Макулатура. Глава 6. Анна Владимировна.

Анна Владимировна

Я думала, что забудут про меня, больше не постучатся в кабинет.

После седьмого урока приходит она – ждет, чтобы дети встали, чтобы все правильно было. И я встаю. И я подхожу. По должностной инструкции учителя - учитель обязан выполнять рекомендации непосредственного руководства, а руководство – вот она. Юбка темно-зеленая, льняная.

- Зайдите ко мне. Прямо сейчас.

- Что-то случилось? Я еще задание не дала…

- Давайте скорее и приходите. А вообще в отведенное время укладываться надо.

Я знаю. Я дала задание. Я бы не стала объяснять задания в перемену. Что скажешь – кричат. Вон Алина уже запела. Какое ей задание.

Я оставляю седьмой класс в кабинете собираться – медленно, просыпаясь от русского, собирая записочки с парт. Я иду. Ирина Маратовна ждёт.

Раньше она сидела в учительской, хотя и завуч. Теперь свой кабинет, компьютер – настоящий, школьный, большой. Ремонт, может, делали? Хотя зачем – школа новенькая. И пахнет душно, и окна не открываются, и мои духи за восемьсот рублей сразу же кажутся духами за три. Я в детстве знала, как пахнут такие.

- Можно?

Она сама позвала, и я знаю, что можно. Она печатает. Она кивает – заходите, Александра Евгеньевна. Я сажусь, складываю руки на коленях. Как школьница.

Ей стол аккуратный. Бумаги под черными скрепками («Ашан», «Красная цена», двадцать девять рублей за пластиковый пакетик таких – а если покупать фирменные, но не школьное это дело: дорого). Её стол аккуратной и совсем непохож на мой.

На пальцах блестящий лак – печатает.

Ждите. Я завуч. Я могу печатать, а вы должны ждать.

- Что-то случилось?

- Это уже спрашивали. Подождите минуту. Я не ожидала, что вы так быстро задание объясните. Они хоть понимают?

Мне можно не отвечать. На настенных черных стрелках – половина третьего. Ей печатать наверняка до четырех. У неё рабочий день до шести – свет горит в кабинете, да и сама вижу. Если она ведет история только у пятых классов – значит ли, что дальше не знает, а тот, кто ведет у одиннадцатого, умнее? Наверное. Самой себе я бы одиннадцатый не отдала. Я их видела. Я не могу говорить с девочками, у которых волосы длиннее, чем у меня. В седьмом еще не так. В седьмом они еще не успевают.

- Александра Евгеньевна, вы меня поймите.

Я понимаю.

Я знаю, о чём.

Она выключает компьютер. Она смотрит на меня. Я думала, что её рукам и мел – ничего. Она историк. Она показывает пятому классу картинки на экране. Она и мел-то в руки не берет. Но руки: теперь видно, что больше сорока. По льну зеленому не скажешь. По глазам – не скажешь.

Но я хочу понять.

- Вы отказались от шестого класса. Вас предупреждали, что класс сложный. Но вы пришли в школу работать.

Я пришла в школу.

Я не знала, что так будет. Что Маргарита мне напишет в тетради, а потом мы помиримся. Я бы за Маргариту одну всё ей простила.

На минуту я глупо подумала, что Рита могла бы пожаловаться Ирине на тетрадку и как-нибудь иначе историю изобразить – точно я виновата. Но нелепо. Я не с ней наравне. Я учительница. Я завучу рассказываю.

- Александра Евгеньевна, я не вижу, что пришли работать. Вот я вижу вас в коридоре. И что.

Вы: ходите в красных кедах, с деревянными значками на лямках рюкзака, вы ходите с рюкзаком – а ведь теперь и девочки стали взрослее, женственнее – вы не заметили? Вы себя ниже поставили – на вас если и появляется блузка белая, то плохо выглаженная. Вы не учитель. Учителя не уходят в два со звонком.

