Малая Медведица

1.

Они не побыли у Сашки и часа. Как только Мара вошла, Пакс не сводил с неё взгляда. Его стальной прищур следовал за ней, повторял все её перемещения по комнате, в которую в тот вечер набилось довольно много народу. По обыкновению, стоял галдёж, разливали, дымили, из рук в руки переходила гитара, хозяйка с ужасом глядела, как в минуту исчезают ломти хлеба и брусочки часто порезанного плавленного сырка. Сашка вогнал нож в крышку консервированной тушенки - их единственный припас, из которого Лана рассчитывала сварить кастрюлю супа, чтобы оставить Сашке на те дни, пока она будет в отъезде.

   Пакс вспомнил, что принёс друзьям две банки из пайка, они оставались в карманах его шинели.

   Он поманил Лану в прихожую, водрузил на её ладони два жестяных цилиндра, Лана поставила их вглубь холодной печи, прикрыла заслонкой.

   Чуть не расплакалась: - Спасибо, Пакс.

   Мужчина обнял хрупкую, как веточка, Лану. Сашка, конечно, не добытчик и не защитник. Так и будут жить впроголодь. Ему было жаль друга, но Сашка и хоть какая-нибудь служба,даже не самый строгий распорядок дня и подчинение какому-никакому начальству не монтировались.

- Лана, а кто эта девочка,с которой ты пришла? - затушёвывая в голосе заинтересованность, спросил Пакс.- С факультета?

   -Нет,Мара не поступила. Уже третья попытка. Валят на последнем экзамене, говорят, телега на неё в деканате.

  - Почему же сразу не срезают? Зачем надежду давать? - вслух удивился Пакс. - А по разговору, умненькая.

   - Умненькая, но не умеет фитиль прикрутить. Тут не промолчит, здесь глазки не потупит. Неблагонадёжная, по меркам факультета. Ну ты же знаешь.

Пакс знал. Они сами с Сашкой побывали под угрозой отчисления. Некоторые мысли лучше держать при себе. И знать, с кем пить. Не нарваться на стукачка.

    Теперь, когда он надел погоны, Пакс стал осмотрительней.

   - Она местная?

    -Нет.

    - А что домой не едет, абитура когда ещё закончилась, ноябрь на дворе. Или устроилась куда-то?

    - Уже уволили. Ну, и из общаги попёрли. У студентов знакомых ночует.

    - Не студенток? - уточнил Пакс.

     - Да как придётся.

    - Ты ночевать её привела?

    - Поживёт у нас, - кивнула Лана на чемодан в углу прихожей.

     - Понятно, - протянул Пакс, хотя ничего ему было не понятно: предположения о природе её знакомств были самые неприятные, мужчина не хотел выглядеть дураком при случайной встрече с кем-нибудь из факультетских, но в то же время его подмывало увести девчонку к себе. Это привязавшееся желание сбивало его с толку: девчонка была ну совсем не в его вкусе. Как говорили, не его типаж.

    Какая-то порывистая, с дерзким взглядом, смуглая, невысокая.

Ничего общего с его студенческими увлечениями. Паксу всегда завидовали однокурсники: у него сменялись высокие фемины, голубоглазые, с пшеничными волосами “до попы“, с округлыми бедрами, с плавностью в движениях. Ничего этого не было в новой знакомой, которую он сегодня случайно застал у друзей.

Когда Пакс отворил тяжёлую неподатливую дверь в прокуренную комнату, пропуская Лану, он ещё не знал, что протискиваясь к окну, где на подоконнике оставил недопитый стакан, коснётся Мары, как бы невзначай, и ощутит электрический разряд. Наверное, кофточка у девчонки синтетическая. Пакс круто развернётся, выудит Мару из этого столпотворения на тесном пятачке между столом и топчаном и увлечёт в прихожую.

    - Твоё пальто?

   Она кивнёт, он поможет одеться, и вместе они выпадут в зябкую ночь и поскрипывая сухим снежком, побегут на трамвайную остановку.

Так просто, всего два будничных слова, не то что “люблю“ -  даже “хочу“ не сказал. Через час они были в его квартире. Ну, как в его? Повесили верхнюю одежду на крючки в общем коридоре, затем он дважды повернул ключ в замочной скважине,толкнул дверь в действительно свою комнату, и они споткнулись о край тахты.

...

Утром, сияя гладко выбритыми щеками и подбородком, расправляя ремни белой портупеи, Пакс наскоро инструктировал сонную Мару, что в кухонном шкафчике можно брать - его полки две верхние, так договорились с соседями, он ведь рослый.

Пакс навис над Марой, оперевшись руками о тахту, запечатлел влажный поцелуй на её обветренных губах, бросил: “До вечера, постараюсь пораньше“ и затворил за собой дверь. Мара услышала отдалённый шум лифта, повернулась на бок, сунула обе ладошки под голову и провалилась в сон.

Сашке открыл сосед.

- Вставай, мать, третий час уже, - стянул с Мары одеяло визитёр, которого она не ожидала увидеть.

Обращение было странным, учитывая, что с Ланой-то они знакомы два года, а вот Сашку она увидела только вчера.

- Поехали!

- Куда? А Пакс? Мы его не дождёмся? - никак не могла взять в толк Мара, наверное, мозги спросонья не включились.

- Так праздник, День мента же. Пакс со службы сразу к нам. Посидим.

Неужели опять пить? И разве Лана не уехала первым автобусом к родителям в область? Мара сама видела плотно набитую сумку: постельное, кое-какая одежда. Стирать было совершенно негде, многие иногородние раз в пару недель ездили домой: на постирушки и отъесться на родительских харчах.

- Можно, я чаю хоть выпью?

- Я заварю, - крикнул ей Сашка вдогонку, в дверь душевой.

Без Сашки она бы остановку не нашла: в темноте не разглядела же дороги и не запомнила. Хотя... у девушки было такое чувство, что это происходит не с ней, что и днём она совершенно не разбирала бы пути, примагниченная глазами и всем своим существом к лицу Пакса.

- Нам выходить, - тронул её за плечо Сашка. Она обернулась в окно: по правую руку уже проплывал скверик и виднелось здание администрации.

Они перебежали дорогу, Сашка без умолку трещал, перемежая рокот своего баска взрывным смехом.

Пакса всё не было.

Мужчина не стал задерживаться на междусобойчик, опрокинули с сослуживцами по рюмке, и он засобирался.

Ребята из отделения понимающе переглянулись.

Выскочив из трамвая, он почти бежал к своей общаге, но сухая метель успела посеребрить его шинель на плечах и спине и кинуть горсть колючих снежинок за поднятый воротник.

Лифта долго не было, кабинка цмыкала туда-сюда между этажами, доносился смех, возбужденные голоса - общага уже начала праздновать. Пакс не выдержал и помчал вверх, перескакивая длинными ногами сразу две, а где и три ступеньки.

- Мара! - тишина.

- Спит, что ли?- подумал Пакс, стаскивая сапоги.

В комнате тоже было тихо и темно. Пакс щёлкнул выключателем - никого.

Заглянул в душевую - нет. За толстым рифлёным стеклом кухонной двери маячили силуэты.

Пакс с надеждой потянул дверь на себя, но увидел только соседа с парой приятелей.

- Девчонку друг увёз, ну, маленький такой, патлатый, сказал, там ждать будут, - опередил не заданный Паксом вопрос уже чуть датый и потому весёлый сосед.

Пакс удивился: такого уговора, вроде, не было. Или он не помнит?

По дороге Пакс заскочил в Монопольку рядом с переговорным, взял на втором этаже бутылку хорошего вина - для Мары. Если Сашка сегодня выбрался из дому, значит, водкой уже затарился.

Вот и дом. Гружённый пакетами, Пакс толкнул дверь ногой. Сашка дымил в углу у окна. Мара - и других гостей в квартире не было - испуганно подтянула одеяло к подбородку, но Пакс успел заметить, что на девушке ничего. По крайней мере, верхняя часть тела была обнажена.

В висках у Пакса застучало.

Сашка даже не попытался объясниться, сидел, как будто ничего не произошло, чистил перочинным ножом яблоко, с вечной чуть кривоватой улыбкой Сатира на детских пухлых губах.

Бросить кулак в это лицо Пакс не мог.

Он подошёл к изголовью кровати, вынул из ширинки и пустил тугую струю в Марино лицо. Смотрел с высоты своего роста, каланча в погонах, как наползает тень стыда и унижения на смятенное девичье личико. Мара зажмурила глаза, не пытаясь уклониться, спрятаться под одеялом.

Пакс оправился и отвернулся, застёгивая брюки. Сашка застыл в ожидании развязки. Мара села на кровати, стянула со стула свитер, надела на худое голое тело - Пакс уже повернулся и видел жалкие выпирающие на согнутой спине позвонки, острые лопатки и — когда девушка распрямилась - мало вяжущиеся с общей худобой полненькие, вздёрнутые сосками вверх, груди.

Он сожалел. Но уже нельзя было вернуться на две минуты назад, когда он ещё не зачеркнул горячей струёй возможность примирения.

Мара молча вышла за дверь. Может, остановить её, пока надевает в прихожей пальто и сапоги?

- Пакс, тебе водки, или каберне? - выстрелил в друга вопросом Сашка.

Пакс обернулся на голос, и в этот момент хлопнула входная дверь.

- Помёрзнет и придёт, - безразлично протянул виновник безобразной сцены. Плеснул из бутылки, протянул Паксу.

Пакс обречённо сел на табурет, как на электрический стул.

Мара не вернулась. Ни в эту ночь. Ни назавтра.

Дома Пакс открыл чемодан девушки: вещей было совсем не много, да и те летние. Под бельём - общая тетрадка, наполовину исписанная.

Пакс не мог позволить себе прочесть. Похоже, это был дневник, ну, а что ещё-то? и выплеснутые на странички мысли и переживания предназначались не ему.

Воспитание не позволяет, насмешливо подумал про себя Пакс. Он не мог поверить в своё падение, но картина его внезапной жестокости вновь и вновь вставала перед  глазами.

Он боялся появиться в доме, прикинул, когда должна вернуться Лана, и выловил подругу между парами.

- Нет, Пакс, - растерянно сказала Лана. - Я думала, она у тебя. Может, у … - тут она назвала три или четыре фамилии.

Двух из парней Пакс коротко знал и рванул в студенческую общагу. Никто не видел девушку с тех пор, как её увела Лана.

Пакс провёл ещё одну ночь без сна, наутро пришёл к своему начальнику, другу отца ещё по юридическому институту. Васильич крестил маленького Пакса в сельской церквушке в соседней области, но факт кумовства не вышел за пределы двух семей. Молчание позволяло сохранять партбилеты и расти по служебной лестнице.

Пакс изложил ситуацию вкратце, опустив самую позорную подробность.

- Составляй ориентировку.

Назавтра ржал весь отдел.

- Ну что это такое? - размахивал листком перед носом Пакса раскрасневшийся крёстный:

- На левой груди едва заметные родинки, образующие, будучи соединены воображаемой линией, фигуру наподобие ковша Малой Медведицы. Ну ты бы ещё написал, выскоблен ли  пах.

- Исправлю, товарищ подполковник. Разрешите идти? - теперь Пакс беспокоился и о том, что выдал себя и что крёстный, конечно, доложит отцу.

- Родителям сам расскажешь, - услышал он на пороге.

- Первым делом. Повезу знакомить, - дал себе слово Пакс. - Найти бы живой.

2.Лицо Мары горело. Она прислонилась к покосившемуся крыльцу, не понимая, куда идти. В тёмном чреве запущенного двора ветер выворачивал металлическую чашку светильника на столбе с отставленной, как у циркуля «козья ножка», опорой, и тогда в потоке тусклого света девушка видела, как совсем не сырая, а сухая хлёсткая метель мелко вьёт канитель. Осколки не добравшихся до станции назначения льдинок впивались в щёки, которые не нашлось чем отереть — и слёзы и то, чем окропил её Пакс, теперь намерзали вуалью. Нет, это невозможно, разве мог с ней так поступить этот утончённый парень, со страдающим лицом Гамлета. Прошлой ночью он был подробен. Не то что студенты, вечно берущие с места в карьер и гонящие к финалу, боясь, что вот-вот в дверь постучат — коменда, а хоть и вернувшийся с занятий сосед по комнате.

В руках Пакса она почувствовала себя, как птенец в гнезде. Маре даже показалось, что намечается передышка в её скитаниях, столько бережности было в каждом движении Пакса. Впервые мужчина заботился о ней.

Тем ужаснее было происшедшее.

За спиной раздался протяжный скрип плохо поддающейся двери — Мару смело с крыльца, она юркнула за угол и вжалась в стену. Девушка испугалась, что это Пакс. Но это вышел кто-то из соседей и растворился в черноте наплывающей ночи.

Но надо же куда-то наконец идти. Ступни в осенних сапожках совсем задеревенели. В такой час приют мог дать только вокзал. Ходят ли ещё трамваи по своим маршрутам? Или все уже спешат в депо?

Тут можно напрямую, в паре кварталов мост, если быстро идти, через полчаса она уже нырнёт в тепло вокзала. Возьмёт горячего чаю в буфете, Мара ведь почти ничего не ела сегодня, а может, в зале ожидания найдётся лавка с парой незанятых мест подряд, и можно будет прилечь, подобрав ноги. Вот под голову нечего положить — чемодан остался у Пакса, на плече болталась тощая сумочка.

Мара почти бежала, подгоняемая в спину студёным ветром; всё же зря она не съездила домой за зимним пальто, может, удалось бы выручить вещи без скандала, пока отец на работе. Но она боялась сунуться в свой городишко, где могла попасться на глаза своим преследователям. Девушка не появлялась там с конца июня. Дома у неё не было такого заступника, каким мог бы стать Пакс. А теперь и Пакса уже не будет.

Какой беспощадный был у него взгляд! А с Сашки как с гуся вода. Сейчас она ненавидела Ланиного парня, который вчера казался таким душкой. Да, и Лану, единственного друга в этом огромном городе, девушку, протянувшую ей руку, она теперь потеряла.

Когда они к вечеру ввалились в дом, намёрзшись в трамвае, было дурашливо и весело, сумрак за окном уже становился плотнее, значит, скоро придёт Пакс. Мара не знала, кто появится ещё, может, вся радостная толпа, как вчера, теперь знает — Сашка никого и не звал.

Он почти сразу к ней полез, едва они согрелись чаем, а Сашка ещё и спиртным. Мара вначале не поняла, подумала — в шутку. Не посягнёт же он на то, что его друг ясно обозначил своим. Оттолкнула со смешком. Он усилил атаку. Маре казалось, она с лёгкостью одержит верх в этой шуточной борьбе. Сашка с виду был как подросток — невысокий, узкоплечий. Но как только Мара всерьёз попыталась выкрутиться из его рук, его мышцы налились неожиданной силой. Заблуждаться относительно намерений парня больше не приходилось.

Пакс всё не шёл и не шёл. Мара и предположить не могла, что он поедет к себе в общагу, а не сразу в дом друга. Что Сашка ни на какой праздник его не приглашал. Что всё это сплошь импровизация не выносившего одиночества капризного и не желающего взрослеть юноши, решившего развлечь себя за спиной у друга и своей женщины.

Мара уже и не хотела, чтобы Пакс появился в этот вечер. Она никак не могла придумать, что скажет ему при встрече. Всё выходило неубедительно и плохо. В конце концов девушка обречённо решила, что ничего уже не поправишь, и даже не стала одеваться. Всё равно ей нужно где-то ночевать, а ехать к Паксу теперь будет бессовестно.

Зачем насмешливая судьба нарисовала его в дверях, в радостном возбуждении, да ещё с полными руками угощенья!

Мара выискивала взглядом хотя бы одиночное место на скамье. Может, когда уйдёт хабаровский поезд, в зале ожидания поредеет? И куда ей сунуться утром, когда уборщики попросят транзитных покинуть помещение?

В общагу она сунуться не могла — если бы Лана не забрала её позавчера, девки точно оттаскали бы её за волосы. Мара почувствовала это по напряжённому молчанию,, установившемуся, когда она зашла в умывальник. Ланочка очутилась здесь очень вовремя, приехала к кому-то вернуть конспекты. Мысль о Лане вызвала боль под ложечкой и тоску. Мару можно было обвинить в чём угодно, но предательницей она никогда не была.

Не была прежде.

3. В районных моргах девушки с ковшом Малой Медведицы на левой груди не оказалось, и Пакс  воздел руки и посмотрел куда-то в потолок. Он не терпел театральщины, но тело само облекло эмоцию облегчения в этот картинный жест.  Наряды прочёсывали вокзалы и прочие многолюдные места. Нет, никто специально так Мару не искал. Не поступало же заявления от родственников. Просто из цеховой солидарности взяли у Пкаса бумажки с подробным описанием внешности. Паксу пришлось укротить свои литературные навыки и писать строго по делу, но оказалось, что кроме детали, ставшей предметом дружеских подкалываний, он толком не помнит, как выглядит Мара. Брезжило только общее впечатление её угловатости и беспомощности, как у птенца, которого ещё не ставят на крыло, но которому скоро уже не будет места в родительском гнезде. Паксу хотелось  эту девочку, о которой много чего говорили дурного, заключить в кольцо рук, укрыть собой, спрятать от недружелюбного города. Но пока что город прятал Мару от него.

Вчера он всё же прочёл Марин дневник. Вернее, первые несколько страниц. Он вынырнул из тетрадки с ощущением какого-то ледяного удушья, такой бесприютностью и нечеловеческим одиночеством его обдало. Он ощутил этот озноб почти физически.

“Вчера было 18 июня.  И с этой даты мне незачем жить. Поэтому я не знаю, нумеровать ли страницы. Возможно, на этой всё и закончится. Они настоящие звери. Я не думала, что так бывает. Когда я вчера пришла домой, меня отхлестали по лицу полотенцем. Льняное кухонное полотенце, жёсткое в полёте. Это мама.  Отец даже не подошёл, стоял и смотрел из дверей гостиной как-то брезгливо, чужими глазами. Как будто это не я, Мара, не его дочь. 

Я поняла, что в этом доме мне некому пожаловаться. Они не будут на моей стороне...“

“20 июня. Зачем я только вышла из дома!! Ах, да, меня послали за сахаром. В магазине на углу весового не было, только рафинад.  Я пошла в универсам. И увидела их на пятачке. Но хуже, что и они меня увидели. Я будто приросла к месту, где стояла. Я не понимаю, как это бежать и кричать, моё тело не слушается меня, никак не может вспомнить это начальное движение, как запускается в работу нога, как рука, гортань не понимает, как выпустить из себя звук. Лёгкие не понимают, как набрать воздух и выдохнуть. Теперь мне ясен смысл слова “оцепенеть“.

Вернулась я опять под утро, без сахара и без денег. Отец сказал мне грязные слова.

Я не знаю куда мне пойти. Мне некуда. Я покидала вещи в чемодан и держу его наготове под кроватью. Но я не знаю, куда пойти.

Вчера я долго стояла на бетонной плите будущего балкона, ничем не огороженной, зачем-то включили прожекторы на стройплощадке, хотя ночи сейчас стоят светлые, темнеет только перед самым утром. Я смотрела на темные верхушки елей там, внизу, и представляла, что это гребни волн. Больше всего я сейчас хотела бы оказаться у моря, на нашем пляже, всей нашей компанией. Нырнуть в эти волны. Если бы меня тогда не увезли, если бы оставили у бабушки! Я ненавижу холода, это промозглое лето, половину времени ходишь в курточке. Да, мне ведь попало ещё и за курточку. Зелёные полосы - следы от травы не оттёрлись с канареечной плащевки.  

Отец мог бы купить хоть десять  таких курточек, а где они возьмут хотя бы ещё одну дочь! Но их это не волнует. Главное, курточка испортилась. Мама, мама, если бы ты только знала, как испортилась моя душа, какие неотстирываемые следы на ней, как она исхлёстана этой травой! Но я не расскажу тебе. Я никому не могу это рассказать. Совершенно некому“.

“26 июня. Если я сегодня не уеду, я просто умру. Я больше не выдержу ходить с ними.  Я их ненавижу. Но ещё больше я их боюсь. Их никто не остановит. Они хозяева этого района. 

Я порочная, считает отец. Он меня презирает. Сегодня он мне сказал, что, опять идёшь чесать свою похоть? 

Мне никогда не было так больно. Нет, вру. Было ужасно больно, когда они меня ломали. Что-то у них не получалось, они разозлились и били меня по лицу и в живот. То, что я чувствовала внизу моего тела, было пыткой. Я не знаю, что заставляет людей заниматься этим добровольно. Может, любовь?

Да, наверное любовь выделяет какие-то  обезболивающие гормоны. Иначе как?! Я никогда этого не узнаю...“

“27 июня. Сегодня я получила расчёт. Родители не знают, что я уволилась. Мне ещё рано в Св-к. Абитура через три недели, я даже в общежитие сейчас не смогу заселиться. А девочки уже уедут на практику. Но оставаться здесь мне никак нельзя. На вокзал я поеду прямо сейчас. Если идти прямо к поезду, они уже будут на улицах. Тогда меня не выпустят“.

“Я в поезде. Утром я буду в Св-ке и надеюсь, забуду этот кошмар. Да, я не сказала. Я писала Лане на адрес университета. И сегодня в ящике лежало письмо от неё. Хорошо, что почту приносят утром и письмо меня застало. Лана попробует провести меня на Ч., к девочкам-физикам. Ну, хоть я теперь знаю, куда мне идти с поезда».

Мара писала в дневник каждый день. Но выхватив глазами первые строки нового дня, Пакс быстро перелистывал, делал пропуски. Он не хотел подробных описаний. Страшился их. Понимал, что это убьёт в нём остатки желания. Некоторые вещи были просто невыносимы. И главное - это лютое, какое-то вселенское одиночество. Она как будто в пустыне. 

 Пакс не ладил с отцом. Тот называл его «каким-то хиппи», из уст отца  это звучало ругательством.  Пакс не собирался продолжать династию, достаточно, что старший брат подчинился воле отца, принёс свои интересы на жертвенник юстиции, хотя мечтал о ЛЭТИС. Отец не отпустил в Ленинград, посчитал, что там «хиппи и пижонство». Олега отправили в Св-к, на юрфак. 

Пакс стоял насмерть. Не стриг свои локоны, начал отпускать баки, уговорил закройщика в ателье добавить сантиметров на клёш и подал документы на «несерьёзную» специальность. Факультет был как раз серьезный, “идеологический“, при хорошем раскладе можно сделать и партийную карьеру, инструктором горкома, а там, глядишь, и секретарем. Но это точно не про Пакса. Алексей Петрович прекрасно понимал, что так влечёт младшего сына: вольница и мода. С одной стороны, газетчики всегда были опорной силой партии, с другой - им позволялось многое. Излишне многое, считал Алексей Петрович. По крайней мере, во внешней атрибутике. И ненормированный рабочий день. Что угодно можно впихнуть в это понятие: и вечерние бдения, и утренние опоздания, и редакционные пьянки в разгар дня.

И эти разговорчики с подачи ночного радио, с чужих западных голосов. Дома он пресекал. Но в другом городе, в молодой компании таких же вырвавшихся из-под родительского присмотра охламонов, кто знает, чем обернутся эти вольтерьянство и откровенность?

В общем, Алексей Петрович был недоволен. И удивлен и обрадован, когда, получив диплом, сын вдруг сделал крутой разворот, пойдя в органы. 

И когда он приехал в Св-к навестить новоиспечённого лейтенанта (спасибо военной кафедре, не пришлось начинать с рядовых, сразу в младший начальствующий состав), он поразился тому, как хорош Пакс в форме. Высокий, стройный, подтянутый - он словно родился для формы. Погоны красиво смотрелись на широких плечах сына, и прокурор с удовольствием прогнал перед глазами меняющееся расположение и величину звёздочек. И, наконец, исчезли ненавистные лохмы. Лишившись этого обрамления, лицо сына приобрело твёрдость и мужественность, черты его стали более чёткими, словно проступил, наконец, их фамильный характер.

Да, Пакс был хорош. Офицер в органах внутренних дел. Пусть освоится, а там поднажмём, убедим получить второе высшее, профильное. Теперь  Алексей Петрович был вполне доволен своим младшим.

Пакс на минуту представил, как привезет родителям Мару, девочку без прописки, без образования, без семьи. Закончится скандалом. Если только за Пакса, как всегда, не впряжётся мама. Как сам он сейчас впрягается за Мару. Когда же он нападёт на её след?

4.

Пакс решил долистать до Св-ка. Может, здесь разбросаны крошки, по которым девочка вернётся из чащобы? Пока их не склевали голодные злые птицы, рвущие клювами её беззащитную юность.

Пакс обратил внимание, как спокойнее стал почерк Мары. Добрался до записи 25 июля.

“Моё сочинение произвело фурор в приёмной комиссии. Рядом с пятёркой запись “настоятельно рекомендована к зачислению“. Остались экзамены. Неужели я стану св-чанкой на прекрасные пять предстоящих лет?! А Гошка отбыл на практику. И некому сегодня поить меня шампанским. Но он сказал, что когда вернётся, мы обязательно отметим. Сегодня я ходила на переговорный, и связь дали быстро. Какой он всё-таки понимающий! После разговора с ним всегда так радостно! Мы проболтали минут пятнадцать. А позавчера был мой день рожденья,  и мы с девочками пошли в парк М-ского. И выпили там бутылку пива. Кислятина.

Я скучаю без Гошки. Сегодня поднималась в их комнату и посидела на его кровати. Женька рассказал новости. А Басмач тоже уехал».

Дойдя до этого прозвища, Пакс понял, о каком Гошке речь. Физики. Живут втроём в угловой комнате. 

Гошка - да он вообще-то Саша, а Гошка это прозвище - был приятелем Пакса. Младше года на три. Сейчас уже пишет диплом. Как её угораздило? А, точно - она ведь почти месяц болталась на Ч., пока ей на законных основаниях, как абитуриентке, не дали койку в Первом общежитии, на Б. 

Пакс часто захаживал к Гошке - общага стояла в квартале от отделения. Почему, почему они ни разу не пересеклись с Марой? А ведь Гошка ему все уши прожужжал про девчонку. Пакс ещё не мог понять - ведь в Кустанае студента ждала девушка, с которой он уже несколько лет. Мара, дурочка, так радуется в своем дневнике и не знает, что влюблённость быстро рассеется, Гошка погрузится в учёбу перед финальным рывком, и места для Мары в его жизни не станет.

Он припомнил всё, что говорил Гошка о ней. Парни любят о таком посудачить, если, конечно, не собираются продолжать отношения с предметом обсуждения. Теперь Пакс знал, как нравилось Маре, и в какой позиции она особенно хороша. 

Как же они разминулись летом? Тогда бы не было ни Гошки, ни двух других её покровителей, последовавших за Гошкой, дававших ей ночлег этой осенью, когда она опять осталась ни с чем: без студбилета, стипендии и прописки и крова.

А вот и осенние записи. Уже пропала восторженность, это понятно. Поиски работы, жилья, полуголодное существование, когда кончились деньги, полученные за месяц работы на заводе автоматики. Какие-нибудь жалкие рублей 70? Как она их растягивала, не имея возможности самой готовить?

 Что это?

“10 ноября. Только что ушел Пакс. Не знаю, как дотерплю до вечера. Наверное, снова нырну в постель и буду спать и спать, чтобы быстрее прошёл этот день, пока он на службе. Неужели мне это не снится? 

   Всего несколько часов назад мне было тошно от себя и я не знала, что делать со своей жизнью. А теперь я страшно рада, что не прыгнула тогда, на стройке. Мы познакомились у Ланы. Точнее, дома у её парня. Там я увидела Пакса. Он ослепительно красив. У него лицо принца. Я даже надеяться не могла, что он подойдёт ко мне. Но он подошёл. Так внезапно. Я не знаю, что я почувствовала. 

    Смогу ли объяснить? Как будто каждая клеточка во мне запела от восторга, что видит его. Не может ведь быть, что ты только увидела человека, ничего не знаешь о нём, кто он, откуда, сколько ему лет, и сразу поняла, что это он, самый родной, с которым долго и счастливо и умереть в один день? Почему мы не встретились год назад? Тогда бы со мной не случилось этого… зачёркнуто несколько раз... не хочу вспоминать, пусть это исчезнет из моей жизни и памяти навсегда.

А может, мы где-то и сталкивались, ведь он ещё заходил в универ, просто не узнали друг друга.

   Лана, я люблю тебя, что ты позвала меня вчера к себе. Пакс. Это лучшее, что случилось в моей жизни. Лана, спасибо! Ты мой Ангел! Всё, я побежала досыпать, и пусть мне снится Пакс, пока он не придёт вечером, я открою глаза и увижу его перед собой“.

- И увидела, - опять резанул себя стыдным воспоминанием Пакс.

5.

Пакс просматривал все сводки. Никакого следа Мары - но это и хорошо, значит, ничего пока не стрялось с девушкой, которая необъяснимо для Пакса становилась всё необходимей ему. 

После обеда зашла на кофеёк Женя из детской комнаты милиции.

- А ты знаешь, что подростков, убежавших из дому, чаще всего отлавливают в электричках, где они ночуют? - подала ему мысль. 

Пакс ухватился за эту информацию и, заехав домой перекусить и поспать хоть  часа два в перспективе бессонной ночи, отправился на Св-к пассажирский. Он ждал за пакгаузами у путей пригородного сообщения. Запрыгивал в вагон и нёсся по составу, чтобы, пока автоматический голос не произнесет "Осторожно. Двери закрываются", успеть спрыгнуть с подножки. Электрички приходили уже почти пустыми, редко-редко в окне освещённого вагона проскальзывает какой-нибудь силуэт. Пакс глянул на часы: начало второго. 

Он услышал свист тепловоза и приготовился. Опять мчался по составу и - он боялся в это поверить - в пятом или шестом по счёту вагоне увидел прикорнувшую фигурку. Будь Пакс ниже ростом, он не разглядел бы Мару  за высокими спинками деревянных лавок. И он узнал свесившийся в проход рыжий сапожок со сломанным супинатором в каблуке. Сейчас раздастся знакомое шипение, потом отстранённый автоматический голос, двери начнут съезжаться. Пакс сдёрнул спящую девушку с лавки и поволок в тамбур. Ничего не сообразив, Мара даже не упиралась, но в тамбуре он поскользнулся и рухнул на девушку. Двери сомкнулись, и состав тронулся. 

Пакс дёрнул стоп-кран, рывком вытянул девушку наружу и устремился с ней за ближайшее строение, пока не началась суета . В укрытии они отдышались. Мара смотрела затравленно. Он прижал её к себе, лицом в колючую шинель, чтобы не видеть этих испуганных глаз, стал гладить волосы, шапочка слетела, наверное, когда они упали в тамбуре. Затем прижался губами к макушке и неожиданно расплакался. Беззвучно. Просто его подбородок задрожал на Мариной макушке и плечи заходили ходуном. Мара замерла.

- Идём, - позвал Пакс, когда они начали мёрзнуть. Вышли на площадь. Он стал высматривать патрульную машину, проголосовал, заглянул внутрь буханки с синей полосой: - Не в поселок? В центр? Подбросьте?- и не дожидаясь ответа (конечно, подбросят своего) впихнул совсем озябшую Мару в салон. 

        До посёлка было не добраться, и Пакс решил до утра пересидеть у Сашки. 

     Только как сказать об этом Маре?  Девушка не захочет видеть Сашку и побоится встречи с Ланой. 

- Ничего не стану говорить, пока не приедем, - решил Пакс. Девушка мелко дрожала в своем пальто без теплого подклада. 

- Совсем не по сезону, - обеспокоенно подумал Пакс. Когда они проснутся сегодня утром, будет 1 декабря. Где ты жила, Мара, эти три недели?

        Вопреки ожиданиям, Мара не стала артачиться, увидев куда он её привел. Девушка была так изнурена выживанием на улице, что потеряла всякую чувствительность к тонким моментам. В тепло и спать - вот чего хотело это обессилевшее животное, наконец, пойманное Паксом.

      Лана обрадовалась поздним гостям. Обвила соперницу тонкими руками. Обычно ленивый Сашка проворно выбрался из постели и включил чайник в розетку. Он тоже был рад: свалился камень с его неспокойной совести. Мужчинам быстро постелили за стенкой, в пустовавшей комнате. Мару извлекли из ледяного пальто и сапожек,  Лана дала ещё свой свитер, девушку уложили,  она уснула, кажется, ещё когда её раздевали.  Пакс  посидел подышал на неё, прислушиваясь, как жалость к беглянке превращается в какое-то другое, тревожащее его чувство, потом в чайнике забулькало, он добавил кипятка к заварке, зачем-то  покрутил ложечку в  стакане (сахара опять не было в этом доме), выпил и пошёл вслед за Сашкой спать. Свет погасили, а во второй комнате его и вовсе не было. Лана прижалась к неизвестно где столько времени пропадавшей подруге. Она ни минуты на неё не злилась. Знала, каков её Сашка и что Мара не сука.

6.

        С утра, пока все ещё спали, накрытые предрассветным холодом поверх одеял, Пакс сбегал к крёстному домой. Он знал, что в этот ранний час подполковник делает зарядку с гантелями перед настежь распахнутой балконной дверью, затем в душ, потом взобьёт пену и будет долго скоблить впалые щёки, подпирая языком то одну, то другую, опасным лезвием раскладной бритвы. Затем чинно сядет за стол, накрытый мамВерой (жену крёстного звали так же, как мать Пакса, её подругу со школьных лет). Раньше половины девятого нечего и ждать Васильича в отделении, а Паксу надо решить вопрос до начала рабочего дня. МамВера усадит завтракать и Пакса. Васильич не преминёт повоспитывать парня - на службе он отцовских ноток не позволял. Пакс доложился, подал рапорт на отгул - за это он отстоит в оцеплении в субботу.

- Какой из тебя сегодня работник? - заключил начальник РОВД, разглядывая набрякшие покрасневшие веки столько дней толком не спавшего парня - и бог знает, где он сегодня ночевал, раз щёки не тронуты бритвой. Такой неаккуратности за Паксом прежде не водилось, в райотделе он всегда появлялся с иголочки. - Иди!

