Северное сияние

«Часовой есть лицо неприкосновенное. Неприкосновенность часового заключается:

- в особой охране законом его прав и личного достоинства;

- в подчинении его строго определенным лицам - начальнику караула, помощнику начальника караула и своему разводящему;

- в обязанности всех лиц беспрекословно исполнять требования часового, определяемые его службой;

- в предоставлении ему права применять оружие в случаях, указанных в настоящем Уставе»

СТ. 169 Устава Гарнизонной и Караульной Службы Вооруженных Сил СССР

«Часовому запрещается: спать, сидеть, прислоняться к чему-либо, писать, читать, петь, разговаривать, есть, пить, курить, отправлять естественные надобности, принимать от кого бы то ни было и передавать кому бы то ни было какие-либо предметы, досылать без необходимости патрон в патронник.

Часовой должен отвечать на вопросы только начальника караула, его помощника, своего разводящего и лиц, прибывших для проверки».

СТ. 174 Устава Гарнизонной и Караульной Службы Вооруженных Сил СССР

Есть, конечно еще и определение часового, дающее четкое обоснование и цели его деятельности, но, как оно не было актуально во времена СССР, думаю, также оно не актуально и сегодня. Зато есть интерпретация, сделанная в стиле народного творчества и звучит она так: «Часовой – это труп, завернутый в тулуп, проинструктированный до слез и выброшенный на мороз, во все стороны смотрящий: не идет ли разводящий». Каждый, кто носил погоны, хотя бы раз был в карауле и знает, что такое «стоять на часах». Но, разные есть часовые, как есть и разные посты. Все служивые непременно знают, даже если они никогда не были «на часах», что такое пост №1. Но не многие знают, что пост №1 есть далеко не во всех частях. Там, где его нет, нумерация постов начинается со второго. Но, в любом случае, часовой – это особое состояние, которое для некоторых становится привычным, так как существуют такие подразделения, где в карауле, практически, живут.

Я за свою погонную жизнь видел много разных часовых и на своей шкуре измерил это состояние. В моем подсумке всегда был положенный по Уставу боекомплект – то есть, что такое липовый караул мне – неизвестно! Определенно!

Что касается Поста № 1. Самые знаковые и, конечно, ответственные такие посты есть во всех венных училищах: ибо Пост № 1 практической боевой нагрузки не имеет – это скорее политико-воспитательный аспект. А воспитание будущих офицеров – задача ответственная! Итак, Пост № 1 – это пост по охране и обороне боевого замени части. Есть определенные особенности несения службы на таком посту: парадная форма одежды. Как правило, этот пост находится во внутреннем помещении штаба – это одновременно плюс и минус. Плюс – это тепло. Минус – всегда на глазах высокого начальства. А дядя «Сонов» ходит и ходит кругами вокруг бойцов, стоящих на часах. И никто, даже часовые постов № 1 не застрахованы от его коварных ударов. Да – не заснуть! Это очень важная задача для любого часового. А сон на посту – фактически, особенно, если данное действие (или, скорее, бездействие) приведет к тяжелым последствиям есть воинское преступление, за которое можно и в дисбат попасть, продлив срок своей службы минимум на год.

Выполнение боевой задачи по охране и обороне военного или какого-либо иного имущества – это задача, в большей степени, частей обеспечения. Это те самые части, которым боевое знамя не положено, а значит, и поста № 1 там нет. Но караул для бойцов таких подразделений – обычное состояние духа и тела.

Есть еще особенные часовые. И хотя рассказ не о них, но не упомянуть о них – вверх несправедливости. Речь о вооруженном вахтенном. О таком знают далеко не многие.  Сухопутные – почти никто, моряки – не все! Только подводники: ибо вооруженный вахтенный – это часовой, во всеми вытекающими последствиями по охране и обороне подводной лодки во время ее нахождения в базе. Вы не найдете ни слова о вооруженном вахтенном ни в одном общевоинском уставе – ибо о нем может рассказать только Корабельный Устав Военно-Морского флота. Но права и обязанности и вооруженного вахтенного такие же, как и у часового и, даже, немного больше.

