расцвет мезозойской эры в неопределённой гравитации (Чемп.10)

     У Павлины Леонидовны Залихватской задался день. Проснулась рано, отмочила тарелки с засохшими руинами макарон по-флотски, брёвна из мучных перьев раскисшими тряпками плавали в водах обожравшейся останками еды раковины. Павлина не думала рушить дамбу – флотилия пошла бы ко дну. Ничего, что волны временами ниспадали на зашарканный пол, это было похоже на шторм, а рвущиеся вниз эсминцы виртуозно подхватывала шумовкой, отправляла в гавань.

     У Павлины были поблизости соседи, как водится, она их не любила, потому что за тонкими стенами возились, это мешало ей выдумывать мысли. Сосед Ираклий уж совершенно очень любил возиться, пищал, царапал утлые перегородки, однажды доцарапался до Павлининых обоев. За что Павлина прозвала Ираклия Килькой. И вот, когда чистая посуда высокой горой напряжённо застыла, сияя лоснящимися от жира пятнами, отяжелевший фартук мокрым знаменем повис на шее, Леонидовна захотела чаю.

     На столе, покрытом облупленной клеёнкой, нервно всхлипывал горячий чайник, кусок варёной колбасы, замотанный в обрывки газеты, степенно подсыхал на солнце. Павлина не глядя съела бутерброд с колбасой и вместе с ним прилипший газетный клок. На клоке стояла дата: «7 ноября 1917 года». Дата легко скользнула по пищеводу, размокшими хлопьями плавно улеглась в желудочном соке. Женщина почувствовала лёгкую резь в животе, нарастающее бурление не давало покоя. Она прилегла. Живот колыхался подобно гигантскому сухогрузу, временами из него вылетали ватиновые звуки, похожие на винтовочные выстрелы.

     Павлина встревожилась, звуки становились чаще, громче, порой громыхала артиллерия, чуть позже кто-то кричал «ура!». Она прижала ухо к стене, через которую шевелился Ираклий – там была какая-то возня, но не канонада. Живот несчастной женщины раздуло до невообразимых размеров, он упёрся в стену, стена стойко сдерживала натиск, было видно, что давалось с трудом. Крен рос в градусах, обои лопались подобно сухим макаронинам, возня соседа растворялась в артобстреле.

Настал тот час, когда Леонидовна восстала – попытка встать вместе с революционными массами развалилась, каплями леденящего пота опала на впалую грудь.

     Расшатанная стена неспешно тромбовала бушующие вихри, вихри смердящим паром проникали в Ираклиевы пенаты. Килька зашевелился, шорох пронизывающей струёй ровным строем тёк в соседние белокаменные палаты, захватывал революционные вихри, сжимал обмякшее тело соседки. Ираклий встревожено втянул ноздрями утлый запах пороха вперемешку с выхлопными газами. Комната стягивалась синеватым дымом.

     Из плотной пелены смога сквозь распахнутые стены вкатывался броневик. Гусеницы нехотя жевали засаленный пододеяльник. Из люка возвышалась голова Павлины и её указующий перст. Перст показывал на раковину с тонущей флотилией. Макаронины квакающими шлепками извергались на пол. Ираклий, придерживая одной рукой мятые треники с лопнувшей резинкой, другой ловко подхватывал шумовкой дряблые перья и отправлял в разверзшуюся пасть соседки.