      Улицы за истекший час покрылись свежим снежком, плотный мамВерин завтрак медленно отдавал тепло. У Пассажа Пакс остановился закурить. Стянул перчатку с правой руки, пальцам было холодно, а в месте, где к ним примыкала сигарета, с которой он забывал стряхивать пепел, жгло. Вот так же жгло внутри, он с разочарованием узнал, что его хвалёная выдержка пробиваема и ледяное спокойствие, которым он втайне гордился, может таять под озоновой дырой новых чувств. Например, ревности. Ничего подобного он не испытывал к прежним своим девушкам. Ревность он считал плебейством, и вдруг обнаружилось, что он  подвержен этому низкому чувству.

Надо было идти за Марой, но ведь предстоит как-то объясниться. Извиниться, что ли. Теперь, когда он знал её историю с самого начала, и кем она себе его вообразила, и как он  в один миг уничтожил это незаслуженное доверие, Пакс боялся усугубить свой промах. За одно только он мог похвалить себя: чутьё или опыт подсказали мужчине, что с Марой  нельзя корчить из себя брутала, что её не впечатлит, а отвратит напористость и грубость, и вошёл тогда очень бережно.

Теперь её нужно повезти к себе. А куда ещё-то?! Найти какие-то слова, чтобы его предложение пожить у него в общаге она могла принять, сохраняя остатки достоинства, чтобы это не выглядело как согласие от безысходности, от того, что ей некуда идти, а ей действительно некуда.

      И ещё было кое-что, что грызло его теперь. Три недели — не всё же время она жила на вокзале и в поездах пригородного сообщения! Иначе была бы простужена насмерть. Но ночью за стенкой он слышал только редкое покашливание. На чьих подушках она оставляла свои смоляные завитки? У кого отогревалась? Он действительно хочет это знать? Или незаданные вопросы будут тикать внутри него, пока эта мина молчания не рванёт?

     Уже совсем рассвело. В доме, наверное, встали. Нужно идти, пока Маре не взбрело убежать. В дневном свете всё выглядит беспощадней. Знать бы, чего она больше боится: улицы или объяснений? Пакс вёл этот внутренний диалог всё время, пока шёл к дому. Задержался у газетного киоска, купил сигарет и спецом - Сашке пачку «Беломора», завернул в булочную, вспомнил, что у друзей нет сахара и вернулся на В-нера в продовольственный. Больше по пути не было общественных зданий, только областное управление КГБ.

Пакс уже стоял перед дверью, а слов, с которых начнёт разговор, он всё ещё не придумал. Он постучал, хотя когда он уходил, запереть за ним было некому. Открыла Мара. И его осенило: не дав девушке отстраниться, он впечатался в рот Мары поцелуем.

          7.

       Проснувшись, Мара обнаружила себя на Сашкином топчане. Под ватным одеялом было тепло, но выпростав руку, она сразу ощутила ледяную хватку нетопленной комнаты. Ночью никто не подбросил дров. Ходики на стене показывали почти девять. Добрались они в начале четвёртого, высчитала в уме Мара. Лана, наверное, на парах. Пакс, должно быть, на службе. Не выспавшийся. И, наверное, не поел. В квартире тихо. Сашка тоже куда-то ушёл. Самое время выскользнуть. Оставить ли записку Лане? Может, самой пойти в Универ, подождать Лану в столовой, взять стакан котлового кофе с молоком; поговорить всё же нужно, а может, подруга что-то посоветует. 

Когда Мара той ночью убежала на вокзал, без определенных планов, она знала твёрдо лишь одно - куда она точно не поедет. Домой.

          Вспомнила, что Лида, работавшая в районке где-то под Челябинском, звала её в гости. Правда, это было в прошлом году. В этом Лида на абитуру не приехала. Адрес Мара, конечно, давно потеряла, но название села помнила. Не две же там газеты, в конце концов! Найдёт Лидку через редакцию.В справочном окошке ей сказали, что железнодорожной ветки туда нет. Надо перебираться на автовокзал, но это уже утром. А пока хоть немного бы поспать.

      К Лиде она добралась с приключениями.  Часть дороги пришлось проделать на попутках. К ней опять липли. Но теперь девушка была осторожна и пристраивались рядом с какой-нибудь обвешанной сумками и детьми женщиной. Лиду она нашла быстро - село готовилось к какому-то местному празднику, посвящённому наконец-то отдохнувшим после страды ударникам сельского труда и работникам мраморного карьера, в центре вывешивались транспаранты и через площадь сновали люди озабоченного вида. На Мару едва не налетела девушка с ящичком записывающего устройства на ремне через плечо. Так это же Лидка! Оказалось, радио и газета у них в одной редакции, и знакомая трудится на волнах сельского радиоэфира. Но осталось ей недолго: под пальто выпирал внушительный круглый животик. На безымянном пальце правой руки блеснуло тонкое колечко.Так вот почему Лида не приехала!

- Я у мужа живу, - объясняла по дороге подружка. - Отведу тебя к моим, поживёшь, осмотришься. Теперь на моё место будут искать, завтра сходим к редактору. У тебя какие-то документы есть?

         Только паспорт. Мара даже не забрала свой пятерошный аттестат в деканате. Первые недели она ходила на поточные лекции - вольнослушателям разрешалось, но потом устроилась на завод, “ящик“, как его называли, и расписание лекций и график смен, что называется, “не поженились“. Выходило, что и школу Мара не закончила - корочек-то на руках нет.

      Родители Лиды не рассчитывали на гостью, семья была совсем небогатая. Наверное, рады были сбыть Лиду с рук, подумала Мара - муж оказался старым, что-то около тридцати, или даже тридцать. А Паксу тоже уже 24, вдруг зачем-то вспомнилось Маре. Обида вчерашнего дня накрыла девушку.   

 - Вы кушайте, не стесняйтесь, - услышала Мара тихий спокойный голос Лидиной мамы.  В глубоких тарелках с потёртой двойной голубой полоской по ободку дымилась  молочная лапша. Мара терпеть не могла кипячёное молоко, пенкой просто давилась. Но женщина напротив за столом улыбалась ей добрыми глазами в сеточке мелких морщин, и Мара не посмела отказаться. Девушка ценила малейшее проявление участия и ни за что не обидела бы эту рано постаревшую женщину в белом ситцевом платке и с коричневым загаром сельской труженицы на лице. Мама Мары, ухоженная, красиво и дорого одетая, выглядела бы сильно младшей сестрой рядом, если не дочерью.

       Укладываясь на раскладушке в бывшей Лидиной комнатке-узеньком пенале (семья жила в полуторке), Мара залилась слезами благодарности к этим посторонним людям. Даже ночнушка на ней, пахшая утюгом, была чужая - дала Алия  (так звали хозяйку, а отчество, сложное для русского уха, девушка не запомнила). У неё не было даже сменного белья, вещи остались  у Пакса. Лида нашла в шифоньере свои трусики для внезапной гостьи, а лифчик был мал. Мара постирала с себя, всё сохло на батарее. Завтра Лида за ней зайдёт. Спать.

         Мару сзади обняли за плечи. Объятие лёгкое, как теплым ветерком прошлись, и Мара сразу угадала, что это невесомая Лана.

       - Ты поела уже? - спросила Лана, не увидев посуды на столе.

     - Да, - соврала Мара. В кармане у неё оставались двенадцать копеек из одолженной у Лиды пятёрки, тремя монетками. На радио Мару не взяли, она проболталась в селе дней десять, пока решался её вопрос - оказалось, расстановкой таких значительных кадров занимается не редактор, а райком. Ловить там было нечего. Разве за тракториста замуж выйти - в сельском клубе, куда сводила её Лида, Мара видела этих парней, как будто из анекдота про “борща и в койку“. Такой прибьёт через неделю за бесхозяйственность и склонность к созерцанию. С книжкой не посидишь.   

Лана сходила к стойке и вернулась с двумя тарелками - пшёнка с котлетой. Маре стоило усилий не спеша цеплять кусочки еды вилкой. Будь она одна, она смела бы столовскую снедь в момент. 

     - Можешь не рассказывать про Сашку, я всё знаю, он в своём репертуаре,- сразу поставила точки над i подруга. - Спасибо, что не заявила. Где ты была, Марочка? Как сквозь землю провалилась. Ты знаешь, что Пакс всех тут на уши поставил? Тебя половина УВД искала. Три общаги ломают головы и делают ставки, жива ли ты, - попыталась пошутить подруга. - Наверное, только родители тебя и не искали, - тут Лана запнулась, поняв, что вторглась в больное. Мара сидела, опустив голову. 

      - Куда мне теперь, Лана? - спросила она, рассказав о неудачной поездке в соседнюю область и, в общем, не рассчитывая на какой-то ответ. “Куда мне?“ - это был не вопрос, а вздох. Поэтическая форма констатации, что некуда.

         - Разве Пакс тебя не позвал? - удивилась Лана.- Ты не дождалась его?

         - Позвал.

        - Так что?

         - Не могу, Ланочка.    

Мара заново увидела события сегодняшнего утра. Когда она открыла дверь на стук, перед ней вырос Пакс. Кажется, он был смущён, но в то же мгновенье схватил её губы, долго не отпускал, мял их своими. Мара задыхалась. уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь оттолкнуться. Он не выпускал, скользил руками по спине, обхватывал плечи и шею. И чем ласковее он становился, тем явственней Мара ощущала, как со дна её души поднимается муть - злость, упрямство и желание сделать наперекор.

     Как только он выпустил девушку, чтобы снять отсыревшую шинель, Мара ощетинилась, сделала узкие глаза (“треугольные“ - называла это мама) и сквозь прищур выжигала своего визави ненавистью, которую трудно выращивала в себе все эти дни. Воспоминания об ужасной сцене в Сашкиной квартире перебивались  другими: как Пакс вёл её к себе в общагу, а она не могла оторвать от него взгляда и конечно, сто раз бы споткнулась и упала, если бы он не обхватил её талию и не придерживал бы другой рукой спереди, так они и шли в пол оборота друг к другу, и ей казалось, что она не касается земли. И потом, у него в комнате... Нет, Пакс никак не вырастал в монстра.

И ещё Мара всё время слышала, поверх удушливого креазота и перекалённого масла привокзальных пирожковых, его, Пакса, запах — запах хорошо вымытого человека, деликатный оттенок груш.

8.

         Пакс был растерян. Он всё же верил в память тела, помнил это ощущение слитности, Мара тогда оплыла под ним, впиталась растопленным воском, патокой  в его кожу, он остался в ней и так они заснули. Пакс надеялся, что и Мара запечатлела это чувство неразъёмности. И когда он её снова коснётся…

Но Мара высвободилась из его рук.

         - Пожалуйста, принеси чемодан. Мне не во что переодеться. Вот всё, что она сказала.

Он долго сидел у стола, спиной к двери, чтобы не смотреть, как Мара затворит её за собой, курил, добрался до купленного Сашке «Беломора», смотрел в медленно растворяющееся в сизой табачной дымке окно, в котором так же медленно растворялся уходящий день.

     - Пакс, спишь? - Сашка подхватил папиросу с прожжённой клеёнки, смял бычок в блюдце.

          Пакс поднял пустые глаза на друга, не понимая, откуда тот взялся.

        - А где твоя? - буднично спросил Сашка.

         - Не моя, - Пакс снова уронил голову в ладони.

       - О, сахару купил? - обрадовался Сашка, взял чайник, вышел в прихожую набрать воды.

- Ну куда ты? - остановил Сашка друга, когда тот потянулся за шинелью. - Давай девок дождёмся, Ланка картохи нажарит. Там водка в чулане мёрзнет.

          - Саша, отойди. Я ударю.

         Удивлённый Сашка отпрянул от двери. Пакс вышел. Минут через пять, не больше, появились девушки.Как они не встретились, не понятно. Деревянная двухэтажка стояла в тупичке, дорога сюда и отсюда была одна.

9.

            В отделе оценили парфюм Пакса.

           - На охоту? - Подмигнул Трунов.

       Пакс ответил такой же гаденькой ухмылкой. Женечка, забежавшая к соседям на  кофейный ритуал, следовавший сразу за утренним разводом, выпрямила спинку.

       - Мальчики, кому с пенкой? - промурлыкала младший лейтенант. Молотого не было. Приспособились так: брали фарфоровую чашку (почему-то считалось, нужна непременно тонкостенная, а может, это придумал Пакс, любивший всё изысканное), насыпали две ложки растворимого, добавляли на кончике ложки сахарного песку, ложку кипятка -только смочить порошок, и растирали по стенкам до светлого яичного цвета. Затем добавляли ещё кипятку и помешивали, обычно в три приёма. Кофе начинал походить на настоящий. 

    Женечка любила этот ритуал. Он позволял ей сосредоточить внимание младших офицеров (они и по возрасту были такими, молодые животные с хорошим здоровьем и аппетитом) на её изящную кисть с плавными пальчиками, завершавшимися глянцевыми вишенками маникюра. Кто-нибудь брал у неё из пухлой ручки чашку и продолжал натирать, бог весть о чём думая и глядя на густую пшеничную поросль Женечкиных ресниц. Ни разу это не был Пакс, сожалела инспекторша.

        Девушка очень сочувствовала старлею в поисках пропавшей Мары, но теперь уличила себя в том, что рада  ничем не окончившейся их встрече. Пакс не был единственным неженатиком в отделе, но именно он считался хорошей партией. Женечка разделяла это мнение. Но не потому, что Пакс был сыном старшего советника юстиции, с соответствующим постом, фактически хозяина города, в котором жила семья Пакса, и ему светила быстрая карьера. А потому что  знакомые девушки из универа говорили про Пакса, что он - тут Женечка покраснела своим мыслям, хорошо, что они не слышны - в общем, с Паксом стоило попробовать, даже если до ЗАГСа не дойдёт. Во всяком случае, она многое бы ему разрешила. Но старлей был с ней дружески обходителен и вежлив - и только. 

         Мужчины сговаривались куда-то вечером пойти, но Жене не предложили.

Вечером Сашка приехал на посёлок. .

        - А Пакс не возвращался, - тормознул его на входе вахтенный, коротко знавший обоих парней. - Чемодан заберёшь? 

       Он выдвинул из-за стойки, отгораживавшей рабочее место от вестибюля общаги, мягкий коричневый чемоданчик с надорванной ручкой.

         - Записки нет? - уточнил Сашка.

          - Нет.

- Ну, началось, - с досадой думал Сашка, шагая на остановку. - Ванька дома - Маньки нет. Манька дома - Ваньки нет.

           Он не любил трагедии и разборки, сам относился ко всему легко и не выносил, когда предстояло кого-то мирить.

      - Интересно, где Пакс. В Буше вряд ли - там начальство может гулять. В "Океане" тоже вряд ли - до выплаты жалованья ещё три дня. Скорее всего, в "Малахите", или взяли дежурный "бобик" и дёрнули в аэропорт пить, менты галимые, - ворчал про себя Сашка. Он бы тоже сейчас пошёл  в какую-нибудь компанию, но Лана пристала с Мариным чемоданом. Вот что он сделает, когда придёт: выпьет остатки водки и завалится спать. Не будет мешать бабам сопли размазывать.

Заранее скинулись на обратный путь: до посёлка таксомотор два рубля. Копеек тридцать ещё надо держать в запасе. С носа по 60 копеек. "Дорожные" скинули Трунову в карман как самому ответственному. Остальное на пропой. Заказали по две порции уральской поджарки и сардины под лимоном. Тем и обошлись. На оставшиеся деньги взяли водки. Водку Пакс не любил, но вина шли с бешеной наценкой. До зарплаты четыре, нет, уже три дня. Правда, дома у Пакса, в жэзээловском томике о Генри Миллере, припрятан трёшник - на случай, если придётся гулять какую-нибудь фемину.

      - Какая же дура Мара! - Накачиваясь водкой, злился Пакс. Можно было поужинать дома, потом захватить в комнату бутылку вина, поставить Hot R S или Аманду Лир и закончить вечер улётно. Завтра суббота, можно выспаться…

     - Чёрт, я же завтра в наряде, - вспомнил он внезапно. Отрабатывать отгул. Который нахер не пригодился.

        - Я домой, - резко встал из-за стола, смахнул вилку. Качнулся. Пошёл к выходу. Увидел знакомых, ехали в Железнодорожный. 

     - Там уже и пешком дойду, - решил Пакс и с трудом забрался на заднее сиденье жигулёнка. Машина была ему не по росту.

10.

           В пятницу Мара ездила в Политех. Сказали, персоналу дают место в общежитии. Но даже не в койке так нуждалась Мара. Речь шла о прописке. Играть в прятки с государством становилось всё опасней. Она ходит по городу до первого мента. Два штрафа, которые она не сможет оплатить - и на полгода закроют. Ей сказали, что как раз нужна подавальщица в гардеробе, но придти в кадры надо во вторник. В воскресенье Лана уговорила её идти на день рожденья к Жанне. Жанна была давней подругой Ланы, да и Мара с ней знакома. Общий подарок имелся: альбом Чюрлёниса.

Сашка по такому случаю откуда-то вытащил галстук и нацепил на ковбойку - так смешнее. Лана не сопротивлялась: Сашку принимали в любой компании в любом виде на "ура".

     - Люблю повеселиться, особенно пожрать, - потирал руки Сашка в предвкушении пиршества. Столы у Жанны накрывали по-богатому, муж был стоячий, работал в торге.

      Даже удивительно, за кого только ни выходили неприступные небожительницы с филфака, голубая кровь универа.

Маре было тошно, и она поддалась уговорам - может, хоть  там её оставят навязчивые мысли об обидчике.

Когда оббивали снег с обуви на пороге, первым, кого она увидела через приоткрытую дверь в гостиную, был Пакс. Он переговаривался с высокой пышноволосой шатенкой, склоняясь к её уху так тесно, что у Мары защипало в носу. Не хватало расплакаться при всех. Мара повернула назад, Сашка придержал её за руку:

        - Не ссы, мать, прорвёмся.- Не имея в виду уколоть девушку, фразу он построил крайне неудачно. И сам понял, что сморозил не то.

         - Мар, ну будет тебе, - обнял и повёл.- Я тебя в обиду не дам.

       Наконец, вышла именинница, на ходу снимая фартук с блескучего платья. Муж одевал её в фирму. Жанка и без того была эффектная. Крупноватая, высокая, с дерзко короткой стрижкой. В компании высокими были почти все, Мара почувствовала себя пигмейкой. Сашка был одного с ней роста, но его-то здесь ждали, и очень. 

         За столом Мара оказалась ровно напротив Пакса; мужчина, не удостоив её взглядом, накладывал из салатника своей спутнице. Сашка и Лана сели по обе стороны от Мары, словно защищая.

          Вначале все чинно ели, после нескольких тостов уже лезли к соседу вилкой, отпивали из чужих фужеров, дымили прямо за столом, старались перекричать магнитофон. Жанна резко нажала на кнопку "выкл".

Стол сдвинули, расселись кто на стульях, кто в креслах, кто-то на полу, в круг передали две гитары, Сашка расчехлил свою. Мальчишки пели вперемежку лиричное, любовное и шутливое. 

         Вдруг кто-то спросил: -  Пакс, а ты что отсиживаешься, а ну давай! 

       Гитара поплыла из рук в руки в угол, где Пакс всё оглаживал свою шатенку. Мара не знала, что он поёт. Пакс прочистил горло и затянул про мандрагору. Ну, помните: это корень безумной любви...? Пел он негромко, но выразительно. Затем развернулся всем корпусом к Маре и выдал из Майка:

- Ты - дрянь! Лишь это слово способно обидеть. Ты - дрянь! Я не хочу тебя любить, но не могу ненавидеть - Ты не тот человек, с которым я способен жить. Когда ты лжёшь мне в лицо, я готов тебя убить. Ты строишь всем глазки у меня за спиной...

Сашка накрыл Марину ладонь своей, прижал к подлокотнику:- Сиди. Мы ему ещё покажем!

         Мара чувствовала, как горят щёки, как будто по ним нахлестали. Пакс смотрел на неё не отрываясь, ей сложно было понять выражение его глаз. В серой радужке гуляла усмешка, взгляд был цепким, словно Пакс высматривал: попал? больно?

    - Пакс, давай своё, - раздались сразу несколько голосов, когда он закончил. - Есть  новенькое?

         И это тоже прозвучало для Мары новостью. Не знала, что он пишет. Да и когда бы она узнала?

Пакс снова взял аккорды:

- Ты поводила тощим плечиком, 

             косила свой воловий глаз,

             чтоб не остался незамеченным 

              и остальной боеприпас...

             А я потёк, а я расклеился,

             восстали подлые низы,

            сорвали молнию на левисах -

            что значит выучить азы!

           Ты возомнила себя гурией

           и Мессалиной заодно,

           и что пропал теперь, в натуре, я,

           что держишь место за одно.

           Что, как телёнка на верёвочке,

            взяла и просто повела.

          А в этом месте остановочка,

           ага, - тут Пакс взял небольшую паузу и добил:

          - Скажи мне, где твоя плева?!

Комната грохнула, раздались дружные хлопки. Мара выдернула руку из Сашкиной и стала пробираться к дверям. Надо было сразу уйти, как только увидела Пакса, он к ней даже не подошёл, сухо кивнул издали. Мара натягивала сапоги, Жанна с Ланой, вышедшие их кухни с чайными чашками на двух подносах, с недоумением смотрели на неё.

     - У нас "Наполеон", - торжественно провозгласила Жанна. Девчонки провозились в кухне и всё прослушали. Это хорошо, что они не в курсе, можно распрощаться под благовидным предлогом.

         - Ты ох&ел?!- раздался Сашкин голос и звонкий шлепок. Кого-то приложили.

         Девчонки поспешили в комнату. Пакс держался за щёку, потом кинулся на Сашку. Все онемели. Знали, что Пакс никогда не лезет в драку и что с Сашкой они не разлей вода. Теперь они сцепились и катались по полу. Парни кинулись их разнимать, девчонки, ошалелые, вжались в стенки. Шатенка побежала в ванную мочить полотенце - кровь пролилась.

           11.

          У Пакса оказалась рассечена бровь.

         - Такую рожу испортили! - прокомментировал Жаннин муж, когда парней растащили по углам. Сашка не мог отдышаться. Компания переживала когнитивный диссонанс: вроде, надо взять чью-то сторону, но как их разделишь? Все привыкли: где один, жди второго. В универе все пять лет они были как нитка с иголкой.

        - В травму надо, - осмотрела  пострадавшего шатенка. - Пакс, вставай, поехали, нужно зашивать.

          - Зарастёт, - отмахнулся Пакс.

           - Зарастёт неаккуратно.

           - Что с того? Разлюбишь?

          Шатенка смутилась. О любви Пакс мог говорить исключительно с издёвкой. Слово не из его лексикона.

         - Шучу, расслабься, - зло засмеялся он.

         Девушка вдруг обиделась.

       - Да вы что, с ума посходили, барышни? Губки они мне тут надувают. Я увиваться ни за одной не стану. На задних лапах ходить. Вот рубль на тачку и вали!- взбеленился Пакс.

       - А где Мара? - спохватились девчонки. За этой суетой никто не увидел, как она ушла. 

      - У неё и ключа нет. Санечка, нам пора, - Лана помогла парню подняться. Обернулась на Пакса:

        - В травму всё же поезжай. Завтра увидимся.

         - Вряд ли, - мрачно произнёс Пакс.

- Давайте ко мне, - предложила девушка, жившая через двор от Жанны. Куда ему сейчас до поселка добираться! Пьяные все.

        Их довели до подъезда. В квартире Пакс притворился пьянее, чем был, чтобы не благодарить за гостеприимство способом, которого от него ожидали. Лёг не раздеваясь на край кровати. Ушёл без завтрака, не стал будить хозяйку. На салфетке нацарапал “Спасибо“, хотел добавить имя, но не вспомнил.

12.

- Про бандитскую пулю уже шутили? - Съехидничал прибывший позднее других Трунов. Бровь у Пакса разбухла, между двух стянувших её узких полосок пластыря сочилась сукровица.

         - Смотрю, Дмитрий Алексеевич, - обратился к Паксу начальник отделения, - выходные вы провели результативно. Митя, - перешёл он на свойский тон, когда они остались в кабинете одни, - во-первых, в санчасть немедленно. Во-вторых, у меня к тебе разговор и то, что я скажу, тебе не понравится. Поезжай.

Пакс вернулся с двумя металлическими скобками. Васильича не было, отбыл на совещание.

        - Группа, на выезд.

         Ехали на задержание, Пакс проверил табельное оружие. Вернувшись ближе к вечеру, он опять не застал Васильича. Разговор откладывался, Пакс гадал, в чём провинился. Каким выйдет разговор с крёстным, ещё не известно, а вот ожидание неприятно точно.

Во вторник после развода Васильич вызвал.

          - Разрешите войти?

         - Проходи, Митя.- Подполковник помолчал.- Тема деликатная. Я, вроде, не должен бы тебе в таких делах указывать. Но ты как-то укроти уже либидо своё. Спишь с кем попало. Где твоя офицерская честь? Уже разговоры пошли.

         - О чём это вы?

        - Не прикидывайся, Митя. О бродяжке твоей. На пятнадцатисуточное довольствие её поставили. 

          - Как?! - У Пакса похолодело в животе.

        - Задержали ночью с воскресенья. Шла, шаталась, подумали, пьяная, ещё замёрзнет. Документы у неё не в порядке. Ты знал, что прописки нет? И давно. Третий месяц без штампа. И не работает. И не учится. Это сейчас, когда страна борется с тунеядством...УК давно листал? Тебе ли объяснять. 

          - В каком отделении?

        - Не вздумай ехать. Ещё неизвестно, где она замазана. Вот на что она третий месяц живёт? Врёт же тебе. Не была она в Челябинске десять дней. Ну, пять от силы. А знаешь, где болталась? С интоксикацией в больнице тагильской. У неё и сейчас в сумочке две упаковки теофедрина было, одна доеденная почти.

          - И что? Ну, простудилась, кашляет.

          - Это прекурсор, Митя. И ты об этом знаешь.

           - В ка-ком о-на от-де-лении? - повторил Пакс.

           - Ну, узнай по сводкам, раз неймётся.

           - Я фамилию не помню.

            - Или не спрашивал?

             - Товарищ подполковник, разрешите идти?

              - Ступай. Ехлова она.

    В обезьяннике в дежурной части Пакс увидел четырёх цыганок, карнавально раскрашенную фифу в сетчатых колготках - это по морозу-то! - и Мару. Девушка сидела поджав колени и обхватив голову руками - ей нужно было хоть несколько минут тишины, всю ночь она слушала гортанные голоса, голова раскалывалась. Вид у девушки был жалкий, и внутри у Пакса опять кольнуло. 

Он протянул корочки в окошко дежурки, о чём-то переговорил со старшиной на посту. Оказалось, Васильич (Митя оценил этот жест) звонил местному начальству, а местное начальство дало команду подержать девушку до того, как за ней прибудет офицер, и сдать с рук на руки. Запись в журнале вымарать. Вот ещё забота, как выудить девчонку из клетки. Что будет, когда она увидит Пакса?

- До машины сопроводите, - обратился он к старшине. И вышел. Закурил в сторонке от крыльца. Минут через семь вывели Мару. Когда девушка села в "бобик", Пакс в два шага оказался у машины, рванул дверцу, влез. 

          - На посёлок, - скомандовал водителю.

За всю дорогу он не сказал Маре ни слова. Девушка тоже молчала. Отреагировала на бровь, но тут же отвернулась. Остановились у общаги. Пакс вышел, вынул Мару, взял её крепко под руку, так, что не дёрнешься, и завёл внутрь. Поднялись в лифте. Пакс отпер входную дверь, затем комнатную, отнёс пальто на вешалку, достал из встроенного шкафа полотенце, свою рубашку, протянул Маре: - В душ. От тебя несёт казематом. 

Мара встала под горячие струи, выдавила шампунь из тюбика - вот почему Пакс пах грушей! Рубашка с Паксова плеча была, естественно, ей велика, Мара закатала рукава, глянула в зеркало - запотевшее стекло выдало  изображение загнанного в угол зверька, глаза ввалившиеся, нос заострился, губы обкусаны.

       Мара толкнула дверь - за ней стоял Пакс с кухонным полотенцем через руку. Он легонько подтолкнул девушку направо, в кухонный проём. Стол был накрыт. Холостяцкая классика: яичница с колбасой. Горка хлеба. Горка сыра. Тарелки тонкие, красивые. Откупоренное заранее - чтобы надышалось - вино. Серьёзно? Он думает, они вот так будут сидеть напротив и смаковать марочное? Ещё бы свечи зажёг.

С разговорами не приставал. Дал поесть спокойно. Вина всё же налил:  - Выпей, лучше выспишься.

Мара легла, свернулась калачиком, закрыла глаза и долго прислушивалась: полезет? Никакого движения. Проснувшись, она не увидела Пакса. Ушёл на службу. Как тогда. Самое время заявиться Сашке. Надо же, она уже может шутить над этим. Умылась, поставила чайник. В кухню зашла соседская жена, складная бабёнка лет тридцати пяти. 

- Что-то мне подсказывает, ты здесь надолго. Я Рита. Ну вот, правила такие: плиту моем и места общего пользования два дня я, два дня ты, и так по кругу. За дверью тоже надо убираться. Для подъезда мы держим отдельное ведро и тряпку. Пойдём покажу. Ужинаем мы с детьми в семь, когда муж со службы возвращается. Потом ваша очередь.

           Маре почему-то стало легко от этих слов. Рита её уже "прописала" в жизни Пакса.

        - Да, там в машинке Митькино бельё. Не развесил. Не достиралось, наверное. Воду мы шлангом сливаем.

         - А кто это, Митька? Муж?

        - Так твой же, - округлила глаза соседка. - Что, трах (она употребила другое слово) уже не повод для знакомства? Ну, молодёжь...- И захохотала.

Вечером на пороге нарисовался Пакс.

          - Чё надо? - заступил ему дорогу Сашка, не давая войти.

          - Чемодан принеси.

         - Не пойму я вас, баб, - обратился к жене Сашка, выуживая чемодан из-под стола. - Вас мордой в грязь, а вы - ой, князь! Вот и нашлась твоя Мара, где ж ей быть, Паксу брюки наглаживать. С изнанки.

       Лана из-за Сашкиной спины подавала знаки Паксу, мол, не обращай внимания, не ведись.

           13.

       До прихода Пакса Мара успела развесить бельё, прошлась сухой тряпкой по книжным корешкам - полки занимали целую стену во всю высоту, до потолка. Девушка подивились неоднозначному, скажем так, выбору книг. С одной стороны - философия, античная литература, русская классика. С другой - Опасные связи Лакло, Голый завтрак Берроуза, Овидий Публий Назон - наставник любовников, Мопассан, макулатурный Дрюон, какие-то ротапринты с блеклым шрифтом. Как давним знакомым, Мара улыбнулась Гессе и Сартру. Отметила для себя томик Кастанеды. Обязательно прочтёт. Если, конечно, задержится здесь.Мара посмотрела на часы - хозяин комнаты вот-вот вернётся. Девушка не представляла, как теперь с ним держаться, два дня назад он окончательно растоптал их мимолётную близость, нераспустившиеся цветы возможного общего будущего. А сегодня вдруг вытащил её из лап главного насильника - системы, которая, с одной стороны, выплёвывала Мару, с другой, карала за то, что она не становится её частью.

        Поступков Мити (неужели она назвала Пакса по имени? Вышло как-то тепло, но он не заслуживает этого внезапного тепла) девушка не понимала. Его как будто разрывало в разные стороны, Марино сознание не вмещало, как один человек может быть и таким нежным, и таким беспощадным. Почти семь. Сейчас соседи займут кухню (кажется, Ритин муж уже пришёл), а она ничего не приготовила на ужин. Во входную дверь позвонили двумя короткими звонками. Кто это может быть? У Пакса ключ.

- Это к вам, - крикнула Рита. Мара пошла открывать. За дверью оказался всё-таки Пакс: в одной руке Марин чемодан, другой он держал раскладушку. Прислонив к стене то и другое, Пакс вернулся к порогу, сбить снег с форменной ушанки и встряхнуть шинель.

      - Метёт, - сказал он. Это и так было понятно по его одежде, но ведь нужно же было хоть что-то сказать. Усмехнулся про себя: - Вечер разговоров о погоде объявляю открытым. А что, это выход.

- Митя... , - девушка осеклась и тут же поправилась: - Пакс, ты голоден? Я не... 

        - Одевайся, сходим в пельменную, она до восьми. Пельменная оказалась рядом, через три дома вглубь квартала. Посетителей почти не было, лепщицы уже ушли, в котёл закладывали остатки. Вышло полторы порции, Пакс всё ссыпал в одну глубокую тарелку и разделил пополам. Мара подумала, что мужчина вряд ли наестся неполной порцией, но спорить не решилась. За реакции этого человека, которого она так опрометчиво почувствовала в первый вечер родным, нельзя было поручиться.

         - В первый - в единственный, - опять мысленно поправила себя девушка.

- Какао взять тебе? - прервал молчание Пакс.- Или дома чаю выпьём?

           - Дома, - прошелестела девушка.

            - Пойдём тогда?

       В комнате Пакс открыл шкаф, сдвинул плечики, освобождая место. Несколько протянул Маре: - Развешивай своё. Смялось, наверное, в чемодане.

        И ушёл заваривать чай. Мара управилась за три минуты: развешивать  было особо нечего. Из двух платьев одно летнее - повертев его в руках, девушка снова сунула в чемодан. Две блузки, с длинным и коротким рукавом, джемпер на случай прохладного летнего вечера. Юбка из плотной плащёвки, можно носить сейчас. Пара футболок. Бельё. Гардероб Пакса был обширней. Дорогие рубашки, трикотаж, фирменные джемпера. Похоже, Пакс использовал все известные способы обольщения, включая и такой примитивный, как модный прикид. До этого Мара лишь раз видела парня в гражданском.

- Готово, - позвал Пакс, просунув в дверь русую голову с пышной неуставной чёлкой. 