Но флот – это не только подводные лодки. Северный флот – это не только скрытые в резанных скалами фьордах базы с двойными или тройными названиями. Сейчас конспирация в прошлом: все своими именами. И лишь немногие помнят, что Мурманск-130 – это то самое Гаджиево, а Заозерск, в народе больше известный, как Западная Лица – это Североморск-7 и Мурманск-150 в одном лице. А та самая, знаменитая, Гремиха, где находится, по словам моряков, «пятая точка» нашей Родины, ныне поселок Островной – это Мурманск-140. И сколько их еще Мурмансков и Североморсков, Архангельсков и Вологд – думаю, даже отцы этой конспирации не ведают. Но есть один небольшой городок на карте Северного флота, который всегда был номерным, не имея другого названия. Нет там моря. Но флот там есть. Это Североморск-3!

Салчак – единственный из призыва, среди своих сверстников, кто попал на флот. Это было в диковинку, очень. В городе Кызыл, насколько его можно считать городом, про море никто никогда ему не рассказывал. Все, что он слышал до этого про море, это то, что его далекие предки, во главе Чингиз-Ханом, дошли все-таки, до какого-то «последнего моря». Другими словами, в голове степного владыки – а именно таким себя считал Салчак – где-то за бескрайней степью начинается бескрайнее море.

Будь это в какое-то другое время, вряд ли бы Слачак стал моряком. Но это был последний год призыва в Вооруженные силы СССР. Сколько перипетий пережили армия и флот в это время! Руководство страны, принимавшее популистские и неполезные решения, сначала делало, а потом думало. Так, в один момент, пришел приказ: всех студентов вернуть в институты, независимо от того, сколько времени они отслужили. Тот, кто принимал такое решение, наверное, полагал, что Вооруженные Силы – это только бойцы, либо с лопатами, либо с автоматами. А ведь в армии и флоте – традиционно всегда все самое передовое. А кто занимался эксплуатацией высокотехнологичной техники? Те, кто имел соответствующую квалификацию: в большей степени студенты, вынужденно прервавшие свою учебу в связи с призывом. Так, в один момент, на флоте почти исчезли электромеханики, радисты и газотурбинисты. Радисты, те, кто не успел поступить в институт, кому повезло, соответственно, меньше, остались служить… за себя и за того парня. Они, вообще, порой забывали, что такое суша, потому что их перебрасывали с одного корабля на другой. Бывало, приходит корабль (например, малый противолодочный с РЦЫ на фале – то есть дежурный) с боевого дежурства, радист переходит на другой и уходит снова на боевое дежурство.

Но людей не хватало не только в связи со «студенческой амнистией», но и в следствие всеобщего нежелания служить пока еще советских граждан. И не хватало всех: как радистов, так и обычных стрелков. И не хватало их везде. А потому те, кто служил в это время, служили за двоих, а порой, за троих. И сходили люди с ума от такой нагрузки, и теряли здоровье от непосильного издевательства над своим организмом, и лишались человеческих возможностей в силу передозировок тяжелыми металлами и радиоактивными элементами, СВЧ облучениями и переработкой на больших глубинах. И это тоже был Подвиг, никем не описанный и никем не замеченный! Подвиг, который совершали все вместе: русские, украинцы, узбеки, эстонцы, латыши и литовцы – все, кто еще пока назывался великой общностью «советский народ».

Вероятно, именно в связи с острой нехваткой личного состава, Салчак проделал далекий путь из Кызыла и оказался в Экипаже Северного флота, что в городе Североморск, на который смотрит с близлежащей сопки плакат с огромной надписью: «Североморец – будь бдителен!» Конечно, не заставила себя долго ждать и народная интерпретация сего лозунга: «Североморец - ….ом не щелкай!»

Экипаж на флоте – это очень интересное место. Все знают, что на флоте раньше служили три года, а в армии – два. Не совсем так! На флоте были разные части: были и двухгодичные, и трехгодичные. Корабельный состав и береговые службы – это всегда три года. Но была еще морская пехота, морская авиация – там служили два года. Был еще непонятный и никому неведанный вид войск на флоте, чьи погоны, с буквой «Ф» и красным околышком, даже в военторге не продавали. Это Рембат. Что-то вроде стройбата, но рембат. Эти матросы работали на военных судоремонтных заводах. Был и стройбат, который носил обычную сухопутную форму, но, при этом, погоны - с буквой «Ф». Так вот, только покинув Экипаж, вы уже точно знаете, сколько вам еще служить. А до тех пор – как карта ляжет.