Я вам говорила.

Опять плакать?

Мне обидно про блузку невыглаженную. У Светланы не было ни гладильной доски, ни утюга – пришлось купить; и, хотя можно было бы просто гладить на покрывале и на полу, но доску тоже, и поставила к балкону.  Красиво; и я, конечно, школьную форму гладила. Только её.

- Я поняла. Когда мне заявление писать?

- Можете завтра. Как хотите. Две недели у вас есть.

- Две недели?

- Вы обязаны отработать.

Я отработаю.

Я выхожу из кабинета и смотрю в телефон. Непрочитанное: одно.

Ирина Маратовна смотрит в телефон. Значит, корпоративная. Всем-всем-всем.

Пользователь Юрия Викторович написал:

Кому: мне (Алевтина, Алексей … (еще, показать).

Уважаемые коллеги! Напоминаю, что завтра, 9 февраля, мы взвешиваем макулатуру, которую мы так долго собирали. Классным руководителям просмотреть собранное внимательно: там не должно быть учебников. Просьба донести до учащихся, что книги (даже старые и ненужные) – не макулатура. Книги можно отдать в библиотеку.

Завтра жду всем участников в кабинете номер (пробел, прочерк).

Всем удачного окончания рабочего дня.

Ответить

Ответить всем

Переслать

Александра Евгеньевна, что случилось?

Что случилось?

Вы что, от нас уходите?

Мы слышали, мы случайно.

а вы только от нас или в другую школу? если только от нас, то мы могли бы видеться на переменах, вы бы нам рассказывали про книжки. а мне особенно понравилось, вы рассказывали про парня, который писал про марсиан. Про писателя какого-то. Я забыла.

Александра Евгеньевна, Ирина Маратовна с Фаиной говорила. Что придет кто-то. Черт знает кто. Как так-то? И почему вы нам ничего не говорили?

А хотите – вы вас не отпустим?

А они меня совсем не любили раньше. Что-то изменилось. Только Рита молчит. Задумай я сейчас с ней попрощаться – не ответит. Не со злости, а потому что я, конечно, не предаю никого, но почему-то кажется, что оставляю.

она хоть как преподает то, ничего?

плохо. всё по книжке читает. и говорит как-то странно.

может, это в первый раз. пройдет?

она глупая. так ирина павловна сказала.

она старше старой?

какой старой?

ну беленькой, ну

Александры Евгеньевны?

она ж не старая дурья башка

Она просто краситься не умеет. Научится. А вообще челка зачетная.

Да ты про кого – про новенькую?

Нет. у новенькой нет челки. и волосы длинные, никакая не блондинистая – так, темноватая.

Рыжая стерва!

она не рыжая. глаза протри.

как её зовут хоть?

анна дмитриевна. или владимировна. но анна точно, ха)))). как меня)))

ты что, дмитриевна или владимировна? ты никто пока, никакая не владимировна. потом будут звать.

а я и не владимировна, я сергеевна.

пошла ты

- У другого класса новенькая учительница ведет. Вы её видели?

- Нет пока, Зин. А почему ты говоришь – новенькая, она же не одноклассница тебе.

- Ну вы увидите.

Я увижу. Я понимаю, кто это. Ее пуховик в раздевалке висит второй день. Я не вижу, как она его забирает, потому что раньше ухожу.

Через неделю я уйду отсюда и больше не услышу.

- Тетрадки положите мне на стол. Наташа, почему опять на листке?

Пожимает плечами. На листке – два перечеркнутых ответа на пять вопросов.

- Это контрольная, помнишь?

Помнит. Два вопроса. Не успела, не сделала, не почувствовала. И вообще не знает, как делать. Я осталась у них на литературу, потому что – кроме вас лучше все равно никто не проведет.

Мне приятно.

Приятно слышать, потому я соглашаюсь.

Что литературу – два часа.

