Дашь поносить?

  Одинокая избушка приглянулась мне убогостью. Я её пожалела, как бывает из жалости покупаю вещи с изъянами – ведь они никому не нужны, их не купят из-за царапин, сколов и прочих дефектов. А я покупаю и даю им шанс на жизнь. Избушку приобрела непонятно у кого, через интернет. Польстилась на безлюдный окоём и «готический» лес. Давно мечтала засыпать под сычиное уханье и видеть из окна сосновый частокол. Или ельный. Дубняк меня бы тоже устроил. Я не из приверед.

    Домишко, если смотреть на него издали, походил на сухонькую, согнутую артритом старушонку.  Или, ещё точнее - на оставленный черепахой панцирь. То ли черепаха стала тяготиться тяжёлым, неподъёмным панцирем, то ли её силой выдрали из него – не важно, впечатление брошенного жилища было очень явным. Мёртвая, бездушная. Оставленная в спешке рухлядь ветшала, оплеталась паутиной и пылью. Словом, подходящее местечко для давно желанного одиночества на зимние каникулы.

    В первый же день, бросив вещи, пошла знакомиться с лесом. Это не тот лес, что виделся мне в мечтах. Не зелёный властелин с копошащимися во всех местах тварями, несокрушимый и многодетный. Это обширный массив, утыканный полуголыми, точно кем-то обглоданными соснами. Их ветки - как широченные сучковатые дубины. Должно быть, весьма крепкие, чтобы выдержать висельника. Любой, кто придёт сюда без намерения повеситься, вряд ли сможет противостоять этому желанию – прочные, соблазнительные ветки и общая атмосфера безнадёги ловко намотают петлю даже на самой жизнелюбивой шее. Вопреки надвигающемуся празднику, почему-то никто не пожелал украсить собой новогодние ёлочки.

    Верхушки деревьев не пушисты, они не соприкасаются, не переплетаются прихотливыми узорами. Драные сосны торчат из земли, как воткнутые дротики, с силой всаженные в цель могучим, но криворуким дартсменом. Где-то деревьев больше – они стоят, тесня и подпирая друг друга, а где-то растут на внушительном расстоянии ствол от ствола, образуя постыдные проплешины. Хреновый глазомер у этого дартсмена.

   Лесное зверьё либо всё попряталось, либо и вовсе тут не рождалось. Да и чем им питаться? Лес бесплоден. Где таиться? Лес не гостеприимен. Тут можно оглохнуть от тишины. Она рвёт уши, выковыривает барабанные перепонки, дырявит виски, поддаёт крепкие подзатыльники, что адово кружится голова. От головокружения хочется прислониться к куцей сосне, закрыть глаза и врасти в её прелый ствол. Земля студёная, испещрённая ноздревинами, с редкими плевками сизого снега. Я села, прикрыла глаза, вдохнула сосновую затхлость с примесями перегноя и настроилась на мёртвое звучание леса.

   А лес зазвучал моим вскриком: кто-то лихо долбанул меня по носу и по переносице. Страшно открывать глаза. Чувствую, как задёргались волосяные луковицы на голове. Открываю – передо мной на пне сидит здоровенный ворон. Чёрный, как… тоннель в преисподнюю. И глазища тоже чёрные и большие – как два необработанных кристалла шерла. Я нормально отношусь к воронам, в некотором роде, с пиететом. Не верю в брехню, что эти птицы предвестники смерти, и прочую тряхомундию. Хитрые, мозговитые твари с феноменальной памятью. Но этот товарищ был ещё и огромен. С метр точно! «Ну, здорово, чёрный!» - поприветствовала я его. – «Зачем меня клювом тюкал? Лучше бы на голову насрал. Это, говорят, к богатству!». Ворон склонил голову набок и, не моргая «шерлами», продолжал на меня лупиться. Гипнотизирует, вострорылый чёрт! Я встала с земли и решила немного приблизиться к новому знакомому, но ворон взметнулся вверх и скрылся в сосновом рванье. А я пошла к своей халупе, пока не стемнело.