На распределение заводят по одному. Старшина второй статьи, приставленный к Салчаку, объяснил ему, что надо делать:

- Заходишь, встаешь смирно! Говоришь: «Товарищ капитан первого ранга, призывник Монгуш на распределение прибыл!» Понял?!

Салчак не очень хорошо понимал русский язык, ибо истинному потомку великих ордынских воинов, до сих пор он не очень был и нужен: степь большая – вокруг ни души. И вообще, Салчак, был молчун – степь к этому располагала.

Дверь открылась, старшина дал Салчаку пинок, и он оказался в помещении. С трудом произнося слова, он с неподражаемым акцентом, выдавил из себя заученную фразу. Перед ним за столом сидели трое: капитан первого ранга во главе, справа от него капитан второго ранга и мичман – по левую руку.

Капитан первого ранга, вопросительно глядел на Салчака. Салчак одарил его таким же вопросительным и безразличным взглядом. Не отрывая глаз от повелителя степей, капитан первого ранга обратился к капитану второго ранга:

- Ты что-нибудь понял?

- Мичман, где его документы? – капдва оказался сообразительней, чтобы не переспрашивать призывника и, тем самым, сэкономить время.

Мичман протянул личное дело.

Капдва зачитал данные:

- Монгуш Салчак-оол Суролоолович!

- Это кто он у нас? – капраз недоуменно взглянул на личное дело – узбеки, таджики – кого тут только не было, но такой заворот еще не слышал.

- Тувинец, - сказал капдва, - сам первый раз вижу живого тувинца.

- Тувинец – это из Тувы? – оживился мичман.

- ТЫВА! – подал голос Салчак. Что-что, а имя Родины, как имя матери – искажать нельзя!

- Что? Тыва? – мичман возмутился и удивился одновременно, - А как тебя на флот-то занесло? Где это? Тыва?

Салчак не знал настолько хорошо язык, которым разговаривал Ленин, чтобы правильно отреагировать на выступление мичмана, поэтому снова сделал безразличный и вопросительный взгляд.

В это время в кабинет зашел офицер, звезд на погонах у которого было столько же, сколько у сидевшего справа капитана второго ранга и форма была такая же – черная, но просветы на погонах были не желтыми, а красными, на рукаве красовался желтый якорь.

- Здравствуйте, товарищи офицеры, - обратился он с иронией на происходящее к сидевшей на кафедре комиссии. Затем, живо повернулся с Салчаку и с такой же иронией изрек:

- Здравствуйте, товарищ призывник!

- Здравя жела! – коверкая слова, но громко и бодро ответил призывник.

- Тебе боец такой здоровый нужен? – обратился капдва к офицеру с якорем на рукаве.

- Дай-ка, я на его посмотрю.

Офицер подошел вплотную к призывнику и обомлел: перед ним стоял дитина, чьи пальцы были толщиной с его руку, одежда не могла скрыть его атлетического сложения, голова, казалось, вырастала прямо из туловища – шея не проглядывалась. Офицер не сомневался, что этот богатырь не заметит большой разницы между кочергой и ломом, согнув данную ему в руки железяку без особых усилий. Страшную картину дополняло лицо, большое с раскосыми глазами, как смотровые щели танка.

- Хочешь служить в морской пехоте? – обратился офицер

- Так точно! – Салчак не понимал, что его спрашивают, и отвечал то, чему научил его старшина перед распределением.

- Машину водить умеешь?

- Так точно! – в действительности, Салчак умел водить только лошадь. Нет, водительское удостоверение у него было, отец ему его подарил на совершеннолетие. Но это все было неважно: он не понимал, что от него хотят и на все отвечал только «Так точно», потому что говорить «никак нет» его еще не научили.

Офицер развернулся лицом к комиссии:

- Беру!

Мичман взял соответствующую печать и, сначала шлепнул ее в личное дело, а только потом громко объявил «приговор»:

- Монгуш Салчак-оол Суролоолович, форма одежды флотская, срок службы два года!

И вот только тут офицера с желтым якорем и передернуло:

- Кто? Как вы сказали его зовут? Он не кореец?

