Либерман-яйцеубийца 1. «Квартирный вопрос испортил…»

Все герои и события, описываемые в романе, являются порождением больной авторской фантазии, и не имеют совершенно никаких аналогий в реальной жизни. Все персонажи, события, географические названия и прочее, прочее, прочее вымышленные. Любые совпадения случайны и целиком на совести того, кто пытается их найти, «натягивая сову на балаклаву»…

            Еще раз, для тех, кто в танке или на бронепоезде: это альтернативная история, читатели, а не хроника реальных событий…

            Влекомый духом авантюризма беспринципный вор, мошенник и убийца Виктор, продав принадлежащую чиновнице мэрии квартиру, с семьей решает отсидеться в деревне у инсценировавшего свою смерть дяди, которого не видел несколько лет, в местах, где прошло детство Виктора. По пятам за ними идут боевики из похоронной конторы, а впереди Виктора ждет встреча с опасными призраками прошлого… Но безопаснее ли смена неоновых джунглей на сельскую пастораль?.. А тут еще, как на зло, на носу выборы главы сельского поселения и не вовремя прилетевшие инопланетяне…

            Перед нами, изумленными читателями, сидящими с открытыми ртами, самый натуральный фильм-путешествие, или как его ещё называют роуд-муви, неуловимый и неоднозначный жанр киноискусства. Но автору скучно просто «ехать», а потому роман делает резкий поворот и через крутые виражи и неожиданные развязки переходит в политическую драму, щедро приправленную мистико-фантастическим боевиком. Сказать точнее: политико–мистический фантастический технотриллер, оформленный в жанре альтернативной истории. Обычное бегство от обманутых лохов перетекает в глобальное путешествие по реке Времени, одновременно несущей читателя и в прошлое и в будущее героев романа.

            Очевидно, автор решил развить успех своего первого романа в жанре альтернативной истории – «Грибные дни» (который без сомнений рекомендую к прочтению), и соткал причудливо искрящееся разноцветными красками, множеством разноуровневых аллюзий и вкраплениями драгоценных мыслей, вполне достойных быть «растащенными» на цитаты, полотно. Полотно, а скорее гобелен, где технические новинки соседствуют с паропанком (или скорее борщевик-панком), а эвтаназия с мобилизационной экономикой и «Комитетами трезвой бдительности». Нити нелинейного повествования сплетаются в плотный кокон событий, развешанные на стенах ружья рано или поздно стреляют. Скажу кратко – читать эту причудливую смесь крайне интересно, ибо не знаешь, что откроется тебе на следующей странице, враги или друзья встретятся героям за следующим поворотом дороги и поворотом сюжета, как герои смогут выбраться из ловушек, куда заводит их автор. Автор умеет удивлять и это здорово!

            Отдельно хотелось бы коснуться музыкальной составляющей романа, и это я даже не про «Траву у дома» или «Утреннюю гимнастику» Высоцкого, спетые героями на всем известный мотив «Траурного марша» Шопена. Лично я насчитал в тексте более ста сорока отсылок к различным песням и музыкальным композициям, в основном отечественному року, но думаю, список не полон. В музыкальной эрудиции автору явно не откажешь. Как и в знании мировой литературы и кинематографа. Особенно мне пришлись по душе отсылки к отечественному «Бумеру» и американскому «Дому у дороги» – неожиданное сочетание! В любом случае, повторюсь, для знающего и образованного человека, коих среди читателей романа будет явное и безусловное большинство, настоящее, ни с чем ни сравнимое, удовольствие от процесса чтения «Либермана-яйцеубийцы» обеспечено. И если «Змеиный узел» Костромина многие сравнивают с «Твин Пикс», то я бы, не умаляя достоинств «Змеиного узла», сравнил с «Твин Пикс» как раз «Либермана-яйцеубийцу» за редкий сплав черного юмора, мистики и экшена.

1. «Квартирный вопрос испортил…»

«Не мы такие – жизнь такая» ©

«Не дожить, не допеть

– не дает этот город уснуть» © «ДДТ»

– А тот, кто не ворует котлет – дурак! – доказывал отец, яростно пожирая ворованные в бесплатной столовой «социального гетто» котлеты. – Полный дурак и ошибка природы! Как учил нас Пернанд Коринфский: «Используй древние уловки, но вкушай свежую пищу». А мы в детстве карасей в горчице запекали, – он причмокнул. – Вкусно было, – вздохнул. – Все косточки растворялись, совершенно не ощущались, прямо во рту рыба таяла. А ты что скажешь, Валентина? – посмотрел на мать, внимательно наблюдавшую за танцем чаинок в своей чашке.

