Поезд в Ома опаздывает на два часа

Я проснулся незадолго до того, как миниатюрная стюардесса на приличном французском объявила посадку. Голову неприятно тянуло в затылке, в виски будто воткнули иголки. "Ничего, скоро я буду пить гиндзё в компании Кику - она-то уж точно не забыла меня за полгода, - и все станет на свои места", - примерно так размышлял я, с изумлением разглядывая в просветах сероватых облаков знакомый и одновременно совершенно неузнаваемый город.

Токийский аэропорт Ханеда встретил современными стойками для приема багажа, блеском новой плитки на полу, очередями к пропускным пунктам, хорошо одетыми пассажирами в просторных залах ожидания и вежливыми служащими в синей форме. Все выглядело так, словно Япония внезапно разбогатела, - будто и не было разрушительной войны с Китаем и Советами, раздела островов на две противоборствующие зоны - Северную и Южную, последующих десяти лет нищеты и медленного восстановления разоренной репарациями Южной территории, едва дотягивающей по уровню экономики до стран третьего мира.

Мне нравились командировки в Токио: отдых в компании молоденьких японочек обходился в разы дешевле чем даже в Таилану. Девочки Южной зоны весьма услужливы и старательны, в отличие от нечистых на руку и хитрых таиланок. И я всегда возвращался домой с полным чемоданом сувениров, копеечных, но качественных и экзотичных, - порадовать друзей и коллег на Рождество.

В этот раз, помимо запланированного на О-Ханами пикника, я намеревался добраться до Ома, - говорят, оттуда раз в неделю ходят паромы до Фукусимы, и при покупке билета не спрашивают паспорт. Закрытый для западных европейцев Хоккайдо манил меня: напрямую из Европы в СССР попасть непросто из-за невероятной дороговизны проезда и проживания, а помимо рабочих встреч хотелось посмотреть, как советский протекторат преобразовал почти средневековую Японию в современное государство - последние пару лет Северная территория стала основным производителем новейшей аппаратуры.

Меня задержали после того, как я небрежно сунул видавший виды паспорт в приемное окно. Открыв документ, служащий не поднимая на меня глаз тут же поспешно закрутил телефонный диск. Появившийся как из-под земли офицер с тоненькими усиками на покерном лице сообщил, что такой страны, откуда я приехал, не существует и приказал сопровождавшему его полисмену препроводить меня в камеру до последующего разбирательства. Два года регулярных командировок подтянули мой японский. В ответ на мои пылкие возражения принесли карту Европы и ткнули пальцем туда, где вместо Тауреда красовалось слово Андорра. Какая Андорра?! Что случилось, пока я дремал под теплым пледом возле иллюминатора?

За спиной щелкнул замок. Комната похожа скорее на гостиничный номер: аккуратно застеленная койка, стол, стул, небольшое окно - правда, с решеткой... Я снял ботинки и поставил их у входа, повесил плащ на спинку стула, положил шляпу на стол и лег на койку. Ан-дор-ра... Произошла какая-то досадная ошибка, и скоро все разъяснится.

Уже почти успокоясь, я вдруг обнаружил, что совершенно не помню, что делал с тех пор как вышел из дому вплоть до пробуждения в самолете. И волнение вновь охватило меня. Множество версий разрывали мой несчастный мозг на части - головная боль вернулась. Попытки вспомнить хоть что-нибудь вызывали сильнейшие спазмы.

Я встал и постучал в дверь, громко требуя принести обезболивающее. Уверенность, что у камеры дежурит охрана, подтвердилась, - за дверью послышалось шевеление, спустя некоторое время в двери открылось окошко и мне вручили конвертик с порошком и стакан воды.

Скучная серая стена за окном стала быстро темнеть, когда вновь лязгнул замок и в комнату вошел офицер-тоненькие-усики. С вежливо-холодным поклоном он поставил на пол мой дорожный саквояж, и, после паузы, потирая большой и указательный пальцы в белых перчатках, сказал:

- В закладке вашей книги ошибка. Поезда из Токио в Ома не ходят. И... японский транспорт всегда прибывает по расписанию. Да.

От мучительного дежавю у меня сперло дыхание. Едва дождавшись когда уйдет офицер, я кинулся к саквояжу, вынул оттуда Библию, и открыл там, где лежала потертая открытка с видом старого Токио. На обороте моя запись карандашом:

"Поезд в Ома опаздывает на два часа".

Почему-то я сразу понял, что это. Ни минуты не колеблясь, повинуясь внутреннему побуждению, по книге Исаии - там, где лежала закладка, я вычислил исходник. Оставалось немногое.

Я обулся, надел плащ и шляпу, взял в руки саквояж и лег на пол. Несколько интенсивных быстрых вдохов, выдох, пауза, серия вдохов - пауза, выдох, повтор...

"Пятнадцать... - голос от волнения охрип, - двадцать четыре... одиннадцать... три... два... восемь-восемь-пять... сто сорок четыре... двести... тысяча... двадцать девять."

Вращение... Вспышка!

***

От моего дома до Понсекаля на автомобиле или рейсовом автобусе по скоростному шоссе добираться полчаса, а пешком по древней дороге, вымощенной еще до Рождества Христова Ромулийскими цезарями, через холмы, два часа. А уже из Понсекаля пятнадцать минут на автобусе и вуаля - аэропорт Тауред де ла Ваттерра. 

Дома я бывал не чаще чем раз в полгода. Хотя всем сердцем стремился к родным горам и чистейшим в Европе озерам. Местность вдоль древней дороги изобиловала старинными изумительными по красоте часовнями. Поэтому по возможности, если не было спешки, я старался совершить прогулку-паломничество по святым милым моему сердцу местам - там, где в далеком прошлом мы с маменькой не раз бродили, зажигая свечи и молясь в часовнях за здоровье моего почтенного отца.