- Нет, - спокойно сказал мичман. Капдва ехидно улыбался.

- А кто он? – морпех начинал заметно нервничать.

- Тувинец, - так же спокойно отвечал мичман.

- Не, ну товарищи, ну предупреждать надо же… Вы же знаете: к нам нельзя узбеков и прочих таких, у нас же боевая служба, он же мне таких бед наворотит… Я-то думал, он кореец – эти бойцы хорошие, рукопашники неплохие.. А кто такие тувинцы?

Салчак, как ни в чем не бывало продолжал стоять и вопросительно улыбаться. Офицер повернулся к нему:

- А ты что? Как истукан тупой молчишь?

Салчак, быстро среагировал:

- Так точно!

Тут офицер чуть не присел, и тихо его спросил:

- Это ты самый тупой на свете балбес?

Как ни в чем не бывало, Салчак громко ответил:

- Так точно!

- Ты дебил?

- Так точно!

- Ты осел?

- Так точно!

Глаза у офицера расширились, и он вновь обратился к комиссии:

- Вы понимаете, что он русского не понимает? – он буквально закричал – У меня не детский сад! Что хотите делайте: не возьму я его!

- Подождите, подполковник, - подал начальственный голос капраз – Вы только что сказали «Беру!», мы ему два года прописали, исправления вносить в дело нельзя!

- Эка невидаль – возмутился морпех – вы его что на коробку хотели отправить, чтобы он всех на дно пустил?

Это была почти правда. Нет, было, конечно, множество трюмных, рулевых-сигнальщиков, но, так или иначе, такой несуразный элемент, явно трудно поддающийся дрессировке, был опасен для окружающих в корабельной обстановке.

- Ладно, - согласился капраз, и, обратившись к капдва, предложил, - Давай пошлем его в бакланы.

- Ну, в бакланы, так в бакланы, - и капдва, обратившись к Салчаку, громко спросил, - Будешь бакланом?

- Так точно! – прозвучал отточенный громкий и ожидаемый ответ.

Так Салчак попал в морскую авиацию!

Но, так же, как и на флоте, далеко не все, кто там служит, ходят в моря – так и в морской авиации: далеко не все летают.

Утром, в кубрик экипажа зашел прапорщик в морской форме, но не мичман – ибо околышки на его погонах были голубыми - цвета неба. Он громко прокричал:

- Монгуш на выход!

Это выражение Салчак уже знал, потому что слышал его на всем протяжении от Кызыла до Североморска, поэтому среагировал ожидаемо: взял вещмешок и пошел на выход. Еще через несколько часов, после долгих раздумий командования части, Салчак оказался в отдельном взводе охраны ТРБ. В Североморске-3 в то время было две части, которые только охраняли: это отдельный взвод охраны ТРБ и рота охраны аэродрома, которая также охраняла РТБ. Это очень интересная игра слов во всех воинских частях, имеющих отношение к обслуживанию ракет: авиационных, стратегических, крылатых, корабельных – любых, РТБ – это Ракетно-Техническая База, а ТРБ – это Техническая Ракетная База! Многие зависают от данного пояснения, но настоящие ракетчики знают, что РТБ обслуживает боеголовки, а ТРБ – несущие части.

Курс молодого бойца у Салчака прошел быстро. В большей степени он был потрачен на изучение материальной части автомата Калашникова, заучивание наизусть на русском языке воинской присяги и статей Устава Гарнизонной и Караульной Службы. Салчак был похож на певца эстрады, не знающего иностранного языка, но поющего на нем песни. И если кто-то (а такие случаи широко известны) изучил английский по песням Битлз, то Салчак изучил русский по Уставу караульной службы.

