из мухи слона (Чем)

     Рузвельт Васильевич Незримов, сантехник Управляющей Компании, дружил со слоном. После работы Рузвельт вдохновенно шёл домой, где его на пороге встречал слон розового цвета в крупную ромашку по бокам, брал в охапку сантехника и они вместе смотрели свежие новости, возмущались о протечках на крыше и лопнувшей трубе в соседней парадной.

     По выходным Рузвельта навещала его давняя знакомая Лидия Вахтанговна Промоутерова, любовь молодости, да он и по-прежнему питал к ней застенчивые чувства, вот открыться никак не мог, но с непременным трепетом издавна называл её почему-то «моя Мушенька», а в эйфории охватывающего блаженства даже строго и деловито «Муха».  А Лидия открылась сразу, но всё испортил слон, загородивший её пышные формы цветочным фоном.

     Слон сразу взял бразды правления в хобот и трубил на всю округу, что между ним и Рузвельтом не может быть в середине никого, а только иногда сны. И в таких снах сантехник профессионально чинил текущие смесители, устанавливал счётчики, вразумительно прочищал засорившуюся канализацию. А в подмастерьях всегда сопутствовал Феоктист, такое имя дал слону.

     Так текло время Рузвельта, спонтанно переходя то в хобот, то печатая дубликаты ромашек на Феоктистовом пространстве, которые безумно любила собирать Лидия и вязать из них душевные веночки. Слон, естественно, возмущался, бубнил и мял сны подобно туалетной бумаге, но вынуть Вахтанговну из чутких чувств сантехника было невозможно.

     Иногда Рузвельт брал на работе отпуск и пускался вплавь по бескрайним снам, где  Феоктист обнаруживался не сразу, а сначала тонкая полоска нежно-розового света резала на ровные дольки лёгкую кисею темноты. Она неровно обугливала края тревоги и неучтённых батарей центрального отопления, которые Васильевич сбывал налево скупым пенсионеркам. Сантехника покрывал бисер пота и ужаса, он вздрагивал и ожидал, что Феоктист раздавит одной левой тревогу, как слон посуду в посудной лавке.

     В разгар смутных событий, бывало, Мушенька, чуткая подруга, хватала слона за мелкий хвостик и с вдохновением произносила: «А ну, осади!» - и пыталась оттащить многотонную махину из Рузвельтовских видений, тем самым воспрепятствовать своему второролевому положению. Но махина хоботом соскребала с необъятного розового поля ромашковые цветы, одаривала Лидию и та не могла устоять против обширного мужского внимания, всё прощала. Начинала суетно метаться меж двумя объектами страсти, но предпочесть что именно не могла осознать.

     «Рузик, выбирай, или слон или я!» - Лидия Вахтанговна воинственно втянула ноздрями прошлогодний сон и сплюнула состоявшийся пару минут назад. Сантехник разрыдался, его рвало на части то к Лидии, то к Феоктисту, чего-то важного не наступало. Зато ромашки медленно воспринимали вялые лепестки и облетали одна за другой с немного оволосевшего тела. Фео улетучивался в виде полупотёртого розового пальто с четырьмя рукавами.

     «Это не её размер, не моей Мушеньки размер и куда она пристроит оставшуюся пару, разве что на выходные придёт, как прежде и мы будем лежать на ромашковом поле, вдыхая клюквенный мусс из облаков и ожидая Фео» - Васильич в задумчивости с остервенением вырвал стояк центрального отопления и прыжками по ступенькам выскочил обезумев во двор. Волосы на нём встали дыбом, из ушей показались первые проклюнувшиеся белоснежные лепестки будущих цветов. А в глазах кровавое марево степенно вливалось в белый фон и бледнело розовым.

     «Надо же, среда сегодня, завтра четверг» - уставший Рузик, сжав стояк до крохотного хвостика, свалился в близлежащую клумбу и, теряя сознание, простонал: «Бог у нас только по выходным, в остальные дни мы его не почитаем».

     Сквозь ладони Васильевича упорно пробивались зеленоватые ростки и вскоре вместо пальцев зацвели юные ромашки. В то же время из парадной празднично всплывала Лидия Вахтанговна при розовом пальто и воткнутой в того же цвета шляпку ромашке, припудривая на ходу немного мясистый носик. Какое-то небольшое мгновение спустя пальто намертво въелось в кожу Лидии, а ромашка отпечаталась на левом боку и дала рост ещё двенадцати. Неожиданно начал ползти припудренный хобот.

     «Моя любимая Муха, как же она хороша» - Рузик с трудом извлёк из асфальта укоренявшиеся побеги и попытался рвануть навстречу своей возлюбленной, так контрастно гармонировавшей со своим пальто на фоне плавающего апперкотового неба.

     «Не делай из мухи слона, Рузвельт!» - яростно воскликнула его невероятная Лидия и оторвала от своего розового пальто два лишних рукава.