        Мара пристроилась у двери (сработала привычка убегать), Пакс у окна, чтобы выгонять дым в приоткрытую форточку. В комнате Пакс старался не курить - видно, переживал, что пропахнут книги. 

    - К книгам он относится бережнее, чем к девушкам, - подумала Мара, но вслух, конечно, не сказала.

Пакс подвинул ей вазочку с конфетами. Мара соскучилась по сладкому. У Жанны она пролетела мимо торта. Да похоже, учитывая завязавшуюся потасовку, коронное блюдо вечера, из популярной кондитерской, не попробовал никто. Мара тайком посмотрела на рассеченную бровь Пакса. Почему ей его жаль? И почему она сидит в этой тесной кухне, ест его конфеты, пьёт его чай, затем ляжет в его кровать - или ей достанется раскладушка?

        Неужели усталость от бесприютности и впрямь лишила её остатков достоинства? А может, его никогда и не было? Почему-то подонки легко находили её. Может, прав отец, может, это её врождённая порочность (такая бывает?) проступила в ней и провоцирует окружающих? И Пакс не виноват? И Сашка ни при чём, и те двое, затащившие её в лес, не так уж и виноваты? И тут Мара сделала самое стыдное, что могла - расплакалась.

Пакс вышел из кухни, не стал успокаивать. Это хорошо, это разрядка. Пусть выплачет и испуг, пережитый в каталажке, и обиду на него, Пакса. Застелил раскладушку, достал с антресолей плед, можно укладываться. Он устал за сегодняшний день, проведённый в беготне и нервяке. Конечно, лучше бы лечь с Марой, обхватить её худенькое тело, прижаться теснее. Но нельзя. Эрекция непременно возникнет, и это оскорбит девушку. Как будто он бездушная скотина. Нет, надо постараться заснуть на раскладушке.

      - Пойдём спать? - вернулся он за Марой. Девушка уже успокоилась и споласкивала чашки. Он погасил свет в кухне, щёлкнул включателем ночника в коридоре, закрыл на защёлку дверь.

        - Захочешь пить ночью, вот, я на тумбочку стакан поставил.

       Лёг лицом к окну, чтобы не видеть проступающие в неполной (шторы пропускали свет уличной кобры) темноте очертания девушки и не ринуться к ней.

           14.

       Проснувшись, Пакс вспомнил, что вчера не достал стирку из машинки. Ритка, конечно, выступит, что вода простояла в барабане всю ночь.

        - Спасибо, что развесила. Чем-нибудь отомщу, чего хочешь? - расстелился Пакс перед соседкой, уже стоявшей у плиты. Двое огольцов и мужик - готовила Ритка всегда много и кухню занимала подолгу.

         - Зачем я? У тебя теперь хозяйка есть, - заулыбалась женщина. - А ты отомсти ни за что, - и вздохнула так, чтобы хлипкая верхняя пуговка на халате выскочила из петли...

       Пакс давно научился необидно обходить эти намёки. Другое зацепило его в словах соседки. Он представил, как девушка вытягивала из барабана его барахло и ...трусы, ...носки, расправляла, развешивала...Нет, это совсем не в масть. Пакс никогда не упускал случая продемонстрировать, на что оно надевается, - там полный порядок, но исподнее совсем не для глаз девушки,с которой... с которой... А что, собственно, у него с этой девушкой? Этот вопрос ставил Пакса в тупик уже почти месяц. Не ответив себе и сейчас, мужчина пошёл собираться. Середина рабочей недели.

Мара уже тоже проснулась, оперлась на подушки, одеяло до подбородка, и напряжённо водила глазами вслед перемещениям Пакса по комнате. Вот надел рубашку, вот затянул узел галстука. В отделении все носили с готовым узлом, на резинке, убиравшейся под воротник, но Пакс позволял себе такие незаметные отступления от правил. Он любил ритуалы: бритьё - не как крёстный, но всё же и не электробритвой. Станком. Ему нравилось взбивать пену помазком, неспешно оглядывать себя в зеркало - он сразу вспоминал где-то слышанное "молитесь, девки, ложитесь, бабы!".(Тут вольное допущение автора - песня написана в 1986 году - авт.) Приготовление кофе было из того же ряда - удовольствий, выстраивавших день, в который затем неизбежно вползёт рутина. Повязывание галстука - из той же оперы...

         Пакс снял китель со спинки стула, оделся. Обернулся на пороге:

        -Ты, наверное, из дому без меня пока не выходи. 

Мара полезла в чемодан за дневником. Она не будет восстанавливать пропущенные дни, чтобы снова не переживать тот ужасный вечер у Сашки и недавний у Жанны. Ей хотелось запечатлеть  мимолётное хорошее, что просквозило между ними вчера. Задержать хотя бы на бумаге, продлить время жизни минутам, когда Пакс был с ней хорош. Девушка надолго задумалась... 

Вернувшись с пар, Лана застала в доме почти ту же компанию, которая случилась на "деньрожденской" вечеринке у Жанны, только за вычетом девушек. По обрывкам разговора поняла: собираются мирить парней.

Сашка всё время переводил тему, отшучивался. Когда гости разошлись, Лана сказала мужу:

        - Чего ты так вписался за Мару? Давай начистоту, ты-то  сделал ей хуже, чем Пакс. Это же ты открыл ящик Пандоры.

        - Я? Хуже? - Вполне искренно удивился Сашка.

        - Не для твоих ушей бы, но раз уж ты начала. Я Маре сделал хорошо. Ещё ни одна на меня не жаловалась. Да я почти уверен, что ей и с Паксом так не было. А Пакс свинья. Мог бы не при всех.

        - А я уверена, что он сто раз уже кинул себя в костёр. Ведь ты же знаешь Пакса, сколько уже, седьмой год? И потом - все и так знали, что она не бенедиктинка. И Пакс у неё не первый. Как будто в общаге что-то можно скрыть.

       - Рассуждаешь, как обывательница. Не твой стиль, Лана, тебе не к лицу. Бенедиктинок ко второму курсу, сама знаешь, вообще не остаётся. Даже страшненьких оприходуют. И ты что, совсем не уловила смысл вот этого, хамского, про плеву? Такой жирный намёк, что она со всеми. И мало ли что говорят в общаге! Пакс обязан был пойти и заткнуть рты. А не стремать девчонку.

      - Как бы ни было, но ты дурак, если не помиришься с другом. Тем более Мара уже у него. Между прочим, консервы, которые вы сейчас сожрали, принёс Пакс.

      - Я мог бы тебе сейчас кинуть фразу типа "Ну иди отдайся ему за тушёнку", ты бы хлопнула дверью, я бы босиком выбежал за тобой, мы упали бы в сугроб и я бы зацеловал тебя до смерти. Наши обмёрзшие тела нашли бы старшеклассники из "валета", забежавшие во двор покурить.

      Вот, дети, печально и торжественно сказала бы на школьной линейке учительница литературы, так выглядит настоящая любовь, воспетая Шекспиром и Петраркой (и Генри Миллером, поржали бы в строю поганые пубертаты, хотя нет - они же не читают на английском), и я желаю вам всем встретить такую же...

Лана засмеялась, запрокинув голову. Сашка умел разрядить обстановку. Они ни разу не поссорились с мужем всерьёз, так, чтобы не лечь вместе.

     - Мил, я у тебя поживу недельку? Прости, что наорал на тебя, ты же видела, мы нетрезвы, ещё и от друга по роже получить - я не в себе был, милая, - Пакс звонил из автомата. - Нормально тогда добралась?

       - Не поздно интересуешься? - девушка на том конце провода  с трудом удерживалась, чтобы не крикнуть: "Да, Пакс, приезжай!". Но всё же нужно хоть иногда ставить его на место. Поэтому попробовала вызвать в нём чувство вины. Но это же Пакс. Желанный подарок девушек факультета. Fuckультета, как он шутил в записочках. Долго играть в "я обиделась" нельзя. В его записной книжке с десяток телефонов и адресов, по которым ему будут рады.

         - Когда ждать?

         - С делами кой-какими разделаюсь, завтра часам к восьми. Вечера, да. 

 Со службы Пакс вернулся с пакетами. Выгружая на стол, говорил Маре: тут до выходных хватит, потом ещё принесу.  Да, вот деньги, но ты в город не суйся, тут рядом продуктовый есть. Меня завтра не жди, хозяйничай как захочешь.И вот ещё что: не лезь в моё бельё. Ты не жена.

        - Опять мне оправдываться, - растерялась девушка. Хорошо, что его не будет несколько дней. Мара как-то придёт в себя, обдумает, что дальше.

          - Вот, пишу на крайний случай, это наш телефон в отделении. Знаешь, кого позвать? Ну, фамилию мою? Арбенин. 

         Утром Пакс ушёл рано.

15.

        День у оперов выдался такой, что лучше не вспоминать. Пакс потел над докладной. Служебная записка не давалась. Использование табельного особо не поощрялось. Должна быть прямая угроза жизни. Или при погоне, если преследуемый противодействует и проявляет агрессию. Но пропорционально степени опасности. Доказывай теперь её, эту пропорциональность. Пакс действовал по инструкции. Сначала в воздух. Чёрта этого отвезли в областную, с пулевым в ногу. Хорошо, если административное взыскание.

         Пакс считал, что их надо пристреливать на месте, как  псов, заражённых бешенством. А ещё лучше отдавать в руки разъярённых отцов. Суд Линча для насильников. Они хуже убийц.  Они убивают жертву всю жизнь. С каждым воспоминанием. Снова и снова. Но что-то отцыне спешили проявлять ярость благородную. Боялись УК. Это правда, Система не поощряла мужчин быть мужчинами. Только гражданами. Стальные  яйца полагались исключительно государству. Оно единственный Мужик. Не терпит соперничества.

        Пакс сдвинул каретку пишмашинки. Но следующий абзац не шёл. Старлей  пытался быть честен с собой: достаточно ли он был беспристрастен, или всё же примешивалось личное. Диктовалось страшными страницами Мариного дневника. Он давно пожалел, что полез в эту тетрадку. Боялся, что когда они, наконец, снова... те двое не знакомых ему парней неотвязно будут с ними в постели. А всё-таки, мог он догнать этого верзилу? Так ли действительно необходимо было посылать пулю вдогонку? Пакс старался посмотреть на всё это глазами дисциплинарной комиссии и следака. В общем, история выходила довольно скверная, если кто-нибудь докопается до его отношений с Марой. И до её настоящей истории. Хотя как? Дело, насколько он мог понять, не заводилось. Если только она самани с кем не поделилась. А это  вряд ли. Пакс слабо себе представлял, как такое можно рассказать хоть кому-нибудь. Девочки поэтому редко заявляют. Если только их родственники.

Пакс всё же надеялся на ментовскую солидарность. Он прервался, выкурил сигарету. Застучал по клавишам. Формулировки выбирал нарочито казённые, слова картонные  - так легче затушевать, скрыть рвущуюся эмоцию. Хорошо, что придумали канцелярит. Закончив довольно быстро, Пакс приказал себе мысленно закрыть эту "папку" до завтра. Сейчас он поедет к Миле, примет душ, нырнёт к ней... в неё... и утонет до утра. 

 Мара прослонялась весь день по комнате, не зная чем себя занять. Полы она везде вымыла вчера. Терпеть Ритины расспросы и этот постельный юморок глубоко замужней женщины - слишком большая цена за то, чтобы что-то приготовить для себя одной. Мара налила себе большой бокал чаю, отломила от батона и заперлась в комнате. С обеда в девушке нарастала непонятная тревога. Маре хотелось поехать к Лане, но она остерегалась нарушить запрет Пакса. Он мент, и  предупредил не зря. Наверное, опять облавы на беспаспортных. Её, Марин, паспорт был сейчас, пожалуй, хуже, чем никакого. Так можно сказать, что потеряла или украли. Отсутствие прописки это совсем другое. Что, если бы Пакс не пришёл за ней? Девушку пробил озноб. Вот, если бы Лана сама приехала... Но как Мара её позовёт? Телефона у них в доме нет. Если позвонить Жанне, а они увидятся завтра в универе. 

            Девушка спустилась на вахту

          - Можно позвонить? Я не долго.

           Дежурный кивнул.

           - Жанна? Да, это Мара. Ты ведь увидишь Лану завтра? Ты не могла бы, пожалуйста, ей... Откуда звоню? От Пакса. Почему сумасшедшая? Жанна...

        В трубке послышался зуммер отбоя. Почему они относятся к ней, как к прокажённой?  Маре хотелось перезвонить и спросить Жанну напрямую, что, собственно, она сделала  такого, чего не делают все эти благополучные девочки. Почему все взъелись на неё? И ведь Жанна вполне нормально к ней, Маре, относилась до этого дня. Как к приятельнице своей подружки. Ровно. Дело в Паксе? Она покусилась на чужое? Нет, она сейчас позвонит и скажет, что с Паксом у неё ничего нет, он просто уступил ей койку на несколько дней (как надолго, кстати?). Но парень на вахте уже грел уши. Мара не станет давать повод для сплетен. И пусть Пакс сам всем объясняет. Она не может говорить за него. Не зная, что он решил. 

16.

        - Сегодня четверг? - высчитывала Мара день недели. Значит, ей томиться ещё сегодня и завтра. А потом придёт Пакс, он сказал, к выходным. Может быть, внесёт уже какую-то ясность. Не год же она будет сидеть взаперти в чужой квартире. Мара уже голову сломала, куда ей деться. Она ещё не пыталась устроиться куда-нибудь на стройку. Строителям точно дают прописку. Но какое неподходящее время года! У неё пальтишко, даже на Ланин свитер,  только с остановки на остановку перебежать. Чтобы не разболеться, девушка клеила  под свитер, на лопатки,  перцовые пластыри, они так больно потом отдирались от кожи!

      Ну почему такая теснота в горле? Почему  так ноет всё внутри? Может, что-то случилось с мамой?

        - А переговорный далеко отсюда?

        - Далековато. Звоните отсюда, - предложил дежурный.

         - Но мне межгород...

          - Отсюда часто звонят по служебному. Я на Арбенина запишу.

          - Нет, не стоит. Спасибо. 

Мара не стала вызывать лифт. Там толпились вернувшиеся с дежурства сослуживцы Пакса. Когда девушка проходила мимо, они как-то странно на неё посмотрели. Один хотел было что-то сказать, но товарищи остановили. Мара поднималась по ступенькам в надежде унять тревогу.  Шестнадцать пролётов, восьмой этаж. Но это не дало ни утомления, ни успокоения. Ей не хотелось возвращаться в пустую комнату, окно которой выходило на чахлый скверик и гаражи. Пейзаж был бы тоскливым и не уедь неизвестно куда Пакс. Взять что-то с книжной полки? Но тогда придётся зажечь лампу, полоска света из-под двери привлечёт словоохотливую Риту, нет, нужно сидеть в потёмках, пусть думают, что спит.

         Здесь, из высокого окна во весь пролёт, видна оживлённая хорошо освещённая улица, снег радостно искрится на длинных  жёлтых заплатках под фонарями-кобрами, люди идут домой,  а может быть, в гости. Кого-то, конечно, ждёт семейная ссора, кого-то - новости, которые их расстроят, но большинство сядет ужинать за семейным столом, может, под уютное бормотание телевизора, примутся обсуждать что-то своё, значимое. 

Мара замёрзла. Скорее под одеяло! Открыла дверь с площадки в подъезд, вставила ключ в замочную скважину. На пороге стоял  видный мужчина  за пятьдесят, неуловимо похожий на Пакса, в синих форменных брюках, галстук был расслаблен и отведён в сторону, ворот рубахи расстёгнут.

          - Вы кто?

          - Мне Пакс дал ключи, - оробела Мара, уже догадываясь, кто перед ней.

          - Какой ещё Пакс?

     - Это Мара, Алексей Петрович, - выглянула из-за плеча незнакомца соседка. И поспешила добавить: - Девушка Мити.

           Мужчина посторонился, давая пройти. Мара было собралась на кухню, под Риткино крыло, но отец Пакса опустил весомые, убедительные ладони ей на плечи и подтолкнул девушку к двери комнаты.

17.

        - Где сам? - спросил гость, закрыв дверь плотнее. Хотя какой он гость? Он вполне себе дома, у сына. Гостья тут Мара, и не особо желанная.

          - Он не сказал. Предупредил только, что до выходных его не будет. 

Внимательные серые глаза из-под сдвинутых бровей изучали Мару. В них сквозило лёгкое недоумение. Мара чувствовала, что мало годится на роль девушки Пакса. Ей все давали это понять. Она мысленно увидела себя со стороны: невысокая, Паксу едва до плеча, и это на каблуках! 

Летом она была хотя бы налитая, сочная, за эти месяцы сильно исхудала, взглянуть не на что.  Ключицы выпирают. В сиротском Ланином свитерке, уже скатавшемся, в старых джинсиках свободных в поясе, стянутом толстой булавкой.  Чёрные  волнистые волосы даже не до плеч, но где бы она их растила, если помыть голову удавалось раз в неделю при большом везении. Упрямые скулы, маленький рот. 

Глаза  вообще стихийное бедствие. Как сказал один парень в общаге, у Мары такие глаза, будто из неё только что вынули. Это из-за поволоки.  Обманчивая томность, она никого не собиралась завлекать. Разве она виновата, что у неё такой зовущий взгляд? Она и так почти не поднимает глаз на мужчину, отчего выглядит покорной.

Алексей Петрович действительно не понимал выбора сына.  Когда ему позвонил кум и намекнул, что неплохо бы приехать, потому что Митька у какой-то бабы плотно на крючке и делает непростительные промахи, во вред открывающейся  карьере, старший Арбенин нарисовал себе рослую красавицу. Он всё собирался позвонить сыну, но решил, что такие вещи нужно обсуждать глаза в глаза. Велел жене собрать припасы: закрутки, копчёную дичь (Алексей Петрович любил походить по лесу с ружьишком, в компании с первым секретарём и  директором машзавода), наметил выехать в субботу утром. А пришлось срываться раньше, в рабочий день. Он только вернулся с обеда, когда секретарша передала ему, что звонили из Св-ка и просили срочно связаться. Всю дорогу гнал на пределе, суя корочки постовым через ветровое стекло.

- Что же вы не спросили? - поинтересовался отец Пакса.

           Как ему объяснить, что нужно иметь право на вопросы.  И что это право мужчина даёт или не даёт, когда хоть как-то проясняет статус отношений. Вчера Пакс отчётливо сказал - не жена. Подразумевая, что сближения не будет.  И что бы она спросила?

Он сказал ровно то, что счёл нужным: до выходных не жди.

       - Ладно, время позднее, - взглянул мужчина на ручные часы. - Ужин есть, хозяйка?Маре почудилась насмешка в этом густом баритоне. 

     - Я не готовила без Пакс..., без Дмитрия Алексеевича, но если вы подождёте десять минут…

       Мара почти выбежала в кухню, так ей хотелось поскорее вырваться из этого цепкого взгляда. Вот уж действительно прокурор.

      - Так почему Митька вдруг Дмитрий Алексеевич? - спросил старший Арбенин, усаживаясь за стол.

          - Потому что мы не так коротко знакомы, не любовники, - с трудом выдавила это слово Мара, - вас неправильно информировали. Дмитрий Алексеевич просто любезно предоставил мне ночлег, пока решается мой вопрос.

          - Вы ставите знак равенства между "девушка" и " любовница"? Соседка сказала, вы Митина девушка. Вот всё, что я слышал, - мужчина смотрел на Мару испытующе. - Для вас нет градаций в отношениях, верно? 

          - Я не понимаю, что вы хотите сказать.

      - Я хочу сказать, что вы себя выдали этим словом и что вам теперь не обязательно передо мной произносить столько букв, сколько вы не произносите в постели, достаточно четырёх  - Митя. И поскольку я выпил и  уже не поеду в гостиницу, нужно разобраться с ночлегом. 

          - В шкафу раскладушка, - сказала Мара.

       - То есть вас не смутит присутствие ночью в комнате чужого вам мужчины? Ну, примерно так я себе и представлял.

           Мара вспыхнула.

      - Я спущусь к дежурному, должна быть комната для командированных, - мужчина поднялся из-за стола.

- Не затрудняйтесь, Алексей Петрович. У меня, как вам, наверное, тоже доложили, - сказала она с нажимом, - всегда есть варианты. 

         Мара резко вышла, забрала из комнаты сумочку, натянула сапоги, схватила с вешалки  пальто и шапку и выскочила за дверь.

- Нет, никто не выходил, да я уже и двери запер, - ответил дежурный, когда Алексей Петрович спустился на лифте.

           - Если увидите, не выпускайте, - распорядился он.

Мара обнаружилась на лестничной площадке четвёртого этажа. Сидела на низком подоконнике наискосок, поставив ноги на радиатор. Руки из рукава в рукав, получилось вроде муфты, так теплее. Алексей Петрович, почти такой же высокий, как сын, навис над нею. 

- Варианты, значит... А со мной  - не вариант?

            Она не ослышалась?

          - Лучше бы вы меня ударили, - Мара встала и сделала шаг вперёд. Глаза застилала слёзная пелена. Когда же кончится этот парад оскорблений! 

          Мужчина перегородил ей дорогу: - Хватит уже криминальных сводок. Мите будет не до поисков.  Вы знаете, что он сегодня стрелял в человека?

       Пойдёмте, - он обхватил растерянную  девушку за спину, подталкивая к ступеньке наверх.

        - Его посадят? - Мара повернула к спутнику испуганное лицо.

         - Очень надеюсь, что нет.  Я для этого и приехал.

           18.

      - Я закурю? - то ли спросил, то ли предупредил Алексей Петрович, раздвигая занавески и открывая форточку. 

Мара умостилась на краешке кровати, пытаясь осознать услышанное на лестнице. В кого он стрелял? В Сашку? Нет, это немыслимо. Рассечённая бровь и пулевое ранение - надо быть идиотом или отморозком,  чтобы положить на чаши весов одно и другое. Она боялась спросить, потому что окажись это дикое предположение правдой, то виновата, как ни крути, она. Драка ведь вышла из-за неё, Мары.

         - Саша жив?- она всё же сделала над собой усилие.

        - Какой Саша? - удивился Митин отец. - А, Шурик Григорьев, вы про него?  А почему должно быть иначе? Если только самогонкой не отравился.

         - Митя не в него стрелял?

     - Чтооо?! С чего бы? Нет,  при задержании. Будет служебное расследование. Это рядовая процедура в таких случаях. Уверен, что Митя ничего не превысил. Ну, нервы ему помотают, конечно. А ну-ка, расскажи мне, при чём здесь Шура, - перешёл на ты прокурор, помолчав. - Что это за история?

         - Не знаю. Они поссорились...Я подумала...

     - Стрелять в друга? Ну, если только из-за бабы. В состоянии сильного душевного волнения. Это не про Митю точно. Во всяком случае, не про Митю и Шуру.

       Алексей Петрович подошёл, взял девушку за подбородок, приподнял её личико на себя:

         - Шура домой на каникулы реже ездил, чем к нам. Ребята ни разу не поссорились - и не могли. Ты влезла? Да что в тебе такого? Ты кем себя мнишь?

         Мара попыталась высвободиться. Палец мужчины скользнул и остановился на губах Мары. Прошёлся по контуру, туда-обратно. Мара чувствовала шероховатую нарезку папиллярных линий, запах одеколона от руки мужчины. Она замерла, мысленно приготовившись к принуждению.

         Соседка успела шепнуть гостю, что Митя договорился ночевать у друзей и что друзей этих зовут Мила. Эта новость успокоила Алексея Петровича: значит, сын в порядке и значит, с этой девчонкой у него, по-видимому, уже всё, просто не мог же он её вот так выставить на улицу. И если Митя застал её с Шуркой, это означает лишь одно: что и тот не поверил в серьёзность чувств друга. Мужчина представил, чем именно сейчас может быть занят сын, и не увидел препятствий провести время так же. Завтра трудный день, и хорошо бы сбросить напряжение. Он выдвинул ящик прикроватной тумбочки:  маленькие квадратики  из фольги весело ему подмигнули. 

           19.

        Запустив руку в  запасы сына, Алексей Петрович вначале выудил два, потом подумал, что встать предстоит рано, сунул в карман один пакетик, второй кинул в тумбочку.

       Открыл дипломат, вытащил бутылку "Юбилейного" десятилетней выдержки, повертел, передумал. Достал "Белый Аист", бросил Маре: "Запри за мной!" и вышел.  Мара прошлёпала босыми ногами по коридору, закрыла за мужчиной, вытащила ключ, вернулась в комнату.

Опять, она, дура, всё не так поняла.

Алексей Петрович спустился двумя этажами ниже, здесь жила разведённая капитанша, когда-то проходившая практику у кума, в хорошем возрасте чуть за сорок. Они иногда виделись, в наезды Алексея в Св-к; это была необременительная связь, приятная, без выяснения отношений, пустых надежд и неподъёмных обязательств. Называлось "для здоровья".

Суббота. Пакс с наслаждением потянулся, чувствуя каждую мышцу спины. Можно не торопиться. Рядом лежала, нет, возлежала - так надо говорить о  царственных плавных дивах - молочнокожая Мила. Рыжеватые волосы струились с подушки полноводной рекой. Всё-таки красивые у него бабы.

Он тронул прядку, стал играть с ней, медленно пропускать сквозь пальцы, словно струйки золотистого кварца. Прищурил глаза, заоконный свет потянулся к нему тоненькими иголками, в которые были продернуты слепящие нити. 

           Представил себя на песчаном пляже.

          Если взять в отпуск Милку? Как все будут на неё таращиться, на пирамидки грудей, выскакивающих из цветастой ткани купальника, загорелый живот с перламутром морских брызг и белой пудрой песка, на тонкую дорожку, ведущую в тайные сады. Нет, садов они не увидят.

         - Паакс, - тоже потянулась девушка, перевернувшись на бок, лицом к любовнику, и касаясь его всеми своими головокружительными выступами. - Давай не будем сегодня вставать?

           - До полудня точно не будем, - Пакс сделал встречное движение, ответил на ласку. 

Потом они снова заснули. 

      - Надо рывком встать, - решил Пакс, когда опять открыл глаза.- А то увязнешь в Милкиной постели до темноты. А Мара будет ждать, - то ли с жалостью, то ли с нежностью (он ещё не научился различать эти чувства), вспомнил Пакс. Она, наверное, уже подъела всё, что он оставлял. А выйти боится. Да и пора уже поговорить как-то аккуратно, что-то решать с её будущим.  Первым делом взять у девушки паспорт.

      Завтра он напросится к крёстному, мамВера будет рада, съездят на рынок, он расскажет что-нибудь смешное по пути, мамВера  любит его забавные истории и вообще - его любит. Затем хозяйка усадит обоих мужчин чистить лук (баранина любит много лука), и тут Пакс возьмёт крёстного тёпленьким - помочь прописать Мару в общагу УВД.

           В душ вошла Мила: - Ты не взял чем вытереться.

Постояла, посмотрела, как танцуют тугие струйки на любимом теле, протянула пушистое полотенце.

         Выходя, он коснулся девушки. Лёгкое, летучее объятие. Он уже отдал этой ночью что мог.

        В гастрономе Пакс нагрёб всего побольше. Пусть хотя бы об этом не беспокоится. Поднялся на свой этаж. В кухне сидел отец, в банном халате Пакса, с сигаретой в тонких пальцах, нога на ногу.

      Пакс пожал протянутую крепкую отцовскую ладонь: - Ты когда приехал? Что-то случилось?

        - Я думал, ты мне расскажешь, что. Приехал вечером, задержусь до понедельника. Есть что обсудить, правда?

      - А девушка дома? Ты же её не выставил? Или... - Пакс споткнулся о внезапную мерзенькую мысль.

         - Что или? Договаривай. Митя, ты иногда бываешь отвратителен, знаешь?

          - Извини. Я гляну, как там Мара.

            Девушка спала, подтянув колени к животу, кулачки у подбородка.

      - Опять в позе эмбриона, - отметил Пакс. - Когда же её отпустит этот страх перед жизнью?

        Присел рядом, провёл по волосам. Вспомнил Милкину гриву.  Мысленно поставил девушек рядом. Если он предпочтёт эту маленькую худышку Миле, его сочтут сумасшедшим. 

           Но почему так тянет к ней? Почему именно её он забрал тогда из Сашкиного дома? Там были и другие девушки. Из-за того, что лёгкая добыча? Но быстрая победа  не интересна такому искусному охотнику, как он. Разумеется, в тот вечер Пакс не собирался один ложиться в постель. Например, можно было поехать к Миле. Но что-то заставило его взять за руку вот эту незнакомую девчонку. Он о Маре, безусловно, слышал, когда оказывался в компании выпивающих студентов в общаге. Но на глаза она ему как-то ни разу не попалась. 

          И, конечно, он сразу связал одно с другим, расспросив Лану. Но почему-то не ощутил брезгливости. Только внезапную необъяснимую потребность выдернуть её из этой карусели, увезти к себе и спрятать. Ну, конечно, последовал секс. Раз уж спички оказались рядом с порохом.

             В комнату вошёл отец. Достал бумаги из дипломата, кивнул Паксу - жду на кухне.

           Отец подробно выспросил о происшествии с оружием, вместе они набросали линию защиты, если комиссия усмотрит превышение полномочий. Алексей Петрович припомнил схожие случаи из прокурорской практики, решения суда по подобным делам. По сумме обстоятельств и факторов решили, что всё обойдётся. Договорились вместе завтра пойти к куму - не всё можно обсудить в кабинете. Пакс, конечно, был недоволен таким раскладом - при отце он не решится заговорить о Маре, о её прописке. 

        Но, конечно, нужно прежде решить нависшую над ним самим проблему. Если его отстранят, сложнее будет помочь и девчонке.

          - Ты же здесь сегодня? Я в служебную гостиницу, проводи меня.

          Конечно, Алексей Петрович предпочёл бы остаться у сына, пусть и на раскладушке, при нём Митька вряд ли позволит себе лишнее с этой девушкой. Интересно, как бы на неё отреагировала Вера? Он всё же был уверен, что до знакомства не дойдёт. Не настолько же Митька безголовый.

          20.

        Когда мужчины ушли, Мара быстренько встала. Спать уже давно не хотелось, но она не знала, о чём разговаривать с Алексеем Петровичем, не будут же они молчать весь день. Девушке было зябко под его взглядом. Серые пронзительные глаза, как у Пакса. Только во взгляде Пакса другой подтекст.

Перед прокурором, как на рентгене.  А у Мары много такого теснилось в груди, чего ни отцу Пакса, ни ему самому знать не следовало.

Вчера Мара сильно испугалась. Но затем, когда мужчина так внезапно ушёл и ей стало легко, девушка время от времени возвращалась к его образу. Наверное, Пакс будет таким, когда вырастут его дети. С серебристыми тщательно подбритыми висками - седина его не испортит, по-прежнему стройный, спина и плечи широкие, длинная крепкая шея, строгие складки по бокам рта, ямочка на подбородке (в какой-то Паксовой книжке Мара успела прочесть, что это родовая отметина сладострастников), и наверное, такими же, высокими и статными, пышноволосыми будут и сыновья Пакса. Почему-то ей думалось, что у него будут рождаться именно сыновья. Трое. Или четверо.

       Она представила, как эта красивая семья выбирается куда-то вместе. С гордостью смотрит мать семейства, любимая жена. Кто? Шатенка, которая липла к нему у Жанны?

          Маре захотелось плакать.

         Алексей Петрович вернулся утром, но не рано. Вид у него был умиротворённый. От завтрака отказался. Но сидел на кухне с бумагами, и Мара ушла с бутербродом в комнату.

       Легла. Вначале действительно заснула. Но как пришёл Пакс, слышала. Он не заглянул в комнату, сразу прошёл в кухню. Мара опять провалилась в липкий сон. Разбудила её мужская ладонь на волосах. Пакс гладил её по голове, едва касаясь - старался не потревожить. Маре так сильно захотелось, чтобы Пакс не отнимал руки подольше, и она не подала виду, что уже не спит. И тут Пакса позвал отец.

        Через час, наверное, оба ушли. Мара юркнула в туалет, она уже ела терпела. Толстый полосатый халат Пакса. Девушка приложила его к лицу - но деликатной спелости груш не услышала. Запах был чужой и жаркий: амбра, кожа, мускус, гвоздика и, кажется, полынь. От этого аромата защекотало в животе.

Мара решила поесть, пока она одна. Соседей тоже не слышно. А, так выходной же! Рита увела свой выводок на каток и в кафе-мороженное. потянулась к шкафчику, пошарила рукой, на неё начали валиться пакеты, коробочки. Мара подняла красную пачку. Кофе! Настоящий, молотый! От аромата - а может, от голода, девушку повело. Открыть?

          Пакс ясно сказал, бери, что захочешь. Но кофе страшный дефицит. В раскрытую пачку она бы ещё залезла. А вдруг Пакс купил мокко кому-то в подарок?

           В морозильнике на Паксовой половине лежала половина курицы, уже шмалёной. 

     - Надо быстренько под воду, - решила Мара, - вдруг Пакс ещё вернётся сегодня. Накормить его горячим.

       Мара протёрла стол, припудрила мукой (одолжила у Риты), замесило тесто, скатанную колбаску убрала в холодильник и занялась курицей.

         К вечеру на плите побулькивала лапша, Мара ещё успела протереть полы. Извинилась перед шумно вернувшейся Ритой, что без спросу. 

             - Я утром сбегаю, - пообещала Мара.

           - Да ладно, - великодушно разрешила Рита. Сняла крышку с кастрюли: в золотистом бульоне (Мара сунула туда луковую шелуху) подрагивали рыжие дольки моркови и широкие белые жгуты домашней лапши.

          - Пакс твой прикончит за вечер, - похвалила стряпню. 

          - Ну как там у вас, разобрались?  Где он, кстати?

           - С отцом куда-то пошли.

     - Ты Алексея Петровича не бойся. Взгляд у него, конечно... Как вышку тебе подписывает. Но мужик он нормальный. Справедливый. Митьку, правда, одно время гонял. Ну, там было за что.

            - А ты что красная такая? - вдруг спросила Рита. - От плиты?

             - Не знаю. Я пойду прилягу, Рит? Что-то устала.