А в этом самом Уставе сказано, что несение караульной службы – есть выполнение боевой задачи! И что этого следует? Гражданские замерли, но все остальные знают, что в караул можно послать бойца только после приведения его к присяге и только после получения им соответствующего допуска. Осмелюсь напомнить про время, в которое имел честь служить Салчак: людей не хватало катастрофически – поэтому, как во время войны, после ускоренных курсов, Салчак был наспех аттестован и допущен к выполнению боевой задачи. Взвод охраны состоял из двух полувзводов – нетипичное деление. Обычно взводы делятся на отделения. Но это же взвод охраны! Половина кубрика (не казармы – это все-таки флот), всегда была свободна, так как один полувзвод всегда находился в карауле. Два полувзвода каждые сутки меняли друг друга. И это было неправильно, так как, по всем правилам и уставам, после караула положено двое суток отдыха, а не одни. И то, какой там отдых: уборки, строевая подготовка, восстановление проволочного ограждения на постах и любимое развлечение на Северном флоте: борьба со снегом! Вскоре, Салчак привык к мысли, что его руки заняты либо АК-74, либо БСЛ: Автомат Калашникова или Большая Совковая Лопата. Была еще ее модификация: БСЛ-2М, то есть двуручная. Так и протекала служба изо дня в день: автомат, чистка оружия, повторение устава и табеля постам, чистка снега, развод, караул, выдвижение на пост, стояние на часах, бодрствующая смена, отдыхающая смена и все снова по кругу, изо дня в день, на износ. И так, без исключения, все! А все – это его помощник начальника караула, младший сержант Томсон, интеллигент из села Ридала, что на острове Саарема, что в Эстонии, это его разводящий, Фарид, что из Уфы – красивый рослый башкир, его товарищи по «несчастью» из Грузии, Армении, Украины, даже западной, Белоруссии и прочих самых отдаленных мест.

Почти никто не забудет этого подразделения из вышеперечисленных, ибо унесут они с собой на дембель недуги и непризнанную инвалидность: обводнение составов из-за вечного нахождения на морозе и в сырости, и еще большие неприятности от приникающих в легкие паров ракетного окислителя и авиационного керосина – и то и другое текло реками вдоль проволочного ограждения постов и впадало в природные реки, отравляя на своем пути все живое.

Немудрено, что из-за такого режима, буквально «на пределе», многие не выдерживали. На всех это сказывалось по-разному. Но каждый раз приходящая во взвод «белочка» имела эффект вируса: то многие, примерно в одном и том же месте видели белую лошадь, мирно купающуюся в снежных сугробах, но… в запретной зоне, что категорически запрещено. Чтобы отпугнуть мираж (хотя никто не хотел верить в то, что это мираж), бойцы производили предупредительный выстрел вверх. Лошадь не обращала на это внимания и продолжала мирное снежное купание. Тогда часовые переходили к прицельной стрельбе. И далеко не всегда это заканчивалось без происшествий, но, слава Богу или Аллаху, или Будде, без жертв.

Примечательно, что тот или иной глюк носил массовый характер и, как одновременно у всех начинался, также внезапно и заканчивался. То есть, лошадь, в один момент обиделась на бойцов взвода охраны и ушла по дальше от их постов. Куда? Наверное, к постам роты охраны аэродрома…

Затем неизвестный дух стал нервировать бойцом свистом. Причем, это тоже началось внезапно и только на одном посту. Следует заметить, что маршрут часового на этом посту полегал вдоль расположения отделения заправки, где стояли емкости с ракетным окислителем. Никто не исследовал вопрос природы этих свистов, но бойцы жарко делились впечатлениями о мелодиях и тональностях, которые им периодически слышались, то продолжительно, то переливами. Явление свистов существенно затянулось и дошло до такого пика, что матросы боялись выходить на пост. Нередко, разводящий, приводивший смену, заставал часового в окопе с оружием на изготовку, снятым предохранителем и досланным патроном в патронник. Чудом, это явление не довело до массового обстрела охраняемого объекта. Да, свист доносился с объекта, а не снаружи. Среди матросов поползи байки о ракетном духе, живущем в казематах и выходящим со свистом через щели вентиляции погулять на воздух. Все это обсуждалось очень живо и всерьез. О таком необычном явлении стало даже известно особому отделу: вопрос серьезно обсуждался на совещаниях и инструктажах. И когда нервы взвода охраны были доведены до предела, ракетный дух вдруг удалился с охраняемого объекта. Наверное, перебрался в РТБ, чуя неприятный интерес особого отдела.

Любимым постом Салчака был пост №3. Как было сказано в табеле посту № 3, смысл которого Салчак уже начинал понимать, постигая великий и могучий, охране и обороне полежал объект 10, закрытый на замок и опечатанный печатью № 7. Вот так: пост – третий, объект – десятый, печать – седьмая. Все предельно ясно и понятно – будет, о чем рассказать на гражданке.