– Вить, у тебя что угодно во рту растает и в желудке растворится.

– Это да, – самодовольно кивнул отец, – у меня в желудке расщепление как при ядерной реакции.

– Мирный атом, – хмыкнула мать. – Про что ты говорил, Вить? – она оторвала взгляд от чашки.

– Я говорю, что тот, кто котлеты не ворует, лапоть и дурак! Что скажешь?

– Полный фьючерс! Ведьмы активизировались.

– С чего ты взяла? – отец от удивления даже перестал жевать котлету.

– Полный Мубарак! Знаю! – хлопнула ладонью по столу. – Но мы им, падлам, ответим!

– Как?..

– Как?.. – посмотрела на белый натяжной потолок, будто ища ответ. – Мы будем поститься.

– Это чего?

– Мяса есть не будем!

Отец едва не подавился котлетой и закашлялся.

– Ты совсем того? Я в столовой для безработных и многодетных целый термос котлет упер, а ты предлагаешь поститься? А котлеты?

– Что котлеты? Кому они нужны? Там, небось, силоса из борщевика больше, чем эрзац-хлеба.

– Котлет целый термос мы куда денем? Там на полста человек котлет, а ты предлагаешь их не есть?

– Святой лобстер александрийский! Витя, торжество добра требует жертв!

– Котлеты ради добра?! Да зачем мне такое добро!!! Валь, тебе лечиться надо!!!

– Вить, а ты как думал?

– Ну, я…

– Думал, кривлянием перед сторожевой гвардейской собакой обойтись? – мать презрительно улыбнулась. – Поди плохо: покривлялся и все: сыт, пьян и нос в табаке.

– И ничего я не кривлялся, – обиженно надулся отец. – Я «камаринского» танцевал просто.

– Вот, вот – танцевал ты просто, а с демонами и ведьмами бороться совсем не просто.

– Это оно так, – отец почесал лысину, – но как же без котлет? Что мы есть будем?

– Хлеба обжарим, с чесноком.

– И оливковым маслом, – отец мечтательно причмокнул губами. Легенду об оливковом масле, случайно попробованном им в Москве в «тучные годы», отец рассказывал нам уже пятый раз. – Поедание масла в долгосрочной перспективе представляется мне практически неизбежным.

– Говна тебе половник, а не оливковое масло! Может ты хочешь еще творога?! Нет, ты получишь говна пирога! У тебя амбиции не по амуниции. Заканчивай свои кулинарные безумные мечтания и жри свои котлеты, проглот ненасытный.

Да, после установки мудрым Правительством фиксированных цен на так называемый «социальные продукты»: хлеб, молоко, подсолнечное мало и овощи «борщевого набора», вызвавшей практически полное исчезновение на прилавках всего прочего, в «набор» не вписывающегося, об неведомом оливковом масле оставалось только мечтать. Как и сливочном, ставшем символом богатства. Те, кого раньше называли «золотая молодежь» – мальчики-мажоры, что тюрю или лындики ни разу не ели, щей из лебеды и пастушьей сумки не хлебали, последний хрен  без соли не доедали. Мажоры, что в рубашках родились, что на папиных «волгах» по улицам чешут, кому все на блюдечке с голубой каемочкой от рождения досталось. Все эти мажоры теперь именовались «сливочная молодежь». Ширнармассы довольствовались спредом из борщевика.

– Напрасно ты так негативно-скептически настроена, Валентина, – с мягкой укоризной, ни дать ни взять сертифицированный батюшка в церкви, покачал головой отец. – Мой гениальный ум уже нашел решение данной проблемы.

– Полный отнорок! Эйнштейн сраный! – всплеснула руками мать. – Теорию относительности он создал, Игнобелевский лауреат! Внимайте, дети, папаша ваш окончательно тронулся! Мания величия у него. Пришла беда – отворяй ворота, семь бед – один ответ.

