Последствия нетерпимости

курсив - нейросеть "Порфирьевич"

Василий сидел перед телевизором с ведерком квашеной капусты в одной руке и вилкой в другой. Но не ел и передачу не смотрел. Он вглядывался в собственную жену, дремлющую рядом на расстоянии вытянутой руки, и пытался понять, насколько ее ненавидит. Мужчина даже убавил громкость, чтобы остановить мгновение, заострить. Понять глубину падения в кроличью нору. Услышать свист в ушах от тихого, но неумолимого полета в ад. Он даже корпусом не повернулся к жене, только головой. Все для того, чтобы не спугнуть этот шепот медленно разрастающейся черной дыры в груди на фоне водопроводного журчания, звона соседской ложечки о стеклянную чашку, редкие всхлипывания детей. В облике Василия, чертах лица и, особенно, взгляде вполоборота было что-то от Бродяги Чаплина. Эта неизбывная грусть в глазах пробивалась сквозь разрушительное желание мести ближайшему человеку за упущенную жизнь. С натяжкой эту жизнь можно сравнить с сюжетом фильма «огни большого города». Только если прокрутить из конца в начало. От торжества света к унынию и нищете.

Странные вещи происходили с Василием. Он давно понял, что убьет жену, и уже не был властен над осознанием этого факта. Период торгов с самим собой прошел, всполохи мнимого благополучия не посещали мужчину по крайней мере последние года два. Но эмоции еще можно было удерживать вполне успешно. В противном случае, он бы не колеблясь с размаху воткнул вилку прямо в эту глупую и наглую переносицу, по самый черенок. Василий посмотрел на вилку. Ему нравилось, что зубья слегка изогнуты дугой. Это значит, что при ударе они прошьют сразу несколько разных участков лобных долей, отвечающих за совесть, волю, критическое мышление. Особенно, за критическое мышление. Мужчина увлекся мыслями и, облизывая вилку, поранил язык. Снова и снова взглядываясь в лоснящееся от густого слоя крема лицо с огурцами на глазах, Василий убеждался - женщина даже во сне издевалась над ним и торжествовала победу над его мужским самосознанием. Зачем же еще она лежала перед телевизором, если даже не в состоянии его видеть?

А он - Василий - сидел перед этим телевизором, смотрел футбол, ел ужин и смотрел американский боевик. И таким вот составом всего этого страдал он сам. Но неужели так и должно быть? С ним такое уже было, все в прошлом. А может быть, все только начиналось? В некотором смысле на это можно было и надеяться. Но сначала нужно было договориться о том, что делать дальше. Мужчине всегда трудно решиться на отчаянный поступок, но только не в такой ситуации.

«Эх, знать, что жизнь просто закончилась», - подумал он, подводя итог всему сегодняшнему дню. А что же, его уже не будет в этом году? Какой он, этот вечер, как он сложился и что будет дальше? Многовато загадок и неясностей. Первый вопрос, видимо, был самым сложным: как ему жить дальше? Он чувствовал, что у него может не быть никакого будущего - это он знал наверняка. Но кто и когда сможет осуществить его мечту о новой жизни, если ничего нельзя предпринять? Он вдруг отчетливо понял всю абсурдность своего положения. И дело было даже не в том, что у него не осталось денег. В конце концов, у него была такая большая сумма, которую он не считал своими. Но даже не в этом.

Даже не в этом. На нос жене села большая, жирная муха. Женщина согнала ее стремительным круговым движением по часовой стрелке, задействовав сразу все мимические мышцы. Василию больше не надо было решаться на отчаянный поступок. Поступок уже совершен, оставалось только привести его в действие материально. Поступок как мечта, как открытие философского камня. И никакая окружающая действительность не в силах была бы помешать осуществлению его мечты. В этом не было никакой тайны. Он только начинал ее осознавать. Понимание этой тайны еще только предстояло - но оно пришло. Он вдруг с восторгом понял, что сможет все поменять к лучшему. Мало того, можно было даже немного отложить начало большого дела. Сделать что-то для своей души. Потому что впереди была страшная тайна. Страшнее, чем смерть. Было в ней что-то даже от рождения, страшная и загадочная.

Василий встал, еще раз посмотрел на жену, прошел в прихожую и достал из кладовки упаковку хлорофоса. На кухне он зачерпнул столовую ложку порошка и насыпал в бутылку с айраном. Взболтав, зачерпнул еще ложку и отправил туда же. Ровно в шесть утра жена встанет и первым делом будет пить свой айран. На этом дело и закончится. При благоприятном развитии обстоятельств никто не заметит в ее крови следов химиката.

Хлорофос - близкий родственник фосфорорганических боевых отравляющих веществ, которые применялись в первую мировую. Необратимо блокирует передачу нервных импульсов. Нужно только дождаться, когда кончатся конвульсии, и перед самой остановкой сердца вколоть этой сволочи побольше щелочи прямо в сонную артерию. Тогда химикат распадется без остатка. И кто после этого скажет, что травить насекомых по квартирам это вынужденная мера? Нет, это философия. Простая и мудрая философия, которая не требует от человека особых усилий, но тем не менее сопряжена с большой опасностью. Но кто и для чего способен на такую философию? Ясно, что не его соплеменники из этой спокойной и обеспеченной жизни. Там, где есть фундамент, есть и защита. Где нет фундамента, нет и защиты. Тут не просто английский графыцик, не просто гнилое яблоко и краба - здесь поэт настоящий...  От души нараспашку.