Десятый объект представлял собой небольшой земельный курган с большими двустворчатыми воротами, выкрашенными в камуфляж. Что за воротами, никто не знал. Ходили слухи, что объект уходит глубоко под землю, но точно никто ничего определенного сказать не мог. Служба на этом посту неслась не патрулированием, а с дозорной вышки, рядом с которой находился окоп, в который необходимо было нырнуть с пятиметровой высоты в случае нападения.

Именно на этом посту являлись красоты северных сияний полярной ночью и переливающиеся краски сопок осенью. На севере все не так. Зеленые сопки осенью сначала желтеют, и лежат невообразимым ярким ковром под ярким северным солнцем еще не до конца ушедшего полярного дня. Затем, они краснеют, в буквальном смысле, становятся ярко красными, местами алыми. После чего краснота меняется на бордовый цвет. И все это происходит быстро, можно сказать, прямо на глазах. И потом, так же быстро, в считаные часы, листва опадает и север на долгое время превращается в бесконечную белую снежную равнину. Когда приходит срок, снега также быстро тают, превращая все окружающее в беспорядочный водный поток, и также быстро появляются почки на голых серых стволах карликовой растительности.

Салчак стоял, всматриваясь в темную пустоту полярной ночи. Дым трубы котельной, находящейся в пределах видимости, описывал дугу и клонился к земле. Это означало, что – очень холодно! Холод Кольского полуострова в купе с влажностью Гольфстрима – очень коварное сочетание. Не так просто нести службу в таких условиях. Чтобы не отдать концы от влажного холода часовой экипировался по серьезному. Сначала, поверх кальсон и стандартной матросской робы одевался ватный комбинезон на подтяжках, закрывающий туловище по грудь, затем на ноги одевали носки, на носки мотались портянки с начесом, и на все это надевали валенки с резиновой подошвой. Сверху одевалась куртка спецпошива – толстая ватная с поднимающимся воротником, подбородником и капюшоном. Далее шапка, уши, которой, естественно, опускались и завязывались, затем поднимался воротник куртки и застегивался, поверх всего этого надевался капюшон. Ладони, одетые в перчатки, всовывали еще в варежки с двумя пальцами – для стрельбы. В таком виде часовой выдвигался на пост, с трудом передвигая ноги под тяжестью одежды. А идти: от двух до четырех километров. Но это еще не все. Уже на посту, вновь заступающий часовой принимал от сменяемого большой овечий тулуп, поверх которого разводящий застегивал ему ремень (самостоятельно часовой этого уже сделать не мог) и вещал ему на шею автомат. Вот такой, в конечном счете, получался труп, завернутый в тулуп.

Салчак стоял молча, под привычной тяжестью всего этого одеяния. Как вдруг услышал голос, рядом над ухом:

- Здравствуй, Салчак-оол, - голос был непривычно понятен, и лишь через мгновенье Салчак понял, что голос говорит на его родном, тувинском. Он обомлел, протиснул указательный палец, облеченный в перчатку и специальное отделение варежки, на курок автомата, резко обернулся и закричал:

- Стрелять буду!!!

Никого не было. Лишь ветер пел, заплетаясь в щелях деревянной вышки.

- Не кричи, - голос пошептал снова сзади.

Салчак опять резко обернулся и закричал:

- Стой стрелять буду!!!

- Не стреляй и не кричи, и не говори – просто думай, - прошептал голос, - я тебя итак услышу.

Салчак вспомнил себя на распределении в Экипаже флота, сделал удивленный и безразличный вил и подумал, сказав про себя:

- Ты кто?

На его удивление, мысль эта не осталась без ответа, и голос нежно прошептал на самое ухо:

- Не бойся, меня нет, давно уже нет, - голос был нежным, бархатным, но строгим, мужским.

- А где ты? – снова подумал Салчак.

- Теперь – нигде, - отвечал голос.

- Откуда ты, как зовут тебя? – продолжат думать Салчак

- Уже не помню откуда и звать меня как – уже неважно, давно смотрю я на вас со склонов этих сопок, на одной из которых закончился мой жизненный путь на этой земле и началось скитание между небом и землей. С многими я пытался поговорить, но только ты меня услышал, за все пятнадцать земных лет ты – мой первый собеседник.