– Во-первых, – с достоинством возразил отец, – не окончательно, во-вторых, не тронулся, а придумал гениальное дело. Мания величия – просто ерунда. Спроси, любишь деньги, отвечу: ну, да! – пропел он.

– Какую гениальную идею ты придумал на этот раз, аферист? – против воли заинтересовалась мать.

– Мы будем продавать лохам и богатеньким буратинам мадагаскарских шипящих тараканов…

– Чего?! Каких, к чертям американским, пищащих тараканов? Как ты, прохиндей, заставишь их пищать, проходимец-неудачник?

– Этот пункт имеет несколько решений, – приосанился отец, чувствуя, что завладел вниманием слушателей. – Самое простое – слетать на Мадагаскар и добыть тараканов репродуктивного возраста на развод.

– Ага, держи ютуб шире! Какой тебе Мадагаскар, если ты в международном розыске по линии Интерпола и Европола за добровольчество и тебя власти только из вредности не выдают, чтобы насолить «западным партнерам»?

– На Мадагаскаре на Интерпол положили давно, – отмахнулся отец, – еще не хватало им слушать созданную нацистами организацию. Да и нынешний Интерпол гейропейским нацистам прислуживает, подтявкивает, как прихвостень.

– Все равно самолеты почти никуда не летают, а кораблем долго и дорого. Да и ходят ли туда нынче корабли от нас?.. Индонезия же там где-то неподалеку…

География не была сильным местом матери, но опасения перед Индонезий, выплескивающей волны голодных и подмявшей весь регион, угрожая уже и Таиланду, были вполне оправданными.

– Не совсем неподалеку. А газовозы – они такие, они не аисты, постоянных гнездовий не имеют, куда припрет нужда, туда и причаливают. Но я хочу в Бразилию к далеким берегам, – пропел отец. – Но не все так просто, это вам не Рио-де-Жанейро.

– Тогда что мелешь языком попусту?

– Не попусту, а с чувством, с толком, с расстановкой, – добродушно усмехнулся отец. – Выход есть и он проще, чем мадагаскарское турне Михалыча.

– И какой же? – мать подозрительно принюхалась, будто пытаясь уличить кого-то в пущенных ветрах.

– Эволюция, вызванная мутацией! – торжественно провозгласил отец.

– Тю! Говорю же, тронулся! – мать покрутила пальцем у виска. – Дом ха-ха твой скорбный отныне приют.

– Не спешите меня заточать. У меня еще финансовые дела. Короче, не буду вас томить и мариновать.

– Вот-вот, – согласилась мать, – хватит тянуть кота за яйца.

– Мы вызовем через мутацию эволюцию в обычных тараканах, заставив их кардинально увеличиться в размерах.

– А пищать? – не выдержал Пашка.

– С пищанием что-нибудь придумаем по мере необходимости, – отмахнулся отец, – на первом этапе надо увеличить размеры подопытных особей.

– А обычных тараканов где возьмешь? – уточнила мать. – Говорят, они вымерли от вышек сотовой связи.

– Все предусмотрено, – улыбнулся отец, явив миру зуб из зеленого стекла, вставленный ему много лет назад в цыганском таборе. Отец впаривал доверчивым лохам, что это изумруд, подаренный ему главой колумбийского наркокартеля или даже легендарный биткойн, существовавший до мобэкономики. Некоторые верили в этот бред. Отец в любом случае считал, что зуб приносит ему удачу в кражах и отводит глаза охраны железнодорожных вокзалов. Умел отец пускать пыль в глаза, этого у него не отнимешь. Прирожденный мошенник, хоть одноименный фильм про него снимай. Как он учил: «Хороший понт дороже денег или, как говорил Жванецкий, главное произвести впечатление». Он даже мог сделать отличную карьеру в правительстве Курской губернии, но не вовремя начал яростно разоблачать, угрожая выжечь каленым железом, скрытых либералов, космополитов и латентных русофобов и наступил на мозоль крупному бизнесу, из-за чего был по навету изгнан из правительства.

– Тараканов я уже добыл. Где – не скажу, чтобы не шокировать ваши слабые мозги и желудки душераздирающими подробностями.

– Даже страшно себе представить такие шокирующие подробности, – пробурчала мать и перекрестилась. – Святой Иегова!

– Это в городе тепло и сыро, а за городом имеют городских, – приосанился отец.

