Приходи посмотреть, как меня украшают шрамы

К домочадцам, матери и дочери, Елена относилась как к мелким, но досадным камешкам в ботинках: казалось, впереди ждало что-то главное - обувайся и беги навстречу, но вытряхнуть семью не было никакой возможности. Вот и терпи. И люби – как без этого.

Когда родилась дочь, Елена поняла, что её собственная жизнь кончилась. Дочка Нэля - маленькое сокровище - засверкала ярко, изо всё сил, ослепила моментально и закрыла собой мир. И стало очевидно, что ребёнок -  крошечный бриллиант, имплантированный в зуб. Даже если и выпадет, дырка останется навсегда.

Теперь у дочери своя семья. Но Елена по-прежнему имела в виду только Нэлю, а мать воспринимала как мёртвый груз. Любовь – одностороннее движение. Мать Елены любит её, Елена боготворит дочь, а дочь будет любить своих детей. Что бы дочь ни делала, Елена чувствовала себя штурманом или лучше – суфлёром: мысленно шевелила губами, подсказывая текст, указывая верное направление.

Когда родня так крепко завязана друг на друге, переплетаются не только в корнях, а и в ветвях. Можно привиться в другом, плодотворно прорасти. А можно вырастить уродца – раковое новообразование. То, что выросло у Елены, называлось почти как полезное ископаемое – базалиома. Елена догадывалась, почему пятно возникло и разрослось на левой щеке – этой стороной Елена обычно слушала мать, вполоборота.  А мать отчаянно, напряжённо требовала внимания. Да где ж его взять, за собой не успеваешь… И неинтересен старый человек. Нет в нём никакой мудрости, вздор это. Тот же ребёнок, только ещё упрямее и бесполезнее.

Операцию назначили на утро второго января. Либо так, либо жди ещё месяц. Вечером накануне пришлось подбрить волосы до виска. Елена стояла мокрая, всклокоченная и полулысая на один бок. Ужас. Волосы торчат - ну точь-в-точь как змеи на голове Медузы Горгоны. «По крайней мере, моя голова на плечах, пусть и бритая». Как-то вечером, лет двадцать назад, когда они ещё жили в неблагополучном районе, в дверь позвонили милиционеры. Они нашли в кустах прямо возле РОВД голову женщины и ходили по району, показывали жильцам - вдруг кто-нибудь опознает. Елена тогда испугалась до полусмерти и везде ходила с перцовым баллончиком…

- Мам, я купила пластыри! – позвала Нэля. Елена взяла пену для бритья, взболтала и направила струю прямо на зеркало.

- Ма-ам?

- Иду! Молодец! Восемь на двенадцать с половиной?
- Все аптеки оббегала, нет таких. Взяла последний девять на двенадцать и ещё кучу всяких... Слушай, да он гигантский, - дочь вынула упаковку с пластырем из пакета, - ничего себе, вот это всё на лицо? "Фотография девять на двенадцать...", - шутливо запела Нэля, подражая Аллегровой.
- И правда, огромный. Шрам будет на всю щёку, наверное... 
- Шрамы украшают!
- Только мужчин.
- Всех украшают. Как новый опыт - придаёт вес резюме. О, я уже знаю, как следующий стих будет начинаться: "Приходи посмотреть, как меня украшают шрамы..." Ты, мать, как эфиопская женщина - чем больше шрамов, тем круче на рынке!

Всё-то ей смех. Это её защита. 

Конечно, такси, хоть и заранее заказанное, приехало с опозданием на полчаса и увещеваниями по телефону «подождать ещё пять минуточек». Молодой, ни в чём, как оказалось, не виноватый таксист понёсся на всех парах, пересекая узкие улочки - мини-речки Стикс, в каждой из которых отмирала единица времени, единица терпения. А Елена по жизни терпила. И весь этот месяц -  терпень.
«Похоже, я попаду куда нужно, но куда я не хочу, раньше всех», - подумала Елена. – «Интересно, врач будет пьяный или с похмелья?»

Праздников Елена боялась. Если мать начнёт куролесить, то только скорая. А скорая равно злость и стыд. Злость, что отказываются приезжать к выжившей из ума, слабослышащей старухе. Стыд – когда всё же приезжают. Отнимая себя у молодых. «Новый год приходит». Нет, Новый год – Чингиз-хан всех праздников - подступает, как вражеские войска или рвота к горлу. Сыплется всё что накопилось, что плохо склеено в эти дни, когда ты беззащитен, уязвим. В Новый год уязвимы и одинокие - потому что вздохнуть не о ком или не с кем, и семейные - потому что вздохнуть некогда…

Елену затрясло. Почувствовав, что надвигается приступ паники, часто-часто задышала.  Нэля глянула на мать, потом на экран мобильника:

- «Двенадцать минут до места назначения» показывает Яндекс. Успеем, всё хорошо, мам!

