Парацетамол, утятница и осиновый кол. Упоротый Конкурс

Сливки растекаются по небу, забеливая язвочки звёзд…

Сливки растекаются по нёбу, зализывая звёздочки язв…

Кусочек бесконечности, пронизанной миллиардами термоядерных вспышек, наливается светом оранжевой звезды, примеряя один за другим и все вместе – все оттенки радужного спектра.

Рыжуля из породы кошачьих, с кисточками на ушах, поджарым пушистым телом взлетает по ступеням ветвей остролистного платана, прорастающего сквозь семь небес и бряцающего семипало на семи небесных клавишах  веские аккорды небесной фуги, - взлетает и пропадает где-то в небесном молоке.

Только посверкивает иногда парой зеленоватых звёзд, таращась из далёкого далёка.

В жестяном ангаре, провонявшем рыбьим рассолом, скучно ждать неминуемой смерти. Жестяные лохани для засолки – и колыбели, и гробы, и уютные опочивальни. И люди, как рыбы, впитавшие кожей и волосами дух рыбного рассола, кажется, ещё чуть, и обернутся скумбрией холодного копчения – с золотистой шкуркой и мёртвым рыбьим глазом. Потроши. Ешь. Облизывайся. Вытирай жирные руки о засаленные пятнистые штанины.

Некто сходит с ума в Кингисеппе, потому что чем ближе столица, тем глуше провинция.

Некто заправляет куриные крылышки в утятнице шафраном и базиликом, пытаясь ублажить нечто, сошедшее с ума.

Оповещения звякают в почтовом ящике, как монеты по жестяной кружке:

«Ничто добавило контент. Ничто добавило контент. Ничто добавило…».

Давясь соплями и парацетамолом, пытаюсь пережить последствия офисного климат-контроля, пока за глухими пластиковыми евро-окнами плавится под солнцем июль, и каждый его отблеск в окнах напротив вонзается в зрачки глаз с неотвратимостью орудия убийства кровососущей нежити:

«Хрясь!»

Нет, «Хрыщт!» - и в разорванной груди гнилое сердце захлёбывается чужой позаимствованной кровью.

Недовяленный трясётся в щелястом пазике, вдыхая полной грудью приморскую пыль по пути домой.

Некто безнадёжно ждёт бумажных писем, перебирая рекламную макулатуру в почтовом ящике на прокуренной обоссанной площадке второго этажа.

Я снова пытаюсь запустить обескровленное сердце, но оно, наглотавшись  формалина, уже не откликается ни на что.

Пара зеленоватых звёзд отблёскивает со свода, как будто загадочно, быть может, удовлетворённо.