Я буду там

Аля повернула ручку плиты, поднесла спичку. Огонь вырвался синей дугой и едва не опалил Алины пальцы. Чайник глухо сел, призвякнув крышкой, и вскоре старушечьи засопел. Начиналось утро, вязкое, как пересахаренное варенье.

В почте лежало письмо с сайта знакомств. Первое за полгода – фото Аля давно удалила, да и в анкете осталось лишь «нужен умеющий складно писать».

Письмо не длинное было. Такое:

«Симеонов открыл окно. Ветер лизнул его, словно конфету, и сдул со стола бумажки. Чайками те расселись на грязном полу. В окне напротив Симеонов увидел девушку, вернее, ее затылок и спину. Узкую, с острыми плавниками лопаток. Девушка сидела на подоконнике и, похоже, болтала ногами. «Обернись!» – мысленно приказал ей Симеонов. Но девушка не обернулась. Тогда Симеонов взял майку, еще влажную после стирки, и обтер свое налитое красным лицо.

Складен ли я? К.»

 К... Костя? Кирилл? Кузьма?..

И-и-и! – заверещал чайник, и Аля поспешно сняла его с огня. Налила кипятка в кружку, стала писать.

 «Девушка болтала ногами. Пятки стучали о батарею, но это было ничуть не больно. Там, за спиной, она знала, стоит раскрасневшийся Симеонов. Город, готически нервный, тонкими пальцами гладил ей шею. Осенне шептал, рассыпался на тысячи искр. Подумаешь, Симеонов. Она, не глядя, мазнула помадой губы. Сложила пальцы ленинским шалашом. И обернулась.»

Кузьма (так уж решила Аля) ответил на третий день. Ответил! Аля сплясала джигу и кликнула по письму.

«Симеонов, чаечно белый, вцепился в старенький подоконник. Треснула краска, и в Симеоновский палец впился сердитый осколок. Взмахнув рукой с осколочным пальцем, Симеонов мысленно крикнул: «Взмахни!». Но девушка взмахивать не хотела. Она смотрела на тучу, съедающую небо, и держала руки ленинским шалашом. Тогда Симеонов бросился в коридор, а потом, хлопнув дверью, в подъезд.»

Аля согрела руки над холостым огнем плиты. Шумно вздохнула: он вышел, вышел! И села писать ответ.

«Опустев, Симеоновское окно вмиг сделалось старым. Глядя в черный его зрачок, девушка мерзла и непонятно чего ждала, и словно звала кого-то, но не могла дозваться. Тонкий черничный плащ, туфли – пусть некрасивые, ладно! Выпорхнула в подъезд. Третий этаж, второй, первый. Пахнуло жасмином и пылью. Лестница рваной гармоникой ухнула за ее спиной.»

Страшный, – думала Аля, открывая третье письмо, – да точно, урод. Был бы красивый, в онлайне сидеть бы не стал. Влюблюсь – вот так, в переписке, а он – как атомная война…

«Симеонов увидел ее и оброс светло-серыми перьями. Я птица, – подумалось Симеонову, – я хочу и могу летать. Он подал девушке руку, она взялась. Летим! – сказал Симеонов, и они полетели. Видели чуть придушенный тучей город, и парочки – в скверах, у речки и в темных арках. И все целовались, и будто последним был вечер, самым последним в их жизни. Девушка черничными рукавами обвила Симеонову шею. И он полетел еще выше, навстречу густеющей туче.»

Ох, поворот! Аля стыдливо прикрыла ноут. Кузьма целовал ее, не спросив, и Але хотелось чуточку отомстить, побиться с ним, словно яйцами на Пасху.

«Девушка взмахнула черничными рукавами, и шея Симеонова оголилась. Внизу, в городе, парочки подустали и поползли по домам. Туча сжалась, и как из губки, напитанной водой, из нее здорово пролилось. Стало легче дышать, снова запахло жасмином. Симеонов, весь в мокрых перьях, приземлился на улице Ленина. Девушка чмокнула его в лоб. До завтра!»

Назавтра пришло письмо. Короткое, как и всегда.

«Аля! Ведь что-то не так. Я заигрался, наверное, да? Симеонов Вам больше не нужен? Тогда он не нужен и мне! Приходите на улицу Ленина, завтра. Там памятник, помните? В полдень. Я буду в черном пальто и со странным лицом. К.»

Аля поежилась. Всхлипнула. Засмеялась. И написала:

«Хорошо, буду там. В черном пальто и со странным лицом.»

На Ленина не было никого, кроме усатой бабки. Она кидала пшено, словно сеяла, и голуби с воробьями жадно его клевали. В полдень Кузьма не явился. И в полдень с четвертью, и позже, и позже, и позже... И писем не написал. Во втором часу Аля, закиданная пшеном, ушла.

Дома, досыта наревевшись, еще раз открыла почту.

Коротенький текст и картинка – букет очень синих цветов, похожих на газовые горелки.

«Прости, пожалуйста, Аля. Симеонов храбрее меня.

Он вышел из дома, а я...

Еще раз – прости меня. К.»

Огонь вспыхнул яркой дугой. Чайник заговорил, ворчливее, чем обычно. Аля насыпала в кружку чаю – на палец, не меньше. И удалила анкету с сайта знакомств.

Симеонов остался один, между тучей и спящим под тучей городом.