- Я понял, - догадался в мыслях Салчак, - мой дедушка был шаманом, он разговаривал с душами умерших. А мы смеялись над ним… Ты умер? Кто ты?

- Твой дедушка, в честь которого тебя назвали, придет к тебе, не сегодня – когда ты вернешься в свои степи. Здесь ему не по себе! Он меня попросил узнать, как ты. Видишь, его дар тебе передался… Ты тоже сможешь говорить с духами предков и лошади твои будут понимать твои мысли. И для этого совсем не нужны слова – сила мысли в молчании!

Салчак молчал, как будто собирал силу в могучий кулак мысли. Голос продолжал:

- Нас не стало в 1974-м, я, как и ты служил тут, но в летном составе, был стрелком-радистом на Ту-16.

В Северомске-3 тогда базировалось два авиационных полка, в простонародье именуемых «старый» и «новый». «Старый» полк – это ракетоносцы дальней морской авиации – Ту-16, несущие под крыльями ракеты КСР-5 и под фюзеляжем – КС -10. Когда ракетоносец с полным ракетным снаряжением заходил на взлет по рулежке, не верилось, что все это может взлететь, ибо ракеты по размерам были сопоставимы с самим самолетом. «Новый» полк – это «крокодилы» или Як-38, самолеты палубной авиации с вертикальным взлетом и посадкой. Когда Як-38 заходил на вертикальную посадку, весь военный городок не разговаривал. Это было бесполезно, все равно не услышать: грохот стоял такой, что стекла дрожали.

- А что случилось? Почему вас не стало? – продолжал мысленный разговор Салчак.

- То, что с нами случилось – это совсем не важно! Важно, почему… Нас было семь и все мы ответили не за себя: за поступки наших предков, далеких и не очень – такова суть небытия!

- А как же сын за отца не отвечает?

- Отвечает, Салчак, я это знаю. Теперь и ты знаешь… Но, твои предки были шаманами: они это знали – тебе ничего не грозит. Ты долго проживешь на этой земле. Проживи эту жизнь с пользой…

- А в чем польза? – играл мыслями Салчак

- Учи людей мудрости… Ты знаешь, как это делать… Мудрость сокрыта в тишине, слушай тишину!

Мысли исчезли. Салчак ощутил свободу во всем теле, холод отступил. Наступила оглушающая тишина, давящая в виски. Тишина грузом всего небосвода ложилась на плечи и давила Салчака к полу вышки, медленно, но коварно постоянно. Затем, словно молот обрушился сверху и расколол крышку неба, разлетевшуюся вокруг него звонкими стеклянными осколками.

- Разводящий со сменой! – раздирающий крик донесся со стороны дороги.

Салчак увидел, как к посту приближается смена, в которой должно было быть три человека: разводящий и два караульных, но человек было – четыре. Значит смена шла с проверяющим, ответственным офицером или дежурным по части. Салчак по Уставу должен был кричать в таком случае: «Стой, кто идет?». Вероятно, разводящий сориентировался, что Салчак их не видел и сделал вид для проверяющего, что услышал крик часового и ответил, как это полагалось: «Разводящий со сменой!». Мысли снова работали быстро, Салчак, что есть мочи, закричал с хрипотой:

- Разводящий ко мне – остальные на месте!

Три человека остановились – впереди идущий продолжил движение.

- Осветить лицо! – скомандовал Салчак.

Идущий подсветил лицо фонариком снизу – это был Гунар Томсон. Подойдя к Салчаку, он показал ему под нос кулак, размер которого был примерно с нос Салчака:

- Ты что, спал?

- Нет, правда. Ко мне дух приходил…

- А! Ну тогда ладно, - сухо сказал Гунар и скомандовал – Матрос Лут, охранять пост и подступы к нему, матрос Державец – ко мне!

Один из стоящих в смене взял автомат на изготовку, второй – пошел менять Салчака.

Смена закончилась!

29 декабря 1974 года на удалении 18 км при заходе на посадку на аэродром Североморск-3 произошло крушение многоцелевого Ту-16. Экипаж погиб.