14
314
Тип публикации: Критика
Рубрика: рассказы

- Выручай, брат! - в понедельник утром Пашка влетел в мою прихожую, едва не оборвав звонок. - К Маринке подруга школьная приехала из Липецка. Нужен кавалер.

Пашка, мой школьный друг, был влюблён в Марину, которая, точно соответствуя своему имени, имела характер морского прибоя, в силу чего последние месяцы Пашку носило, как щепку в пене, в бурной череде Марининых отливов и приливов, под постоянным штормовым предупреждением... 

Честно говоря, я ожидал, что вскоре один из отливов оставит его на мели, но своего ожидания не озвучивал, поскольку Пашка видимо и натурально был безумно влюблён и к рефлексии, очевидно, не способен. Впрочем, похоже, у него вообще не было времени для мыслей, так как Марина, имевшая самые разносторонние интересы и разнообразные знакомства, постоянно что-то организовывала. Это были и походы за город с костром и пением песен, и вечеринки у кого-то дома с чтением стихов, высокими разговорами и, конечно, песнями, и групповые посещения выставок с умными разговорами, и, опять же, со стихами и песнями. Меня звали туда нечасто, но я и не переживал.

Сначала Пашка появлялся у меня, я звал это - обсохнуть от пены, чтобы поговорить про Марину и про её таланты. Но потом совсем пропал, исчез для друзей и свободной стихии, навсегда, казалось, вычеркнувшись из числа вольных граждан…

Но вдруг он вписался назад, введя в мой мир Татьяну - подругу Марины, приехавшую в Москву готовиться к поступлению в институт, для которой я стал кавалером, и не только формальным. Мы сразу почувствовали влечение, стремление узнать друг друга. 

Что свело нас так быстро? Одиночество? Желание любви? Любопытство новизны? Поэзия? Татьяна, как и я, была увлечена ею, и читала мне свои стихи:

Душа полна, как мошкарой, сплетеньем звуков,
Давно ушедших слов и слёз, но эхо гулко.
Как капля воска ко свече, любовь к разлуке
Прилипла. В жертвенном огне сожженья судеб
Мечтать о праведном конце довольно глупо.
Закончен праздник наконец, всё съели, спели,
Костры горели на земле, костры горели…

Так или иначе, остаток недели был прожит в череде долгих и мечтательных встреч, в сентиментальных блужданиях вдоль улиц устало спящего города, в теплоте подъездов, спасавших от холода прощаний, в неумелых объятиях, искавших точек искреннего соприкосновения, в легком вихре пробных поцелуев, которые, как первые снятые с виноградной лозы грозди, дразнили сладостью и опьянением будущего вина. В календаре уже был назначен день, день когда вино это будет испито. День ближайшего воскресения.

Нежеланное расставание стало желанным, когда её губы, коснувшись моих, прошептали: “Да, буду. До завтра.” Закат стучал пурпурной кистью по крышам засыпающих домов. Я взлетел по ступеням в высоту своего земного обитания, неожиданно застав там бдящего всенощно Пашу.

Случилась беда. Или благословление. Марина ушла к другому.
А мы ведь знали другого. Другой был наш брат. Предатель - всегда твой брат. Не правда ли? Один из двенадцати.
Пашу мутило, крутило, коверкало. Паша был не свой. Паша искал забытья.
На этот случай был приготовлен у нас с ним один рецептик. Мы едем в Питер. Бутылка в ларьке. Первый поезд. Две боковые полки. Надежда спасения.
Потом день в Питере, весь размазанный вдоль Невского, от заведения к заведению. Разворот на Дворцовой. И путь обратного снисхождения. Память забывается. Время теряется в забытьи. Надёжное беспамятство.
И наконец, последний рывок к вокзалу - идиллическая попытка на возвращение к жизни. Увы и ах - опоздание… Поезд ушёл.
Затем муки нескончаемой дремоты на холодных вокзальных ступенях. Предрассветное прощание. Мы вернёмся в наш город, знакомый до слёз…

Потом, уже дома, на темной лестнице я нашёл томик русских поэтов нашего века. Томик был аккуратно заложен. “За то, что я больна — увы! — не Вами!”

Я часто перечитывал этот томик. Потом забыл. Все герои обезжизненного сюжета постепенно исчезли в суете времени. Привычное заменило желанное. Казалось, навсегда.

