукой вокруг. — и зачем оно мне нужно? Всё это ползание, склеивание, сшивание, а?
— Всё очень просто, друг мой. – Ангел, совсем как в тот раз, взъерошила мои теперь уже призрачные волосы. – Всё очень просто. Именно так, начинается сотворение мира. Считай, что тебя зачислили в школу Творцов.
— Снова в школу? И сколько мне, так учиться?
— Боюсь тебя разочаровать, но у этого обучения, срока нет. Ты будешь учиться и творить, всю свою оставшуюся жизнь. И предваряя твой вопрос, отвечу-таки да, она, в смысле жизнь — вечная. И учти, творить ты будешь, даже тогда, когда тебе всё смертельно надоест или ты просто устанешь и уснёшь. И ты будешь всегда в ответе за тот мир, что ты создал. А теперь, мне пора. – она усмехнулась. – Служба, знаешь ли. Но я буду заходить к тебе время от времени поболтать, если, конечно, ты не против.
— Знаешь, я буду этому, очень рад. А можно, я перенесу сюда всех своих любимых людей?
— К счастью, нет. У них теперь свои пути и дороги, быть может, вы ещё когда-нибудь встретитесь, а может, нет. Но память о них, всегда с тобой, а это значит, что и какая-то их часть тоже всегда с тобой. До встречи!
И она снова растворилась во мгле. А я, посидев ещё немного снова стал склеивать выплывающие из небытия кусочки. Где-то в глубине души, втайне даже от себя, предвкушая, как однажды смогу зажечь на своём небосводе, свою первую звезду. И быть может, я даже назову её – Аврора.