Первый урок и второй. Не устану, и это от меня ничего не потребует – можно учебник не брать, а так – брать с первой парты, когда нужен. А так и не понадобиться, может – люблю разговаривать, люблю, чтобы они тоже не говорили. Чтение утомляет. По слогам почти еще, все учили – никто не выучился.

Со звонком они сдают тетради и листочки. Листочки по большей части.

Незнакомая старшеклассница подходит к моему столу. Я неслышно здороваюсь – отвечаю на «здравствуйте», первой уже отвыкла. Старшеклассница извиняется и выходит в коридор.

Я с тетрадками выхожу – она стоит. Ждёт. Она не старшеклассница. Она просто ждала, пока я выйду из кабинета, который никому не принадлежит. Но я уже была учитель кабинета, я сидела за столом – значит, я главнее, значит, надо ждать.

- Вы у них русский будете вести?

- Уже веду. Да.

Я останавливаюсь напротив, прижимаю тетрадки к груди.

У неё тоже пачка тетрадей, только в прозрачном прочном пакете. Я даже помню эти тетради – синие. Я бросила этот класс, и они их кому-то отдали. Теперь достались этой старшекласснице.

У неё каштановые волосы на прямой пробор – длинные, как у любой девочки в школе. Сколько не пыталась такие отрастить – не выходят гладкими, детскими. А как бы я думала – почему женщины в возрасте стригутся коротко? Может, потому, что волосы уже не такие красивые – проще пойти отстричь. Может быть. Я не стригусь, жду. Вдруг что-то измениться.

Из-за волос и приняла за старшеклассницу. Потому что по одежде, по всему – другая.

Юбка-колокол. Черная.

Каблуки. Острые, тонкие (девочки такие не носят. Носили бы, но в школе нельзя).

Белая блузка.

Не как у меня – рубашка (пуговички маленькие, мужские, воротничок мятый) - а именно блузка – шелковая, тонкая, выглаженная утром и новая, только из магазина.

Лицо в золотистом тональном креме. Шрам над бровью (шрам круглый – маленькая; качалась на деревянных скрипучих качелях, выкрашенных по весне в синий. Упала – руки с перекладин сорвались. И лицо о камень. Крови много, не страшно – мама причитала больше зря. Мокрой салфеткой протерли, и закончилось. Шрам только. Но почти не мешает, если только никто не смотрит, как незнакомая беловолосая учительница – вот так в лицо в упор).

Золотистый тональный крем шрам не скрывает, но она лет в пятнадцать и сама перестала скрывать и мазать в несколько слоев. Убедили – пускай будет, и ты, Анечка, не переживай; он и не портит нисколько.

- А хотите, я вам их тетради по развитию речи принесу?

Мы у учительского стола. Не мой стол и не её – мы гости здесь, в этом кабинете. Здесь хозяйка – темноволосая маленькая женщина; кстати, тоже учитель русского. Но она со мной не разговаривает.

Перебиваю саму себя:

- А вы вообще теперь останетесь? И седьмые классы тоже возьмете?

- Мне сказали, что это зависит от вас. Если вы уйдете – возьму…

Как же я не уйду, ну. Тетради по развитию речи лежат на полке в моем старом кабинете. Контрольные тетради лежали там же, но потом куда-то делись. Кроме тетрадей, там: моя розовая расческа, квитки о зарплате, подчеркнутые зеленым маркером, мой Толстой, которого читала на переменах, пыльные черные «лодочки». Но по школе не будешь – хотя вот она ходит. И не знаешь теперь, как лучше.

- Я уйду. Дети как себя ведут?

- Мне говорили, что мальчишки будут плохо. Но у меня в основном девочки вертятся, болтают…Ничего. Ну диктанты мы с ними по три раза переписываем. Вы тоже переписывали?

Ничего мы не переписывали. Не могу диктовать одно и тоже по десять раз – а работу над ошибками писали, а как же. Только вот вроде бы никому это еще не помогло. Оказывается, нужно проговаривать и объяснять. Но проговаривать я не могла, и оттого по двадцать ошибок в диктанте.