***

Но, однажды, я встретил того самого приятеля, который увёл Марину от Паши. Поздоровались обыденно, помолчали. “Ребеночек родился”. “Поздравляю”. Расстались. Но потом всё равно как-то остались приятелями. Жизнь лечит.

Вскоре встретились мы и с Пашей. Вполне по-дружески неожиданно. Он, привычно чуть не оборвав мой звонок и дверную цепочку, ворвался назад в мою жизнь. Пригласил на свадьбу: “Да ты её знаешь. Татьяна. Приходили мы с ней”.

Свадебная тризна - так она запомнилась мне, протекла без необходимости драки в силу родственности выпивающих душ. Обильно возлив, я отошёл поговорить с Бахусом и только там и тогда выразил античному истукану полное свое недовольство и неприятие. Был посажен в авто и отправлен в отключку домой.

Но забытое, казалось, ожидание вернулось, упало лавиной, оглушило, утопило. Нестерпимое ощущение язвящей дыры посредине пустого тела прожигало насквозь, мучило неустанно день и ночь, горело нескончаемой геенной.

Существо это - Татьяна, вернулось мне в голову, окопалось усердно, заняло позиции, чтобы стоять там на смерть. Но, прости господи, я был слаб, я вовсе не был готов сопротивляться, я готов был сдаться в плен и выжить.

Мы начали встречаться. Я провожал её от работы домой. Иногда она выходила за покупками из дома, и я проводил это время с ней. Иногда я звонил, и мы говорили. Не было ничего кроме разговоров. Всё книжное и немного театра.

Однажды, она не появилась из офиса после работы. И назавтра не пришла. На другой день, дождавшись, когда Паша уйдёт, я позвонил в их дверь. Татьяна открыла. В теплом махровом до пят халате. Сказала:
- Болею.
- Давай куплю лекарств, мёда, лимонов? - предложил я.
- Спасибо. У меня всё есть.

Я понимал, что надо уйти. Пожелать выздоровления и уйти. Но не смог.
- Можно, зайду? - попросил я.
- Паши нет.
- Я знаю.

Она посмотрела на меня. И отступила от двери.

Мы, сев на кухне, пили чай с лимоном и мёдом. Говорили о поэзии и жизни. Незаметно пролетело несколько часов. Она встала, потягиваясь, и обернулась к зеркалу в прихожей:
- Ой, я же только что встала, когда ты пришёл, ещё толком не умывалась...

Я подошёл к ней сзади. Положил руки на плечи. Она не двигалась и молчала.
Мои руки скользнули вниз и вокруг, обхватив теплоту её халата.
Не встретив сопротивления, ладонь скользнула под халат, обнаружив там нежное и нагое тело.
- Я хочу принять ванну, - тогда сказала она. - Потри мне спинку.

***

Ты - девственник, - улыбнулась она, повернувшись в кровати лицом ко мне. - Не переживай. У Паши тоже не сразу получилось.

Она так непринужденно говорила это, что обидеться казалось трудным. Однако напоминание о Паше укололо.

- Включим музыку, - предложила она, вынырнув из-под одеяла. - Вот это.

Тихая мелодия потекла из машинки. “What a wonderful world”, - убедительно сообщил голос из глубины музыки - “What a wonderful world”. Я подошёл к Татьяне, и, тесно обнявшись, мы закружились.

- Вот видишь! Всё так просто, - мурлыкала она спустя несколько минут. Меня же била дрожь от пережитого. Осуществилось.

Увидев стрелки часов, означивших приближение вечера, она сказала:
- Тебе пора идти. А мне опять нужно в ванну. Скоро Паша вернётся. А из меня вот-вот потечёт.

Почему-то я помню эти слова “из меня потечёт”. Ненавижу и помню.

Едва я успел одеться, дверь открыл Паша. Я скомкано что-то придумал как объяснение и бросился вон.

Потом я не видел их. Почти никогда.

И вообще. Я всегда больше любил Чехова.

***

Существо

[главное] сущ., с., употр. часто
1. Существом называют самую главную, содержательную часть чего-либо.

[живой организм] сущ., с., употр. нечасто
1. Существом называют живой организм, о котором вы ничего или почти ничего не знаете.
Толковый словарь русского языка. Д. В. Дмитриев. 2003.

Дата публикации: 18 сентября 2019 в 18:59