Василий доедал капустку и понимал, что мысли его путаются. Не обращая внимания на жену, он пошел спать.

В три минуты седьмого утра загромыхала посуда, кухонный стол с басовитым скрипом начал гулять по кухне под натиском разбушевавшейся в агонии грузной женщины. Василий, зная, как не разбудить соседей, дождался, когда тело наконец упадет на пол, и сел своей уже практически бывшей жене на грудь. Не обращая внимания на тяжелые, нескоординированные движения полных рук, он зажал заранее приготовленный шприц и вонзил его женщине в шею. Агония продолжалась еще несколько минут, пока наконец все не стихло. Напоследок Василий отнес обмякшее тело в ванную и запер дверь на задвижку. Оставалось как ни в чем ни бывало собраться на работу, а по возвращении взволнованным голосом вызвать скорую.

Она сказала по телефону, что ей плохо, а потом перестала отвечать на звонки. Да, так. Непонятно. Что-то еще было связано с куклой. Ага, точно, вчера она сказала, что у них было полфунта старой сельтерской селедки. Глупость конечно. А что тут глупого? Вдруг она вырастила ее из смеси, которую каждый день выпивала из бутылочки в кафе "Спорт"? Василий закрыл глаза и подумал - как войти в рабочее русло и отменить этот разлагающийся зловонием шум в голове. Выпить кофе, принять душ, просто посидеть. Василий выбрал с силой отхлестать себя по щекам, да так, что чуть не свернул себе челюсть. Помогло. Он оглянулся на лежащее рядом тело - оно было совершенно неподвижно. Василий подошел к нему и приподнял за подбородок. Перед его лицом была мелко вздрагивающая в конвульсиях рыбина.

Василий честно отработал по трем вызовам и вернулся домой с пакетом пельменей и планом телефонного звонка в скорую. Пройдя в ванную, чтобы помыть руки перед обедом, он не нашел тела и застыл в невольной позе просящего - с вытянутыми к умывальнику руками. Его тело начало вращаться, словно от всасывания в себя чего-то негативного; оно накрыло раковину своим брюхом и дернулось несколько раз вверх и вниз - прямо в саму. Потом оно замерло и затрепетало почти в полном молчании, словно в ожидании чего-то волнующегося. Василий собрался и прошел на кухню. По потолку порывистыми движениями перемещалась муха, размером с человека, в обрывках цветастого халата, сквозь которые пробились слюдяные крылья, радужно переливающиеся в солнечном свете. Муха изучала хоботком территорию кухни, по сантиметру открывая для себя. Василий понял, что перед ним его бывшая жена, и что избыток пестицида повлиял на человеческую органику слишком непредсказуемо. Забыв о пельменях, мужчина нащупал позади себя табурет и, опустившись на него, стал наблюдать за насекомым. Муха осторожно переместилась по стене поближе к Василию и взглянула на вчерашнего мужа огромными фасеточными глазами. Сотни маленьких, одинаковых василиев отражались, как в мониторах слежения, в черных, удивительно стройных бусинках. Муха чуть наклонила голову, будто оценивая Василия. В этой оценке уже не было ничего человеческого. Ни злобы, ни любви, ни страха. Василия оценивали, как объект, и ему это нравилось. Приглядевшись, он заметил, что его глаза наблюдателя тоже были бусинками, и что они не изменяют цвета. Муха еще раз осмотрела Василия и, поняв, что он теперь для нее не опасен, направила в него всю свою мощь. Василий был полностью защищен от атаки, но чувствовал приближение смерти. Едва заметным движением муха преодолела дистанцию между ними, и Василий почувствовал на себе всю стройность и гармонию крылатого творения природы. Взглянув в глаза мухи, он вдруг понял, что избран. Он одобрен как самец. Впервые за всю свою жизнь. Он лучший. Он альфа. Муха хочет продолжить род. Василий провел ладонью по щетинистой лапе насекомого и расплакался. Отчасти это был порыв, отчасти спонтанный порыв, который привел к тому, что слез у него не было – ведь он, конечно, был насекомым, но в это мгновение он чувствовал себя человеком и был все же настоящим человеком. А главное, он знал точно: в этой крохотной деревянной ручке он потерял свою последнюю надежду на сострадание и прощение. Он любил муху – и любил это искренне, без обмана. А теперь его, молодого и красивого, словно во сне, подбросят вверх и швырнут на черный мраморный пол.

Василию хотелось поцелуя. Мухе хотелось почти того же. Резким движением хоботка она попробовала на вкус голову Василия. Голова, как сахарная крошка прилипла к хоботку и оторвалась от щуплых плеч.