– А как ты собираешься их увеличивать? – спросил я.

– Элементарно, сын мой. Радиоактивное излучение и химические, а также биологические активные вещества.

– Святая бессмыслица! В Чернобыль поедем? – вылупила на него глаза мать. – В Припять?

– Зачем же так далеко? Все вышеозначенное есть и ближе, у дяди…

– Коли! – выдохнули мы с Пашкой и матерью в один голос.

– Совершенно верно, любезные мои чада и домочадцы. Вы угадали эту мелодию с двух ног. Мы едем навестить моего любимого дядюшку Копейкина, что самых честных правил.

– Вить, ты знать не в шутку занемог? – мать снова перекрестилась. – Лучше уж сразу в Чернобыль, чем к этому бирюку безумному! Да он, невротик седой, еще десять лет назад был крупно не в себе! Все пил да предрекал катастрофы!

– Ну и в чем он оказался не прав? – начал загибать пальцы отец. – «Макдональдс» закрыли? Закрыли. Самолеты летать перестали? Практически перестали. «Северный поток – 2» закрыли? Закрыли. Газ Гейропе за доллары продавать перестали? Перестали. Что «Макдональдс» закроют? Закрыли же. Что нефть за рупии будем продавать? Так вот же! Как видишь, умнейший мужик, все сбылось тютелька в тютельку. Эх, – вздохнул, – сколько лет прошло, а все о том же шумят провода: до сих пор не ценят пророков в своем отечестве.

– Святая шевелюга! Он не просто с причудами, а полный, окончательный и бесповоротный псих. Дурень вялый. Сумасброд, нетопырь, тряхомуд и пропитой пройдоха.

– Зато у него оригинальное нешаблонное мышление, без зауми и начетничества.

– Нестандартное?! – мать всплеснула руками. – Оригинальное?! Рассказ о том, как в одна тысяча девятьсот девятнадцатом году в их деревне терминатора, прилетевшего из будущего, за белогвардейского поручика приняли, замочили и в кузнице разобрали?! Святой Артемий! Терминаторы в Америке бывают, про то все знают, а не в вашей глуши. До этого даже в дурной попаданческой фантастике не додумались!!!

Так называемые терминаторы – боевые человекообразные роботы с зачатками слабого ИИ, прозванные по мотивам старого фильма, еще попадались в остатках армий стран бывшего НАТО, фрагментированного «коллективного Запада». Но они не выдерживали конкуренции ни с западными боевыми киборгами ни с нашими МУБР  «Обнулитель». Правда, поговаривали, что в секретных лабораториях Запада, на основе концепции клеточного автомата класса IV, разрабатывают каких-то детерминаторов – роботов-убийц с совершенно непредсказуемым, но детерминированным поведением.

– Тоже мне, Брюс Уиллис, – продолжала ехидничать мать, – терминатора он завалил.

– Ну, – слегка, впрочем саму малость, смутился отец, – может дядя Коля немного и преувеличил, он тогда еще ребенком был.

– И терминатора послали его уничтожить? – мать поджала губы. – Полная ересь и сумасшествие. И очковтирательство. И не спорь со мной!

– Валентина, ну что ты? – отец улыбнулся. – Он же без привязки к себе, просто как некий забавный казус.

– Белая горячка – вот его забавный казус.

– Терминатора убили другие из наших деревенских. А он просто типа свидетеля был. И некоторые железки, украденные по его словам из кузницы и принадлежавшие Терминатору, он мне показывал. Вещи явно странные…

– И на что они были похожи? – заинтересовался я.

– Одна вроде микрочипа, а другая – вроде как рука железная, как у робота боевого.

– Тю, – мать презрительно улыбнулась, – раньше этих что микрочипов, что рук железных полным-полно было, пока Китай не вымер.

– Но не в одна тысяча же девятьсот девятнадцатом году?

– Про тысяча девятьсот девятнадцатый год ты только со слов старого смутьяна дяди Коли знаешь?

– Да…

– Легковерный ты становишься, как выпьешь, ну прямо Вышнеградский, любой престарелый плут тебя объегорить может.

– Мой папаша тоже что-то такое упоминал, но смутно, он же в детстве в тех местах не проживал.