    Перед сном решила прибраться в избушке. «Старушонка» заслужила хотя бы немного чистоты и опрятности. Мусора тьма! Он обосновался в избушке на правах хозяина. Осел на полу, законопатил щели, расстелился по потолку. Тронь стену – осыплется серой трухой. На чердаке споткнулась о деревянный ящик. В нём что-то позвякивало и бренчало. Наверно это ёлочные игрушки! Что ж, придётся, срубить какую-нибудь миниатюрную хвойную замухрышку, если такая найдётся. Открыв ящик, посветила фонариком внутрь – много-много стеклянных шариков. Одинакового размера, с одинаковым орнаментом. Стоп! Окулист, что ли, их раскрашивал? В центре каждого шарика – человеческий зрачок с радужкой. Вот голубенький, вот карий… Есть помельче «шарик» - детский? Я слегка сжала между пальцами шарик-глаз, он приплющился. Значит, не стекло, а плотная резина. Сжала чуть сильнее – и в центре зрачка обозначилась трещинка, из которой хлюпнуло что-то вязкое и мутное. Вот и нарядила ёлку! Чьи это очи? И где их… мм… хозяева? Не удивлюсь, если захоти я вскопать территорию близ дома, найду и другие «игрушки» в виде рёбер, мослов, позвонков. Я нервно хохотнула, закрыла ящик с глазными яблоками и пошла продолжать уборку.

    Мусор вымела на крыльцо. Взяла большой чёрный пакет, но откуда-то взявшаяся шквальная клешня подхватила пакет и взметнула в воздух. Чёрный полиэтилен заметался у меня над головой. Он раздувался и шелестел. Я прыснула: виражи пакета напомнили мне моего нового знакомого ворона в полёте. Стоило об этом подумать, как пакет шваркнулся на мою голову, полностью её заглотив, спустился до основания шеи и начал, было, закручиваться вокруг неё, с явным намерением меня придушить. Я дала пакету возможность покуражиться, после чего рывком содрала его и обрюхатила мусором.

   Утром я пила кофе, сидя у открытого окна. Юродивый лес беспокойно покачивался вдали. Отчётливо слышался хруст и треск гниющих сосновых стволов. Или это ломались ветки под тяжестью повешенных? Предпраздничный аншлаг? Кофейная ложка свалилась на пол. Я потянулась за ней, а когда вынырнула обратно – на подоконнике сидел ворон и полоскал клюв в моей чашке. «Сахар будешь?» - спросила я незваного гостя и, не дожидаясь ответа его Величества, полезла в сахарницу. На зажатый в пальцах сахарный брусок капнула густая алая капелька. Я подняла лицо на ворона и не поверила своему глазу! Ведь второй, левый, ворон держал в клюве. Он выклевал мой глаз, сука! Я прижала тыльную сторону ладони к зияющей кровавой чернотой глазнице и чуть отпрянула от окна. Ворон неторопливо развернулся, и, прежде чем он улетел, я заметила, как зрачок моего похищенного глазного яблока, стиснутый в клюве, повернулся в мою сторону. Выклеванный глаз с грустью посмотрел на окровавленную родную глазницу. А ворон… Ворон оттолкнулся от подоконника, покрепче сжал клюв и чёрной кляксой шмякнулся в заволоченное обрывками землистых облаков небо, сделал круг и улетел в лес.

   Обтирая осиротевшую глазницу, я размышляла о краже моего глаза. Зачем он так сделал? Оскорбился за сравнение с мусорным пакетом? Но я не могла припомнить, чтобы вороны имели способность к телепатии. Значит, мой новый знакомец не такой уж типичный ворон. Я вспомнила ящик с глазными яблоками. Кто собирает эту коллекцию? Кому пернатый ворюга приносит эти трофеи?