- Они у меня вначале тоже «кацкий» вместо «ткацкого» станка писали. Читают мало. Слова просто не все знакомы.

И только я виновата в том, что у меня не получилось.

Девочка смотрит на большие белые часы над дверью.

- Я сейчас принесу вам тетради.

Она кивает. У неё четыре минуты, чтобы подготовиться, чтобы вспомнить тему, самой успокоиться. И

Число

Классное работа.

Каждый божий.

Эта классная работа – твоя работа. Твоя работа.

Я собираю тетрадки – здесь не все. Штук пятнадцать осталась – пачка легонькая.

И помню, что сама купила им тетради. Двенадцать листов, линейка. По три рубля двадцать копеек тетрадка. Сама купила, потому что иначе они бы полгода только договаривались, какие. Мне же хотелось писать изложения с ними, сочинения.

Понятное дело, что написать что-то хорошее можно только в тетради по развитию речи.

Иногда мне кажется, что мне самой такой тетрадки не хватает.

Я, тетради прижимая к груди, снова спускаюсь к ней. Нужно еще тесты предложить отдать, рабочие тетрадки всякие. Мел. Мел я сама покупала, но мне хочется что-нибудь отдать.

Звонка еще не было, но теперь она в кабинете не одна.

Мои шестиклассники стоят, ждут. Почти не разговаривают. Игорь только сидит на стуле, вертится, бормочет под нос. Но это и не изменится быстро.

И Фаина Робертовна стоит перед детьми – в брюках, а руки держит в карманах. Она кричит.

- Вы почему на физкультуру опоздали?

Или:

- Скворцова, ты почему без сменной обуви пришла?

Или:

- Почему твои родители не пришли на собрание?

Анна Владимировна одна у учительского стола. Она не знает, можно ли ей начинать урок, и сколько еще слушать про собрание. Надо ли начинать, потому что Фаина думает – давай, сколько можно стоять? Начинай, я послушаю.

Или нельзя начинать, потому что Фаина подумает – не лезь, я еще не все им сказала.

Урок твой, но ты не имеешь права ничего говорить.

Скоро ли мы здесь перестанем быть самыми жалкими?

Скоро ли перестанем стоять у окон?

Я прохожу тихонечко, чтобы Фаина не заметила. Кладу тетради на стол новенькой. Она мне улыбается. Спасибо. А кроме улыбки мы и сказать-то ничего не можем, пока здесь Фаина.

Но я сейчас выйду из класса.

Их звонок больше ничего не значит. Я могу выйти и не дрожать. Черт бы с ними.

Анна Владимировна остается одна.

- Здравствуйте… - начинает Катя со второй парты. Она видит меня. Она воспитанная, она: в класс пришел учитель, что нужно сказать?

Я улыбаюсь Кате и закрываю дверь. Звонок был, а у меня сейчас седьмой. Последний.

 

***

- Нет, не страшные. Дети как дети. Вроде понимают. Ну я старалась вроде, каждое слово на доске пишу – уже вон ногти от мела растрескались. На практике маркерная доска была – знаешь, как удобно…

Света знает. У неё на практике тоже была маркерная, но только так, знаешь, формально, что ли – маркеры-то учителя свои покупали, а она не знала. И в первый день взяла чьи-то – ведь лежат же. Никто не сказал, а посмотрели. Потому Света спросила, и оказалось, что. Ну что ж, пошла на книжный рынок, купила два набора. Подумаешь. Зато мокрых тряпок никаких. И запаха от доски – такого запаха, мокрого, затхлого – что неизвестно, что грязнее: доска или пол. Пол-то хоть уборщица моет, а в этой новой Аниной школе – так и вовсе каждый день.

- Пока нравится. Они хорошие – сразу показали, где библиотека, я и учебники взяла. Сказали, что класс сложный, что у них до меня одна учительница поработала и сбежала через три месяца.