             - Ну вот. А мы пивка холодненького принесли.

- Нет, спасибо, пойду.

Упав в кровать, Мара почувствовала, что действительно утомлена. Ныла поясница. Плечи будто затекли. Она долго ворочалась, пытаясь принять комфортную позу, но всё не удавалось. Постель вдруг стала жёсткой, словно на камнях лежишь. Выбившись из сил, Мара канула в сон...

          Алексей долго не отпускал её. Требовал то, чего она не умела, ворочал с боку на бок. Мара страшно успала и хотела спать, но мужчина был, как заведённый. Наконец и он устал.

      Утром он одевался медленно, не стесняясь девчонки. Как будто даже намеренно не спешил. Играл мускулами. Курил у окна в трусах, обрисовывавших местный ландшафт. Рыжеватый подшёрсток на животе и вокруг сосков на солнце казался светлее, а может, это пробивалась седина. 

        Ещё один попользовался ею. Без ласки, без радости, без приятных слов, пусть бы и лживых. Оттолкнуть его, рвануть на себя створки и вылететь в этот скверик, к этим гаражам, собакам и подросткам, что-то жгущим на пустыре.

      Она представила, как на неё, голую, с вывихнутой от удара о корку льда шеей, переломанную, может быть, в струйках крови, набросят простыню, пока будут ждать милицию (смешно, ведь она выбросилась из милицейской общаги) и "скорую", которая констатирует смерть. Как все девять этажей припадут к окнам - внезапное развлечение утром будничного дня. Как скажут Паксу - интересно, что ему скажут? Что скажет ему отец, почему она голая?

        Ей хотелось бы увидеть лицо Пакса в этот момент. Проскользнет ли в его чудесных лучистых глазах капля сожаления?

    Ведь это он мог стоять у окна, красивый, начинающий седеть, мужчина, с удовольствием делающий затяжки после долгой любви с ней, Марой. А она бы любовалась им, любовалась бы каждое утро все двадцать, или сколько там пройдет, лет.

Как жаль, что она лежит там, внизу, и руки синеют от холода. Когда же её укроют?

          Пакс потрогал лоб девушки, покрытый испариной. Полез в аптечку за градусником.

      Пошёл к  Рите - с двумя сыновьями, носившимися после игр без шарфов, в куртках нараспашку,  у неё, конечно, найдутся и аспирин, и что там ещё дают при простуде.

       - Вот я ещё подумала, что-то не то с девчонкой. У плиты красная вся стояла.

      - У плиты?

      - Ну да. Это  ваше там остывает. Мара кастрюли перепутала, взяла мою.

       Рита прошла в комнату с ним.

      Так и есть. Разболелась. Наверное, просифонило, когда на лестнице отсиживалась.

    - Возьми миску, в воду уксуса добавь, обтирай полотенцем. Лицо, плечи, грудь. Проснётся, дай аспирин. Да чаю завари, пои через не хочу.

      Пакс пошёл в кухню ставить чайник. Кастрюля была ещё тёплая. Что там могла приготовить эта девочка, несколько месяцев не подходившая к кухне. Надо будет попробовать, чтобы не обижать. Он сдвинул крышку и застыл: пахло вкусно, выглядело вполне. Он не удержался, чтобы не налить себе тарелку сразу. Зачерпнул ложкой. Поест, пока чайник закипает. Налил ещё половник.

      - А она не безнадёжна в роли хозяйки, - развеселился Пакс. 

     Люди со стёсанными лицами развернули над Марой брезент. - Сворачивай туже, -скомандовал один, - чтобы волнами не сорвало. - Мы что, кинем её в море? -Ну, а куда ещё?

     Мара удивилась: вода же студёная. Ах, да не всё ли ей равно? На морском дне лучше, чем в земле. В земле ты ничего не увидишь. А в море плавают разноцветные рыбы. 

      Вот одна плывёт прямо к ней. Какая она большая. Просто гигантская. Маре стало страшно. Морское чудище вытянуло губы, выпустило кавалькаду пузырей и стало надвигаться пастью прямо на лицо девушки. - Мааара, Маара, - звала рыба. Девушка попыталась отогнать чудовище, но в руках не осталось никакой силы. 

       - Нет! - закричала Мара.- Не трогайте меня, пожалуйста. Я сама.

    - Мара, это я, не бойся, - Пакс приподнял девушку в постели, придерживал за спину одной рукой. Другой вытирал её смоченным в уксусе полотенцем, как советовала соседка. 

     - Ну что ты, милая. Потерпи, - Пакс притянул девушку к себе, она горела. И, кажется, не очень понимала, где она и кто с ней разговаривает.

       Что такое страшное ей приснилось? С кем она боролась в своём кошмаре?

    Он снял промокшую наволочку, вынул из шкафа сухую. Простыню тоже надо бы перестелить. Сходил за Ритой.

     - Сбегаю вниз позвонить, - сказал соседке, когда они управились.- Посиди с ней пять минут, - пожалуйста.

     - Мила? Я не приеду сегодня. У меня Мара разболелась. Что? Ты серьёзно? Остановись прямо сейчас... Ну что ты несёшь? Мы, кажется, уже обсуждали эту тему. 

      Не думал, что мне придётся повторять... Мила, стой. Я не потерплю ревности, тем более на пустом месте... - Пакс отстранил трубку от уха, зажал её ладонью, выждал минуту. - Хватит истерить. Ты переходишь границы. И это ещё без кольца на пальце. Я даже не хочу думать, что ты себе позволишь, когда получишь это кольцо... Нет, теперь точно ты его получишь не от меня.

21.

Пакс поднимался по лестнице в крайней степени раздражения. Не так он рассчитывал закончить день. Мила второй раз допустила промах. Выпустила свои наманикюренные коготки. Третьего раза он не позволит. Женщина не усвоила урок.  Уже ясно, что это будет повторяться. Пусть. Без него.

Правила были простые, и всего два: не перечить, если Пакс что-то решил. Не спрашивать, где (подразумевалось, конечно же, с кем) он был.  Даже лёгкий флирт Пакс простил бы. Ему нравилось, когда мужчины заводились от его спутниц. Приятно было встать и увести женщину,  которую глупцы уже грезили своей. Но непослушание каралось разрывом.

- Я поставила морс, следи, чтобы не убежал, уже с ног валюсь, - встретила его Рита. - Думаю, к утру девочке станет легче. Не забывай обтирать и поить.

Спокойной ночи. Ой, - зажала она рот ладошкой. Покоя не предвиделось.

Пакс выкурил в кухонную форточку пару сигарет, выключил газ. 

Мара разметалась на постели.  Левая рука свесилась с кровати. Какие тоненькие у неё пальцы. Коротко остриженные ногти, без следов лака. Она ничего не делает, чтобы понравиться. Маленькая замарашка, золушка, падчерица этого большого города, в котором ей не находится места. Какой контраст с Милой, всегда просыпавшейся раньше Пакса, чтобы поколдовать над лицом у зеркала в ванной и явиться парню во всём  сиянии женщины, которая уверена, что её любят. Он любил эти утра у Милы, её ленивую повадку, когда она плавно двигалась между столом и плитой, на которой в джезве поднималась ароматная пенка. Мила... они были вместе со второго курса, потом она облажалась, и ей пришлось долго издалека смотреть, как Пакс щекочет чьё-нибудь ушко, рассказывая смешную историю, коих у него был неистощимый запас. 

Зато каким бурным было примирение! Воспоминание тут же сделало его брюки теснее. Но теперь всё.

Пакс не терпел ни малейшего давления, хозяином ситуации всегда оставался он.

Мужчина снова смочил и слегка отжал полотенце. Приложил к груди девушки. Почему они смеялись над ковшом Малой Медведицы в его ориентировке? Вот же, пять  маленьких точек, крошек шоколада, выстроившихся в созвездие чуть ниже и слева от соска. Внезапно Пакс припал губами к родинкам, перецеловал каждую из них. Мучительная нежность, разрывающая ему лёгкие - так он себя ощущал - требовала выхода. Но нельзя было тронуть это пылающее тело. Не сейчас.

Пакс вытащил из тумбочки журнал и уединился в душевой.

- Ты что, ещё не вставал? - удивился Алексей Петрович, когда ему не сразу открыл заспанный Пакс. 

    - Да я под утро только лёг, - Пакс перехватил усмешку отца - мол, конечно, кто бы сомневался - и поспешил пояснить: - Мара разболелась. Ты проходи на кухню, я мигом.

       - Пообедаешь? - предложил Пакс отцу.

       - Мы же на обед идём. Нас ждут к двум, если не помнишь.

       - Извинись за меня перед мамВерой.  Я не смогу.

         - Но у нас же дело!

       - Я всё подробно уже рассказал. Ну пап, - совсем по-детски попросил вдруг Пакс. - Правда не могу. Мара даже чаю себе не нальёт. Мне бы до завтра на ноги её поставить. Не будет же никого в квартире целый день. 

Алексей Петрович внимательно посмотрел в лицо сына. Похоже, Вере всё же предстоит познакомиться с девушкой.

22.

       - Саш, поздравляю, - Лана от радости повисла бы на муже, будь он хоть чуть повыше. На деле склонилась и обвила его шею руками.

      - Лана, больно, волосы защемила, - вывернулся Сашка. Откинул каштановые локоны от лица.

      - Наверное, и гонорар дадут? - с робкой надеждой спросила вымотанная безденежьем девушка.

      - Дали. 28 рублей. Прямо сегодня и пропьём, я уже всех позвал.

     На столе, обёрнутая коричневой бумагой и схваченная бечёвкой, стояла стопка авторских экземпляров. Сашка не стал искать ножницы, сорвал бумагу, кумачом поплыла в глаза обложка “Знамени Урала“ - единственного выходившего в области толстого журнала. Сашка вожделенно втянул ноздрями остро-сладкий запах не выветрившейся типографской краски.

      - Ты что, Лан, чего посмурнела?

   - Саша, ну мне прокладок не на что купить, бинтики стираю, какие гости, какая пирушка?

     - Прорвёмся, мать. Главное, мы пробили эту стену. Теперь будут публиковать. Уже в план поставили. Сегодня напьюсь, завтра похмелюсь, в среду засяду писать.

           Заточи мне карандаши,

           Родная.

           Выдирать слова из души

           И читать, рыдая.

           А в общем, не надо,

           Я всё напишу кровью,

           Любовница муза рада

           Богатырскому моему

            нездоровью.

            Перебрала чёрный креп

            В примерочной нового года,

            И всё ей, суке, к лицу.

            Танцует квикстеп

            На краю последнего эпизода.

И ты не реви, с лица сотри, танцуй.

             Иди ко мне, у нас целый час до гостей, - скинул с себя всё и стоял перед женой беззащитный и трогательный, безоружный. Ну, безоружный, пожалуй, перебор...

Дмитрий Васильевич вызвал Пакса, вернувшись из управления:- Вот что, Митя. А возьми-ка ты отпуск. Сегодняшним числом. Недельки на две. Уляжется - раньше отзовём.

         - А как же? Я думал, в июне. Поступать же...

       - Там решим. А ты вот прямо сейчас и начинай готовиться. Садись за учебники. Бабы твои подождут.

        - Я как раз поговорить хотел. Давайте Мару пропишем в общаге. Ну не срастается у неё с работой без этого штампа.

      - Ты как себе это представляешь? Она не сотрудник. Не член семьи. На каком основании?

          - А членов семьи без проблем, - Пакс что-то прикидывал в уме.- Ладно, понял. Ехлову не пропишут. А Арбенину?

           Начальник РОВД не дал ему закончить:

         - Ты не в себе, что ли? Твои родители не примут этот брак, Митя. Ты едва знаешь эту женщину. А того, что знаешь, хватает, чтобы бежать от неё. Не суй голову в петлю. Ну какая это получится семья?

       - Это ведь только для прописки. Разведёмся. Как только Мара встанет на ноги, устроится куда-нибудь. К весне, думаю. Я разве когда-нибудь вас о чём-то просил? И дальше не попрошу, только в этом вопросе помогите.

          - Ну хорошо, а как вас зарегистрируют, если она нигде не прописана?

       - Разве нельзя одним днём? Паспортистка ставит штамп, я везу паспорт в ЗАГС, и сразу назад, со свидетельством о браке? В свидетельстве и в штампе о прописке одна дата. А потом Мара поменяет паспорт в связи со сменой фамилии...И всё будет чисто.

       - Митя, ты аферист, тебя турнут из органов, если это вскроется. У тебя ещё служебное не закрыто.

       - Ну так что? Поможете?

      - С паспортным столом я решу, а в ЗАГС один человечек звонок сделает. Да не болтай об этом нигде. А уж чтобы быстро вас “расписали“, это я не знаю как тебе придётся заведующую ублажать.

- Побегу тогда?

           - Идите, офицер.

           На пороге Пакс долго мялся. Не хотелось бы Гошку привлекать, памятуя, с кем он провёл половину лета. Но заведующая районным ЗАГСом, шепнули ему, сестра  матери его невесты, дожидавшейся своего дипломника в Кустанае. В конце концов, и он с Марой поступил не очень красиво. Обнадёжил зря. Пусть теперь заглаживает. Выслушав приятеля, Гошка попытался переварить новость.

        - Пакс, а ты не погорячился? Ну, переспал. Сколько их было у тебя? Под венец-то зачем?

        О том, что брак фиктивный, крёстный просил не распространяться. Да Пакс и сам понимал, что такие вещи не афишируют. Оставалась единственная причина, которая убедила бы Гошку зарядить будущую родственницу на содействие. Можно, конечно, сказать, что по залёту.

 Но он предвидел вопрос, который задаст ему Гошка:

                - А ты уверен, что от тебя?

             А действительно, объяви ему сейчас Мара о беременности, он сам поверил бы, что это он причастен? Отвечать себе на этот вопрос было неприятно. Вот и Гошка не поверит.

           И тогда он выдавил:

       - Люблю. Не рассказывай мне ничего про неё. Всё знаю. Плевать, что скажут, как посмотрят. Полюбил, вот такая нелогичная история. Можешь ты это понять? Не отговаривай. Просто помоги.

          - Я попробую, - сказал ошалевший Гошка.

23.

Заручившись обещанием приятеля переговорить с завзагса до завтра, Пакс поспешил домой, к Маре. Интересно, размышлял Пакс, пока трамвай трясся через полгорода - к центру, затем вокзалу и сворачивал к посёлку, а мог бы я на самом деле полюбить эту девочку, которую дважды спас и дважды обидел?

Почему она вызывает в нём такую острую эмоцию, заставляя то желать ей боли, то тревожиться за неё? Пакс  хотел разобраться в природе этого чувства. Ему не нравилось, как он повёл себя с этой девушкой не из-за того, что ранил её  чувства, а от того, что не смог удержать себя в границах дозволенного, не усмирил порыв низкого чувства  и выбрал для выплеска самые отвратительные способы. Мысль, что изнутри он не совершенен, как, скажем, его всегда идеально выбритые щёки или начищенные до глянца ботинки, или выверенно затянутый узел галстука, свербила его. Во всей  этой истории наиболее пострадавшим он определил себя. Встать можно лишь там, где упал. Этот закон непреложно действовал не только в физической плоскости бытия.  Так может быть, именно это заставляет Пакса держать девчонку подле себя? Только с ней он возместит ущерб, нанесённый самому себе, будет как прежде хорош, если будет хорош с ней, с Марой?

Он вспомнил про Лану. Завтра заскочит в универ, позовёт девушку проведать подругу. Наверное, она не появляется из-за Сашки. По давнему приятелю, нет, другу, с которым за эти годы и крым, и рым, Пакс скучал. Как всё перепуталось...

       Мару он обнаружил в душевой. В тазу всходили радужные пузыри растворённого стирального порошка, кран был открыт и за шумом воды девушка не услышала, как Пакс вошёл. Он протянул руки из-за спины девушки, схватил её за мокрые кисти:

       - Зачем встала? А это что? - он вытянул за рукав серо-голубую форменную рубашку.

- А. Ясно. Какая срочность? Рубашка не последняя. И  форму я теперь не скоро надену.

В глазах Мары полыхнуло смятение: - Всё плохо? Тебя наказали?

      - В отпуск отправили. Марш под одеяло! Два дня тебе на поправиться. У нас насыщенная программа: театры, дружеские попойки, поездки.

        - А как же...? - девушка обернулась к тазу. 

        - Я не безрукий же. Как-то справлялся со стиркой до тебя.

      Оставшись один, мужчина усмехнулся себе: с Марой у них уже вполне семейные диалоги. Обсуждают какую-то бытовую дребедень. Может, мысль о женитьбе не такая уж дикая?

          Алексей Петрович не зашёл домой перед работой. Загнал машину в служебный гараж. Девушка в приёмной встрепенулась: - Кофе как всегда? Чёрный? 

          Арбенин кивнул. 

         - Срочное есть?

    - Список звонивших и дел, которые рассматриваются сегодня, у вас на столе.     Секретарша, несмотря на молодость, была хорошо вымуштрована. Алексею Петровичу ни разу не пришлось что-либо искать или барабанить пальцами по столу в нетерпеливом ожидании.

Когда девушка - Ирина Павловна - прокурор неизменно обращался к ней по имени-отчеству - принесла ему кофе в тонком хрустальном стакане с подстаканником(начальник не любил цедить из "напёрстков", как он называл) и с обязательным прозрачным диском лимона поверх, Алексей Петрович определил себе строго пятнадцать минут, отделяющие его от предстоящего насыщенного дня.Он вынул из узкого ящичка письменного стола гильотинку, обрезал сигару и задымил. 

В дороге Алексей Петрович не раз возвращался к мысли о девчонке, которую приютил его сын. Митька всегда тащил в дом блохастых щенков, отвоёванных у мучителейкотят и птенцов с перебитой лапкой. Вера позволяла. Вместе они выхаживали питомцев. С одной стороны, мальчик рос добрым, с другой, Алексей Петрович считал, что излишняя чувствительность помешает Мите в жизни. И вносил свою ноту в воспитание.Прошлое девочки, довольно грязное, как он узнал от кума, и её неопределённое настоящее не оставляли иллюзий: Митька будет тащить подобранную неизвестно после  кого подружку  из этой ямы. Сын, при всей его рассудительности и прилежании, оцененных начальством, тем не менее мог выкинуть фортель. На безрассудные поступки его тоже хватало. Ещё жениться вздумает на этой сонечке мармеладовой.

Надо как-то подготовить Веру. И, безусловно, зачистить биографию девчонки, которую, чего доброго, Митька решится представить семье. Ремнём по парню уже не пройдёшься. В общем, настроиться на приятную волну на старте рабочего дня прокурору не удалось.

Гошка, как и обещал, съездил к тётке своей без пяти минут жены. Обговорили детали предстоящей свадьбы. Парень согласился со всем бредом, который ему предложили: шуточный выкуп, посыпание новобрачных зерном и монетками, тамаду с дежурными шуточками "про это", дурацкие конкурсы, весь этот скомороший набор. Довольная тётка благодушно выслушала просьбу будущего зятя. Ей приятна была предложенная роль покровительницы переросших шекспировских героев.- Пусть позвонит мне завтра в десять, - разрешила она.

- Боря, может, ты бы всё же наведался в Св-к? - робко спросила Лада. - С твоими связями не составит труда найти девочку. Уже совсем холодно. Кто-то же из университета хоть что-то слышал о ней.Ну представь, все вещи зимние здесь. В чём она ходит? Простудится насмерть. Потеряем же дочь.

- У меня нет дочери. Ах, ты об этой ...! Не переживай. Умрёт она не от простуды. Какая-нибудь дурная болезнь, или не проснётся после пьянки.

Лада выбежала из комнаты. Плакать при муже она не осмеливалась.

24. В четверг Пакс принёс билеты на Гвидона Кремера. Концерт для скрипки с оркестром Яна Сибелиуса.

Вначале Пакс хотел повести девушку в Оперный,  но подумал, что у неё не найдётся ничего подходящего для такого выхода. Всё же бархат кресел и лож, хрусталь люстр в бронзе, общая торжественность инарядность атмосферы театра, в котором идут "костюмные" постановки, заставят Мару чувствовать себя неуютно. К тому же он хорошо знал местную публику -этих дам, записывающихся в парикмахерскую за неделю, а то и две до представления. Филармония демократичней, и с помощью Ланы они как-нибудь оденутдевушку.

Оказалось, что Маре вполно знакомо и имя скрипача, и имя композитора. Пакс обрадовался этому, как ребёнок: новое открывшееся ему в девушке  ниточкой света обвило их, связало узлом, пока непрочным, но кто знает, может, этих ниточек окажется много?

Наконец, пришла Лана, принесла тёмно-синий бархатный жакет с брошью на лацкане. - Замочек сломан, я пришила, - предупредила Мару. Девушка отошла подальше, чтобы был обзор, покрутилась перед зеркалом. Вы думали, в холостяцкой квартире его нет? Огромное полотнище, вынутое из какого-то уехавшего на мебельное кладбище серванта, стояло под длинным подоконником, строго напротив кровати.

Оставив девчонок секретничать, Пакс поехал к Трунову по делу, не терпящему отлагательств. Товарищ по службе не жил в общаге, снимал со своей девушкой полдома на Шарташе. Улочка была не освещённой, корвет деревянного домика выдвинулся из темноты вспыхнувшей в мансарде лампочкой. Пакс  машинально пригнулся, ныряя в тяжёлые дубовые ворота - наверное, самое добротное в этом музее немузейной старины, мешавшей городу широко шагать на окраины.

Труновы пришли буквально за минуты до гостя, суета позднего вечера перед новым рабочим днём не вмещала чужих забот. 

- У меня разговор ровно на сигарету, - извинился перед хозяйкой Пакс.

Мужчины вышли в коридор, к слуховому окну, задымили.

- Можешь завтра подъехать в обед? - Пакс назвал товарищу адрес районного ЗАГСа, - подпись поставишь, я тебе потом такси вызову.

И Пакс вкратце объяснил, что завтра женится, что невеста не в курсе, торжественной церемонии из-за срочности не будет, просто он договорился насчёт бумаг и формальностей, пошлина уже оплачена.

- Столик в "Космосе" я заказал на субботу, на четыре. Завтра ещё Сашку надо выловить.

Кремер должен был играть в субботу.

25. Назавтра, покончив с формальностями, зафиксировавшими их с Марой новое гражданское состояние, и положив во внутренний карман дублёнки документы со свежими штампами, Пакс поехал на Б-ова.

Нужно было кое с кем переговорить, чтобы оставить в прошлом всю эту грязь, по большей части выдуманную, парни любят прихвастнуть.

По дороге зашёл за смазкой для непростого разговора - бутылка “Столичной“.

Постучал в 218-ю. За дверью музыка. Постучал ещё.

В дверную щель выставил плечо тот, из дневника: - Пакс, ты не вовремя.

- Барышня, прошу прощения, подождёте?- крикнул он в дверь, из-за плеча парня. И скомандовал уже ему: - Поднимайся на четвертый этаж, к Мохову. Разговор срочный. Распинаться не буду, в десять минут уложимся, - и пошёл к лестнице.

У Мохова  полна горница. - Стаканы прихвати, - позвал Пакс, отвернул полу, показал водку.Дождались первого, ушли на другую лестницу, которой мало пользовались. Накрыли на подоконнике.

- За что пьём? - поинтересовался Мохов.

- За то, чтоб вы вели себя как мужчины.

- Поясни!

- Про Мару Ехлову не трепитесь. Ну было, и было. Забудьте.

- Это почему? А может, я к ней ещё подкачу?

-У тебя же в койке сейчас другая баба? - повернулся к нему Пакс.

- А тебе какая печаль?

- Просто оставьте девушку в покое.

- Девушкуу... , - первый выругался. - Пакс, ты, может, чего-то не знаешь? Так я объясню. Мару эту я за шкафом крыл, ты ещё не забыл, наверное, как поёт панцирная сетка. Вот и представь, что делали под одеялами остальные. Так что считай, что её поимела вся комната. А может, и поимела. Все в разное время уходят-приходят, я за девчонкой не следил.

Пакс стоял белый. Выпирали костяшки кулаков в карманах брюк.

- Ну хватит, Витёк, - Мохов тронул приятеля за плечо. - Девчонка она неплохая, чего ты взъелся? Может, Паксу она нравится.

Первый  уже завёлся. Когда он прятал Мару у себя в комнате почти половину сентября, девушка не вызывала в нём раздражения. Было даже что-то трогательное в том, как она к нему прислонилась всем своим существом тогда, как доверилась. Старалась никому не создать проблем своим нелегальным проживанием в общаге. Днём тихонько, поджав ноги, сидела на койке за шкафом, если на улицене лило - то уходила до темноты. Но парни проявляли недовольство: или всем, или никому, чего ради не высыпаться вхолостую! И он с облегчением вздохнул, когда объявился Мохов. Они что-то праздновали, и в разгар застолья Мохов по-тихому увёл девчонку.

Но тон Пакса, этого подчёркнуто корректного, даже высокомерного, парня, который к тому же давно не имел никакого отношения ни к факультету, ни к общаге, ему не нравился. С какой стати он заявился сейчас с инспекцией?

- Я не понял, ты её трахнул, или усыновил?

- Считай, что я усыновил, - раздался снизу, с лестницы, раскатистый басок. Сашка. Откуда он здесь?

- Ну что, махаться будем? - сверкнул шальным глазом парень,  делая последний шаг с верхней ступеньки на площадку.

- Ещё заступничек. Так вы оба, что ли, её? По очереди, или в два...- голова говорившего резко мотнулась к оконному откосу, посланная Сашкиным кулаком.

Маленький Сашка не мог похвастаться крепостью телосложения, но был шустрым, и отсутствие физической мощи в нём всегда искупал энтузиазм.

Вот и сейчас удар был молниеносным, так что Сашка сам не успел осознать, как гюрзой выстрелила в ненавистное лицо его рука.

У этого часто датенького и всегда, казалось, безалаберного  парня был непреложный принцип: если хоть раз побывал в женщине, считал себя обязанным участвовать в её судьбе; если слышал о бывших хорошие новости, искренне радовался, если узнавал, что им сейчас туго, старался помочь. Ну, или хотя бы утешить, поскольку мало чем располагал, кроме себя.

Что, бесспорно, утомляло Лану, но с чем она в итоге смирилась, прикинув ситуацию на себя. Всё же смешным Сашкиным рыцарством она  втайне гордилась.

Пакс и Мохов подхватили пострадавшего с двух сторон, Пакс провёл рукой по его затылку, ладонь осталась чистой, крови нет. Не встретился, значит, со стенкой. Но вот рот расквашен.

Пакс переживал не за первого, а за Сашку.  Если парень из общаги всего-то лишился пары зубов, это лёгкие телесные, статья 143, часть вторая, - с облегчением перебрал в уме УК РСФСР опер. Но неужели дойдёт до опроса, протокола и заявления? Не будет же он столь глуп! Да парню руки никто не подаст, когда узнают подоплёку этой драки.

- Если вызовут ментов, Паксу не поздоровится. Хотя и не он бил. Не предотвратил, не пресёк, распивал, - забеспокоился Сашка. Он не знал, что Пакс временно отстранён и отправлен в отпуск.

- Пакс, иди. Мы тут сами.

- Умой его, - обратился к Мохову Пакс. - И ещё: сегодня Ехловой не стало.

Все замерли. Девчонка вскрылась? С неё станется. Или машиной сбило? Что?!

- Мары Ехловой больше нет, - твёрдо повторил Пакс. - Теперь только Арбенина. И за Арбенину я уничтожу.

26.

Сашка догнал Пакса в вестибюле. Тот, по-видимому, ждал приятеля. 

Сашка запрыгнул ему сзади на шею, соскользнул, заглянул в лицо:- Митька, вот ты чёрт, всех уложил на лопатки!  Или это шутка, насчёт Мары?

- Нет, Саш, не шутка. Я к вам собирался зайти, но раз ты уже здесь... В общем, жду вас с Ланой завтра в Космосе. Ждём, - поправился он.- Хотя, я Маре ещё не сказал.

- Ну это ты зря. Бабы неделю думают, в чём пойти.

- Да я не про ресторан. Я ей не сказал, что нас расписали.

- Подожди-подожди... Как это? А так можно?

- Нельзя, Сань. Но очень нужно было.

- Пойдём-ка на воздух, - Сашка открыл дверь на улицу. Подмораживало.

- Слушай, а давай всё-таки к нам? Я не засну, пока толком не расскажешь. Накатим по соточке.

- Я Мару не предупредил, что так задержусь.

- Ооо, Пакс, который никогда не отчитывается? Ты ли это, друг?

Пакс представил девушку, распятую в высоком окне на лестнице: из полюбившегося ей укрытия хорошо просматривался козырёк общаги и дорожка ко входу.- Давай ненадолго.

Первым Лана увидела Пакса, муж выглядывал из-за его спины с видом заговорщика.

- Проходи, Митя.

- Пообещай, что через час меня выставишь.

- Да я и раньше выставлю, я сплю уже, - улыбнулась девушка. - Чаем вот напою.

- Ну чё ты, мать, каким чаем! - деланно возмутился Сашка.- У нас новости на шампанское тянут.

- Так нету же!

- Портвейн оставался.

- Ланочка, будет шампанское. Завтра, - обнял девушку гость.

- Они поженились! - выпалил Сашка и в радостном возбуждении стал пересматривать бутылки в шкафчике.

Лана не могла взять в толк, шутка, что ли: они же вчера виделись и с Паксом, и с Марой, ни слова не было сказано о свадьбе.

Пакс молча вышел в прихожую, достал свидетельство о браке, вернулся в комнату.- Вот. Придётся тебе завтра последнюю пару пропустить. В четыре жду.- Когда это вы провернуть успели? - только и смогла ответить Лана.

Быстро собрала на стол. Разлили. Пакс опрокинул тягучую сладкую, немного терпкую жидкость залпом, в нос ударили подбродившие фрукты.

- Ладно, вы тут сами, - попрощалась хозяйка.

- Пакс, через три сигареты выходи.

- Ну да, - осенило Саньку. - У тебя ж первая брачная ночь сегодня, вроде как.

Выпил. Помолчал.

- Ты извини меня за тогда. Ну, что я Мару уложил. У вас же ничего серьёзного и не было тогда. А вот за бровь, - Сашка взглянул на шрам под чёлкой Пакса, - извиняться не буду. Ты как последний гад себя повёл.

- Ладно, Сань. Проехали.

Друзья выпили ещё по рюмке.

Пакс засобирался: трамваи скоро укоротят марщруты.

- В четыре, - напомнил он на пороге.

27.

От Пакса опять пахло спиртным. Переживает неприятности на работе, - решила Мара. Она уже спала. Вернее, пыталась заснуть. 

Теперь встала:- Тебя кормить?

- Я сам, спасибо. Ты спи.

В кухне Пакс ковырял в чайном бокале нерастворившийся сахар, решал задачку. Сообщить Маре сейчас, или отложить новость до завтра. Он не брался предсказать, как девушка отреагирует. Странно, но только сейчас, когда в нём окисливался этанол, после нескольких порций дешёвого алкоголя, он смог взглянуть на ситуацию трезвыми глазами, как бы со стороны. Выходило, что опять он поступил по-хамски, не считаясь - и даже не спросив - с тем, что думает девушка. Может, она и обрадовалась бы такому исходу. Ведь это реально решало сразу все её проблемы. А может, заартачилась бы - из гордости, из каких-нибудь иных соображений, а может, из-за того, что Пакс стал ей неприятен после его выходок. 

Он бы уговаривал, приводил резоны. Чтобы Пакс да не убедил? Он забалтывал самых суровых преподов, об этом ходили легенды на курсе.

А теперь он распорядился ею, как вещью. Проглотит ли это Мара?

Как там ляпнул Сашка - первая брачная ночь? Пойти на правах мужа, растопить лёд отчуждения, под натиском ласки девушка не устоит, забудет все свои обиды, он не даст ей опомниться, будет жарко шептать в ушко всякие слова, которых она и не ждёт, всё ей объяснит, когда их, наконец, оторвёт друг от друга, когда тела обесточит усталость. Пакс знал, что он хорош, ему многое прощали наутро. Так было не раз.

Но этой девушки, внезапно понял Пакс, он боится.

Как же осточертела раскладушка! 

Пакс встал рано, как всегда, если перебрал накануне. Открыл ледяную воду в душе. Замёрз и покрутил краник с красной втопленной кнопкой. Долго намыливался. Отскребал мочалкой эти почти шесть недель с первого знакомства. Сегодня у него начинается новая жизнь. Новые отношения с Марой. Чистые. С чистого листа. 

И с испорченного в паспорте, - тут же съязвил Пакс. 

Объяснение с женой впереди. Ему нравилось пробовать это новое слово на вкус, бегло прижимать его к зубам на звуке "н" и откатывать на кончике языка, оно такое лёгкое.

В дверь душевой забарабанили.

- Пакс, хватит хлюпаться, всю общагу без воды оставишь.

- Выхожу! - отозвался он.

После завтрака он сообщил Маре, что они идут в ресторан встретиться с друзьями.

- А Кремер?- напомнила девушка.

- Концерт в семь. Там пару кварталов всего подняться. Мы всё успеваем.

Пакс твёрдо решил ничего не говорить Маре до того, как все соберутся. А там уже он и объявит. Не станет же Мара портить настроение гостям - Пакс уже убедился в деликатности девушки. Да он и не будет объявлять, пришла вдруг отличная мысль. Это сделают музыканты.

За столиком было восемь человек: Пакс с Марой, Сашка, Лана, Труновы и ещё один мент, приятель Пакса с общим увлечением музыкой. И Гошка. Насчёт последнего гостя Пакс вначале сомневался, но учитывая, что без его помощи ничего бы не состоялось, позвал. И в конце концов, им придётся видеться в общих компаниях. Сейчас удобный повод "представить" их друг другу заново. Тоже с чистого листа. 

Увидев бывшего возлюбленного, Мара разволновалась. Вернувшись с практики, он сразу объявил девушке, мол, милая, спасибо за прекрасные дни, они были равносильны празднику, но теперь начинаются суровые будни - и ещё что-то витиеватое, Мара не дослушала, убежала в слезах и несколько дней пряталась от объяснений, пока Гошка не махнул рукой.

