38
771
Тип публикации: Критика

     Впереди была пустота, в неё он бежал, чтобы примерить на себе неосязаемое проваливающееся дно. Чувствовать себя ничтожеством и падать, падать, падать, врастая в дряблое тело бездны, естественно и гармонично деформируясь на миллиарды рассыпающихся атомов и вновь просачиваться сквозь себя.

     Он хотел остановиться, чтобы ощутить парализованным весь мир и даже собственное тело, которое можно уместить на ладошке ребёнка. «Зачем мне это нужно, этого никто не узнает, потому что ничего не останется, чтобы попытаться вернуть всё, что было, в неизбежное падение».

     Старуха, кряхтя, испражнилась песком и тяжёлым свёртком рухнула с унитаза. Песок тонкой струйкой сполз в бездну, о которой так мечтал.  

     И он побежал, и в нём постепенно рассыпалось желание застать её в живых. Она всегда ждала его под одеялом, немного тёплая и податливая в своих чувствах тут же сжать его тонкими ломающимися пальцами, растворить в себе и сделать собою. Он ложился возле её бархатного тела, весь дрожа от волнения и ещё первого непонимания, что сейчас произойдёт, хотя всё повторялось изо дня в день, но каждый раз забывал, потому что сознание было бессильно принять бесформенное безумие, творящееся с ним.

     Он пытался говорить с нею, тогда она начинала молчать, хотя перед этим явственно ощущал мельчайшие вибрации воздуха, словно звуки музыки осторожно трогали его лицо, глаза, губы.

     Немыслимо осторожно касался её груди, ощущение необратимой иллюзии происходящего тонуло в ней, гладил её шуршащее крыльями сердце, пальцы застревали в рёбрах и вязли в болотистой топи лёгких, и всё это время она молчала, и молчание охватывало его горло осклизлыми лохмотьями скользкой тины проникающей трясины.

     Он всегда знал, что стремительно нарастающее восприятие их обоих закончится для него одного – она постепенно растворялась в его зрачках, из которых скользко потекло матовое вещество. Она слизнула его режущим, словно сталь, языком и продавила растопленное навязчивостью пожирающее желание.

     Одеяло впитало её тело каменной глыбой, но ему было всё равно, потому что стал ею, а она стала Устином и с отчеством, которое завещала, будучи ею.

     Устин Афанасьевич недавно узнал, что жил. Никто не говорил об этом, зато Устин обнаружил, что шею сдавливает еловый венок, обрамлённый траурной ленточкой с надписью: «От любящих жены и детей, помним, любим, скорбим». «Живым такое не повесят», - понимающе усомнился Афанасьевич, поэтому решил разобраться.

     Сначала он подошёл к зеркалу и принялся наблюдать отражение. Отражение с унылым видом поведало, что копируемого объекта можно рассматривать как живого, потому что он изучал зеркало, а зеркало изучало его. «Мёртвые не могут видеть себя в зеркале - его закрывают простынями», - такой вывод Устина удовлетворил, но венок с ниспадающей волнами лентой начинал раздражать.

     Устин вышел на улицу. Утро влажной мякотью перезревшей тыквы оранжево шлёпнулось на голову Устина и вползло в уши, расплющив вываливающееся из рассудка сомнение. Ботинки, попав в клейкое тыквенное вещество, зачвакали ЧВАК-ЧУВАК. Ленточка, обдаваемая порывом ветра, захлестнула глаза Афанасьевича плотной пеленой, и он легко всем телом и венком, венчающем шею, заскользил под неспешно двигавшийся трамвай.

     Пока он скользил в заданном утренне-тыквенной мякотью направлении, размышлял: «Резко и мгновенно всё равно не смогу выбраться из этого положения, которое ведёт меня к неминуемой гибели. Но как шикарно к ней подготовился, когда был и думал, что жил». Он легко и непринуждённо улыбнулся потрескавшемуся от ужаса лицу водителя трамвая.

     Невесть откуда взявшаяся старуха разжала высушенную ладонь и выпорхнувший песок, превратившись в подобие пшённой каши с тыквой, прервал Устиново движение в соответствии с еловым венком. Старуха нажала на кнопку сливного бачка, вмонтированную в светофор для пешеходов, чтобы остановить движение. Афанасьевич остановился и тонкой струйкой сполз в бездну, о которой так мечтал.

Дата публикации: 13 декабря 2016 в 21:13