Красные ветки

Новый день влился в окно теплым лимонным соком. Разлегся, пятнистый, на одеяле, вытянул руки к письменному столу. Снаружи, за блеклым стеклом, вспенилась светло-зеленым лещина. Вчерашние почки на ней изрезало, словно бритвой.

Полина, подплавленная, как сыр, стояла в солнечной луже. Легкой кистью свет рисовал ей скулы, тонкие крылья носа и лягушачий рот. Свет гладил и пел, и сонной Полине казалось: она качается на волнах в белой безвесельной лодке.

 Цок! В кухне мама разбила и вылила в сковородку яйцо. Оно зашкворчало, разлезлось по жаркому кругу и замерло – яркий циклопий глаз. Мама охнула и тут же включила воду, видно, горячими брызгами ей покусало руки.

Руки. С тонкими пальцами, цепкими, как красно-веткий кустарник, в котором вчера... Не мамины руки, нет. Мамины руки вчера играли в доме культуры – какого-то Вагнера, Ричарда или Рикардо. Быстро и резко играли, будто бросали снаряды с раненного бомбовоза. А дальше, за домом культуры, в овраге тонкие Юркины пальцы крошили красные ветки; и после рваным пунктиром: «жик, жик, жик-жик» вскрывали на куртке Полины крепкую молнию...

Мама не знала. Не знает она и теперь.

Полина задернула шторы. Стол зашершавился, посерел. Одеяло остыло и стало похожим на старый омлет. За стенкой заныл истомившийся чайник. Мама сняла его, тихо набулькала в чашку воды.

– Завтрак, Полина.

– Иду.

– После школы – сейчас же домой.

– Хорошо.

В рюкзаке – две смены белья, немного лекарств и деньги, снятые с маминой карты.

– Вымоешь ванну, вся уж в потеках, стыдно людей пригласить.

– Хорошо.

Билеты на дальний автобус – у Юрки.

– И этот твой, Юрка, пусть не звонит. Скажи: мне мама с тобой запретила.

– Да, хорошо.

– Опять хорошо?! Ты спишь что ли, дочка?

Полина – не дочка. Полина – дорога, шершавая, длинная, с белой разметкой.

Кран засипел и брызнулся грязным. Вода полилась, все светлея, и мама намылила губку. Пальцы в колечках – ни одного обручального – терли тарелку, краснели, разваривались под струей. Хлястик халата заячьи прыгал. Полина встала, ткнулась лбом в мамино межлопатье.

– Чего ты? – мама не обернулась.

– Так, ничего. Постоять.

– Потом постоишь, иди уже в школу.

– Да, хорошо.

Полина нырнула в комнату – за рюкзаком.

Юрка уже на вокзале. С билетами «только туда». Но мама, конечно, не знает.

Жалобно звякнула ложка. Всхлипнул и смолк подуставший кран.

Просунув язык между шторами, солнце лизнуло вазу с красными ветками.

Сорванными вчера.