   Среди ночи я вдруг проснулась. Будто от чьего-то присутствия, но в комнате ни шороха. Желание продолжить спать предательски удрало. Попробую почитать. Книги, бывает, действуют лучше снотворного. В колкой тьме я нащупала выключатель светильника и нажала на кнопку, но свет не вспыхнул. Одно старьё в этой хибаре. Я спустилась с кровати и наощупь пошла искать выключатель потолочной лампочки. Щелчок. Прежняя темень. Что-то с электричеством. Вздохнув, я доползла до кровати и легла, заискивающе попросив сон вернуться.

    Не знаю, сколько я проспала, но проснулась снова в темноте. Как в могиле. Даже пахло по-могильному: мозгло, сыро, земельно. Я зажмурилась, чтобы снова открыть глаза, точнее один глаз, но веки слиплись и раскрылись не сразу. Я поднесла дрожащие руки к глазам и ойкнула: второго глаза тоже не было. Рефлекторно схватилась за голову. Рука нащупала в волосах что-то мягкое и продолговатое. Долго угадывать не пришлось – это было воронье перо. Да, я не видела цвета пера, но зуб даю, что перо «на память» мне оставил ворон. Пернатый сукин сын решил расклевать меня по частям?!

   Весь день я мыкалась в пределах избушки, которая, увы, никогда не станет мне убежищем. Но к вечеру уже без проблем ориентировалась в доме и ближайших окрестностях. Настроение немного поднялось. Никогда не имела привычки долго оплакивать свои потери. Не зря же говорят, мол, давайте оставим всё ненужное в старом году! Значит, так тому и быть. Сейчас хлопну бокал шампанского и вовсе возрадуюсь жизни. Не успела пригубить, как ощутила лёгкое касание затылка, а после странную тяжесть на макушке. Потом знакомый звук – взмах крыльев. Мой старый знакомый пожаловал. «Что в этот раз выклюешь?» - с усмешкой спросила я. «Может, это?» - показала ему средний палец. Ворон продолжал восседать на моей голове. Когти неприятно впивались в кожу, но, странное дело, меня больше заботило, насколько удобно ему сидеть, не скользко ли? Видимо, снова прочитав мои мысли, птица аккуратно слетела с головы и устроилась напротив. Я протянула руки вперёд с безобидным намерением пощупать приятеля. Ворон не дёрнулся. Когти и впрямь длинные, крючковидные, лапы толстые и тёплые – как змеиное тело; гладкие, будто маслянистые перья, стройная шея (может, свернуть?), острый длинный клюв. Тут я с ужасом отпрянула. Там, где должны были быть вороньи глаза, я нащупала два неправдоподобных размеров шарика, скользких, упругих. Ворона, казалось, моя находка нисколько не смущала. Он и пожаловал ровно затем, чтобы похвалиться новыми органами зрения.

    Мои умозаключения прервались зычным вскарком. Мой гость любезно прокаркал ровно двенадцать раз, после чего разразился оглушительным, рокочущим и нарастающим смехом. Нет, не смехом. Это было ржание. Надрывное, утробное, до дрожи глумливое. Зеленоглазый ворон поднял на смех своего незадачливого донора. Но донор в моём лице оказался не промах. Повинуясь необъяснимому желанию, я молниеносно подалась вперёд, безошибочно нащупала крылья ворона и с силой вырвала их. Застигнутая врасплох моим мщением птица возмущённо заверещала, срываясь на хрип. Внутренним зрением я определила местонахождение окна и, бесстрашно пробив стекло, вылетела наружу. Да, у меня теперь нет глаз, но есть большие чёрные крылья, и я умею летать. Выходит, что на ворона я не в обиде. Пусть посмотрит на мир моими глазами, пусть разочаруется, пусть его затошнит. Сколько он уже успел повидать, скольких обезглазить? И до сих пор не унялся.

   С этой мыслью я полетела к корявому лесу, улавливая в воздухе его прелый хвойный запах. А калека с украденными у меня глазами пусть глотнёт шампанского и подумает над своим поведением. Если мне удастся вернуться в избушку, я, пожалуй, попробую убедить его поменяться обратно. А нет, так подберу себе другие глаза – наверняка в ящике отыщется мой размерчик. Вот только неизвестно, что откроется моему новому взгляду. Что увижу я чужим зрением?