- Я, может, и не сбегу. Точно не через три. Я постараюсь хотя бы до мая. Что тут, всего ничего остается – февраль, март, апрель, май. А дальше буду искать.

Анна Владимировна смотрит за плотные шторы – темно. Потому что оперативка заканчивается в пять, а сразу после - новенькой убегать и нехорошо.

Нужно с учителями поговорить. Послушать.

Что шестой класс – коррекционный сплошь, и нужно каждому ручкой на полях слова прописывать, чтобы ребенок повторил дома:

Ткацкий станок,

ткацкий станок,

ткацкий…

У Анны Владимировны телефон. От звука она отходит от окна и смотрит новое сообщение. Это они общаются в этой школе так, по внутренней почте.

Юрий Викторович пишет:

Поздравляем шестой класс «Б» с победой с результатом – четырнадцать с половиной килограммов макулатуры! Просьба поздравить их классного руководителя – Давтян Фаину Робертовну, потому что без неё у ребят бы ничего не вышло. Просьба к сотрудникам присоединиться к коллективным поздравлениям.

 Анна Владимировна отвечает – поздравляю, Фаина Робертовна! С уважением, Анна Владимировна.

Фаина Робертовна и завтра к ней придёт на урок. И послезавтра.

Отправить.

Ваше сообщение доставлено.

Анне Владимировне пятнадцать минут до метро и десять - до кольцевой.

***

- Вы из-нас с Андреем уходите. Он дебил. Не уходите.

Она ждёт возле кабинета первой. Еще только без пятнадцати. Пришла, а одноклассники идут. Плохо, что они узнали. Я бы не говорила.

Я ровным счетом не делала. Я прихожу в школу оттого, что мой папа рассказывал знакомым, что дочка работает учительницей в московской школе – ни хухры-мухры, а она молодец. Литературу ведет, на хорошем счету и вообще старается. Папа даже хочет помочь платить аренду, но цены высокие против, и папа пугается. Знает, что зарплаты большие – живите. Живи. Я не жаловалась, а он не помогал.

Я прихожу в школу оттого, что больше нигде не слушают моих слов, которые подхватила далеко и бессмысленно, и самой страшно однажды забыть – Гаспаров, памятник, тонкие герберы у входа, кривая лестница в книжную лавку, я закрыл Илиаду, тоненький бисквит, русское зарубежье, первая волна, левиафан, фильм про Мариенбад с черно-белыми перилами – и так страшно забыть, растерять слова. Я шла повторять слова, чтобы не потерять самой.

- С чего ты взяла, что я ухожу из-за кого-то? Из-за Андрея – нет. Что он мне сделал.

- Он дебил, - повторяет Рита. Он д-де-дебил, повторяет. Выходит громко.

Я говорила: другое слово. Ищи другое слово.

Она не хочет искать другого.

- Из-за меня? Я же вам объяснила. Я не про вас. А чт-то Андрей правила не знает ни одного – да вас уроков особо не было. Мы «Метель» смотрели урока четыре.

Причем - «Метель»? Да и на литературе небось смотрели, не на русском.

- Всех правил никто не знает. Ни я, вообще никто.

Снова не мое – слышала. Папа говорил? Кому не лень – говорили. Но я хочу, что она мне верила.

Мелодия. Короткая.

- Извини. Мне сообщение. Я не из-за тебя.

- Вы хотите, чтобы я вышла?

- Нет.

Но она все равно выходит из класса – закончено. Разговор окончен. У меня сообщение.

Светлана. Улица Свободы. Обводной канал. Я же фотографирую счетчики. Я выключаю воду. Я присылаю ей деньги на карточку, чтобы платила за свет. Научилась гасить лампочки в коридоре, потому что раньше боялась, а теперь коридор только мой. Если ухожу откуда – это значит всего, что надо погасить свет.