Она поймала на себе внимательный взгляд Пакса. 

- Мара, позволь представить моего давнего друга Александра.

- А мы знакомы, Пакс, - не стал ломать комедию Гошка. - Летом пересекались на Ч-ва. Девушка, кажется, подавала большие надежды. Всё в порядке у тебя? Учишься?

- В порядке, - прошелестела Мара, теребя пуговку на высоком кружевном вороте блузки. Ей было душно.

Пакс придержал её под локоть. Провёл тыльной стороной кисти по красной щеке:

- Не температуришь?

Лана села рядом с подругой, которая, очевидно, всё ещё оставалась в неведении относительно повода, по которому собрались. Сашка сиял лицом напротив.

Трунов рассматривал девушку с интересом: из-за кого это так напрягся сам и напряг его Пакс.

-Ну?! - не выдержал Сашка.

- Да подожди ты. Сейчас шампанское принесут…

Смолкла предыдущая композиция. Танцевавшие похлопали музыкантам. Вокалист выступил вперёд, поискал глазами Пакса и объявил в микрофон:

- А теперь, друзья, поприветствуем новобрачных.  Следующая песня звучит для Марии и Дмитрия Арбениных. Молодые, - сделал он приглашающий жест, - прошу, ваш танец!

Мара даже не поняла вначале, что речь о них, отреагировала только на уже слышанную фамилию - Пакс называл, когда оставлял ей служебный номер телефона.

- Иди, - подтолкнула девушку Лана. Пакс не стал ждать, когда жена придёт в себя, подхватил её и повёл к эстраде. Обнял очень нежно и склонил голову к её лицу и начал медленно кружить в танце. Ансамбль пел Беладонну. Пакс долго выбирал, что будет звучать.

28.

- Господи, да как же жить-то с ней? Дурак я, - Пакс сидел в темноте за кухонным столом, уронив лицо в ладони. Он уже забыл, что этот брак не по-настоящему, ради Мариной прописки, что позавчера он перечеркнул не всю будущую жизнь, а каких-нибудь два, ну три месяца, и скоро можно будет вырвать эту неряшливую страничку из семейной саги Арбениных. Пакс был страшно разочарован.

- Надеюсь, она не забеременеет с одного раза.

Ночи любви не получилось.

Его искусство не было оценено. Мара не смотрела на мужа. Ну, то есть она не смотрела туда, куда ему хотелось бы. Не дала ответной ласки. Просто приняла его - и на этом всё. Он не понимал: она не хочет именно его, Пакса, или не хочет вообще? Он попытался завести её ладонь под мошонку, задержать руку жены на чувствительных местах, но она уклонилась.

- Не знаю, что там ты обо мне слышал, Пакс, но я не бесстыжая.

Он вспоминал ночь их знакомства: тогда его ничего не насторожило, а может, он был сбит с толку тем, как просто и искренне, не ставя никаких условий, она подалась ему навстречу. Пошла с ним, рука в руке, ничего не спрашивая, как примагниченная, забыв себя, с полным доверием - так, словно он Бог. И в постели была, как в реку упала - не гребла к берегу, не стремилась выплыть, отдалась волне, нырнула, ушла с головой. Он плавился и таял, ему чудилось, что он впитается в девушку без остатка: не выпарить, не отскрести.

Сегодня этой слитности не произошло.

Проблема не в том, что она ничего не умела - Пакс был даже рад этому. Это сулило много приятных моментов. Какой муж не хочет наставлять жену в делах любви?

Но, похоже, она ничего не чувствовала.

Не ради стирки же мужчины отдают свободу! Пакс не мог представить, на чём может держаться брак, в котором супруги не ждут, сгорая от нетерпения,  любой возможности уединиться. Для него это была важная составляющая жизни, едва ли не главная. Мара оказалась деревяшкой. И у него даже не встал второй раз.

"18 декабря. Сегодня воскресенье. Митя - зачёркнуто - Пакс куда-то ушёл. Уже одиннадцатый час, все давно позавтракали и оставили квартиру, забрав с собой шум и суету. Это хорошо. Потому что мне надо подумать. Я поискала записку от Пакса, но он ничего не оставил. Даже не знаю, как сказать. Вчера произошло... Нет, произошло днём раньше. А вчера я только узнала об этом. Не понимаю, как Паксу это удалось... Хотя, он же мент. У них свои отношения с законом. 

Так вот. Мы теперь муж и жена. Что я почувствовала? Я почувствовала себя обкраденной. У меня украли радость. Он позвал бы меня, долго бы подбирал слова, по его смущённому лицу я догадалась бы, что сейчас услышу, но не знала бы наверняка и радость замерла бы, как озябший воробышек, перемешалась с испугом, что догадка не верна, и затем, когда он бы всё-таки произнёс, вспорхнула бы в сердце. Наверное, я расплакалась бы. От волнения не могла бы сказать ни слова, прижималась бы лицом к его русой макушке, вдыхала этот удивительный грушевый аромат, почувствовала бы это родное... Да, это было бы счастьем. Может даже, моё сердце лопнуло бы. И пусть - эта минута стоит целой жизни. Особенно такой, как у меня.

Но он не позвал, не сказал, не сделал предложения. Не волновался, что я отвечу. Значит, он был уверен, что я соглашусь. Потому что мне некуда деться? Потому что я завишу от него и мои чувства не имеют значения? И ему всё равно, люблю ли я его.

Возможно, он думает, что я и не способна любить.

Если бы ты только знал, Пакс, что я полюбила тебя в одну минуту, когда ты молча взял меня за руку и вывел в холодную прихожую и надел на меня пальто, повязал шарф - так, словно я ребёнок, и взял мой чемодан с надорванной ручкой. А с этим чемоданом - мне казалось -  и всю мою короткую и бестолковую жизнь. Я даже не видела, как ты красив. Я поняла это, когда ты утром ушёл на службу, а я всё перебирала в памяти твои черты - и да, ты необыкновенно хорош, у тебя редкое лицо, ты как принц,я перебирала твои слова - ты произнёс их не много, но всё, что ты говорил, было красиво. Я вспоминала их всё время, когда убежала той ночью из дому, в этой круговерти вокзалов. Если бы у меня не было этих воспоминаний, я не знаю, чем бы я жила. Да я и не хотела жить без тебя. Решила - пусть случится как случится, мне незачем бороться за эту жизнь.

Если бы ты только знал! Но ты не поговорил со мной ни разу с тех пор, как вытащил из дежурки и привёл сюда..."

- Мара, твоя очередь мыть холодильник. Я разморозила, - постучала Ритка.

Когда она успела? Мара не слышала, как вернулись соседи. И за окном уже синеет ранний вечер. А Пакса до сих пор нет. Хорошо началась семейная жизнь!

- Ну, разведётесь, - разочарованно подытожил Сашка мрачную исповедь друга. Они ушли в разбитое крыло дома, не тревожить Лану, воткнули калорифер в сохранившуюся розетку.  Пакс заявился с двумя поллитровками. Сашка хмыкнул: при том, что Митька водку не любит и выпьет, дай бог, полстакана, это было чересчур. Наверное, заночует. И они продолжат завтра, когда Лана уйдёт в универ. Наверное, так рассчитывает Пакс.

- Я думаю, ты рано сник. И на твоём месте вернулся бы ночевать домой. Митя, извини, но ты опять сосредоточен на себе. А что чувствует Мара? Вчера её насильно осчастливили, поставили перед радостным фактом, а сегодня ни с того ни с сего бросили. Вот что ты ей сказал, когда уходил?

- Ничего. Я затемно ушёл.

- И где был?

- Да нигде. Пересаживался с электрички на электричку, в окна смотрел. Курил в тамбуре. Жалел себя, идиота.

- Вот тут соглашусь. То, что ты сейчас делаешь - поступок идиота. И я как-то всегда считал, что уж кто-кто, а мой друг в этих вещах лучше всех подкован. Ну ты знаешь, что нет холодных женщин? Есть не разбуженные. Ты обленился, Мить. Тебе всё на блюдечке. Бабы твои тебя испортили.

Не хочу Ланку обижать, а то бы взялся я за твою Мару.

- Возьмись.

- Тебе водка, что ли, в голову ударила? Или моча? Ты чего городишь?

Сашка вытащил кисет, ссыпал табак из беломорины на носовой платок, осторожно раскрыл папиросную бумагу вдоль. Выбрал табачные крошки покрупнее, загнал  ближе к пустому газырю. Пустым стержнем от авторучки стал трамбовать мелкую крошку травы. Стянул края. Провёл языком по шву. Закрутил пяточку. Протянул:

- Курнёшь? Мощный стояк бы тебя сейчас выручил.

Пакс забрал побольше дыма в рот, подержал его там и медленно выдохнул, не пропуская через ноздри.

Посидел минут пять, прислонившись к стене. Встал, отряхнул ладони.- Ладно, Саш, поеду к жене.

Вымыв холодильник и заодно плиту и раковину, Мара осмотрела пальцы: да уж, хороша новобрачная. На густо заставленной ванной полочке у Пакса нашла крем для рук.

Интересно, он сам пользуется, или какая-нибудь из бывших оставила? Мара вспомнила, какие ухоженные руки у мужа (привыкать ли ей к этому слову?), даже холёные, ровно подстриженные гладкие ногти. Если бы они надевали друг другу кольца в ЗАГСе, контраст был бы заметен.

"Десять. Пакса нет. Я что-то сделала не так". Может о чём-то догадался, когда подвёл к ней Гошку, а она не справилась с волнением? Гошка её не выдал, обставил дело так, что они просто знакомы. Но Мара чувствовала, как густо покраснела и перехватила пристальный взгляд Пакса. Неужели понял?

В Гошку она была без памяти влюблена. В Св-к приехала в таком подавленном состоянии духа, что идя по мосту по Челюскинцев, думала, не столкнуть ли в просвет перил чемодан и не прыгнуть ли следом. Но нет, это надо было сделать дома. А с этим городом Мара ни за что бы так не поступила. Солнце в лёгкой дымке раннего июньского утра крыло сусальным золотом гладь пруда, вдалеке маячили дворцовые очертания дома профсоюзов. Плотинка. Самое радостное место в городе. В той его части, которую она успела исследовать прошлым летом. Мара не могла оторвать глаз от этой мистерии. Св-к был её лекарством. А на второй день мимо их комнаты на втором этаже пронёсся Гошка, тормознул, вернулся обратно. Что-то, мельком увиденное в открытую дверь, привлекло его. Сидящая на подоконнике девушка. Мара. Он сам был, как рассветное солнце - такой же мягкий и ласковый, сиял на Мару большими глазами. Они подолгу сидели на порожке балкона, Гошка перебирал её тонкие пальчики в своих лапах, рассказывал что-то смешное…

А теперь Гошка смотрел, как Пакс кружил её, нянчил в двойном кольце своих рук, обхвативших Мару одна на другую так плотно, что она едва дышала. Смотрел, и ему было всё равно. Что ждёт её с Паксом?

Вчера у неё не было ни одной возможности как-то выразить своё отношение к своему новому статусу и тому, как он ей достался. Танцевали, гости говорили какие-то тосты, Мара была благодарна, что обошлись без этого безобразного "Горько!", принуждающего молодых к поцелуям напоказ. Свой первый настоящий, не "самозванный" поцелуй Мара хотела прочувствовать в подробностях и сохранить для себя, в потайном кармашке сердца. 

А потом они как-то быстро засобирались на концерт, почти бежали, чтобы успеть до третьего звонка. Мрачная романтика, ре-минор, виртуозная скрипка, яростная главная партия... всю первую часть Мара сидела, подавшись вперёд, всматриваясь в пантомиму смычков и медное мерцание духовых в глубине сцены. Девушка забыла о присутствии мужа, а он, как зачарованный, не сводил с неё глаз. После концерта он не осмелился нарушить молчание, только крепко держал жену под руку, чтобы она не поскользнулась, погружённая в какие-то свои мысли.

Дома он достал из холодильника шампанское, наполнил фужеры, пытался поймать Марины глаза, но девушка смотрела куда-то внутрь себя. Потом он раздел её, и тут она уже просто закрыла глаза и не разлепляла век всё то время, пока муж трудился над ней. Пакс ожидал, что это путешествие они совершат вместе, но они поехали в разных вагонах, и он даже не знал теперь, прибыла ли Мара на конечную станцию.

29.

Утром Пакс поджидал начальника РОВД в скверике, через который тот ходил, высадившись из служебной машины за три квартала.

- Митя? - поднял бровь подполковник.- Ты что здесь?

- Дмитрий Васильич, займите на кольца.

- Кольца? Да к чему это, Митя? - принялся наставлять крестника. - Если развод через пару месяцев?

- Надо к родителям Мары ехать. С обручальным я буду уверенней себя чувствовать.

- Ещё непонятней. Зачем к родителям-то?- Ну ненормальная же ситуация! При живых девчонка как сирота. Надо мирить. Да и вещи зимние все там. Середина декабря, Мара в продувайке какой-то ходит. В сапожках фланель. Застудит всё.

- Так может, лучше пальто с сапогами ей купишь? Они и разведённой пригодятся.

Пакса резануло это навязчивое упоминание про развод. Но он решил придерживаться легенды.

С Марой он не расстанется. Когда он вчера вернулся в общежитие, уже ближе к полуночи, застал жену спящей. Но видно, что она ждала его до последнего, пока не проиграла сражение сну. Лежала поверх покрывала в одежде, свернувшись, по своей детской привычке, калачиком, видно было, что замёрзла. Острая жалость полоснула его, как ножом. 

Мара была такой беззащитной, он тут же вспомнил беспощадные строчки из её дневника, это смертельное - почти в буквальном смысле - одиночество. Эпизод на стройке, когда она в самый последний момент удержалась на краю.

В кулачке девушка спящая девочка сжимала карандаш, у кровати лежала упавшая обложкой кверху тетрадка. Он поднял, и в глаза поплыли строчки: "Я полюбила тебя, Пакс, в одну минуту..." Вначале он подумал, что померещилось, а написано там что-то другое, что  буквы расплылись, что это ещё  не кончилось  действие травы, которую он целый час выхаживал по посёлку.  

Умылся. Перечитал.  

"Если бы ты только знал! Я полюбила тебя, Пакс, в одну минуту…"

Он укрыл жену, вышел в кухню, уставился в страничку и всё смотрел и смотрел на эти буквы, выстроившиеся в удивительные слова... Вот бы она сказала их вслух!

- Митя! Я кого спрашиваю? - услышал он голос крёстного.

- Что? Простите, Дмитрий Васильевич, задумался.

- Ты своих в известность поставил? - повторил вопрос подполковник. - Выйдет нехорошо, если Алёша узнает от кого-то другого. Я лучшего друга не предупредил. В общем, сегодня я ему звоню, после службы. Хочешь - опереди меня.

По тону крёстного Пакс понял, что Васильич не передумает. Разговор с домашними он изначально никак не вписал в свою комбинацию, думал всё закончить быстро, так что и сообщать родным станет не о чем. Но теперь, когда он признался себе, что разговоры о фиктивности этого брака служили для отвода глаз, а что он с самого начала, с вечера у Сашки и Ланы, назначил себе быть с этой девочкой до конца, повинуясь чему-то неосознанному внутри себя, неотвратимость такого разговора встала перед парнем вплотную.

Да, а что насчёт денег? Что сказал крёстный? Как это он всё прослушал!

Дмитрий Васильевич взглянул на циферблат наручных часов и строго сказал:

- Мне пора. Тебе тоже есть чем заняться.

Пакс заглянул в ювелирку.  Свадебный талон он оставил Гошкиной родственнице - в ЗАГСе у столоначальниц свой маленький бизнес, свой гешефт. Поэтому он сразу отправился к витрине с дешёвеньким серебром. Изделия из неблагородного металла и серебра отпускались свободно. Уложился в червонец. Пусть так. Больше он на поклон ни к кому не пойдет. Представил на минуту, какой пышной могла быть свадьба, одобри эту связь отец.  Прокурор женит сына! Кавалькада волг, украшенных лентами и - это зимой-то! - живыми цветами,  Мара в платье на кринолине, с голубоватыми песцами на прикрытых лишь кисеёй  тоненьких плечах,  загородный ресторан - в лесу, на берегу озера, шале в заповеднике. 

Они с Марой не будут одалживаться. У них сложится настоящая семья, в которую он никого не пустит.

Отцу он позвонит с переговорного - нечего, чтобы общага обсуждала перипетии его семейной жизни. 

Дома его встретили запахи с кухни. 

Мара тщательно отнеслась к своей роли жены. Ритке пришлось потесниться со своими графиками и порядками. Пакс будет получать свою тарелку горячего супа вовремя, никого не пережидая. Но сегодня Мара накрыла в комнате.  Сдвинула пишущую машинку к окну, освободила угол стола, так, чтобы можно сесть с двух сторон. Скатерть. Где взяла? У Пакса столового белья не водилось. Пара кухонных полотенец, рукавичка, чтобы не хвататься за раскалённое. В центре стола высилась бутылка каберне. Рядом стояла вазочка (сувенирная керамика с книжных полок) с букетиком из еловой лапы и рябиновых веток.  

Цветы! Ведь он же ни разу не подарил Маре цветы! - спохватился Пакс: - Завтра надо бы исправить.

Шпроты в плоской вазочке, с ломтиками лимона, салаты, а это что? - креветочное масло из Океана, маслины оттуда же. Пакс отметил искусность сервировки на таком маленьком пространстве.  

В дверях показалась Мара. Пакс перехватил сковородку, которую жена удерживала двумя руками. Потряс в воздухе пальцами: горячо. Мара разложила по тарелкам, отправила Пакса относить сковороду на кухню.

- На какие гуляем? - поинтересовался Пакс. Никаких версий у него на этот счёт не было.

- Ты же оставлял мне денег, помнишь? Когда уходил к Миле пожить.

Знала про Милу? Неделю молчала, а вот застряло в ней это имя. Неужели ревнует? - Пакс не понял, почему обрадовался этому. Ревность в списке грехов он ставил на первое место.

- Пакс, Митя, - Мара не решила, как ей обращаться к супругу, путалась. Когда она мысленно произносила "Пакс", в этом звучало нечто римское, властное, хотя ей, конечно, уже объяснили происхождение прозвища. Пакса отличало миролюбие, не в его природе было конфликтовать, старался упредить ссоры, презирал "кулачников", умел найти аргументы. Но такого Пакса Мара не знала.

А "Митя" заставляло теплеть в глазах, в горле, во всём её существе. Девушка боялась позволить себе так расслабиться. Её теперешняя жизнь, едва приласкав, следом била в солнечное сплетение. Девушка отучала себя чему-либо радоваться и на что-то надеяться, всегда была настороже. Но ведь нелепо обращаться к мужу по прозвищу, так?  Пакс внимательно смотрел в лицо жены, ожидая, что она продолжит. Он загадал: если позовёт по имени, значит, всё у них сложится.

- Митя, - повторила девушка. - Садись, остынет же.

Лада решила ехать искать дочь. Но сделать это надо как-то по-умному, чтобы муж не узнал. Она сочинила семинар по древнерусской архитектуре в Невьянске, при гостях, чтобы слышал муж, увлечённо рассказывала об уральской "Пизанской" башне, сыпала фамилиями столичных специалистов, которые якобы там соберутся.

Борис Эдуардович плохо различал границы Св-кой и Челябинской областей, русская архитектура интересовала его ещё меньше. Он выхватил главное: Лада сядет на поезд в Перми (он даст машину, чтобы она не тряслась в автобусе), в месте назначения её встретят, там всё будет подчинено расписанию, а ехать куда-либо (в проклятый Св-к) одна Лада не сможет. Можно не беспокоиться. Он воспитал в жене полную беспомощность за пределами их огромной квартиры, ей понадобился бы руководитель. В исконном смысле - человек, который водил бы её за руку в любом малознакомом месте.

Обмирая от страха разоблачения, Лада не стала никому поручать покупку билета. Какой Невьянск! До того ли ей!  Она выйдет в Св-ке. Зимние вещи дочери она взять не решилась, муж сразу заметит.

И она улучила минутку выскользнуть в сберкассу, сняла с книжки, о которой муж не знал, крупную сумму. Они всё купят с Марочкой на месте. Лишь бы найти дочь. Как она это сможет в миллионнике, Лада не представляла.

30.

После ужина всё было на "ять". Пакс взял гитару и под тихий перебор долго пел баллады, конечно, там было про высокую любовь, несказанную красоту, уверения в вечной верности и прочая романтическая небывальщина. Затем Пакс нашёл нужную бобину, поставил, протянул ленту, нажал на пуск. Тоже на небольшой громкости. 

Погасил верхний свет, включил бра. Разделся. Следить за движениями  Пакса было удовольствие. Не суетливый, с ленивой грацией красивого животного.

И опять он был нетороплив и подробен, как тогда, в первый раз. Затем выкурил сигарету, выпуская колечки ртом. Полулёжа на высокой подушке, правой рукой придерживал Мару за плечи. Докурив, повернулся к жене, стал весело шептать ей на ухо. Она вначале не разобрала. Пакс повторил.

- Нет, не принуждай меня, - Мара вывернулась плечиком из рук мужа.

- Почему? Тебе понравится, - Пакс опять обхватил девушку.

- Это... это грязно, - наконец, нашла она слово. Отвернулась.

- Кто тебе это внушил? На пионерском собрании сказали? - возмутился Пакс. - Что за бредни?

Мара всё портила своим упрямством, он начинал закипать: 

- Послушай, тебя взяли насильно, вдвоём. Мучили всю ночь. Хочешь, чтобы я поверил, что тебя не заставили это сделать?(Он выразился прямее).

Мара помертвела.

- Откуда ты знаешь? - в голосе послышалась близкая слеза.

Пакс осёкся.

- Нуу. Я же мент. Опер, - попытался он выйти из положения.

- Я никуда не заявляла. Я маме даже не сказала, - слёзы всё-таки брызнули. - Ты читал!

Мара была ошеломлена и потеряна: за её спиной. Тайком. Это же вероломство! Как ей жить с человеком, который рылся в её вещах, в её прошлом, в её болезненных переживаниях, которыми она не нашла в себе сил поделиться с кем-либо.

Пакс разозлился. Теперь она будет считать его подонком. С какой стати!

- Я в жизни бы не полез в твою тетрадку. Но ты исчезла. Я искал какую-нибудь зацепку, что-нибудь, что поможет в поисках. Ты хотя бы на минуту задумалась, что я пережил?

- Откуда мне знать? - тихо сказала девушка. - Нам многое нужно было прояснить. Как минимум три ситуации требовали обсуждения. Но ты уклонялся от разговора, уходил чуть свет, являлся поздно. Твоя беда знаешь в чём, Пакс? - голос девушки набирал силу. Это было неожиданно. - Ты думаешь, что всё можно решить под одеялом. Всё исправить, просто скинув трусы. Человек это не туловище, Пакс.

Прозвучало как пощёчина.

- Так слушай, через что ты заставила меня пройти! - почти крикнул Пакс в только что обцелованное лицо, которое начинал ненавидеть. - Побывать в четырёх моргах и каждый раз не решаться откинуть простыню с  очередного женского трупа! Бояться увидеть твоё мёртвое лицо. Мне нах не был нужен такой аттракцион.

Ты дура, Мара. Ты беспробудная дура!

Пакс резко встал, натянул штаны и вышел из комнаты.

Мара оделась. Пакс слышал, как хлопнула входная дверь, затем разъехались двери лифта и пошёл стихающий гул  кабинки.

Он никуда не побежит. Пусть эта история закончится прямо сегодня, - решил Пакс.

- Св-ская прописка? - подняла удивлённые глаза гостиничный администратор, пролистав паспорт до нужной странички. Ну нет, девушка, что вы! Заселяем только иногородних.

- Мне только до утра, - попросила Мара.- Ну хотя бы можно, я посижу на диванчике тут, в вестибюле?

Администратор осмотрела просительницу: одета прилично, но не по сезону. Ещё замёрзнет.

- Идите в самый угол, за кадку с фикусом. Возьмите журнал со столика. Как будто вы ждёте заселения.

Мара благодарно кивнула.

31.

- О, а ты чего здесь?

Мара открыла глаза. Перед ней на корточках сидел Трунов. Кажется, это их свидетель. Крикнул кому-то в сторону: - Я догоню.

- А муж где?

Девушка смотрела непонимающе. Ей казалось, это продолжение какого-то сна.

- Мара, Митя где, спрашиваю.

- Дома. Наверное.

- Уже поругались? Непорядок. Я за вас социалистическому отечеству поручился, за новую ячейку бесклассового общества, - попытался шутить Трунов. Получалось неуклюже, и он перешёл на серьёзный тон.

- Мара, для начала я не хочу платить штраф. Второе: Митьке сейчас любые разборки лишние. Ты бы знала, какие тучи над ним. Васильич не зря его в отпуск спровадил. Пожалей мужа. Поезжайте куда-нибудь вместе, ему ещё неделю гулять. Пусть отвлечётся.

Что? - поднял он голову. Перед ним стояла дежурная по этажу, где он ночевал, с подносом - две крохотные чашки с кофе, конфеты и печенье в креманке. - А, спасибо, Тая.

Протянул чашку Маре: - Давай, встряхнись.

Девушка глотнула горячую горечь.

- Держи, - Трунов протянул на ладони развёрнутую конфету. Цветной фантик, золотинка, лист прозрачной бумаги. Из дорогих, - отметила Мара. Господи, ну почему её, с таким цепким вниманием к деталям,  не взяли на факультет! Она вполне могла бы стать лучшим пером курса. Или одним из лучших. Как хорошо было бы сейчас спешить на пары, на среднем пальце правой руки опять бы вырос мозольный бугорок от шариковой ручки. Она давно ничего не писала…

- О чём я думаю! - оборвала себя девушка. - До того ли мне? Я, кажется, развожусь.

- И думать забудь! Разводится она, - буркнул Трунов.

Неужели Мара сказала это вслух?

- Ты хотя бы из благодарности притормози. Давай посмотрим, в какой точке девочка Мара Ехлова (так, кажется?) была месяц назад. Прописки нет. Работы нет.  Денег нет. Крыши над головой нет. Приводы в милицию -  есть. Нарушения паспортного режима  - есть. Статья за тунеядство? Ну, скоро была бы. А больничку помнишь? Употребление, статья 224 УК республики, часть третья.

А как ты думаешь, почему тебя в отдел не вызвали? А потому что Митька очень попросил. Вот прям очень. Пошли навстречу.  Не ему.  Отцу его. 

Кто отец, знаешь?

Кстати, Алексей Петрович не в курсе. И когда к нему обратятся за ответной услугой, он Митьку порвёт.

Так что, девочка, сверни-ка ты все свои обидки трубочкой и засунь в одно место. Допила? Одевайся, домой отведу.

Алексей Петрович был в ярости. Он как-то приучил уже себя к вероятности, что Митька заявится - наверное, в новогодние выходные - домой с этой своей Марой. Станет наводить мосты между матерью и своей подружкой. Будет шёлковый. Предупредительный: мама то, мама сё. 

Но ему и в голову не пришло бы, что этот негодяй испортит свой паспорт. Не посоветуется с отцом. Да что там посоветоваться, даже в известность не поставит.

Митька позвонил ему после обеденного перерыва. Выждал, подлец, такой день, когда в кабинете полно народу и Алексей Петрович вынужден был сдерживаться. Но внутри всё клокотало. Отличная невестка, девчонка с улицы, без роду без племени. Не стыдно людям показать! Надо, кстати, по своим каналам проверить, кто такой Борис Ехлов, что там за семейка.

Вечером звонил кум, заступался за своего любимца. Мол, не переживай, этот брак не по-настоящему, Митя это из благородства, чтобы девчонку прописали. Сейчас она  паспорт поменяет на новую фамилию и…

- На какую ещё новую фамилию?! - взвился прокурор. Неужели сын так глуп?! - Он что, дал ей нашу фамилию?

- Лёша, ну что ты так уж... Что ты носишься с фамилией? Не Романовы же. Не Гогенцоллерны...Алексей Петрович бросил трубку, не дослушав. Вера уже спешила из кухни с пузырьком валосердина.

- Сергей, - вспомнила Мара имя Трунова, - я не пойду. Из этого брака ничего не получится. И это не обидки, как вы выразились. Это трагическое несовпадение во всём. Нам нельзя быть вместе, мы только раним друг друга. Я ушла не характер показать, не поторговаться. Ты меня просто не знаешь, я не играю людьми никогда. Я ушла, чтобы не раздражать Митю больше, чем он уже раздражён. Не довести его до какого-нибудь поступка, который зачеркнёт его самоуважение. Сейчас он перебесится, я тихо заберу вещи, ничем его больше не обременю. Если можете - будьте рядом с ним эти дни.

Мара встала и пошла к выходу.

Олег ехал в пустом купе. Поздно вечером позвонила расстроенная мама, сказала, что Митьке не поздоровится, отец в бешенстве (их отец, непреклонный, как скала, но всегда выдержанный, остающийся в рамках - то ли характер, то ли служебное положение влияло, но Алексей Петрович эталонно держал себя в руках, и Олег не понимал, что такого запредельного мог вытворить младший брат, что пробило эту броню. Гадать, впрочем, не пришлось - мать выпалила: расписался, на свадьбу не позвал, не предупредил даже).

Он тут же вызвал такси, взял билет на проходящий, до Св-ка. Вначале надо увидеть Митю, всё толком выяснить. А после уже ехать к отцу. Может быть, даже вместе. А может, и втроём, с виновницей раздора. Повинную голову меч не сечёт. Лишь бы Митька не упёрся рогом. Как тогда, после школы, когда отец пытался запихнуть его в юридический институт. Олега изумляло, как младший брат, изнеженное, заласканное дитя, не расстававшийся с книжкой, вдруг проявил такую волю. Несгибаемую. А говорили, похож на мать. А он ещё отца переплюнет в твердокаменности! 

Через пару часов Св-к. Поспать уже не получится. Надо обдумать предстоящий разговор. Интересно, что там за краля, из-за которой Митька съехал с катушек. Женитьба. Зачем? Брат и так получал от девушек всё, что хотел. 

Совсем рассвело. Пакс стал одеваться. Стянул со спинки стула брюки, что-то дробно стукнулось об пол. Пакс наклонился: конечно! кольца! После разговора с отцом он совсем про них забыл, не надел Маре на тонкий пальчик. Где она ночевала, интересно?Одно закатилось под кровать, Пакс полез доставать, стукнулся затылком о деревянный бортик.

Что за нелепая девушка! Злость прошла. Внутри теперь ныло. Зачем он был так нетерпелив? Так хорошо начинался вчерашний вечер...

Раздались два коротких звонка в дверь.- Ключи не взяла? - Пакс метнулся открывать.

За дверью стоял Олег.

32.

- Ну что, знакомь? - Олег скинул полушубок, поставил дипломат, обнял брата. Потрепал русую заросшую макушку.

- Уже в курсе? Отец сказал? Как он, успокоился?

- Не думаю. Мама позвонила. Так где хозяйка-то?

- Выгнал. - И добавил, перехватив удивлённый взгляд брата: - Не давала.

- Митя, за шутку незачёт. Пошло и не смешно.

- Проходи, - Пакс открыл дверь в комнату. Что-то неуловимо поменялось в комнате с тех пор, как Олег был здесь последний раз. На майские?

Скатерь на углу письменного стола. Какая-то икебана в вазочке. Вещи расставляла явно женская рука.

- Не поверишь, но еды много. Мара наготовила вчера. Здесь поедим, или в кухне?

- Ну, если соседи ушли, можно и в кухне.

- Митя, так где девушка, на занятиях, что ли? Куда ещё в такую рань?

- Мара не студентка.

- Фотку хоть покажи, - Олег предупреждающим жестом закрыл рюмку: - Куда с утра-то, Митя? Мы ж не алкоголики.

- А нет у меня никакой фотки.

- Ну, со свадьбы? Или не готовы ещё? Кстати, брат, поступил ты совершенно по-свински. Самых близких - и не пригласил. Чего скрываетесь, она с животом, что ли, у тебя?

- Нет. Всё по-честному. Я до свадьбы её не трогал, - Пакс почти не соврал.

- Митя, ну что ты кота за хвост? Расскажи по-человечески. Кстати, вкусно. Положи-ка мне ещё.

-Ты поешь, потом поговорим. Я закурю? - обратился Пакс к некурящему брату.

- Валяй, только в форточку, - Олег выскреб остатки салата себе на тарелку.

Пакс обдумывал, как правдоподобно нарисовать лайтовую версию их с Марой знакомства, обстоятельства их женитьбы, что сказать, почему жены нет дома, где она.

- Где она? Где она? Где сейчас Мара? - Этот вопрос пульсировал у Пакса в затылке. Но хотя бы паспорт в порядке. Никаких эксцессов не предвидится. И на вокзале она может спокойно сидеть в зале ожидания, и билет без проблем взять.

Стоп! Как я сразу! Если она надумала домой, он ещё успевает перехватить её у касс или на перроне. Пакс же узнавал расписание!

- Олег, извини, - смял он сигарету в блюдце. - Ты тут располагайся, мне срочно надо…

Договаривал Пакс уже из  коридора, натягивал ботинки, не попадал в рукав дублёнки, схватил шапку.

- Может, мне с тобой?

- Отдыхай, - захлопнул дверь.

На дороге поймал левака: - На вокзал.

На вокзале Мары не оказалось. Пакс специально прошёл на перрон заранее, до прибытия поезда, чтобы не бегать по вагонам. Толпа хлынет, и Мара смешается с ней. А так площадка хорошо просматривалась: нет, жены в её лёгоньком пальто не видно.  Он простоял всё то время, пока шла посадка, высматривал, подбегал к группкам у каждого вагона, жены не было. Пакс тупо смотрел вслед уходящему составу. Больше у него не было никаких идей, куда могла пойти оскорблённая им девочка, такая тоненькая, такая хрупкая, такая…

Пакс чувствовал запоздалую нежность, которую теперь не на кого было излить.