Пышные религиозные праздники, традиции поклонения под натиском современных реалий почти растеряли своих адептов. Некогда тщательно убранные, чистенькие часовенки стояли нынче в паутине, с облупившейся краской на фасадах, кое-где прохудились крыши, уныло зияли дыры в витражных оконцах - и никому до этого не было дела.

Сырой мартовский ветер вынудил остановиться в одном из трех последних на пути к городу культовых сооружений. Я выбрал одиночку - по давней негласной традиции предосудительно тревожить паломника в такой часовне, кроме того, они были крайне малы по площади - там едва могли поместиться взрослый и ребенок, чтобы переждать непогоду или отдохнуть после долгого перехода. 

Вокруг в отблесках заката зеленели первой травой склоны на фоне снежных вершин, дорога причудливо извивалась, серой рябистой лентой убегая в уже темнеющую даль - и ни человека, ни животного. 

Массивная дубовая дверь впустила меня, старчески жалуясь на одиночество. Вздыхая от нахлынувших воспоминаний, я зажег огрызок свечи перед крестом, преклонил колена, подложив под ноги газету, и с удовольствием прочел канон.

Эта командировка требовала от меня особой осторожности, поэтому я отправился пешком так, чтоб на пути наверняка никого не встретить - ближе к ночи, в непогоду. В саквояже лежал туго свернутый туристический коврик. Я расстелил его, задул нервно дымящую свечу и лег, намереваясь вздремнуть час-другой.

Меня спасла дубовая дверь - ее жалобный скрип сработал как будильник. Витражное окно было достаточно высоко от пола и в пасмурной ночи не давало возможности толком рассмотреть нарушителя.

 - Покой путника кто потревожит? - я сразу ощутил угрозу, потому что незваный гость оказался заблокирован, но решил сыграть в простака-паломника, задав обычный для такого случая вопрос.

 - О, да простит его Бог! - в тон мне ответил мужской голос, - пристанище путнику дал Христос - кто же закроет дверь?

В темноте послышалось шуршание плаща, голос приблизился:

 - Простите, сеньор, но на дворе сильный дождь, и я решил, что тот, кому Господь Святой дал здесь ночлег, не выгонит одинокого путника. Позвольте посидеть здесь до зари, как станет рассветать, я уйду. Я вам не помешаю.

Мне стоило немедленно встать и уйти. Или атаковать самому. Тогда не случилось бы такого промаха. Вместо этого я самонадеянно решил сбить след. 

Сидеть в напряжении до утра и ждать любого подвоха, вплоть до физического насилия, не хотелось, и я начал действовать быстро и наверняка. Прежде дыхательной техники и числового блока я сделал себе инъекцию опытного образца квазинейролептика. Теперь только я понимаю, что доза оказалась для меня избыточной - я довольно сухощав по природе, а бригадир, видимо, не удосужился сообщить об этом лаборантам.

Когда я стал глубоко дышать, охотник понял, что теряет добычу и кинулся ко мне: я почувствовал, как его руки ощупывают мою голову в поисках активных точек для подключения резов. Но было поздно: препарат выбил меня из реальности так быстро, что по пробуждении я сам запутался в следственно-временных связях. Хорошо, что блоки закладываются в детстве, и никаким форс-мажором их не разрушить. 

Меня выкинуло в параллель. Нас инструктировали, что при неточном использовании квазинейролептиков могут случатся провалы во временные дыры-червоточины. Из нашей бригады я пока оказался первым.

Прозорливый родитель отвез меня в закрытую школу для особо одаренных детей как раз в то время, когда заокеанские партнеры в ответ на советское изобретение атомного оружия занялись разработкой психогенного. По окончании этого заведения мне тут же пришли приглашения из тайных канцелярий трех европейских государств. Я выбрал ту, что ближе к Тауреду.

Не так давно Советы, а вслед за ними их сателлиты установили на своих территориях вышки для подавления шпионов-психогеников. Однако в отсталых странах третьего мира еще можно было поживиться: добыть те или иные технологические или экономические сведения у специалистов. Но и у мемо-шпионов появились свои враги - психогеники с передвижной аппаратурой, способной вытащить из вас все за считанные секунды, и, судя по используемой ими технике, ветер дует со стороны Советов. Если бы я, прежде чем дремать в самолете, прокрутил в памяти предыдущие два часа, то наверняка бы заметил слежку. Но моя сентиментальность меня подвела.

***

Я проснулся незадолго до того, как миловидная японочка-стюардесса на приличном французском объявила посадку. Голову неприятно тянуло в затылке. "Кику... Гиндзё..." - спохватившись, я откинул плед и заглянул в иллюминатор. Снижаясь, самолет миновал плотный слой облачности и теперь стало видно темное одеяло океана, из-под его рваного, в белых комочках ваты, края выглядывала ровная зеленоватая прибрежная полоса, за ней все ближе  разноцветный пэчворк частных огородиков. Два прямоугольника аэропорта, заросшие травой взлетные полосы... Старый Токио... 

Жаль, но с Кику я не увижусь - опасно. Для пикника под цветущими сакурами найду новую девочку. Поезд в Ома, конечно, не опоздает, потому что туда я доберусь в тесном и низеньком рейсовом автобусе. А через несколько дней с борта парома я буду любоваться прозрачной морской волной и кидать кусочки пана крикливым чайкам.

(по мотивам мистической истории, произошедшей в 1954 году

https://www.epochtimes.ru/chelovek-iz-taureda-dokazatelstvo-parallelnoj-vselennoj-ili-mistifikatsiya-99021947/#/)