Один вечер

-           Добрый вечер, отель "Атлантик"! - звонок внешний, номер не определился. Позднее бронирование, наверное.

-      Здравствуйте, можно Марианну? - влюблённый Расул начал ежевечерний обстрел звонками.

-          Марианна, тебя! Я перекину звонок.

Ольга положила трубку и вздохнула. Положительно все любят всех этим прекрасным летним вечером. Некоторые даже многих. Расул любит Марианну: когда она на смене, звонит ей непременно через диспетчерскую, игнорируя мобильный. Кажется, ему нравится немного отодвигать Марианну от себя, как будто от её искристой красоты у Расула развивается дальнозоркость. Ослепительная без преувеличения и макияжа Марианна каждый раз с придыханием произносит пароль «я тоже соскучилась», и так они перетекают друг в друга по проводам, как сообщающиеся сосуды, до конца смены. Пару месяцев назад Расул так же проникновенно названивал Ирине, но та, по счастью, работала в хозяйственном отделе. Горничные шутили, что после звонков Расула под Ирининым креслом приходилось протирать.

Пианист Роман любит рояль в лобби до девяти вечера и виски после. Охранник на входе по прозвищу Курсив любит рамку-иностранку Рапискан: любовно поглаживает её угловатый бок металлоискателем, нежно касается стального междуножья, ревниво порыкивает на гостей, проходящих сквозь чувствительную Рапискан, так легко заставляющих её издавать тонкий волнующий вскрик.

Швейцар Семёныч любит футбол и английский язык: получив чаевые от постояльцев, ловко прячет и благодарит гостей заковыристым «Сенькаберимяч»! Иностранцы любят момент отъезда из этой малопонятной страны, где в ответ на предложение оплатить счёт пополам бизнес-партнер пьяно орёт «Мазги-нииби!» и швыряется стодолларовыми купюрами.

И только Ольге некого любить. Вот уже несколько недель у неё тотальное безлюбье: снасти ржавеют, наживка сохнет. Это и неплохо. Ольга знает: если раскачать встроенный маятник-маету до крайних пределов - может неплохо вштырить. В какой-то почти невыносимо одинокий момент, когда Ольга оставалась совсем одна – недружима и нелюбима – пространство вокруг расчищалось до эха, и она становилась почти точкой - маленьким принцем. Не одиноким плачущим персонажиком на планете людей, а едва рождённым божком. А божок, даже совсем крохотный, всемогущ. Божку не нужны прикосновения телефонных звонков, поглаживания подарками, утешение алкоголем.

Но до этой благословенной стадии ещё далеко, а пока просто по-человечески грустно. Ольга рассеянно проверяла распечатанные регистрационные бланки гостей, по-мазохистки вслушивалась в страдание Романовой мелодии и позволяла музыке добить.

На смену Курсиву пришел Грузин и тут же навис над стойкой портье, смешно двигая густыми светлыми бровями. Неизвестно, кто и почему назвал Павла Грузином, потому что с виду он являл собой анти-грузина – блондин, курносый, немного тормоз.

- Привет, Оля! Тоже сегодня во вторую?

Ольга закатила глаза. Подкаты Грузина ей не льстили, а, наоборот, были оскорбительны. В её понимании охранники и ресепшионисты принадлежали к разноуровневым кастам, как, например, черви и змеи. 

- Привет, нет, до восьми.

Грузин сник и даже как будто стал ниже ростом. Так и есть – собирался в очередной раз пригласить Ольгу на пиво в «Венеру». Ольге стало его жаль.

-          Завтра во вторую! – сказала и тут же пожалела. Паша-Грузин заметно воодушевился и набрал в грудь побольше воздуха для прорыва. От неминуемого предложения руки и пива Ольгу спасла старшая горничная Валентина: подбежала к стойке – раскрасневшаяся, взволнованная, растрёпанная.

- Привет! Можешь отойти минут на пять?

Грузин мгновенно переключился на Валину крепкую грудь.

- Сейчас.

Ольга на листе бумаги крупно написала «я в офис на пять минут» и сунула Марианне под ладонь. Та только кивнула, не отрываясь от трубки.

В офисе Валя шумно хлебала воду из пластикового стакана.

- Что случилось? – спросила Ольга.

- Тебе минут пять назад гость не жаловался на меня?

- Нет, а что ты вытворила?

Валя зыркнула на навострившую уши телефонистку и закрыла окошко, отделявшее офис бронирования от диспетчерской.

- Может пожаловаться. Я иностранца напугала!

- Как напугала? Зашла, а он голый?

- Этим не напугаешь, они специально голые ходят. Короче. Гость из четыреста восьмого позвонил в офис, попросил принести халат. Мы ведь их только в люксы раскладываем теперь. Беру халат, иду, стучу в номер. Он ещё и открыть не подошёл, а я чувствую – чешется глаз. Потёрла аккуратно – у меня ж цветные линзы. Мужик этот дверь открывает и как-то странно мне на грудь смотрит. Я глядь – а у меня линза там, сволочь, прицепилась! Я улыбаюсь, моргаю, значит, разноцветными глазами, протягиваю ему халат и думаю: задами бы, задами поскорее в офис…

- Ну! Бывает, не катастрофа…

- Ага! Чёрт меня дёрнул спросить, чем ещё я могу помочь. Он сказал, что вынесет вещи на стирку. Ну, пока он ходил, я быстро линзу сняла и в карман. Гость возвращается, протягивает мне мешок со стиркой и опять, гадёныш, смотрит так как-то… мне поверх головы. И тут я понимаю, что у меня потихоньку шиньон отваливается – висит уже на честном слове…

- А-а-а! Валька, ты жжёшь! – Ольга аж захрюкала от смеха.