Ну кто, кто дёрнул его за поганый язык! Он мог бы поклясться Маре, что ни одна живая душа не узнает о том, что он вычитал в её дневнике. К Лане жена точно не пойдёт. Не в такой ситуации. Если уж она не рассказала подруге о том, что с ней случилось летом, дома, то и разочарования семейной жизни с Паксом обсуждать с ней не станет. Ведь это не просто ссора. Это провал. Он чувствовал, что это была последняя попытка Мары вынырнуть из-под беспощадной лавины обстоятельств, не пойти ко дну. В конце концов, вся его авантюра с ЗАГСом первоначально затевалась ради этого - дать ей выплыть. Как же он мог так облажаться теперь!

И даже когда он найдет Мару, что он сделает? Прибегнет к испытанному способу?

- Недостаточно скинуть трусы, Пакс, - как хлестко она сказала! - Не всё можно решить под одеялом.

Вернувшись ни с чем, Пакс сообщил брату следующее: они поссорились (причину он оставил при себе), Мара убежала, а он не бросился вдогонку, она обиделась и, наверное, решила его проучить. поэтому искать надо в Св-ке

.- В гостиницу она не попадёт, - перебирал варианты Олег. - Если только не догадается доехать до Краснотурьинска или Пышмы. У неё денег сколько с собой?

- Боюсь, уже нисколько, - Пакс вспомнил, что оставлял ей червонец,  и прикинул, сколько она вчера выложила за продукты - рублей шесть, не меньше.

- Да, плохо. Так и комнату не снимет нигде. А если у друзей?

- Нет у неё здесь друзей, кроме Ланы с Сашкой.

- Так чего мы сидим?

- Нет её там.

- Здравствуйте. Как мне пройти к начальнику райотдела?

- А вы по какому вопросу? Для посетителей часы приёма в четверг.

- Но мне очень нужен Дмитрий Васильевич, это семейное дело.

- Надо спросить, - дежурный выглянул из-за плексигласовой перегородки, крикнул куда-то в коридор:

- Юрец, тут к Забродину, по личному. Доложи!

- Как зовут-то тебя?

- Скажите, Мара. Мара Арбенина. Он поймёт.

- Арбенинааа? - присвистнул дежурный и заорал во всю глотку, чтобы услышали в кабинетах:

- Юрец, скажи, девушку зовут Арбенина!

Двери пооткрывались, повысовывались головы, кое-кто даже вышел. Мара прошла в приёмную  сквозь строй оценивающих взглядов.

Начальник РОВД привстал из-за стола, приглашающим жестом показал на кресло у приставного.

- С Митькой что? - забеспокоился Забродин.

- Нет, всё в порядке. У меня к вам личная просьба, не связанная с ним. Можно?

- Слушаю, - подполковник видел Мару один раз, когда её задержали ночью, и мельком, но ему запомнился отчаянный вид девушки - с таким падают с высоких этажей и на рельсы. Ничего общего с той жалкой, затравленной Марой  он не нашёл в сегодняшней посетительнице. Всего лишь штамп о прописке дал ей такую уверенность? Нет, тут что-то другое. Даже вполне можно понять крестника, что он обратил на неё внимание. Отыскал-таки жемчужное зерно среди куриного помёта. Забродин был не чужд красочным сравнениям, супруга преподавала в техникуме литературу.

- Дмитрий Васильевич, я слышала, что есть служебная гостиница. Нельзя ли мне там остановиться ночи на три-четыре? И с оплатой... я смогу внести чуть позже, как только получу аванс.

- А что случилось? Почему у мужа не живёте?

- Ну, вы, вероятно знаете, что брак зарегистрирован формально, для прописки, - выкрутилась Мара. - У Мити есть девушка, Мила, кажется. Мне будет неправильно оставаться с ним наедине.

Забродин испытующе посмотрел на Мару:

- Да? А мне казалось, вы проще смотрите на эти вещи, - и побоявшись, что  задел девушку, поспешил уточнить: - ну, вы, молодёжь то есть.

- Так что, я могу рассчитывать на вашу помощь? - не поняла Мара.

- Зачем такие сложности? Митя может пожить недельку-другую у нас, передайте ему.

- Женечка, там жена Пакса у шефа сидит. Не хочешь взглянуть?

Жена? Как это? Когда он успел? Её разыгрывают?- она скомкала лист бумаги и в шутку кинула в дразнившего её опера.

- Жень, серьёзно. Но там смотреть особо не на что, в подмётки тебе…

Младший лейтенант выскочила за дверь. Мара как раз выходила в вестибюль. Опер соврал. В этой девушке, ревниво оглядела её Женечка, есть что-то неуловимое, что, конечно, привяжет к ней Пакса насмерть. Мария Стюарт. Королева в изгнании. Назначившая единственную адекватную цену любви - всё или ничего. Как мужики этого не видят? Или видят, но не захотели огорчать Женю?

Ближе к вечеру Мара забежала к подруге. Лана ещё не пришла, Сашка поставил чай. Теперь девушка уже не опасалась его - парень проявил неожиданное благородство, вступившись за Мару. Нужно было пересидеть часа три - булочная тут рядом, на Московской, закрывалась в девять, появиться следует где-то за полчаса, ей покажут, где принадлежности для уборки, швабра, ведро... 

Вначале её не хотели брать. Очень худенькая, по силам ли ей вымыть торговый зал, подсобки, служебный кабинет (там стояла узенькая кушетка и Мара рассчитывала тайком оставаться в булочной до утра), но заведующая разглядела её руки без маникюра и решила, что к такой работе девушка привычна. Оставалась ещё трудность: или самой сидеть и ждать, пока новая уборщица управится, или доверить ей ставить магазин на сигнализацию, как это было с  предыдущей работницей. Но та мыла полы в "Колоске" уже десять или больше лет, мать обширного семейства, проверенная сто раз. А эта девушка только сегодня устроилась. 

Заведующую смущала прописка: с пятницы. Четыре дня. Ищи её потом.

Мара почувствовала, что работа уплывает из рук.

- Я не подведу. Вы знаете, у меня муж оперативник в вашем РОВД, старший лейтенант. Вы можете навести справки.

- Офицер?- подняла брови заведующая. - И что, он согласен, что вы будете тут шваброй махать? - она ещё раз открыла страничку с нужным штампом: Сулимова. Действительно, это общежитие УВД.

- А почему нет? Мы только поженились, нам нужно обставляться, долги за свадьбу раздать, мне подходит любая работа. У меня ведь пока нет специальности, я ещё только учусь, тоже в юридическом, так муж захотел.- Ещё полгода назад Мара не позволила бы себе и совсем безобидную ложь, но теперь лихо и вдохновенно врала, подстёгиваемая необходимостью как-то выжить.

 Полгода, - воспоминание ознобом прошлось по Мариному телу. Ну да. Всё случилось полгода назад, но эта свистопляска с внезапной свадьбой напрочь выбила из памяти страшную дату. 

- Всё. Было и прошло, - скомандовала себе Мара. - Это случилось не со мной. Мария Арбенина не знакома с теми двумя.

- Ну хорошо, пойдёмте, я всё покажу.

Выяснилось, что после работы Мара может взять пару батонов или булочек из вчерашней нераспроданной партии, а аванс ей дадут в пятницу. Через три дня, - обрадовалась девушка.

33.

Борис всё же проводил жену в Пермь, посадил там в поезд, сунул проводнице пятёрку, чтобы заблаговременно разбудила Ладу. И вообще, присмотрела.

- Дальше Св-ка не уедет, - пошутила проводница.

Борис шутку не понял: он не посмотрел, что станцией прибытия в билете у Лады значится конечная, Св-к, а не Невьянск.

Поцеловал жену в щёку, почувствовал густой аромат "Пани Валевска", жена предпочитала эти недорогие польские духи привезённым из Франции презентам.

Локоны супруги, чернобурка воротника и шапки-папахи пропитались этим запахом, теперь он нёс его на своих губах.

В купе Лада разместилась одна. Попросила проводницу заварить ей кофе утром, чтобы не стоять потом в очередь в вокзальных кафетериях.

Первым делом она поедет в университет.

Всё ещё 21 декабря. Среда. Олег сделал звонок вежливости супругам Забродиным, давним родительским друзьям.

- Олежек, ты когда приехал? Надолго?- голос Веры Александровны переливался в трубке. - Приходите с Митей, он нас совсем забыл.

А у меня сегодня таймень жаренный под сырной корочкой. Дмитрию Васильевичу привезли. Ой, Олег, вы бы видели этого красавца, в морозилку не влез, на балконе морозим. Я вас жду, отказа не принимаю.

К семи парни были у Митиного крёстного. Олег разорился на коробку "Садко", Пакс взял хорошего белого портвейна.

- Митя, ты что же, месяц не заглядываешь.- Три недели, - уточнил Пакс. - Исправлюсь, мамВера.

Дмитрий Васильевич, уже в домашнем, вышел навстречу гостям.

Молодые Арбенины были хороши. Олег - копия отца, в Митьке чеканные черты были смягчены материнским, Вериным. Младший обогнал и отца, и брата в росте.

Васильич залюбовался крестником, хотя был немного сердит на него.

Из тональности разговора за ужином Пакс понял, что о скандальном браке мамВере неизвестно. Васильич молодец, могила. МамВера точно бы обиделась, что не позвали на свадьбу. Не объяснять же...

Когда вышли из-за стола и Пакс расцеловал ручки мамВере, мужчины переместились в кабинет.

- Ты Мару не ищешь? - Забродин поразился выдержке крестника, ведь не из-за рыбного же деликатеса они, в самом деле, пришли.

- А вы что-то слышали о ней?

- Была у меня вчера. Сегодня звонила. Просила передать, чтоб ты не беспокоился, вышла на работу.

- А живёт где?

- Не сказала, но голос бодрый был, значит, нашла где. Всё, наигрался в мужа? С отцом как мириться будешь?

Пакс промолчал. Никаких идей у него не было.

- Надо, чтобы отец сильно испугался за Митьку, ну, в больницу, что ли, уложим его, вроде как после ДТП. Или во время погони с крыши пусть упадёт, - у Олега голова в таких ситуациях, когда речь шла об отце, тоже работала не особо.

- Вы отца угробить решили? Скорее, его в больницу уложат, с инфарктом каким-нибудь, тьфу-тьфу.Я считаю так: поезжайте вместе завтра же и пусть Митька как на духу всё расскажет и объяснит обстоятельно. Хватит в кошки-мышки. Будь мужчиной, Митя.

22 декабря. четверг. В деканате долго не могли понять, чего хочет эта женщина с внешностью кинодивы, укутанная в дорогие меха. Лада сбивалась, на половине фразы теряла голос, своё красивое грудное контральто, неожиданное в такой тонкокостной  особе. Её, наконец, усадили, налили воды из графина. Никто не мог взять в толк, что за Мария Борисовна, которую разыскивает посетительница.

Наконец, женщина произнесла потерянно: - Марочка моя, жива ли ты? - и расплакалась.

На "Марочку" отреагировала ассистентка:

- Мара... Ну помните девочку, которая на творческом писала про фарцовщиков? Её ещё назвали Гиляровским в юбке? Она не поступила, к сожалению. Там история какая-то вышла…

- Вам надо Лану Сенцову найти, с четвёртого курса. Они дружили. Если кто и знает, то она. Девушка посмотрела расписание, назвала номер аудитории. Через десять минут как раз закончится пара.

Лада  оперлась спиной о подоконник и гипнотизировала тяжёлую дубовую дверь напротив. Наконец, створки раздвинулись, в коридор стали цветными струйками вытекать студенты.

- Лана? - окликнула она девушку, подходившую под описание.

- Да? - откликнулась та. На Ладу смотрели выжидательно большие, даже огромные, голубые глаза. Девушка была худенькая, одета скромно, но какая-то вся чистенькая.

- Я ищу дочку. Мару Ехлову.

- Это хорошо, что вы приехали, давайте отойдём, здесь шумно.

Они завернули в новое крыло здания.

- Вы где остановились?

- Тут напротив гостиница, за театром. С Марой ничего не случилось? Вы давно виделись?

Лана помолчала. Ей было и жаль эту женщину, и она злилась на неё, сразу вспомнив, сколько раз подруга чудом спасалась от... да, и от гибели тоже. На любой ночной улице в Мариных странствиях, в любой пустой электричке, на незнакомой загородной станции могла оборваться жизнь этой девочки, вышвырнутой родителями из дома.

И она сказала жёстко: - Случилось.

И добавила: - Я видела Мару вчера.

В номере Лады - он оказался одноместным, так что никто не мешал разговору, девушка обрисовала ситуацию. Сказать ли, что Мара теперь замужем? Что она неуязвима теперь для отцовского гнева? Сказать ли, каков Пакс? Кто свёкр Мары? 

- А давайте, я зайду сюда за вами после занятий, пойдём к нам. По средам  у нас большая компания, познакомитесь с друзьями дочери. Мара с мужем тоже придут.

- С мужем? - Бог знает, кого эти девочки сейчас называют мужьями и сколько их.

- С мужем? - повторила она вопрос.

- Почему вы удивлены? Она замужем и счастлива. Её муж офицер.

Из фойе гостиницы девушка тут же позвонила  в милицейскую общагу, передала дежурному, что Паксу обязательно нужно прийти к ним сегодня. И пусть не задерживается. В семь его ждут.

Лада долго переваривала новость. Кажется, теперь Борис может сменить гнев на милость, или хотя бы помягчеет. Ведь грех прикрыт - Ладу саму покоробило от этого старушечьего выражения, неизвестно как всплывшего в её голове.

А если ещё офицер, то есть не мальчишка, не студент, не менестрель без гроша в кармане, то дело почти улажено, обрадовалась она. Позвонить супругу? Но как она объяснит своё внезапное появление в Св-ке? Нет, надо прежде встретиться с девочкой и вместе сочинить какую-нибудь легенду о неожиданной встрече.

Лада успокоилась, вкусно пообедала в гостиничном ресторане, на выходе с ней галантно раскланялись двое высоких парней, налетевших на неё в дверях.

- Не ушиблись? Простите великодушно, - задержав нежную кисть с хорошим маникюром в своих ладонях и осторожно коснувшись её губами, Пакс поднял на душистую незнакомку лучистые серые глаза. Этим глазам можно было простить и не такое.

- Извините, правда, не видели, - поддержал второй.

34.

Отец приехал сам.

Накануне ему доложили о Борисе Эдуардовиче Ехлове, и прокурор был крайне удивлён. Парторг завода. Нет, конгломерации заводов.

Местная номенклатура. Достаток, бархатный сезон в социалистической Болгарии, спецпаёк и всё такое. Поступление дочери в вуз - решённое дело, таких не срезают.

И из таких домов не убегают. Значит, случилось что-то из ряда вон. Возможно, этот брак ещё хуже, ещё постыднее, чем казался. Ну, он из Митьки душу вытрясет, сын не мог не узнать о девчонке всё.

- Так, защита на месте, - взглянул он на Олега, старший сын работал в адвокатуре. - Обвинение прибыло, - зачем-то зло пошутил он. - Что у нас? Допрос свидетелей? Или потерпевших? Дмитрий, ты кто в этом процессе?

- Отец, извини, я в таком тоне разговаривать не буду.

- Ладно! Олег, прогуляйся. Мы с глазу на глаз. Подымим.

Оба закурили.

- Скажи мне, Дмитрий, - прокурор молча выслушал краткое, как рапорт, объяснение произошедшего: хотел помочь девочке, других способов правда не было, через пару месяцев брак бы расторгли, никто бы ничего не узнал, не хотел вас тревожить понапрасну... А теперь понял, что люблю, и разводиться не стану.

- Скажи-ка мне, сын: а что ты вообще знаешь о своей жене? Ну, кроме того, что ты у неё не первый? И, кстати, какой?

- Я не знаю, кто там из твоих осведомителей где свечку держал, - начал заводиться Пакс, - но я Мару взял девушкой. Извини, простыню уже отстирали. Предъявить не могу.

Мара не держит бельё подолгу. Моя жена безупречная хозяйка, - мужчина подбирал каждое слово.

- Митя, ты можешь лгать кому угодно, но не мне. Я общался с твоей Марой, женщина всегда выдаст себя в разговоре, взглядом, повадкой. Я не лезу к тебе в постель, дело не в том, что у неё кто-то был до, хотя и это неприятно. Вопрос в том, с кем она путалась. Ведь там может оказаться что угодно: связи с криминалом. Незаконный оборот, даже думать боюсь. Как тебе такое? Твоя карьера ещё не начиналась, снимешь погоны, в конце концов у тебя хороший университетский диплом. А для меня это крах. Досрочная отставка. Ну нельзя же быть таким неосторожным!

- Отец, я тебе ещё раз повторяю: всё сплетни.

- Папаша просто так её из дому выгнал?

- Насколько я в курсе, Мара ушла сама.

- Вот. А почему?

- Ну, примерно потому, почему мы с тобой не ладим.

- Не сравнивай. Где, кстати, твоя так называемая "жена"? Сейчас всё и выясним.

- Я её взаперти не держу. Подругу навещает. В библиотеке сидит. На работу пошла.

На вахте Паксу передали настоятельное приглашение от Ланы. 

- Наверное, Мара будет, - воспрял Пакс.

Мара долго гуляла в парке - морозы отпустили, заглянула в музей, потом взяла билет на какой-то несмотрибельный фильм, сразу на два сеанса - выспаться в заполненном едва на треть тёплом зале. После она пойдёт на вокзал, посидит в зале ожидания, возьмёт чай в буфете. Снова идти к Сашке с Ланой девушка не хотела: так все поймут, что у неё с Паксом опять неладно. А потом уже пора и в булочную, к ведру и швабре. Мара улыбнулась себе: представила, как шокирована была бы мама; дома всегда убиралась приходящая Зина, а ей, Маре, доставалось по рукам за обкусанные ногти. Мама считала, что руки - это лицо девушки. Так и говорила - приподнято, торжественно, как о чём-то высоком. Мара всегда смеялась этой преувеличенной заботе о внешнем. 

Девушка давно решила, что некрасива, не в мать. И выбрала нарочитую небрежность в одежде, причёске, всём таком - как бы говоря окружающим: это я намеренно не красавица, а захотела бы - была ею. Убедившая себя в непривлекательности, девушка долго не замечала взглядов и фразочек вслед, отпускаемых парнями. Она с ними искренне дружила, взахлёб обсуждали свежие альбомы (пласты), полушёпотом - ротапринт на тонкой бумаге, в новых компаниях опознавали друг друга по фразочкам вроде "плащ с кровавым подбоем", "вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?", " Истинно вам говорю: 4 мая 1925 года земля налетит на небесную ось"! или "И незамедлительно выпил". 

В мужской компании Мара чувствовала себя в безопасности. Не то что с девочками - в каждой фразе спрятаны иголки. Она и не заподозрила ничего, когда те двое подошли на улице, спросили какую-то ерунду, она ответила в своей манере, с мужским жёстким юмором, они посмеялись, предложили проводить. Шли по тыльной стороне зданий, глухие стены, без подъездов, и вдруг толкнули её на дорогу, сбежали по обрыву, там лес. Комариные укусы, жутко зудевшие, расчёсанные до фиолетовых блямб, не сходили с голеней недели две.

Тогда Мара написала в Дневнике: 

"Ей говорили: быть тебе счастливой,

Ты, девочка, похожа на отца.

Но зеркальцем в руке нетерпеливой

Она тайком водила у лица.

Ловила, словно зайчиков, похожестьНа материн сияющий овал".

И дальше:

"И вдруг из мира - этой бальной залы,

В шелках и лентах, полной мишуры -

Чудовища на свет повыползали,

Как черви из подгнившей кожуры.

И началось: составы и вокзалы,

И боль, и стыд, и ужас, и побег.

Погони волчьей щерятся оскалы,

А красота - совсем не оберег".

- Не вспоминай, - остановила себя Мара.- Ты же обещала!

В доме уже дым коромыслом. Пакс так прилетел  - в надежде застать жену - первым. Пришли клавишник из "Моллюска", ещё пара чуваков из арха, нагрянули из соседнего дома старшекурсники-театралы, два бывших физфаковца с гитарами и девушками, авангардист - то есть совершенный маргинал - Феликс, ещё один художник, официально выставлявшийся, но  в узком кругу, в мастерской, показывавший такооое! - всё это были Сашкины приятели, которыми он обрастал на попойках где-нибудь в "Поплавке". 

Народу набилось больше, чем Лана рассчитывала, когда приглашала маму Мары. Но тут никогда не угадаешь. Это ж броуновское движение: кто-то вваливается, кто-то (обычно сговорившиеся парочки) удаляются, не попрощавшись. Первичный бульон, в котором склеиваются белки будущих философских прозрений, отчаянных стихов, запрещённых картин, возмутительных песен.

Ну хоть каждый что-то прихватил - стол сплошь заставлен едой и выпивкой. 

Пакс встал навстречу женщинам, нарисовавшимся в дверном проёме. Во взрослой  спутнице Ланы он узнал сегодняшнюю сладкую фемину, которую едва не сшиб (дурачились с Олегом, и он поскользнулся на мраморном полу) в дверном проёме гостиничного ресторана. Определённо, судьба ему благоволит. Впрочем, как обычно. Когда это не касается Мары.

Встал, разулыбался, но протиснуться (он по давней привычке занимал место в углу, в пол-оборота, так же, как в оперном - когда были деньги -  старался попасть в бельэтаж, ради обзора) не сумел. Лана вынесла меха гостьи в соседнюю, пустую комнату, которой пользовались только для экстренного ночлега. Чтобы не пропитались табачищем и винными парами. Женщина была как статуэтка, точёная, белокожая, очень плавная в движениях. Пакс вспомнил её голос: 

- Непростительно, молодой человек, вы первый, кто меня не заметил. (Грудное контральто, ооо!) Но вас я, пожалуй, прощу.

И вот, дыша духами и туманами!И где только Ланка с ней пересеклась?! Пакс поплыл.

- Это Лада, - представила гостью хозяйка. Лада обвела глазами собравшихся. Парень из гостиницы! Интересно, остальные такие же дерзкие?

Сашка удивлённо смотрел на жену. Гостья была очень старше компании. Пожалуй, только Троян (второй, удачливый, художник) приближался к ней по возрасту. 

- Мать Мары, - шепнула Лана мужу. - Пни там Пакса под столом, а то у него гон.

35.

- Гитару мне, - помаячил в воздухе рукой Пакс.

Все оживились.

- Оох, утону в твоих глазах,

Даже выплыть не попробую.

Долго ж бог на небесах

Мне подыскивал подобную!

Тонкоплечую такую, волокую.

А я жду всё и тоскую, жду далёкую, - он поднял глаза - невозможные подмёрзшие с краёв озерца в чащобе ресниц - немного детский взгляд, приласкайте его немедленно!

- А вот пришла, искристая с холода,

Расковала льды моего голода.

Обними меня руками-реками,

Утоли меня, - нет, - на ходу правил себя Пакс:

Припади к моим губам веками.

Утоли своей белою выей,

А иначе совсем сгину, - сбился с ритма менестрель.

- На ходу сочиняет, - пояснила Ладе сидевшая рядом девушка.

- Я теперь как фитиль из свечи вынут.

Поджигай, сгорю, не то зря сгину.

- Не туда вставил -  не тогда вынул.

Промахнулся, брат, да от стыда сгинул, - заржал Сашка.

Лана толкнула мужа в бок. Локтем. Больно.

- Это наш Митя Арбенин, - повернулась Лана к растерявшейся гостье. - На любую заданную тему в минуту выдаёт.

Он и Маре вот так пел, вот она замуж и пошла за него, сладкоголосого, - сказала девушка через хохот и гам отчётливо и громко, чтобы до Пакса дошло.

- Митя, Лада Леонардовна приехала за дочерью. Где, кстати, жену забыл? Мы вас вместе ждали.

Пакс разлил вино на рукав.

Он ни разу так не обламывался.

Чуть не залезть на тёщу - а он уже собирался попроситься к Сашке в пустую комнату с новой знакомой — стыдобища!

Пакс курил, отвернувшись к окну - чтобы никто не видел, как побагровело его лицо. Что он скажет Маре? И что он скажет тёще - если, конечно, она поняла, что происходит.

Красавица была какая-то... необстрелянная, что ли.

Хоть бы Ланка придумала, как дезавуировать его выходку с песней, столь неприкрытый интерес, который, понятно, легко считали все - в компании Пакса знали как облупленного.

“Кому поёт, того ...ёт“, -  сочинил про него Сашка. “Аккорд взял - всех баб снял“.

“Капли крови на струне - значит, чикса на спине“ - так они пикировались. Давно, ещё на младших курсах. Дурачьё.

Но сегодня всё вышло стрёмно.

Что-то подсказало Маре не ночевать в булочной. Четверг. В старом доме какой-нибудь сейшн, рано никогда не расходятся. Не будет ничего подозрительного, если она заглянет на огонёк. Мара взяла два батона, потом подумала, что на такую ораву не хватит, и сняла с полки ещё два.

Хохот и гитары были слышны ещё на крыльце. Мара долго стучала. Дверь открывалась наружу, надо было потянуть за скобу, руки были заняты. Положить хлеб на... Мара оглядела коридорчик, в тусклом свете лампочки в двадцать пять ватт все выступы казались ещё грязнее... девушка не решилась.

Она потарабанила каблуком.

Наконец, дверь отворилась, чуть не зашибив Мару.

В проёме качался пьяненький Сашка.- Вся родня твоя тут, - потянул он девушку за рукав. Оглянулся: - Лана, принимай!

Выскочила в прихожую Лана, забрала булки: 

- Раздевайся скорее. Мара, ты только не волнуйся…

Девушка уже вошла в комнату.

- Мама?!

Лада обернулась:

- Марочка! Дай же я тебя обниму! Худенькая какая стала! Как тень!

Что же вы? - повернулась она к Паксу. - Девочку мою во что превратили? - и расплакалась.

Пакс опешил. Лана с Сашкой тоже подох...ели. Лана вспомнила, с каким невменяемым лицом рыскал Пакс по Св-ку, чтобы найти пропавшую Мару, как пошёл против отца, как провернул эту фантастическую свадьбу, всё нарушив, везде подмазав и став посмешищем в глазах некоторых общих знакомых.

И вот женщина, явно не знавшая, что такое лечь голодной и не увидеть и пары кусочков хлеба на следующий день, что не раз случалось с её  дочерью здесь, в Св-ке, выговаривает Паксу…

Пакс стоял навытяжку, кругом перед всеми виноватый, не нашелся, что ответить.

Мара взглянула на мужа. Такой растерянный, милый. Она уже не помнила своих обид. Как хочется его обнять! Но между ними мама. Разрядил обстановку Троян. 

- Ладочка, прелестница, когда я на вас женюсь, а я на вас непременно женюсь, даже не пытайтесь возражать, я велю выпороть Пакса на конюшне.

Позвольте ручку.

У Лады Леонардовны от удивления высохли слёзы. Шутки в компании были своеобразные, за вечер дама наслушалась всякого, но этот художник смотрел на неё серьезно.

- Я не могу отпустить вас, Лада. Вы похитили моё сердце, как ваша дочь похитила хвалёный мозг Пакса. Я не могу жить без сердца, вам придется остаться.

Все подумали, что шутка затянулась, но Троян оттеснил всех от Лады и сказал ей тихо: 

- Поедемте со мной, тут всё перепились и ничего гениального в этом балагане вы сегодня уже не услышите.  И дочь ваша никуда не денется, за ней муж присмотрит. Вы утомлены впечатлениями дня, я вижу. Едемте же.

Где ваша одежда?

- Троян, - пришел в себя Пакс. - Не перегибай. Мы сами проводим Ладу Леонардовну в гостиницу. Мара, принеси мамины вещи.

Троян всё же увязался с ними. 

- Ну хотя бы ваш портрет я могу написать? Мне хватит часа для эскиза. Позвольте, я навещу вас завтра - тут он взглянул на наручную ориентовскую “фрезу“  - сегодня днём.

Пакс проводил Ладу в номер (в такой час посетителей уже не пускали, но у Пакса было при себе удостоверение), затем ловили Трояну такси, чтобы он не уболтал администраторшу и не проник как-нибудь к Ладе.

До чёртиков уставшие, Арбенины добрались, наконец, до своей общаги. Отец ночевал в служебной гостинице, а Олега пришлось растолкать. Пакс опять полез в шкаф за раскладушкой.

Проснулся  Олег от сквозняка и шума: окно в кухне и дверь наружу были не закрыты, на лестнице топот.- Давай на пятый, может, зацепим, на четвёртый пусть ещё спустится кто-нибудь!

Во все двери нижних этажей звонили.

Пакс висел на руках на карнизе пятого этажа, парни держали его за запястья, но он, при его росте, был тяжёлым и медленно выскользнул дальше вниз. На четвёртом его уже ловили в открытом окне, парня снова перевернуло, и он шёл головой вниз, опрокидываясь от этажа к этажу, как деревянный акробатик в шарнирной детской игрушке. Задержали на уровне третьего. Пытались втащить, но он уже обессилел и не помогал своим спасителям. Глухой удар. Хлопок - это дверь внизу. 

Мара спускалась в лифте и не поняла, что за суета в подъезде. Выйдя из общаги, она увидела распластавшегося в отвале счищенного, смёрзшегося комьями, снега,  Пакса. Ноги подкосились, и она поползла к этому сугробу.

- Митя, посмотри на меня, Митя! - стянула пальто, укрыла голого мужа, попыталась подвести полу под спину, её жёстко оборвали:

- Нельзя, не шевели!

Она держала Пакса под голову, щека мужчины была ободрана и кровила. Муж пытался ей что-то сказать, но во рту колыхалась розоватая пена. В мертвенном свете длинного уличного плафона картина была беспощадной.

Мара плакала безостановочно.

- Дай ей корвалолу, или водки, что ли, - крикнул кто-то, подхватив Мару за плечи и подтолкнув в сторону входной двери. Её приняли какие-то другие руки. Она ничего не соображала, только слышала: “Скорая едет“ и “Запри дверь, не выпускай никого“.

У него же заледенеет спина, - думала Мара. Её удерживали на стуле. - Пустите, Мите холодно!

И тут её щёку обожгло.

36.

Щёку Мары обожгло чьей-то твёрдой ладонью.

- Некогда с тобой возиться, девочка. Ступай наверх.

           Мужчина с седьмого этажа, комната под ними, его Мара видела пару раз, мельком. Взял её под локоть и повёл к лифту.

- Боец, опроси! - крикнул им вдогонку Забродин. Это он "приласкал" девушку на пороге обморока. Начальник РОВД прибыл через несколько минут после звонка дежурного.

Распорядился не вызывать наряд: полная общага оперов. Сами.

Поехал вслед "скорой" в больницу. 

Вышли на седьмом, но Мара не поняла. Комната была чужая. Бойцов решил, ей тяжело будет в квартире, с оторвавшейся фрамугой. В квартире, где она чуть не овдовела.

- Располагайся, - сказал он, рывком стянув с койки несвежее постельное.

Вышел. Вернулся со стаканом чая.

Мара сидела, вцепившись обеими руками в край кровати, смотрела в одну точку, раскачивалась и тихо подвывала.

Бойцов придвинул табуретку, поставил стакан. 

Запер входную дверь, поднялся к Паксу.

Он был одним из тех, кто держал Митю до последнего, высунувшись из окна третьего этажа. Предплечья болели от натуги. Он успел выбежать из подъезда, оторвал 

Мару от мужа, передал кому-то из сослуживцев. Старлей шепнул ему сипло: - Защити...

С воем подъехала "скорая", Бойцов помогал задвинуть носилки в салон. Вернулся в общагу, поднял Мару, повёл к себе. Прятать.

В квартиру ворвался старший Арбенин.

 - Где эта ...? - летело с побелевших губ.

В комнате сына пусто. В кухонном проёме он столкнулся с Бойцовым.

- Алексей Петрович, вам лучше поговорить с Олегом. Он с Митей поехал. Девушка не в состоянии что-либо сказать сейчас.

- Я из больницы. Митю оперируют. Где она?

- Я вас к ней не пущу. 

- Погоны жмут, капитан?

Олег медленно приходил в себя, отсчитывая шаги туда и обратно вдоль дверей оперблока. Он не понял, что произошло. Вечером - в начале ночи - всё было в порядке. 

Все устали и сразу легли спать.

В машине Митька что-то порывался сказать, но ему вкололи что-то, и он затих. Олег услышал только обрывок фразы: "Мару не тро..."

Девчонке, конечно, достанется. Она единственная, кто может объяснить, как всё произошло. Отец её, конечно, замордует.

Ещё не известно, что станет с Митькой. Угрозы жизни нет, сказал врач. Но поломался сильно, в нескольких местах. Хотя бы не позвоночник - там просто ушиб.

Кум, конечно, постарается, чтобы дальше общаги не вышло, многие ещё спали, происшествие вряд ли внесут в рапорт. Что же всё-таки произошло? Скандала точно 

не было - он бы не проспал.

- Алёша, поехали к нам, - обнял друга кум, вернувшись в общежитие. 

- Жену Митину опросят, всё по форме. Если не несчастный случай, а что-то было, узнаешь в деталях, от тебя скрывать не стану. Но что бы ни выяснилось, надо дождаться Митю. Как он скажет. Всё-таки жена.

Мара пыталась отмотать на несколько часов назад. Всё было как никогда до этого: нежность и бережность. Она впервые ощутила, что значит муж. Как это быть женой.

Что это навсегда и никто не посмеет. Неразъёмность.

Вначале они не решались:  рядом, на раскладушке, старался заснуть Олег. Но как-то незаметно они слились в одну плоть. Тихо. Медленно. Едва дыша. 

Проснулась Мара очень рано. Выскользнула аккуратно, не потревожив мужа, захватила одежду. Оделась в кухне. Мама успел ей в гостинице сунуть деньги. Сейчас она 

поймает такси или левака, съездит на Октябрьский рынок. Мальчики проснутся от ароматов из духовки. Мара запечёт окорок с курагой...

То, что она увидела, открыв дверь на улицу, зачеркнуло и эти планы. И все последующие. На долгую замужнюю жизнь.

       Митя лежал (изголовье больничной койки было приподнято) абсолютно беспощный, правая нога на подвесе, опутанный трубочками. Капельница. Что это? Катетер? 