- Нужно в регистратуру вначале, потом найти кабинет…

- Ладно, сейчас… - дочь набрала номер. – Алло? Такси «Метеор»? Соедините с руководителем!.. Хорошо, тогда назовите его имя-отчество!

После долгих препирательств дочери с диспетчером её наконец соединили с управляющим.

- Держи! – Нэля сунула ей трубку, - выскажи ему всё!

Елена и высказала. Выорала.

- Приношу вам свои извинения… - бормотал на удивление интеллигентный баритон, -  Могу вас уверить, что виновные будут наказаны...
- Да как вы их накажете? Сидите там небось в кружок, хихикаете...

Всё же успели. Оказалось, что время в направлении написано от балды, а принимают по «живой» очереди. Елена глянула на сидящих перед дверью. У каждого из троих полгроба из зада торчит, а она-то ведь ещё не старая. И красивая. А поди ж ты – тоже смирно села рядышком с дедком и билет в один конец в руке сжала.

В кабинете врача смердело вопиющей бедностью и бедой. Прикрыться не дали. Лежишь голая, напуганная. Стыдно. Врач и сестричка разговаривают о своём, смеются, будто тушу разделывают, будто ограждают себя от больного человека. Оно и правильно. Елена так же отсекала от себя больных, неудачливых людей – «бедоносцев», не хотела слышать об их проблемах, вникать -  боялась заразиться несчастьем. Вот и награда: кровь затекает в ухо. Елена быстро поняла, что вторым этапом надо будет лечить ухо. Но это потом. Можно жить и без одного уха.

На улице Елена накинула большой индийский палантин, укрылась за солнечными очками. Дочь улыбнулась:
- Ну что ты прячешься, будто украла что? Сейчас модно уродства выставлять, ещё и денег дадут...
- А что, так уродливо? - вскинулась Елена.
- Вот точно Губерман писал: "красавиц даже и в постели волнует как они лежат"! Не видно ничего, ты ж спряталась как в пещере. Платок красивый.
- Это ты мне подарила в прошлом году.
- Чёрт, а я умею выбирать подарки! Кстати, такси уже ждёт.
Елена усмехнулась. Её умная дочь всё умела и знала.

Возле подъезда Нэля подошла к матери, обняла сзади, просунула руки и зацепилась за плечи, как рюкзачок. Она и в детстве так делала. Вот бы таскать её на себе всегда. Тепло. Своя ноша не тянет.

- Мам!

- А?

- Мам, я, наверное, поеду? «Мама, я останусь у Иры с ночёвкой»

- Куда?

- Домой.

Ах, да. У Нэли есть свой «рюкзачок», дома. Не нужно вешать на неё ещё один.

- Ну что, живая? – полунасмешливо спросила мать, встречая Елену в прихожей.

«Старая зараза. Ни за что не признается, что волновалась».

- Нормально, ма, живая. Ещё и замуж возьмут.

Из телевизора орала музыка. «Щелкунчик». Балет на льду.

- Ты купила кефир? Я голодная.

Голодная. Кровь в ухе запеклась, руки трясутся, зубы свести невозможно до сих пор, ну точно -«Щелкунчик». А этой хоть трава не расти – жрать подавай.

- М-м, как жопами крутят, что обезьяны! Тьфу! Это ж разве балет! Вот Бестемьянова и Букин – то были танцы!  – мать брезгливо тыкала в кнопки пульта.

Раз уж злится – скорая не понадобится.

- Ма, будешь так злиться – лопнешь как мышиный король!

- Что? - не расслышала мать.

- Ничего. За кефиром пойду.

*

Всё закончилось неплохо. После праздников сняли швы. Рассеяно разрезая ниточки и укладывая ёлочные игрушки в ящик, Елена набрала номер, который продиктовала диспетчер такси. 

- Да!
- Здравствуйте, это Елена, мы с вами две недели назад …я на вас сорвалась. Простите, не помню вашего имени.
- Это потому что вы меня не слушали. Я два раза назвался. Никита Сергеевич. 
- Надо же...
- Я ведь уже извинился.
- А теперь я звоню, чтобы извиниться...

- Этот, что ли, замуж зовёт? – проорала прямо над больным ухом мать.