– Вить, твоего папашу мы в глаза не видели, – фыркнула мать, – поэтому его смутные намеки для нас ни в коей мере не доказательства. Но если он похож на своего старшего братца, то грош цена его небылицам!

– Определенное сходство между ними имелось, – слегка смущенно признался отец, – но был и ряд различий. Оно может и неправда, но знающие люди мне говорили, что на основе изучения тех железок как раз «Обнулитель» и создали.

– Болтуны и не такое прибрешут, особенно по пьяни, – отмахнулась мать. – Вот я слышала, что «Обнулитель» наоборот еще при Берии создали в «Шарашке», просто тогда его еще применить не могли – терминаторов не было.

– Вот это точно фейк. Даже обсуждения не стоит. Меньше читай «желтую прессу». Они через одного «иногенты».

– А сколько же тогда дяде Коле лет? – удивился Пашка. – Если он тогда жил, это что, ему больше ста лет?

– В возрасте он, – подтвердил отец, – а сколько точно – никто не знает. Его личные данные засекречены. Опять же, он мог позже родиться, а историю про Терминатора от других услышал.

– Вздор, вздор и еще раз вздор!

– Но железки у кузнеца он точно сам спер. Перед тем, как кузницу поджечь.

– Я же говорю, он полный псих! Чем ему кузнец не угодил?

– Кузнец Сашка Вакулов-Бенито, по кличке Рым-болт, его кувалдой ударил, за кражу любимого гуся по кличке Чиппер.

– Кузнецы издревле с нечистыми знались, – сделала вывод мать, – так что в этом поступке дяди Коли есть определенный логический смысл. Но даже странно, что он от удара кувалдой не скопытился.

– Он живучий, у него как у кошки, девять жизней.

– Полная пропыра! Лучше бы и пришиб к чертям собачьим!

– Валентина, нельзя же так, он мой родной дядя. Без него меня бы в детстве или придушили или усыновили.

– Лучше бы и усыновили, стал бы человеком!

– История не терпит сослагательного наклонения. Он хоть пиявок себе к анусу не прикладывает, – возразил отец.

– Этот Дуремар и не прикладывает? Ты уверен?

– Целиком и полностью, – отец с достоинством изобразил поклон.

– Полный конфитюр! Сраная гирудотерапия! Великое достижение, ты скажи! пиявок в жопу не сует! Да знакомства с ним и сам Альцгеймер бы постыдился!

– Альцгеймер Альцгеймеру рознь, – возразил отец.

– Полная сукралоза! Святая архитектура! Да у него уже деменция от старости, он еще самого Сталина помнит!

– Валентина, вот сейчас ты сама себе противоречишь, – терпеливо втолковывал отец. – Если Сталина помнит, то память хорошая – эрго, деменцией он не страдает.

– Он ею не страдает, он ею наслаждается! Сталина то он помнит, а про капусту нет. Полная нахлобучка!

– Проблема королей и капусты не нова и описана еще до рождения дяди Коли.

– Сраный геолог! Вспомни, как он за соседями с топором гонялся!

– А что ему было делать, если они у него капусту воровали?

– Святой приварок! У него не было капусты!

– Вот потому и не было, что соседи украли.

– Полный гренадер! Что ты тень на плетень наводишь?! – сорвалась на крик мать. – Он капусты вовсе не сажал!!! Не сажал ее вовсе!!!

– Это не так важно. У человека к старости просто немного развитая подозрительность и раздражительность.

– Но существуют же какие-то морально-этические границы. Его подозрительность давно переросла в манию преследования! С его замашками вообще удивительно, как все соседи не сбежали подальше. Зачем ему, стесняюсь спросить, капуста была нужна?

– Солянку хотел сварить, – пожал плечами отец, – с грибами.

– Святой кулинар! Солянку, ну надо же! Гурман лактозный! Полное консоме! Нефертити какая-то!

– Ему просто солянка при запорах помогает…

– Святой трансжир! Он еще больший псих, чем я думала! – убежденно сказала мать. – С такими даже купорос не поможет! А эти его бредни про мысленную связь с Кимом Филби? Разумный человек такое придумает?

– Не знаю, но информация от Килби в Союз шла? – пожал плечами отец. – Может и правда Институт поспешествовал.

– А бредни, что сотрудники Института принимали участие во взломе японского дипломатического кода «Пурпур»?