Тугая повязка на голой груди. Он хотел набрать воздуха в лёгкие, чтобы позвать кого-нибудь, но оказалось больно.

Опять провалился в сон.

Разбудил отец. Мужчина наклонился над ним, гладил по слипшимся от испарины волосам.

У двери маячил Олег. Мары не было.

Вечером зашёл Боец. С капитаном, работавшим в угро, Пакс был знаком не очень близко. Но кажется, ему поручил жену. Он смутно помнил, что Бойцов первым подскочил к нему, отгонял Мару, которая пыталась перевернуть Пакса, чтобы подложить под спину, на жёсткий смёрзшийся снег, что-то из одежды. Кажется, своё тоненькое пальто. 

Капитан передал ему свёрток - домашние котлеты из птицы. 

- А Мара?

- Отец ей сказал, ты не хочешь видеть. Не разрешил приходить. Вот, она тут наготовила. Как ты?

- Спина ноет. Повернуться нельзя, - сказал Пакс и закашлялся. - С чего бы мне не хотеть видеть жену?

- Все считают её виноватой. Будто вы поссорились, и ты..

- Подожди, ты думаешь, я прыгнул? Нарочно? Я неврастеник? Я офицер! - Пакс опять закашлялся, схватился левой рукой за грудь. В правой по вене капали лекарство.

- Никто не знает же, как было. Мара сказала, что поехала на рынок, а тут...

- Боец, было так: я проснулся и не увидел Мару. Тут дверь входная стукнула. Я испугался, что опять чем-то задел, обидел. Хотя всё чудесно было. Выскочил, но увидел, 

как съехались двери лифта. А на мне даже трусов нет. Я в кухню. На этот подоконник чёртов. Хотел окликнуть Мару. Выглядывал. Ждал, пока она появится из-под козырька. 

Не знаю, подскользнулся. Повис на фрамуге. Она оторвалась.

Ты объясни отцу.

- Он сегодня уехал, Митя. Неделю и так здесь. Давай, вы уж сами как-то, по-семейному.

- Приведёшь Мару? Она вообще где?

- У меня, не переживай. Мы пока поменялись комнатами. Я присматриваю. Крёстный твой тоже бушевал там. 

Что-то Пакса смутило в сказанном. После визита он пытался вспомнить, что. Боец холост. Но он надёжный. Тревога всё же скребла где-то под сломанными рёбрами.

37.

Виктору Бойцову подбиралось к сорока. Тридцать семь весной.  Взысканий у него не было. Но квартира капитану не светила: сослуживцы, кроме совсем молодых, семейные, как-то требовать отдельное жильё ему, одиночке, было не с руки. В общаге жилось нормально: кухня, санузел - на три комнаты. Проводил он здесь времени не много. Все свои, было и покурить с кем, и перетереть.

          Как неожиданно на него свалилась опека об этой девушке! Он даже не знал, что Пакс женился. У этого парня, предполагалось, была бы шумная свадьба. Старлей ему нравился. Не задирал нос, ни университетским дипломом, ни отцом не бахвалился. Про отца вообще мало кто знал в РОВД и общаге, и выяснилось случайно: когда Забродин праздновал юбилей, представил кума.

Дружбы между ним и младшим офицером не завязалось, как-то не особо пересекались на службе. Он - старший инспектор угро, тот - начинающий опер. Разница в возрасте.  Паксу было или 23, или 24.

В общаге пару раз пересекались, обычные попойки по личным поводам: день рожденья, следующие звёздочки на дне стакана с водкой. С Паксом пить было хорошо, он держал меру; когда компания упивалась и разговор, как заезженная пластинка, заводился по пятому-шестому кругу, со старлеем можно было сесть вдвоём в кухне, курить, Пакс был весёлым, остроумным, вечно выворачивал обыденные истории смешной изнанкой. Ещё парень был беззлобный и легко уклонялся от всяких "пойдёмвыйдем" примирительной шуткой. 

Приклеевшееся к нему ещё в университете римское прозвище поразительно парню шло: мир, миротворец.

Сосед он тоже был вполне комфортный: бывало, наверху стучали, смех, музыка, женские повизгивания, но к полуночи обычно стихало, а случалось, жилец неделями у себя не появлялся.

       Теперь вот пришлось схлестнуться с родственниками парня. Не то, чтобы совсем в клинч, всё же со старшим Арбениным следовало аккуратней. Всё это крайне неприятно. И почему они ополчились на девчонку! Как-то сразу решили, что она виновата.

Маленькая худышка, совсем молодая. Взгляд такой - лучше в глаза не смотреть, увязнешь в горячем гудроне зрачков.

Арбенины уехали. Можно ей к себе возвращаться.

За эту неделю она обжила кухню на седьмом этаже. Он таскал Митьке котлеты, супчики. Оставалось и хозяину квартиры.

Когда он приходил с дежурства, был рад горячему ужину.

Потом они ещё какое-то время сидели за столом, долго пили чай, Бойцов рассказывал, как там дела в больнице, у Мити, куда Арбенин ей запретил ездить, чтобы "не расстраивать Митю, ему нельзя". Затем, пытаясь как-то отвлечь эту полуженщину-полуребёнка от тревоги за мужа, с которым ей не дают видеться, вспоминал происшествия дня. Ничего весёлого в этом не было, и он замолкал.

        И вдруг, в какой-то вечер, Мара разговорилась. Рассказала, как неожиданно для себя, в последний момент, оказалась в Св-ке. Уже давно было решено в семье, что она поедет в Ленинград, в Репинку. Два года ходила к известному художнику из местных в мастерскую брать уроки, штудировала литературу по избразительному искусству, без счёту листала альбомы - нужна была "насмотренность". И вдруг бац - посреди выпускных экзаменов оказалась в местной редакции, а там свежие выпускники, ещё год назад ходившие на лекции. И она влюбилась заочно и в этот город, и в универ, и в профессию. Быстро накидала пару беспомощных заметок - для поступления нужен был факт публикации, иначе документы не брали... Дома, разумеется, началось светопреставление.- Бойцов смотрел, как играют с ним в прятки ямочки на её щеках. - Но потом кто-то шепнул Борису, отцу, что на факультете учится много пристойных ребят, комсомольских вожаков, и можно выйти замуж с перспективой, как его Ладочка в своё время. 

Но поступить не получилось, и Мара приехала прошлым летом опять. Дальше её история поразительным образом обрывалась и возобновлялась с появлением у Пакса, с этой засекреченной внезапной свадьбы.

Но он уже толком не слушал, а думал о своём. Что пора подниматься и уходить в комнату Пакса на восьмой. И что уже пару дней ему не хочется этого делать. 

Если бы они просто пересеклись где-то в общаге, он, пожалуй, не стал бы оглядываться на понятия, на общественное мнение. В конце концов, выбор за самочкой. Но парень доверился ему. Доверил жену. Сказал тогда через боль и удушье: "Защити".

- Ты завтра поезжай к мужу, он ждёт. С одиннадцати начинают пускать посетителей. И бритву захвати - зарос твой Митя совсем.

38.

Лада воспряла: Мара не просто нашлась, а нашлась замужняя! Можно смело ехать домой с новостями, конечно, Борис будет рассержен, что жена обманом уехала из дому, негодование его можно понять, но Лада надеялась, что её НОВОСТЬ про дочь всё перекроет.

Как всё удачно! И Марин свёкор, оказывается, здесь. Её пообещали представить.  Тесная общежитская комната (Лада не понимала, почему зять при таком отце живёт в таких условиях) не подобающее место для этой встречи, и Пакс (зять, Дмитрий) закажет столик в ресторане.  Хорошо, что она взяла те туфли! Мара шепнула ей, что свёкор красив и (она не знала наверняка, по слухам) прекрасно танцует.

Мара позвонила только поздним вечером. Таким голосом, что у Лады всё рухнуло.

- Митя разбился, мама, - устало сказала дочь. - Нет, мама, спасибо, ты не приезжай, здесь ад. Я завтра сама.

Но и назавтра дочь не приехала. Вместо неё пришла подруга, Лана, и её молодой человек (муж?), Александр, кажется. Рассказали очень коротко. Проводили на вокзал.

Сунули листок с именами и телефонами. Лада была ошеломлена: что ей сказать мужу?

В вагоне, когда поезд уже миновал сортировку, она вспомнила, что оставила дочери лишь немного денег. Основную сумму она собиралась потратить, сама обойдя с Марой магазины: без руководства дочь опять выберет что-нибудь дешёвое и точно не заглянет в отдел мехов. У девочки совсем нет вкуса. Только с мужем не промахнулась. Хотя... - Лада поспешила отогнать мысли о покалечившемся зяте.

         Мара поднялась на свой этаж. Собрала вещи для Пакса. Положила помазок, станок, чашку для взбивания пены, пару чистых полотенец.

В душевой ещё знакомо пахло грушами. Комната же пропиталась запахами ночевавшего здесь мужчины. Мара на минуту прикрыла глаза, стараясь понять, нравятся ли ей эти новые землисто-мховые ноты. У Бойцова на тумбочке она видела пузатый флакон с насечкой еловых лап, с густо зелёной жидкостью. Отец такими не пользовался.

Сегодня она, наконец, увидит мужа. Мара обрадовалась, когда Бойцов вчера сказал, что к Мите можно. Но вместе с тем боялась встречи: Митя её, кажется, в чём-то винит. 

Почему  у них всё так складывается. Не складывается, вернее. Словно чёрт раскачивает гигантские качели, и они с мужем то взмывают вверх на них, то опрокидываются в непонимание и обиду. Мара представила, как опять несётся на неё тяжёлая металлическая перекладина, вот сейчас больно ударит, сметёт. Как кричал на неё Митин крёстный!

- Чтоб ты провалилась! 

Это Бойцов ещё как-то ухитрился развести её в пространстве с Митиным отцом - они ни разу не увидели друг друга даже издали.

Бойцов - не мама, не новые родственники - только этот, неделю назад ещё не знакомый ей, человек стал ей опорой. Прятал. Ограждал. Разговаривал по-человечески. Выслушал. 

Она так размякла от  его сочувственного внимания, что чуть было не выложила ему всё.

У дверей палаты Мара задержалась: нужно справиться с волнением, сердце вот-вот выскочит, расплакаться при больном муже не дело.

Дверь открылась, вышла медсестра с ванночкой, полной использованных игл, шприц, ватки, какие-то трубочки...

- Вы к кому?- заслонила собой проход.

- К Арбенину, к мужу.

Медсестра оглядела посетительницу: с такой можно не церемониться.

- Вспомнили... Жёны после операции у постели дежурят.

Мара заранее решила никому не отвечать ни на какие грубости. Она привыкла, что везде её встречают в штыки. Всё сейчас побоку. Митя - главное.

- Мара? Ну иди же! - донёсся из-за двери голос мужа, подсевший, прерывистый, но с нотой радости - девушка услышала её явственно. Или ей так хотелось.

             Не расплакаться не удалось.

- Иди ко мне! - позвал муж. Прижал её голову к перевязанной груди, коснулся смоляной макушки побородком, свободной от капельницы рукой стал гладить. Мара плакала, как потерявшийся в толпе ребёнок, горько и безнадёжно, тревожа вздрагиваниями не сросшиеся рёбра. Пакс тут же с новой силой разозлился на отца - кто бы ещё довёл девчонку до такого состояния!

В дверь сунулась было нянечка с обедом. Пакс досадливо махнул: не сейчас.

Вечером Мару забрал капитан.

- У нас тут... гигиенические процедуры, - смущённо улыбнулась ему Мара.

Бойцов понимающе кивнул, вышел.

Паксу было неловко от того, какую бурную деятельность развернула в палате Мара и чем именно она занялась. Первым делом, отвернув одеяло и увидев трубку с примотанным к кровати мочеприемником, она распорядилась убрать эту сбрую. Врач, пришедший снимать катетер Пиццера, смотрел неодобрительно: кто будет носиться с 

уткой, нянечки наперечёт. Хотя старший Арбенин всё проплатил с лихвой: и отдельную палату, и уход за сыном. 

         Мара упёрлась: снимайте, ему больно. 

Няньки ухаживали не особенно тщательно, Маре пришлось устранять последствия. Правая нога Пакса была на подвесе, и таз немного приподнят, это облегчило ей задачу.

Она подстелила клеёнку, пелёнку, чтобы муж не лежал на холодном. Нагрела воды кипятильником. 

Прикосновения были аккуратными, мягкими. Не в такой бы ситуации.

- А ты помнишь, из-за чего мы поссорились последний раз? - он не знал, что говорить из этой униженной позиции. - А теперь ты делаешь это, Мара. Трогаешь.

- Митя, если больно, скажи.

Закончив, она собрала всё в пакет и сумку. 

- Может, мне остаться до утра? Вдруг тебе что-то понадобится.

- То, что мне понадобится, Марочка, мы пока не сможем. Поезжай домой, отдохни.

Когда жена ушла, Пакс долго размышлял об этом. Что, в сущности, он знал о девочке, сделавшейся женой так стремительно и неожиданно для него самого? 

Самоубийственный, приговорённый брак, женитьба вслепую. Пакс не мог не признаться в этом себе, без свидетелей. Всё держалось на волоске её терпения. Или его похоти.

Девочка, почти не узнавшая радости в короткой семейной жизни. Стеснявшаяся обычных супружеских ласк. Он вспомнил, как Мара сразу зажмуривалась в постели. А теперь мужская физиология открылась ей во всей неприглядности, а она, не моргнув, буднично принялась исполнять неприятные обязанности по уходу за лежачим.

Пакс был смущён и растроган и - он не мог определить, что ещё...

В общежитии на вахте Мару поджидали друзья: Лана и Сашка. 

- Пакса охраняют, как принца крови, - с лёгкой обидой сказал Сашка: - пропуск какой-то. Нас не пустили, в общем. Передачу только взяли.

Бойцов отреагировал: - Посидим? 

Отправились на седьмой, к нему. У себя на восьмом Мара не готовила: не могла заставить себя войти в кухню, хотя окно давно починили. 

- Кто это? - спросила Лана, когда они рассредоточились по комнатам: мужчины поднялись к Паксу, девочки остались на седьмом.

- Так... Митин сослуживец.

- Это понятно. Я спрашиваю, кто он тебе.

Мара растерялась.

39.

Лана смотрела очень внимательно. Но что Мара могла сказать подруге? Кто для неё этот офицер? За вычетом постели - муж. Да, пожалуй, именно им он и был всю эту 

страшную неделю.

За ним Мара чувствовала себя безопасно. Даже свёкор, которого Мара боялась до оцепенения, напоролся на него, как на скалу, исходил волнами ярости - всё разбивалось

о спокойную уверенность этого человека в своей правоте.

С ним было, как дома - когда-то, ещё до катастрофы, пока отец ещё любил и баловал свою девочку, предмет семейной гордости, отличницу и красавицу (да-да, несмотря на все Марины комплексы, бог не обидел её внешностью, иначе почему она так пострадала от липкого мужского внимания!). Как дома, который она так внезапно и навсегда потеряла.

Если бы Митя стал таким, как Бойцов! Всё равно. Пусть не становится. Пусть остаётся таким же - насмешливым, напористым, чуточку капризным. Полным сюрпризов. Даже неприятных. Сыном своего ужасного отца. Любимцем чужих женщин. Этих высоких вальяжных женщин, которые смотрят на Мару с нескрываемым превосходством, и это заставляет Мару о каждой думать, что с ней у Мити было. Она всё вытерпит. Никому не даст встать между.

Этот сильный, приятный, заботливый мужчина, Бойцов, тоже не сможет.

- Просто друг. Старший товарищ, - выдохнула Мара, не отводя взгляда.

Алексей Петрович не смог поехать с женой. Последние два дня года. Завершается громкий процесс, с яростным противодействием; он решил не передоверяться никому, быть на месте, подсказать, подкорректировать, подстраховать - вдруг что.

Вера Алексеевна за  эту жуткую неделю всё же оправилась от удара, который нанёс им сын, несчастный Митька, решившийся на страшное из-за своей... - от негодования прокурор не мог подобрать такого слова, в которое уместилась бы вся его ярость. Это дикое везение, что Митька цеплялся, падая, за карнизы промежуточных этажей и по факту упал не со своего восьмого, а с третьего. 

Едва не потеряв сына, Арбенин понял, насколько привязан к нему, как любит своего младшего. Несмотря на все их споры и попытки мальчика выйти из-под контроля, из тени могущественного отца. В глубине своих переживаний он даже гордился тем, как сын гнёт свою линию, не просит помощи, как завоёвывает  авторитет на службе - а ведь ему труднее, на нём каинова печать "сынка".

Он посадил Верочку в поезд, позаботился, чтобы жена не забыла лекарства, позвонил куму - тот встретит. Остановится Вера у Забродиных, что ей делать в пустой комнате сына.

Арбенин надеялся, что перепуганная Мара не вернулась туда. Теперь процесс. Как только вступит в силу приговор, он возьмёт короткий отпуск и съездит к так называемым "сватам" - пусть уже вернут непутёвую дочь в родные пенаты. Развод нужно оформить быстро и аккуратно, и лучше ещё до Митиной выписки. На восстановление они заберут сына домой.

Мара тем временем обходила конторы на посёлке. Работу в булочной она потеряла - в этих волнениях вылетело из головы. Она даже не предупредила заведующую. Пришла на четвёртый день, когда Бойцов протянул ей переданную Забродиным Митину зарплату. Сразу вспомнила и про не полученный аванс и про пропущенные смены.

- Я вам очень сочувствую, но мы уже взяли человека, - заведующая сняла трубку с телефона и сосредоточенно начала крутить диск, давая понять, что продолжения разговора не будет.

Тратить Митины деньги Мара стеснялась. Они не успели обговорить никакие правила их совместной жизни, и может, Митя на что-то откладывал, или у него долги. Она свернула купюры, положила в пустую пачку из-под сигарет и спрятала между свитерами на антресоли. Мамины деньги подходили к концу, в магазинах мало что было и для  мужа Мара старалась взять свежее, с рынка.

Наконец, ей повезло. Её взяли на смешные - ничего, она умеет экономить! - деньги ночным сторожем в садик, также к приходу поваров нужно было начистить картошки и овощей, оставить в холодной воде. И протереть пол в кабинете заведующей. Так что можно было и поспать между делом.

- Подающая надежды поломойка, - улыбнулась себе Мара. Хорошо, что Митя равнодушен к таким вещам, или, кажется, его это даже забавляет. Всё же нужно потихоньку готовиться к поступлению. Вот только мужа выпишут.

Вера Алексеевна разминулась с Марой на входе в больницу. Не обратила внимания на выскользнувшую на крыльцо девушку, одетую лишком легко, не по сезону. До чужих ли детей ей сейчас!

Митя выглядел не так плохо, как она боялась. Кажется, даже доволен. Чисто выбрит (на правой щеке, где следы удара, похуже), что-то жуёт.

- Мама! - наконец проглотил он кусок. Потянулся навстречу, охнул от боли и тут же заулыбался - чтобы маму не обеспокоить!

- Митюша, родной!

- Всё в порядке.

Кивнул на тумбочку: на матерчатой салфетке лежал аккуратно порезанный пирог, по виду домашний.

- Ты с поезда? Поешь, ещё тёплый. Мара прибегала.

Вера Алексеевна начала было, что и слышать не хочет ни о какой Маре, но вовремя прикусила язык, увидев, с какой нежностью говорит о своей непутёвой жене сын. Просиял  просто.

- Митя, за тобой хорошо смотрят? Папа сказал, он со всеми договорился.

- Нормально, мам, не переживай. Мара тут всем нагоняй дала. Сама  теперь меня моет. Побрила вот, - Пакс с удовольствием вспомнил, как жена щекотала его щёки помазком, а он изловчился и поцеловал её. И как они немного подурачились. Настроение было ух! Ещё и мама теперь. Просто день подарков.

           Но к концу визита Пакс посмурнел.

Родные всё так же убеждены, что он прыгнул намеренно, во время ссоры с женой.

- Мы не ссорились. Я уже всё объяснил десять раз - и отцу, и крёстному, и дознавателю. Сколько можно!

- Это нормально, что ты её выгораживаешь, так и должен поступать муж. Но Митя, этот ваш брак - он же понарошку, так?

- Господи, отец тебе и это сказал! Думайте, как хотите. Учтите только, что когда я говорю, что не хочу жить без Мары,  это значит не то, что я хочу жить с ней, а что я не хочу и не буду жить, если с Марой что-нибудь..., - парня утомила эта длинная фраза, он откинулся на подушки и отвернулся.

Вера Алексеевна пришла в ужас. Как эта девица забрала верх над сыном! Уже ультиматумы. И какие!

- Митя, ты устал, поспи. Конечно, если ты так привязан к этой девочке...

- К жене.

- Да, хорошо, к жене, - поправилась Вера Алексеевна, - я поговорю с папой. Наверное, ему что-то не так донесли.

- Мама, ты сегодня уже не приходи. Привет крёстному.

Вера Алексеевна не стала объяснять, что намерена поехать сразу в общежитие. Ей хотелось застать невестку - видимо, им придётся привыкать к этому слову. Ну и, в конце 

концов, надо же хоть немного доверять сыну. Если он нашёл в этой Маре что-то такое, что готов на всё... Надо присмотреться к нежеланной родственнице. И мыть Митьку, такого 

лося - не так просто, и, наверное, не очень-то приятно, а она взялась…

Мара услышала, как поворачивается ключ в замке. Бойцов - среди дня, что-то случилось? Она выглянула в коридор, вытирая руки о фартук. Вошла незнакомая женщина. 

В лице что-то неуловимо родное. Мать Мити? Ну, а у кого ещё будет ключ!

Мара вдруг застеснялась своей неприбранности, красных распаренных рук - она отмывала кастрюлю.

     Свекровь оглядела худышку. Ей бы и в голову не пришло, что та девочка в лёгком пальтецо и есть жена Мити и что от него-то она и спешила.

Странно, но Вера испытала не разочарование, а облегчение. Никакая не этуаль, не одалиска, как расписывал муж. Скромная, не зацикленная на внешности. Смотрит настороженно.

Какой-то подранок. Точно! Вот и объяснение. Митька всегда таких выхаживал.

Вере вдруг захотелось обнять эту девушку, которую они дружно всей семьёй ненавидели уже больше недели. Всё-таки Алексей иногда бывает неоправданно жесток.

- Вера Алексеевна, - женщина протянула руку примирения этому воробушку. Девушка ответила неуверенным рукопожатием. И Вера вдруг притянула её к себе.

- Нам надо как-то научиться быть семьёй, - сказала она. - Мы ведь любим одного мужчину, верно?

40.

Бойцов зрел для разговора. Он собрал воедино все слухи о старлее и его пассии, которые прежде пропускал мимо ушей. Картина сложилась удручающая. Вопросы к девочке были, но Бойцов всегда исходил из убеждения, что с женщины спрос невелик.  А вот Пакс... И спаситель, и первый же гонитель своей издерганной юной  жены. Выходило, 

что Мара в его руках игрушка, тайная утеха его  болезненных фантазий. Это было открытием для Виктора. Старлея он привык видеть другим и уважать. А тут... Сладость примирений после обид наотмашь. Чертовщина и достоевщина. Сдирание корочки с подживших ран.

Бойцов был за простые и понятные отношения. Любишь - не обижай. Заботься. Точка.

Как он сам, Виктор. С ним бы эта девочка точно не плакала. И уж точно не ходила бы в декабре в демисезонном. Он вспомнил, как она всегда собирается на улицу. Как капуста - майка, рубашка, свитер, кофта поверх...

Он купил этой девочке меховую шапку с отворачивающимися ушами, сказал, одолжила сестра на время, иначе Мара бы, пожалуй, и не взяла. 

Ладно, после Нового года.

Вера Алексеевна и Мара вернулись расстроенные: планы побыть с Митей в новогоднюю ночь или хотя бы вечером разрушены. В больнице объявили карантин. Грипп. 

Подношения зав. отделением не решили дела. 

- Ну хоть на минуточку можно сейчас зайти? Я только обниму и скажу, что мы отпразднуем, когда Митю выпишут, по китайскому календарю. Ну пожалуйста!

Зав за три дня устал от этой настырной девочки, лихо устанавливающей здесь свои порядки: капельницу или ставить раньше, или обед позже приносить, чтобы не остывал на тумбочке. Проветривать чаще, Митю укрывать до подбородка. Она не боялась ни медсестёр, ни санитарок, заставила поменять наволочки и простыни, не дожидаясь срока. 

- Ровно минуту, - он приоткрыл двери отделения, и Мара бочком проскользнула. Вера Алексеевна ждала в коридоре.

Вера Арбенина получила приглашение на новогоднюю ночь к Забродиным и выговор от тёзки за то, что остановилась не у них.

- Верочка, ну я невестку одну в праздник не оставлю, - ждала, что скажет подруга.

Та помялась: - Дмитрий очень настроен против Митиной жены, я бы позвала. 

Договорились созвониться завтра. 

- Ты всё-таки перебирайся к нам, - настаивала Забродина. - В общежитии есть кому за твоей невесткой присмотреть.

- О чём ты? - не поняла Арбенина, но в груди уже неприятно заскребло.

И подруга пересказала Вере сплетню о Бойцове и Маре.

Вера Алексеевна не поехала в общежитие сразу. Нужно было выгулять, выбродить плохое настроение, собраться с мыслями. Верить ли тому, что она услышала? 

Девочка кажется искренней. И как тепло говорит о ней Митя! И с какой любовью она ухаживает за беспомощным мужем. А может, - обожгла её догадка, - увидев всё 

действительно интимное, что обычно не попадает в поле зрения даже самых близких, то интимное, что уничтожает секс, девочка перестала  воспринимать мужа как мужчину?

Нет, всё равно, она не могла так стремительно, в какие-то несколько дней, посреди всех этих треволнений и забот, начать устраивать личную жизнь.

Она не станет обижать невестку подозрениями.

Задаст Бойцову прямой вопрос. Этого офицера она смутно помнила: он иногда бывал на торжествах, куда их приглашал кум.

Вера начала мёрзнуть и зашла в Пассаж - праздничная толпа хлынула на неё. У витрин и прилавков ажиотаж - что-то выбросили к празднику. Хотя...  время подарков, будут сбывать и лежалое, и уценёнку.

Она прошла в отдел кожгалантереи - у девчонки фабричные варежки с нелепым псевдонародным узором. Как у школьницы.

Перед ней в очереди - крепкая спина в милицейской шинели. Капитан.

- Не знаю, а какой самый маленький? Шестнадцатый? - услышала она голос мужчины, когда очередь продвинулась. - О, вот у дамы похожая ручка. Позвольте, - развернулся он к Вере в полный оборот.

- У меня  шестнадцать с половиной, - протянула тонкую кисть женщина. И вдруг узнала офицера: густо-синие глаза, тонкие чёрные брови, прямой, уверенный нос. 

- Что ж вы размер у жены не спросили?

- Сослуживец для своей попросил купить. Сам в больнице, - и тут сомнений, кто перед ней,  у Веры не осталось. 

Вера решила ограничиться коробкой конфет, раз уж Митя позаботился о перчатках. Бойцову она не представилась. Не в магазинной же суете говорить о серьёзном.

Вечером она его найдёт.

Лада Леонардовна еле вывернулась. Сказала, что делегацию из Невьянска повезли  в Св-к смотреть деревянное уральское барокко. И там, в одной из старинных двухэтажек - Представляешь, Боря! - их познакомили со студенческой компанией и так она неожиданно вышла на дочь. - Ты ни за что не угадаешь, Боря, что с нашей дочерью! - радостно суетилась она вокруг мужа.

- Всё-таки поступила? И скрыла, дрянь, совсем не щадит родителей.

- Нет, лучше! Вышла замуж! И знаешь, в какую семью? - и Лада принялась взахлёб рассказывать, кто отец, да кто крёстный у Марочкиного избранника. О том, что зять сейчас лежит перебинтованный и загипсованный, она решила сказать позже.

Пакс уткнулся в книжку, принесённую накануне Марой. Читанную сто раз, но каждый раз он находил какое-то иное звучание. То, что прежде казалось пронзительной творческой находкой блестящего Андрей Андреича, теперь задевало в нём и другие струны. 

"...разве знал я, циник и паяц,

что любовь - великая боязнь?

Аве, Оза..."

Они не увидятся неделю точно. Чёртов карантин! 

"Страшно - как сейчас тебе одной?

Но страшнее - если кто-то возле.

Чёрт тебя сподобил красотой!" 

Ей даже не пришлось искать Бойцова. Мужчина поднялся к Арбениным сам. Открыла ему встреченная в Пасаже женщина.

- Вера Алексеевна, - она опять протянула ему изящную кисть и приглашающим жестом показала вглубь блока.

- Так вы мама? - обрадовался Бойцов. - А я...

- А вы капитан Бойцов, я вспомнила вас, Виктор. Мы встречались у вашего начальства.

- Я, собственно, за Марой. Сегодня небольшой вечер для среднего начальствующего состава. Если бы... Митя бы тоже там был. Я подумал, Маре полезно пойти...

- До вечеров ли ей?

- Это подходящий момент развеять слухи. Говорят, что она прячется, потому что виновата. Ей нужно появиться и смело посмотреть всем в глаза.

- Развеять слухи? И дать пищу новым? Пойдёмте, - Вера увлекла гостя в кухню и плотно затворила дверь.

- Какого рода ваш интерес к Маре?

- Ваш сын поручил мне о ней заботиться. Пока сам не сможет.

- Спрошу иначе: вы с ней спите?

- Нет, - спокойно ответил Бойцов, и это спокойствие было порукой его честности.

- Нет, - повторил капитан. - Но я намерен просить вашего сына, чтобы он отпустил жену.

41.

 - Вы, наверное, искали другую партию для сына? Развод ни для кого не будет болезненным?  

- Мне не показалось, что Мара хочет оставить Митю. Зачем вы вмешиваетесь? Теперь, когда я здесь, вы можете сложить свои полномочия, данные вам моим сыном, -

Вера взяла официальный тон. Конечно, Бойцов стал бы удачным решением, как  покончить с этим браком, всё же девочку не вышвыривают на улицу, а передают в надёжные руки зрелого человека. Но у Веры стояло в глазах жёсткое, отчуждённое лицо сына, когда он говорил, что не станет жить без Мары.

Да и невестка начинала нравиться Вере. Без претензий, заботливая, благодарная, раскрывающаяся в ответ на любую, самую скупую, ласку. Понятно, что и капитану она нравится.

Из неё легко воспитать хорошую послушную жену. Наверное, теперь, после травмы, такая и понадобится Мите.

- Вера Алексеевна, это между мной и вашим Митей. При всём уважении - решать точно не вам. И Мара пойдёт на этот вечер. Нечего ей киснуть.

Я здесь покурю? - смягчил вопросительной интонацией. - Скажите ей, пусть одевается.

Вера растерялась. Надо бы позвонить мужу, сама она не справится с этим, очевидно не бросающим слов на ветер, капитаном. А пусть идут на этот вечер, там наверняка появится кум, оскорбится за крестника и приведёт в чувство подчинённого офицера.

- Мара, там за тобой пришли, зовут на праздник.

Девушка смотрит с укором, кажется, настроена тосковать до конца карантина.

- Тебе нужно отвлечься, Митя точно не хотел бы видеть тебя такой, уж я-то сына знаю. Иди и повеселись, познакомься с жёнами, вам ещё встречаться, семьями, - Вера сделала упор на это слово, - дружить.

- Да мне и не в чем, - принялась отнекиваться Мара.

- Поверь, на девушках твоих лет  и картофельный мешок сидит лучше, чем индпошив на зрелых офицерских жёнах. Шучу. Возьми мою пашмину.

Троян ввалился к Сашке весёлый, подшофе, с двумя бутылками шампанского подмышками.

- Никого не собирайте, Новый год празднуем у меня в мастерской. Берите с собой Ладочку. Мне в гостинице не говорят, в каком она номере, спрашивают фамилию. А какая фамилия может быть у такой фемины?! Только моя! В общем, если вы её не приведёте, я выброшу краски и кисти в городской пруд.

- Да ладно! Вначале придётся просверлить лунку. Лана, где там у нас коловрат? Маэстро просют, - сбил пьяный пафос гостя Сашка.

- Троян, проходите. Поужинаете? У нас картошка на сале.

С удовольствием придём, - говорила хозяйка, подцепляя с раскалённой сковородки спекшиеся ломти картофеля.

- Божественно пахнет, - отозвался гость. - Санька, вскрывай вдову Клюко, у меня руки замёрзли.

- А Лада к себе уехала, - продолжила девушка. - Ой, вы же не знаете - там такая заваруха с Паксом, он в больнице. Даже не скажу, будут ли они вообще праздновать.

И она в общих чертах обрисовала ситуацию.

- Нет. Без Лады я не согласен, - помрачнел художник. - Отменяю наступление восемьдесят четвёртого в отдельно взятом городе Св-ке. Адрес давайте. Я сейчас на вокзал, утром буду там, и 31 мы здесь как штык.

- Пьяному вокзалы по колено, - съехидничал Сашка. - Да она и не помнит, как тебя зовут. У неё муж какой стоячий!

- Муж ладно. А у мужа?

- Серьёзно, мальчики, - остановила поток пошлятины, которую не терпела, Лана. - Там точно не до шуток и не до розыгрышей. Мара как тень ходит.

- "Печаль это тень красоты", - процитировал Троянов. - Хоть грусть украсит это бледное созданье. Да, тот случай, когда на детях отдыхает. Но Ладочка как хороша! Лана,

давай адрес, прошу как бога!

- Да нет у меня! Это надо Маре звонить.

Получив телефон общаги, Троян засобирался.

- Послезавтра в мастерской. К одиннадцати. Не опаздывать! - и вылетел на улицу.

Пакс перебирал в мыслях дни, проведённые с Марой. Набралось, с удивлением подсчитал он, чуть больше недели. Всё остальное - бега, ссоры. Теперь вот больница и карантин.

Ещё морозы обещают в первую неделю января, а он так и не выбрал времени сводить Мару в универмаг за зимним. И к родителям её не съездили. Надо попросить маму, но как с ней связаться. До поста медсестры с телефоном ему не добраться. Он даже в туалет встать не может. И опять его встревожила мысль, что вся исподняя сторона жизни теперь свалилась на Мару.  Судно, утка - он со стыдом переносил заботу своей юной жены.