Вы не можете сегодня в четыре к квартире подойти? Я бы могла сама открыть ключом, но без вас не хочу.

А срочное? Я могу, да.

Срочное. Обсудить надо.

В четыре Светлана ждёт на площадке. Остро пахнет кошками и мусоропроводом, но она не морщится. Повесила дамскую сумку на ручку двери своей квартиры – ждёт. Я бы не расстроилась, открой она дверь ключом. Мне что – у меня там квартира чужая, но прибранная, аккуратная. Всегда знала, что нагрянуть могут неожиданно и станет стыдно за одежду на диване, за яблочные огрызки и раковину в зубной пасте.

Светлана стоит в весенней тонкой куртке. Рановато ждёт оттепели или на машине.

Здравствуйте. Я не могу попасть долго ключом в замочную скважину, и этого стыдно, потому что должна открывать сама только потому, что заплатила деньги, а на самом деле Светлана бы лучше сделала – это ведь её ключи.

Я пропускаю Светлану перед собой в её квартиру.

Лаковые ботинки в прихожей ставит к моим, проходит в кухню в носках – и меня зовет.

В кухне немытая чашка и разобранный по страничкам журнал.

- Саша, я тут с вами обсудить хотела.

Садится на краешек черного стула – накидку я стираю. То есть она в стирке. Она не влезает в стиральную машинку, но в бачок я положила.

- Помните, я про второго жильца говорила?

Я помню. Я не хочу ни с кем встречаться в кухне. Я не хочу найти чужую зубною щетку рядом – если бы я и выбрала того, чью щетку хотела найти, то всё равно это неправильно, и, если я когда-нибудь выйду замуж – буду хранить свою как-то наособицу. Я попробую.

- На самом деле у нас семья давно была на примете. Они хотели снять, но по финансам было сложно, она работу искала… Я ей, в общем-то, и квартиру уже пообещала, но вам вроде тогда понравилось, не хотела отказывать зря – не прогадала, видите. А теперь она опять мне звонит.

- Вы хотите, чтобы я уехала?

Я даже не знаю, можно ли так. У нас договор – с тех пор лежит на холодильнике, высоко в пыли, не вытертой от лени, чтобы не потерять. Но я не могу говорить про договор.

Не хочу ни с кем бороться. Я могу сбежать, если договор всегда будет на холодильнике.

- Какое – уехала. За месяц мы обязаны предупреждать - так я не за месяц, я – за два, за три… Той семье тоже время нужно, чтобы с делами закончить. Им просто одна комната, даже большая – ну никак.

папа, меня не выгоняют, нет.

так получается, ну куда ей деваться? иначе выйдет, что вовсе за гроши квартиру сдает.

гроши. двадцать тысяч. смешно.

и даже найди я лучшая, если бы ты присылал мне еще пять тысяч каждый месяц – не вышло.

это сталинка, понимаешь? Гулкая. Тут до обводного канала пятьсот метро.

меня не выгоняет

Северное Тушино, улица Свободы.

Я найду новую.

Здесь - да не найти?

мало блочно-панельных – здорово. Только желтые кирпичи.

- Я раньше уеду.

- Вы чего? А работа? Да я вам тут лучше и дешевле комнату подберу – под боком. У знакомых поспрашиваю.

- Я нашла другую работу.

Ничего я не нашла. Не искала даже.

- Ну хорошо. Тоже в школе?

- Да.

Она ждет.

- Потому что платить будут больше. Поэтому искала.

- Ну хорошо.

Она собирается. Она надевает тоненькие лаковые ботинки.

- Еще соседи снизу звонили, очень просили после одиннадцати не шуметь. А то им на работу.

Мне тоже.

- А вы что, телевизор громко включаете? Тут стены-то хорошие, а вот сквозь пол все-все слышно.

Я давным-давно попросила их убрать телевизор. Она и не помнит. Хорошо, я не буду шуметь.

(Я пою вечерами, чтобы не забыть, не разучиться).