- …Я, понятное дело, элегантно сдираю шиньон с башки – а волос у меня, сама знаешь, кот наплакал, а я ещё зализалась, аки лысый койот – хватаю стирку (мужик в этот момент реально смотрит на меня диким взглядом), бормочу «Sorry» и отползаю к лифту!

- Держите меня семеро! Валь, ты уникум!

- Ага, тридцать три несчастья, четыре сотрясения! И один полуинфаркт у гостя.

Ольга только усмехнулась. Даже если бы у Валентины отвалилась нога вслед за шиньоном, это не помешало бы ей закадрить иностранца, если бы ей того захотелось, - в ней был манок. Иногда Валин сексуальный магнетизм довольно мощным экраном заслонял её личность – мужчины считывали только верхний слой.  У Ольги такой проблемы не было - в свои двадцать четыре Ольга выглядела подростком. Тем не менее между девушками не было соперничества, а была честная дружба – они привлекали разных мужчин.

В нередкие часы хмельных посиделок Валины бурлящие мужские гормоны толкали её на приключения: хватать Ольгу за грудь, зажимать в тёмном углу, требовательным острым язычком исследовать Олины зубки, мягкие губы, особенно нижнюю – такую капризную. Для Ольги это было всё равно что целоваться с собой, только более напористой версией себя. Эти то ли птичьи, то ли рыбьи поцелуи-укусы служили временным утолением жажды любви, не более. Но им не хватало мужской доминантности, объёма, захвата, подчинения. Насыщения они не давали и не могли дать.

Всё же Ольга относилась к таким стихийным домогательствам с тайным довольством: получалось, что у неё есть свои поклонники, плюс Валя, плюс многочисленные Валины. В трезвость дня эти щекотливые моменты они не выносили, и была в их общем секрете приятная интимность. Валентина условно изменяла теперешнему сожителю, а Ольга усмехалась своей странной притягательности для женщин. Вот если бы Илья…

- Оля, выйди, Марианна зовёт, -  заезд! – постучала в окошко телефонистка.

- Валь, я побежала, позвоню позже!

Возле стойки уже вовсю кипела жизнь: заселялась группа фармацевтов на конгресс. Ольга любила эти моменты: беспредельной занятости, полной вовлечённости, улыбчивого напряжения, короткой схватки с гостем, - красиво, как участвовать в турнире по фехтованию, – жертв быть не должно.

После смены зашла в прачечную – сдать униформу. Можно было бы просто сложить блузку и пиджак в корзину, но Ольга всегда заходила внутрь – перекинуться парой сплетен со швеёй, а главное – как бы невзначай пройтись вдоль рядов с вешалками, вдыхая аромат свежевыстиранных и отглаженных рубашек.  По стандартам отеля бельё не должно пахнуть никакими отдушками. Ольга любила раз за разом прикасаться к чистоте - отстранённой и немного шершавой, как запах лёгкого дождя; запах Ильи; запах ничего. И никого. Свято место, которое временно пусто.

Через служебный вход Ольга выплыла в едва зарождающиеся тёплые июльские сумерки и в который раз удивилась тому, что, оказывается, снаружи плещется другая, отличная от гостиничной жизнь. Жизнь без магии порядка, иерархии и безвременья, в котором, как в казино, забываешь обо всём настолько, что безвременье кажется единственной правдой.

Ольга обошла гостиницу и остановилась перед главным входом. Фойе переливалось золотым, словно драгоценный аквариум или большой хрустальный гроб, заточённый в мраморные колонны. Гости хищными рыбами атаковали стойку, требовали внимания. Отсюда с улицы Марианнина головка выглядела беззащитной, сама она казалась бумажной балериной, которую вот-вот сметёт волной в огонь. Грузин оловянным солдатиком стойко охранял её хрупкость, служил ей как умел. Люди будто утратили реальность, но обрели красоту, и так легко, и так соблазнительно было забыть, кто они и какие они на самом деле.

Ольга тряхнула чёлкой, избавляясь от морока. Повернулась и пошла домой пешком, преодолевая сопротивление густо замешанных июльских сумерек, опутывающих ноги. Шла, напевая почти в полный голос, и с каждым шагом-толчком в ней прибывала, почти расплескиваясь, эйфория - чувство, которое ширилось, росло и выкристаллизовалось.  И на поверхности осталась лишь щемящая благодарность – но к кому? К чему? За что?

За это временное одиночество, за дар уединения, которого, наверняка, скоро так сильно будет не хватать. За непринадлежность. За незнание своей будущности. За милосердие её притворства, обряжаемое в цветные линзы и парик, не позволяющие разглядеть уродства, банальности, вульгарности надвигающейся реальности, которая, может статься, и есть красота.

Чувство, что испытывала Ольга, и было истинным смирением, хотя, если бы ей об этом сказали, она бы только рассмеялась в ответ.

Наутро Ольга вышла из подъезда и замешкалась, стоя под козырьком, сомневаясь, стоит ли возвращаться за зонтом – начинало накрапывать. Пахло мокрым асфальтом, прибитой пылью и больше ничем.

А ничего больше и не надо. И зонта не надо.

Ольга сделала несколько шагов и обернулась. Из открытого окна первого этажа выглядывала соседская кошка, полуприкрытая белой кухонной занавеской. Кошка всматривалась в Ольгу требовательно и внимательно, как невеста в терпеливом ожидании припозднившегося жениха.