– А «Энигму» не они раскололи? – спросил Пашка.

– Не умничай! – оборвала его мать. – И в моем присутствии попрошу не выражаться. Молод еще.

– Мало ли, – отец покачал головой. – Институт во время оно отпочковался от Спецотдела Глеба Бокия и эксперименты там шли по обширной тематике. Наверняка в таком Институте много разных направлений исследований было, включая криптографию. Спецотдел как раз ею занимался.

– Полный темляк!!! Да что ты повторяешь безумный бред дяди-алкаша?! Он же шизотипик!!!

– Валентина, не стоит так орать – у стен есть уши… А тут могут и «жучки» стоять… Все вокруг кишит всюдупроникающими неудержимыми вражескими шпионами…

Мать настороженно оглянулась по сторонам: эту однокомнатную квартиру мы сняли три дня назад. Родители так ловко забили буки владелице, выдав себя за беженцев, так ее разжалобили, что она даже не взяла плату за месяц вперед и они уже нашли дураков, с которых взяли предоплату за аренду квартиры за полгода. А с других уже взяли задаток за продажу этой квартиры. Так что нам что так, что этак завтра надо было съезжать и устремляться откуда-то подальше от этих мест. А сегодня мы продавали из квартиры мебель и бытовую технику. Тем более, бытовая техника тут была частично импортной, даже не знаю, почему ее оставили в сдаваемой квартире. Импорт нынче шел хорошо и за полдня квартира опустела. Остался лишь стол и пара стульев, на которых восседали родители. Мы с Пашкой устроились на постеленных на ламинат бесплатных правительственных газетах, которые выгребли из почтовых ящиков всего отдела.

Родители, люди расчетливые и прижимистые, не могли упустить и самой малости, если ее можно было украсть и продать. «С миру по нитке – на свитер Шнитке. Все, что может принести какую-либо выгоду, должно приносить выгоду. Даже если жизнь висит на нитке – постоянно думай о прибытке!» – говорили они. Планировали даже домофон и краны на кухне и в ванной снять, чтобы позднее кому-нибудь загнать. Да что говорить, если и нас с братом они зачали лишь для получения материнского капитала. Раньше его давали за рождение второго ребенка.

– Зато он и швец и жнец и на дуде игрец.

– И наркоман и алкоголик, – понизила голос мать.

– Не без этого, – кивнул отец, – ибо слаб человек.

– Святой просвет! Полный Монтгомери! У него невроз навязчивых состояний. У него уже мозг скукожился, как гнилой грецкий орех.

– Когда в перестройку слухи про пси-генераторы начались, это была утечка из Института, так что опыты там проводились будь здоров. Зато веществ у дяди Коли наверняка полно.

– Полный альцгеймер! От его самогонки тараканы не только запищат, но и в пляс пустятся, – скосилась в усмешке мать.

– При Горбачеве при «сухом законе» он мог бы миллионером стать.

– А стал психом! – отрезала мать. – Псих себя никогда психом не считает! Может где в другом месте самогон найдем для опытов? Поближе?

– А радиоактивность? Тоже поближе? Он же, пока его не уволили, из своего секретного Института и радиоактивных элементов полные карманы натаскал. Показывал мне по пьяной лавочке.

– Святая Гваделупа! Да иди ты! – поразилась мать. – Там же Институт комитетские курировали, а после Союза федералы.

– А он сумел, наша кровь, все-таки.

– Ворье в вашем роду еще то, – признала мать, – вы даже цыган обскакали. Вот и Кольку из Института турнули за пьянку, головотяпство, шашни с лаборантками, шарлатанство да кражи.

– Его из-за контузии после взрыва на испытаниях уволили, – возразил отец. – Ему даже пенсию за ранение платили. Советское правительство оценило его заслуги в виде ордена.

– Нетипичный случай.

– К тому же, он на досуге экспериментировал с гомеопатией и алхимией, можно будет попробовать и с этой стороны к опытам подступиться.

– Полный Насер! Знаем мы его гомеопатию, самогонщик несчастный!