Мара с некоторой опаской вошла в актовый зал, где были накрыты столы. Она и не хотела на этот праздник, но свекровь уговорила. Спутник взял её под руку, и это показалось ей неуместно интимным, так всегда водил её Пакс. Но отстраняться не стала. Она вообще боялась сделать лишнее движение, чтобы не привлекать к себе взгляды.

Но парочка была обречена на внимание. 

- Давай сядем с краю, - попросила Мара. Она всегда выбирала место, с которого можно было незаметно ускользнуть.

- Виктор, идите к нам! - помахали им из-за дальнего столика, у сцены. И Бойцов потянул её туда. Его ребята. С девушками. Как-то так получилось, что никто не женат. 

Возможно, он станет первым.

Дмитрий Забродин, заглянувший на полчасика, поздравить подчинённых, никак не ожидал, что Бойцов обнаглеет до такой степени, чтобы заявиться с Митькиной женой.

Благодушное настроение вмиг улетучилось. Подняв первый тост, он засобирался. Проходя мимо Бойцова, который встал поприветствовать, бросил:

- Не зарывайтесь, капитан.

Мара догнала его в гардеробе:

- Дмитрий Алексеевич, вы напрасно напустились на Виктора Фёдоровича, меня с ним Вера Алексеевна отправила.

Услышав имя кумы, Забродин удивился. Неужели она не понимает, как быстро разнесут сплетни милицейские кумушки?

- А ты сама как, нормально себя чувствуешь? Мужу как будешь в глаза смотреть?

- С любовью буду смотреть. Как всегда. А вы считаете, мне есть чего стыдиться? Если я немного потанцую на вечере, это какая статья ука? - Мара не хотела дерзить, но ей стало обидно за себя, за Бойцова, за Митю. Почему все сразу видят грязь? Почему её всё время вынуждают оправдываться?

- Ты правда не понимаешь, что этот Бойцов тебя мысленно уже десять раз вы...б? - не стал церемониться в ответ подполковник.

- Как вы смеете?! Как только Митя поправится, я всё ему расскажу. И про вас, и про его отца. Вот поэтому и Бойцов, его Митя сам попросил, знал, что  будете на меня нападать.

Это вы подумайте, как будете смотреть моему мужу в глаза! - Только не расплакаться перед этим чёрствым, враждебным ей человеком. Горло вдруг высохло, и девушка не смогла больше произнести ни слова.

Запершись в туалете, Мара проплакалась, высморкалась и решала для себя, что лучше: уйти самой, уйти с Виктором или демонстративно остаться? Или не демонстративно, без вызова, а просто остаться, выпить вина - за столиком, кажется, хорошие, дружные ребята , - потанцевать с капитаном, он заслужил спокойный приятный вечер. Что ещё ждёт завтра на службе, какая унизительная выволочка?

В дверь постучали. Мара выключила воду в умывальнике, поправила кудряшки и щёлкнула шпингалетом.

За дверью стоял Бойцов с её пальто, перекинутым через руку.

- Мы остаёмся, Виктор, - голосом, из которого была изгнана последняя слеза, сказала девушка.

42.

Вернулись не поздно. Мара совершенно очаровала компанию угрошников. Бойцов любовался этой девушкой - держится естественно, не ломака, ничего нарочитого в ней. Нет, всё-таки Митька молодец. Разглядел. Может, и хорошо, что приехала Арбенина.  На себя Бойцов уже не особо полагался. А так можно с чистой совестью затевать этот тяжкий разговор со старлеем. Мара чиста перед мужем. И его самого Паксу не в чем упрекнуть.

Лада привыкла во всём подчиняться мужу. Она уже не помнила, выходила ли замуж по любви. Чувства были ровными. Борис обеспечил её всем. Даже плотским потребностям уделял внимание исправно, обычно это случалось под воскресенье, когда заботы минувшей недели уже отпускали мужа, а новые ещё, как звонок будильника, можно было перевести на полчасика позже. Лада никогда не была сумасбродкой. Ну разве совсем чуть-чуть, в далёкой юности, на первом курсе, но Борис не стал испытывать судьбу и быстро позвал яркую первокурсницу с соседнего факультета замуж. Пока никто не вскружил ей голову и не похитил того, что должно было, как решил Борис, принадлежать ему безраздельно.

Она была довольна своей работой научного сотрудника в музее - устать там было невозможно, и домой она возвращалась рано, свеженькая, радуя мужа вовремя приготовленным ужином.

Разговоры "об искусстве" Ехлов тоже любил - особенно, когда супруга заводила их в компании и давала ему ещё один повод погордиться. Хотя и это было необязательно. С лихвой хватало её красоты: точёная фигурка, тщательно выписанные тонкой кистью черты лица.

Своё сокровище он оберегал. Не давал перетруждаться. Нанял помощницу по дому. И Ладе не приходилось совершать ежедневные туры по полупустым магазинам и тащить потом домой по счастливому случаю набитые сумки. Снабжение целиком было на Борисе. Вернее, на его водителе, привозившем продукты из распределителя.

Не стал он мучить супругу и чрезмерным деторождением. Ладочка быстро, в первый год замужества, "отстрелялась" дочерью, и ей по договорённости мужа перевязали трубы. Борис не хотел поступаться никаким 

удовольствием. Не так и многим пожертвовала Лада в обмен на его приверженность супруге и дому.

Когда Зина открыла дверь на звонок, хозяйка роскошной квартиры даже не вышла: она никого не ждала в утренний час. Борис уже ушёл на работу, а у самой Лады был так называемый "библиотечный" день. Поэтому она лежала с книжкой на софе в гостиной.

- Лада Леонардовна, - постучалась Зина. - Вас спрашивают.

- Погоди, я оденусь, - Ладе жаль было отрываться от переводного Пруста, ещё не вышедшего полноценным тиражом в Союзе. Но она была обладательницей переплетённого ротапринта, очевидно, с типографских гранок.

- Не надо одеваться! - дверь распахнулась, и к Ладе бросился мужчина, в мгновение он был у её колен, зарылся лицом в полы пеньюара. Зина остолбенела. Мужчина поднял глаза на Ладу, и она увидела, что это тот св-ский художник, участник попойки у друзей дочери, совершенно сумасшедший, галантный и развязный одновременно, какой-то модный завсегдатай тамошней богемной куча-малы.

- Зина, это действительно ко мне. Поставьте нам чаю.

- Я всё же оденусь, ...- Лада не помнила, как зовут незваного гостя и не знала, как к нему обратиться.

- Из Марочкиных друзей, - кратко пояснила она оторопевшей помощнице. Мара была любимицей у Зины, и та очень переживала, что девочка так долго не появлялась дома. Хотя Св-ск  - вот он, всего ночь езды.

Радуясь, что перевела тему на дочь, Лада отдала ещё кой-какие распоряжения по кухне и удалилась в спальню. Застыла в раздумьях перед открытыми створками шифоньера. 

Виталий Троянов, поняв, что, может, поставил хозяйку в неловкое положение перед... родственницей? прислугой?, принялся очаровывать Зину, похвалив заваренный ею чай. Ну, а что там заваривать? - не приняла на свой адрес Зина. - Три слона, цейлонский. Не Краснодарская чаеразвесочная фабрика.

- Как там наша Марочка? - принялась она расспрашивать незнакомца. Тот не знал, что сказать. Он не особо был знаком ни с девушкой, ни даже с Паксом.

- Всё хорошо у вашей девочки. Вы кем приходитесь? Тётя?

Зина была польщена.

Вошла Лада. В строгом платье - без кокетливых рюш, обещающих вырезов. Платье-футляр,  рукав три четверти, обнажающий самое "вкусное" место белоснежной руки: запястье и чуть выше.

Кажется, джерси. Кулон на тонкой цепочке, тоже без вычурностей: полупрозрачный голубоватый камень. Телесного цвета лодочки. Троян представил её босиком.

- Давайте завтракать? - предложила Лада так, будто он был давно вхож в этот дом.

- Лада, некогда завтракать. Собери вещи, мы уезжаем.

- Что-то с Марой? - встрепенулась женщина. Ну конечно, зачем бы он ещё ворвался к ним так неожиданно!

- Причём здесь твоя дочь? - изумился он. - Лада, ты совсем меня не ждала?-

Потянулся к завитку у её виска. Тронул аккуратную мочку уха с маленьким  - фианитом? бриллиантом? 

Лада почувствовала, как начинает кружиться голова, как от бокала шампанского. Она должна немедленно встать и указать на дверь наглецу.

- Даже не пытайся, - угадал её порыв Троян. - Без тебя не уйду. Хочешь дождаться мужа? Пожалуйста. Я готов.

- Зина, милая, тащите сюда свой завтрак, пахнет одуряюще, - крикнул через дверь.

Невозмутимо  орудовал столовыми приборами, протянул Ладе кусочек на своей вилке. Она почему-то послушно открыла рот.

Ошеломляющая смоуверенность гостя не вызвала в ней возмущения.  Ей даже не хотелось деланно негодовать и отстраняться. Так же по-хозяйски повёл себя с ней двадцать лет назад Борис. 

- А знаешь, я тебя сейчас посажу на автобус до Перми, вечером встретимся там, у нас вагон, - и он назвал номер. - Заеду на работу к твоему мужу. Тебе незачем быть при этом разговоре.

Возьми вещи на первое время. Что-нибудь праздничное. Мы принимаем гостей в Новый год. Я всех позвал. Ты будешь королевой бала.

Ладе казалось, что ей всё это снится, или она участвует в съёмках какого-то фильма. Наяву всего этого не могло происходить. Ей вдруг остро захотелось следовать за этим Виталием, не рассуждая, отдаваясь его фантазии художника. 

Какой-то сомнамбулический транс. 

- Проверь паспорт, - вывел её из этого состояния голос мужчины. Она увидела себя на пороге. В руке св-чанин держал её чемодан.

- Зина, Ладу Леонардовну ждёт Мара. Мы позвоним, как только доедем. Борису Эдуардовичу я сейчас сообщу. Хорошего Нового года, - два шага, и он нажал кнопку вызова лифта.

43.

Пакс попросил развернуть кровать лицом к окну: посетителей не будет неделю, чего таращиться в мутное стекло двери, с неясными силуэтами дежурных снующих за ним медсестёр.

Окно затянуло морозными узорами, к небольшому пространству посреди приклеился медленный сиреневый рассвет. Солнце не спешило. За ночь Пакс исписал тетрадку до половины, почти наощупь, при свете оставленного ночника и того, что проникал из коридора через дверь. Писал карандашом - паста в таком наклоне не добиралась до шарика, и он отложил ручку.

... Любимая, приди за мной, приди...

...Одною нотой слух мой утомлён...

...Любимая, здесь холодно, темно...

Он едва разбирал окончания строк - чувствительность пальцев правой руки не вполне восстановилась, держал карандаш в левой.

... В минуту злую - ты меня прости - 

Терзал тебя ненужным подозреньем, 

Сжимая сердце бедное в горсти, 

И вдруг обожжён (зачеркнуто) отхлёстан по щекам прозреньем:

Ты у меня одна, а я один, 

Уговорю себя и буду первым, 

Я сам своим мыслишкам (зачёркнуто) решеньям господин, 

Мне прошлое твоё не сточит нервы...

... Любимая, прости меня, прости...

...Воробушком озябшим подобрал, 

Оттаивал тебя в своих ладонях, 

Но ревности характер непреклонен, 

Я счастья своего не удержал... 

Моей любви я ставлю сам препоны,

Пустой перрон, безжалостный вокзал... 

Любимая, прости меня, прости... 

Но поезд продолжал тебя везти 

В незнаемое страшное далёко. 

И я пытался с сердца отскрести

Густую накипь ревности порока... 

Любимая, прости меня, прости…

В пустой палате можно было плакать, не стесняясь.

... В пустой палате окна в пустоту - 

Такую же, как в сердце у ревнивца.  

Прости мне сердца слепоту, 

Покуда не обрушилась десница, 

Карающая длань  с тобой разлук. 

Как  я сейчас с тобой хотел бы слиться! 

Но откидной площадкой проводница 

Вот-вот расплющит мой тревожный слух. 

Я побегу - нет, я прикован к койке, 

Но ринется к тебе моя душа, 

Подобно самой резвой птице-Тройке, 

Сметая, обгоняя и спеша... 

Любимая, дождись меня, дождись...

...Окно так близко. Высоко, не низко.

 Я выброшу зачёркнутую жизнь.

Наконец, его сморило. Сквозь сон Пакс слышал, как в не пострадавшее бедро втыкается игла. Затем шарили в вене правой руки. Поставили капельницу. Снова всё смолкло. Даже душевная боль унялась. Он видел себя как бы издалека, с Марой у блестящей реки. Лето. Кода они ещё не были знакомы. Но это же сон. Он протянул руку, спустил бретельку с плеча девушки. И вдруг девушка стала ветром. Сорванные листья, цветы, травинки, пучки соломы полетели ему в лицо. Его опрокинуло на речной песок, и вскоре он зарос цветочным холмиком.

В раскалённом воздухе звенел смех. Но не её, не Мары. Среди сна погребённый под ворохом луговых цветов Пакс с ужасом вспомнил, что ни разу не слышал, как Мара смеётся.

Борис поднял в догонку беглянке транспортную милицию. Троян бросился ловить левака, чтобы перехватить , вытащить Ладу из автобуса и гнать по ледяной трассе до самого Св-ка, не доверяясь поезду.

Рот художника превратился в месиво, кажется, Троян потерял зуб. Борис в юности был кэмээс по боксу. 

Собравшиеся 31 у мастерской гости с недоумением смотрели друг на друга, пытаясь выяснить, кто что слышал о Трояне, не звонил ли он, не дал ли отбой? Приближалось к двенадцати. Железная дверь была наглухо заперта. Поругивая забывчивого хозяина, весёлая возбуждённая толпа салютовала шампанским из нескольких бутылок.

В "Вечёрке" Пакс наткнулся на некролог. Член союза, автор музейных работ, лауреат... закатившаяся звезда... подробностей не сообщалось.

Карантин ещё не сняли. Но Мару с Верой Алексеевной пропустили ненадолго.

Мама выложила на тумбочку мандарины, кусок сладкого пирога. В семье, не афишируя, справляли Рождество. 

Сегодня восьмое, кажется.

Мара стала совсем чужая, замороженная. Молчит. Не выспалась? Бледное лицо, тёмные полукружья под глазами. Отёкшее лицо. - Неужели...? - побоялся спугнуть радость Пакс. - Неужели беременна?

- Сегодня девять дней, Митя, - шепнула ему мать. - Марина мама разбилась на машине.

44.

Машина влетела под встречный КамАЗ под Красноуфимском. Водителя родственники забрали хоронить домой; хоть злополучный рейс и был "левым", начальник гаража пошёл навстречу. Ладу с её спутником привезли в Св-ск. Борис не счёл уместным, чтобы сравнивали проводы двух жертв - скромные водителя и - он бы не поскупился - Ладочкины. Люди бы осудили. Ему посоветовали (предостерегли) не дразнить родственников пролетария.

В Св-ске Борис был совершенно бездеятелен. Раздавленный, оглушённый, сидел в ритуальном агентстве, надо было выбрать венок, он хотел живые цветы, но не гвоздики - Лада относилась к ним  с суеверным ужасом. Считала кладбищенскими цветами. Других оказалось не достать. Носатые парни в "аэродромах" ещё не начали возить тюльпаны. 

Организацию всего взял на себя - неожиданно - свёкор дочери. Мара все дни навещала в гостинице потухшего, сделавшегося каким-то маленьким, отца. Смуглый от природы, теперь он напоминал головёшку, вынутую из костра. Мара просиживала с ним до темноты, забирал её Алексей Петрович. Дома ждала свекровь с каплями наготове. Мара отвергла успокоительные. 

Она хотела честно прожить эту боль, вычерпать её всю, тревожила воспоминаниями прошлого лета душу, как ранку в десне языком. Вина перед родителями, безразмерная, как штормовая волна, накрывала девушку. Почему она не поехала домой, когда провалилась? Или когда скрывалась от Пакса? Можно ведь было броситься в ноги к отцу, объяснить, как всё произошло, что в этом не было её воли... Нет, нельзя было ни броситься, ни даже приехать в город.

Тоска не вмещалась в худенькое Марино тело, и наконец вырвалась воем. Жутким, Вера Алексеевна вздрогнула на кухне.

- Оставь, пусть выплачется, - придержал Веру за плечо муж.

Он был растерян. Все его претензии к этой девочке, выглядевшей сиротой и до того, как она действительно осиротела, вдруг сделались мелкими, не стоящими внимания. Он почему-то, неожиданно для себя, представил Мару на автостанциях в челябинской глухомани, в  пустых холодных электричках, с копейками в кармане. А ведь сын говорил ему, что девочка хлебнула лиха. Пытался что-то объяснить. 

Не смог пробиться сквозь стальной лист предубеждения. И вот хватило одной эмоции сострадания, чтобы прокурор увидел себя со стороны: сильный во всех смыслах мужчина против безоружной девочки, не имеющей ни единого человека рядом. Митя. Митя стал этим человеком - теперь он по-другому посмотрел и на казавшийся ему идиотским, возмутительным поступок сына.

- Алексей Петрович, я, наверное, поеду домой, - сказала Мара Арбенину, не дождавшись окончания поминок.

- Конечно, я позвоню насчёт машины, - отозвался он. И вдруг понял: девушка говорит не об общежитии.

- Мара, что ты?! Твой дом теперь здесь. И Митя ждёт.

- У Мити есть вы. Отец совсем один, как я его отставлю? Не рвите мне сердце, пожалуйста. У меня совсем не осталось сил.

            Пакс был потрясён. 

Мара так и осталась стоять в углу у двери, и он почувствовал, что жена уходит, отучает себя от него, мысленно отодвигает, отвыкает. И он не может до неё дотянуться. 

Или может? Врач ещё не разрешал Паксу сгибать переломанную ногу, но с подвеса уже сняли, и пару раз он даже спускал её с постели.

- Мама, - позвал он. Она поддержала его под руку, до локтя забранную в лангетку, парень опёрся на здоровую ногу, коснулся пола голыми пальцами правой. Сделал рывок и встал, качнувшись к Маре.

Она поняла и выбежала. Мчалась вниз по лестницам так, словно муж мог её догнать, скользила рукой по перилам, чтобы не упасть на поворотах. Сердце прыгало. Если она хоть на секунду сбавит темп, она не сможет, не сможет выйти из больницы. Вернётся в палату. Обнимет Митю. 

Этого нельзя. Её место рядом с отцом. Мара не может потерять и его.

- А Митю? Разве я могу потерять Митю? Господи, зачем я жива?! - крикнула она кому-то, в кого не верила. И поскользнулась.

- Небольшое сотрясение, - сказал врач. И посмотрел на Веру Алексеевну:  - Вы свекровь? Угрозы нет, но решайте в семье. Можем убрать. Срок ещё маленький - от силы восемь, ну, девять недель.

45.

- Борис, а возьмите отпуск? Ну какая вам сейчас работа? У нас отличный ведомственный санаторий на берегу озера. Вы в наших краях бывали?

Тот же Байкал, только меньше. В нашем возрасте мотор надо ставить на профилактику. Выберу пару дней, приеду к вам с ружьишком, поохотимся, - уговаривал старший Арбенин свата.- И дочь будет за вас спокойна. Её бы сейчас поберечь. Ещё неизвестно, как доносит после всего.

Пакс метался с костылями по палате, он не понял, куда вызвали мать, доскакал на одной ноге до сестринского поста, набрал номер общежитской вахты.

- Появится Мара (ну должна же она хотя бы за вещами зайти, - надеялся Пакс), не выпускайте, пожалуйста. Бойцову передайте, пусть задержит. Забродину позвоните.

Мать вернулась минут через двадцать, со странным выражением лица: и обеспокоена, и рада.

- Митя, не я бы тебе это должна сказать, но Мара не сможет, вставать пока не разрешают, у неё сотрясение. Да не волнуйся ты так: серьезного ничего. Ты сядь, сынок.

Митя, -  Вера Алексеевна никак не могла справиться с волнением, и сын не успокоился, а наоборот, встревожился сильнее.

- Мама, ну, говори же, что?!

- Митя, - в третий раз завела Арбенина.- Ты станешь отцом.

Значит, ему не показалось. Он угадал - не только скорбь высушила жену. Наверное, тяжело переносит беременность. Он вспомнил, как её чуть не стошнило в палате, но тогда он приписал это свалившимся на жену неприятным обязанностям.

Новость о ребёнке его обрадовала.

Эта маленькая жизнь окончательно свяжет их с Марой, оправдает всё, что они пережили. Интересно, кто это будет?

- Митя, ну нет ничего, кроме гвоздик, - объяснял Алексей Петрович по телефону. Да, гвоздики не годятся. После недавних похорон...

- Папа, ну купите что там в горшках продают? Пеларгонии? Купите розовые, или белые. Да, просто срежьте. Ну как я без букета к жене?

- Арбенин, вы куда?- окликнула Пакса медсестра. Мужчина стоял у лифта, на костылях, придерживая подмышкой охапку гераней, несколько соцветий упали на пол.

- На четвёртый, мне жену проведать.

- Я провожу, ещё упадёте. Давайте цветы, я подержу.

В консервативную гинекологию их не хотели пускать. Взявшаяся его сопровождать медсестра объяснила, что это к той девочке, которая потеряла мать, всё время плачет (плоду это не полезно), пусть её выведут на две минутки, муж только поздоровается, как-то приободрит.

Пошли за Марой.

Она увидела Пакса со спины: в больничной пижаме, стоит у стола, опирается на костыль, видно, что ему тяжело. Разве ему уже разрешили прогулки?

- Митя, - окликнула она мужа, подходя.

Он обернулся. Тянет ей какие-то розовые цветы, один стебель сломался.

- Марочка! Дай-ка я вас обниму!

Услышав это “вас“, жена расплакалась.

Первые слёзы, от которых на душе потеплело.

Вера Алексеевна засомневалась, правильно ли она делает, оставляя невестку одну в таком положении. Митю выпишут не раньше двух недель. Да и какой он будет помощник

первое время? Можно бы и продлить отпуск, но есть ли кому её замещать?

Сомнениями женщина поделилась с зашедшей после пар подругой Мары.

- Столько навалилось всего, боюсь, как бы не скинула.

- То есть?- удивилась Лана. - Мара ждёт ребёнка?

- Да. А я вот ехать собралась. Алексей Петрович ждёт уже внизу. Вы навещайте её, Ланочка.

Мара вышла попрощаться со свекровью. Бледная, кутается в кофту.

- Вот токсикоз ещё, не ест толком. Сказали, на третьем месяце пройдёт.

Вера Алексеевна обняла невестку: - Береги дитя, звони куму, чуть что.

- Мара, какой срок?- спросила Лана, разводя кипятком алычовое варенье в большом бокале. Кисленького подруге, которую опять мутило.

- Два с половиной. С 10 ноября.

- Как ты так точно...? - и осеклась. Лана вспомнила, каким недолгим было знакомство подруги с Паксом до её исчезновения.

- Подожди, но это значит...

- Не значит, - опередила Лану Мара. - Он был с резинкой.

Сашка? С резинкой?! Он не признавал механической контрацепции, и в их доме такого добра просто не водилось.  Но Лана ухватилась за это очевидное враньё, как за соломинку.

Подруги сидели, не зажигая света. Затем Лада уложила расхандрившуюся Мару, укрыла потеплее.

- Дверь захлопну, не вставай.

Бойцов поджидал Забродина у кабинета до начала рабочего дня. Попросил отпуск. Сослался на семейные обстоятельства - срочно съездить на родину.

- Витя, полный не могу дать, но две недели твои. - Начальник райотдела потеплел и примирительно тронул капитана за плечо: - Ты правильно решил.

Две недели до выписки мужа Мара провела в каком-то отупении. Почти не выходила из дому: только подышать в скверике у общаги. Митя запретил ей ездить в больницу

и вообще отлучаться из дому: переживал за ребёнка. Считал, жена слишком слаба сейчас. Два раза приезжал Забродин, набил холодильник чем-то: Мара даже не встала посмотреть. Есть ей не хотелось, только спать. Ей, на удивление, не снилось ничего. Стрелки на циферблате настенных часов совершали своё путешествие по очередному дню без участия Мары. Вываливаясь из сна, она сосредоточивалась на одной мысли: хоть бы Митин! хоть бы Митин, Господи, сделай так, чтобы это был Митин!

Пакса отпустили домой 1 февраля. Выписной день был в четверг, но в четверг приедут родители. Ему хотелось хоть сутки побыть с женой наедине. Волна нежности накрывала его, когда он теперь  думал о Маре. О Маре и... пусть это будет сын. С сыновьями такого не случается. Пакс теперь знал, что девочек растить тяжело. Девочки всегда как на юру.

Даже влиятельные отцы не могут укрыть их от встречных ветров.

С вахты он позвонил домой: приезжать не надо. Через недельку они сами нагрянут. Он разберётся с бюллетенями, получит деньги (копейки, половину от оклада, но всё же свои), Мара немного придёт в себя. С месяц точно придётся пожить у родителей, пока он не сможет двигаться без опоры и не вернётся на службу.  Придётся смириться с положением иждивенцев, это ненадолго, успокаивал себя Пакс. Вот когда он пожалел, что ничего не откладывал - всюду приходил с маленькими подарками, всегда с вином и захватывал что-нибудь пожрать, в транспорте брал билеты всегда на всю компанию, в ресторане счёт привычно приносили ему. “Гусарил“, - говорил Сашка.

Ну, а что? Все приятели, так вышло,  жили скромнее. Кроме девушек. Но одалживаться у женщин Пакс себе не позволял.

Да, к Сашке ещё забежать (приковылять) перед отъездом. Не виделись сто лет. А у него такая новость! - Пакса распирало.

Мара сильно удивилась, увидев мужа, она ждала его только назавтра. Как он добирался сам, отец должен был приехать за ним. Мара и обрадовалась мужу, и смутилась. Он ведь спросит. Как спросила Лана. Но Митя не поднимал эту тему.

Он был откровенно рад. Точка. Остаток дня прошёл замечательно.

- Мара, там ребята в центр как раз, подкинут меня до Григорьевых. Вас не беру, чего табаком дышать. Отдыхайте, - нагнулся, поцеловал жену в живот, едва обозначившийся. Покачнулся, выпрямляясь, удержался за дверной косяк.

- Митя, ты осторожней. Пусть тебя до двери доведут, там на крыльце угробиться можно, - запереживала Мара. Но больше не об этом.

Лана открыла заплаканная. Ссорились?

Впустила гостя. Помогла раздеться. Нужно было занести больную ногу через порог и одновременно пригнуться, чтобы не снести притолоку затылком (или наоборот).

          - Лана, там в кармане возьми.

         Девушка нащупала в шинели плоскую бутылку ноль пять - коньяк был хорошим, но Пакс ограничился маленькой ёмкостью - руки-то не свободны. Что там ещё? Шоколадный батончик? Это, конечно, для неё, Ланы.

         Сашка уже немножечко пьян. И видно, принял на старые дрожжи. Атмосфера разлада висела  в комнате, тяжелее  табачной завесы.

Хозяин встал навстречу другу, обнял.

         Лана очнулась, стала усаживать Пакса, приняла костыли: 

         - В такую даль! А как обратно?

- Ребята заберут. Те, что сюда  подвезли. Часик-два меня вытерпишь, хозяйка?

Лана потрепала гостя по русым лохмам - оброс в больнице. Ему с длинными лучше, чем с уставной стрижкой - он как-то мягче, что ли. Он тоже пострадавший, сердиться ли ей на приятеля!

       - Ребят, у меня новость, - начал Пакс. когда все разместились за столом - Лана подальше от мужа, и это царапнуло гостя. - У меня будет сын. Ну, или дочь. Ждём к концу лета.

Ясно. Поздравлений не дождусь, - сказал он, когда пауза затянулась.- Саш, пойдём покурим.

- Ну куда на костылях? Сиди. Я выйду к соседке, - Лана встала. - И держите себя в руках. Оба.

Горка окурков в блюдце подросла.

- Задам всего один вопрос, Саша, - наконец, решился Пакс.

Тот поднял чистые глаза ребёнка на друга.

- Ты пользовался в тот раз, с Марой?

- Нет. Ты же знаешь, я не признаю ...

- Знаешь, что ты сделал? Ты сейчас украл мою радость.

Пакс засобирался.

Ребят он подождёт на улице. У Пакса, когда он ехал сюда, сохранялась слабая надежда, что его отцовство не подвергнется сомнению. Но Сашка оказался верен себе. Не зря Лана “прописалась“ в абортарии. Деньги на операцию оба раза давал он, Пакс. У Григорьева в руках не задерживалось ни заработанное на туче, ни редкие гонорары.

Главное сейчас не обрушить своё разочарование на Мару. Пакс твёрдо решил оберегать жену от всего. Его самого это тоже касалось.

 46. 

      - Мара, мне нужно волноваться? - мужчина подался чуть вперёд, оставаясь в кресле. Голые запястья касались журнального столика, рукава рубашки, которую он не успел поменять, вернувшись со службы, были закатаны. На службу он запонки не носил - требования к форме, как и любую упорядоченность, Пакс любил. И форма ему шла, словно отвечала взаимностью.

Мара сделала вид, что не поняла. А может, и вправду не поняла его намеков. Если бы поняла - должна была оскорбиться. И их налаженная семейная жизнь, девизом которой было доверие, или даже так — Доверие -  дала бы крен.

- О чём ты, Митя? 

- Послушай, - муж взял её кисть в ладонь, приблизил лицо к лицу Мары, зрачки в зрачки, и спокойным тоном, не подгоняя слова, раздельно, как разъясняют малышу, почему нельзя хвататься за горячее, произнёс:

- Если он побывает здесь (он перевёл взгляд на чуть расставленные коленки жены), я к тебе больше не прикоснусь. Никогда, слышишь, Мара? Не разведусь, не прогоню - я не позволю травмировать наших детей ни тебе, ни себе. Но спать в одной спальне мы не будем.

        Мара сидела, сжав губы, боялась каким-нибудь неверно выбранным словом обрушить пока ещё сохранявшееся равновесие минуты. Не зная что предпринять. Она уже опаздывала. Но подняться сейчас, посреди этого трудного и неожиданного разговора ...

Протискиваясь в трамвае к единственному приоткрытому окну, чтобы глотнуть воздуха, пусть даже ледяные капли первого дождя вопьются в лицо, Мара перебирала интонации мужа. Давно она не видела его таким серьезным. В их доме всегда было весело и суматошно, муж, если возвращался со службы вовремя (это невозможно, но он старался), дурачился с детьми, рассказывал что-нибудь редко выбиравшейся из дому Маре, успевал заглянуть в школьные тетрадки мальчишек и под крышки Мариных кастрюль. Без суеты, как-то сам собой, накрывался ужин; средоточие семейной жизни - общая трапеза, муж всегда был благожелателен и ровен, не повышал тона. 

Иногда приходил Сашка - неизменно с Ланой. Понимал, что идёт в семейный дом и знакомить хозяев со всеми своими девушками не надо. Вынималась гитара из чехла, муж снимал со стены свою, поначалу дети сидели с ними, если приезжал в увольнение старший, их первенец, вылитый Митя, такая же каланча - его и назвали в честь отца, Дмитрий Дмитриевич, то и он присоединялся к компании. 

Затем пионерское время заканчивалось, Мара уводила сыновей  спать, домывала посуду. Лана сидела с ней в кухне, мяла сигарету в прозрачных пальцах без кольца, забывала затянуться, на Сашку не жаловалась, но разве подруга и сама не знала его как облупленного?

Мара подходила к Лане, приобнимала за плечи локтями, выставив вверх мокрые руки, прижималась щекой к нежному овалу подружкиного лица, и так они молчали минуту, две... Ополоснув чашки, Мара вытирала, наконец, руки, присаживалась на высокий табурет, вытягивала из пачки жёлтую пахитоску и затягивалась. Житан. Зная пристрастие жены к этой марке, Митя заказывал их всем знакомым, командированным за бугор или в Москву. Теперь с этим стало проще.

Лана рассказывала про шестой - в таком-то возрасте не углядела?! - аборт. Мара, недавно переставшая кормить грудью четвёртого мальчишку, стеснялась своего счастья, так неожиданно, вопреки всему, обретённого ею с Паксом.

Разве мог кто-то представить, что из того скандала с Сашкой вырастет что-то путное!

Девочки возвращались к мужьям (если учесть долговременность их обречённых отношений, Сашка всё-таки был Лане мужем), те, воспользовавшись "кухонной" паузой, уже успевали перетереть все свои новости из разряда "не для женских ушей" и распечатать бутылку.

Мара дорожила такими вечерами. Они возвращали её в молодость. В которой много чего  было такого, чему лучше не бывать. Но которая подарила ей Митю. Даже детям она не была так привержена, как мужу. Она ни за что не поставит под угрозу Митино спокойствие. 

Этот мальчик, из ЛитО, не хотел ничего дурного. Просто знаки внимания, которые он оказывал Маре, стали очевидны окружающим. Конечно, нашлись доброхоты, донёсшие это мужу. Статный, седеющий прокурор, прогремевший громкими посадками по коррупционным делам, не тушевавшийся перед телекамерами, легко и складно, никогда не сбиваясь,  говоривший без бумажки, был любимцем местных масс-медиа и - чего там скрывать - молоденьких журналисток. Но никак не становился ничьим трофеем. 

Сегодняшний вечер в ЛитО должен был появиться в телерепортаже. Мара  вышла к микрофону - вовсе не такая блестящая, как её значительный супруг, и прочла:

- Мужу

Как долго боялась я этого слова

И долго казалась себе недостойной,

Как будто обветренные мои губы

Для этого нежного слова грубы.

Но эти три слога непроизносимых

Мне дольше держать в себе невыносимо.

Кричу их сегодня изо всей силы, 

Лю-би-мый, лю-би-мый, лю-би-мый, лю-би-мый!