– В любом случае, нельзя пустить побоку потенциально бесценные находки, возможно сделанные дядей Колей на этом нелегком пути. Потому и предлагаю сегодня ночью открутить тут все, что можно открутить, а утречком, на свежую голову, рванем в путь-дорожку, дорогу дальнюю да в дядин дом. Да и чем дальше свалим, тем меньше шансов попасть как кур в ощип. У дядьки нас точно искать никто не станет, он уже пять лет как официально покойник. Мы не просто навестим старого скупердяя, но и совершим своего рода хадж, паломничество к местам, где прошло мое суровое и голодное детство.

– Упаси Господи! – перекрестилась мать. – Витя, ты тудукалка.

– В принципе, там вполне укромная нора, где мы сможем зарыться, отлежаться на дне, как в Брюгге.

– Главное, не залечь на стол в морге.

– Не дождутся! И не забывайте, что мы, Либерманы, стоим на плечах таких гигантов, как дядя Коля и его брат – мой отец.

– Полный Йом-Киппур! Голда Меир какая-то! Гости, гости, кто вам рад? – вздохнула мать.

– Конфетки, бараночки, на рынке засраночки, – пропел отец, довольный, что сломил ее сопротивление. – До чего дошел прогресс – продается энурез. Будем поспешать медленно, но не задерживаясь.

– Ламинат снимать будем? – деловито уточнил брат.

Родители переглянулись.

– Снимайте, – решила мать, – и двери с батареями тоже. И натяжной потолок снимайте. Как тент кому-нибудь загоним.

Мобэкономика, медленно, но верно пережевывала гнилую смердящую плоть либерального глобального Рынка, замещая новыми аналогами, по большей части произведенными возродившимися промышленными артелями, незамещенный вовремя импорт. А страна стала строить так называемый «мобитализм (мобилизационный капитализм) с человеческим лицом», во многом взявший за основы диаметрально противоположные состояния экономики: военный коммунизм и НЭП. Включая легализацию эвтаназии в государственных «Дворцах согласия» для экономически бесполезных граждан, в первую очередь ипотечников и взявших потребкредиты, а также реверсивный инжиниринг и параллельный и перпендикулярный импорт без участия правообладателя.

Кроме того была введена принудительная стерилизация для «сверхплодовитых» и запрет усыновления сирот. Сирот оказалось гораздо дешевле и для них самих полезнее и удобнее содержать в государственных работных приютах. Это позволило разогнать когорту тех, кто ранее кормился «опекунством», наживался на получении пособий и льгот и детском труде, в старое время кичившихся репутацией чуть ли не «святых». Сидели на дотациях и в ус не дули. Но время и мобилизация расставили все по своим местам, раздали всем сестрам по серьгам, всем братьям по рубашке. Это еще гуманно – в былые времена и за меньшее убивали. Или, как изящно выражались наши родители, «устраняли физически». Немногочисленных оставшихся диких беспризорников успешно отлавливали ювенальные патрули. А генетическое прогнозирование фактически свело на нет рождение нежизнеспособных особей. Общество, осознавшее, что ему не нужны лишние люди в таком количестве и свернувшее натужную и экономически совершенно не оправданную борьбу за рождаемость, стало гораздо здоровее. Во всех смыслах. И гораздо социально ответственнее. Заодно значительно снизилась нагрузка на экономику и битую деяниями человечества экосистему, что более соответствовало базисным интересам общества. Лекарство пришлось Обществу в самую пору – еще бы чуть-чуть, и могло бы быть поздно. А так, мобэкономика стала истинной «точкой сборка», создала «посттравматический рост» и новую реальность.

Но это были не единственные кардинальные структурные изменения. Помимо этого были отменены бесплатное образование и здравоохранение. По сути, реформа лишь привела массовые поборы в цивилизованный вид. Зато с рабочего люда больше не драли взносы в фонд социального страхования и каждый теперь мог оплатить лечение строго по чеку. Да и стоимость лечения в связи с уходом гнилозападных фармацевтических монстров из так называемой Gavi – «большой фармы», связанных со злобным финансовым гномом Гейтсом, ныне тоже обитавшим в виде дата-человека на Марсе, и переходом на традиционные методы вроде наговоров, заговоров и траволечения значительно снизилась, став по карману гораздо большему числу простых граждан.

Про качество лечения речь уже никто не вел. Тем более, живых докторов заменили искусственные алгоритмы, вовремя украденные нашими славными хакерами из группировки «ХХХ», и людей в больнице теперь можно было встретить лишь в регистратуре, уборщиц да в морге. Проблема был в том, что скачать алгоритмы смогли, а вот толком перевести – нет.

Впрочем, к импортозамещению родители, называя себя «патриотически настроенными и социально ответственными бизнесменами, частью той силы, что вечно делает добро», руки отчасти приложили, как сумели. Они, рыская по стране в поисках лохов, в него время от времени втягивались, когда чуяли выгодный гешефт. Мать где-то умыкнула бобину шпагата и вязала из него чимболетики, продавая всяким зевакам под видом продукта старинного народного промысла. Отец клепал поддельные импортные сигареты, наклеивая на пачки отечественных бумагу и раскрашивая ее, имитируя цвета импортных пачек, а затем толкал как контрабанду. Не брезговал и продажей поддельного сахара, щедро сдобренного толченым стеклом. «Нынче сахар для людей опаснее свинца и пороха», – говорил он. – «Кого-то кормит нефть, кого-то кормит газ, а сахарок и чай прокормят с вами нас». Толкал под видом хорошего и собираемый в бесплатных социальных столовых спитой чай, просушив его и окрасив. «Я всегда с собой несу чай и тирамису». Продавал «кюхельбеккер» – поддельную селедку, фаршированную поддельными сливочным маслом, вареными яйцами и брынзой. «Закон Дарвина в действии, – говорил он, – мы просто уменьшаем количество дураков, не даем им плодиться и размножаться, пресекаем поток ненужных генов, оздоравливаем человеческую популяцию, не забывая при этом про собственную малую выгоду. Дураков не сеют, не пашут, они сами родятся, о чем еще Даль в 1853 году писал, так что без работы мы не останемся». Еще он барыжил украденной с заброшенного склада бумагой формата А4. После прекращения поставок импортных отбеливателей в целлюлозно-бумажное производство, белая офисная бумага была в большой цене. Пока что бизнес шел, хотя и приходилось непрерывно кочевать по стране, чтобы родители могли беспрепятственно обделывать свои делишки, выискивая новых не пуганных идиотов, еще не испытавших силу и прелесть родительских тенет.

Мы с младшим братом тоже не оставались в стороне и грабили под зыбким покровом ночной мглы, разбавленной тусклыми желтыми уличными фонарями и редкими фарами, хлебоматы, выдававшие людям по продуктовым пластиковым карточкам положенную хлебную пайку. Изредка рисковали вскрывать сахароматы, понаставленные везде после введения госмонополии на производство и продажу сахара, поставляя отцу сырье для подделок. Но с сахаром риск был гораздо выше – много было желающих в них поживиться, могли и прихлопнуть незваных конкурентов под горячую руку. Чьи-нибудь трупы находили утром возле сахароматов как минимум раз в неделю. Разумеется, «с признаками насильственной смерти». Особенно лютовали самогонщики из подпольных самогонных синдикатов. Самогонщики вообще были ребята резкие и опасные, и маргиналов, мутящих воду, не любили – ничего другого им после появления «Комитетов трезвой бдительности» и не оставалось. Члены КТБ, сформированных из завязавших алкоголиков, стреляли без предупреждения, лишь только учуяв знакомый запах. Правда, тайно спонсируемые крупными производителями алкоголя, КТБ действовали лишь в крупных городах, в провинцию не совался. Пару раз попробовали, но сгинули бесследно. Провинция дело такое – глубинный народ шуток с самогоном не понимал совершенно. А полиция, вновь ставшая милицией, в самогонные войны предпочитала не вмешиваться. Тем более, вполголоса поговаривали, что крышей самогонщиков являются пост-казаки, самогон чтившие как «скрепу» под лозунгом «Кому война, а кому самогон пить до дна». С расплодившимися пост-квази-казачьими воинствами лучше было не связываться.

Но мы с Пашкой тоже ходили на дело не пустые: я носил спрятанный в балалайке обрез двустволки-горизонталки 12 калибра, брат – старенький сигнальный револьвер, переделанный под стрельбу боевыми патронами. Ножи же уже много лет были неотъемлемой частью нас, с самого детства.

Пашка еще и хакерствовал немного под ником «Болек и Лелик», похищая средства со счетов и банковских карт обеспеченных граждан, еще не успевших перейти на так называемый «цифровой рубль».