АНЕ

 Я боюсь тебя потерять. Но это, как ни парадоксально, светлый страх, подталкивающий любить тебя ещё больше.

 Я боюсь тебя потерять. Со светлого страха начинается данный текст. На нём же и закончится.

 А между этим: откровение, которое сначала в силу своей трусости я смог показать лишь через зыбкий образ, выглядывающий на секунду из приоткрытой ширмы. Но во время написания рассказа случилось что-то, что понять я может и мог бы, но не хочу – со мной будто бы заговорила моя душа. Она говорила, а пальцы бегали по клавиатуре. Когда душа замолчала, я посмотрел на написанное и вдруг осознал, что хочу открыться тебе полностью, без намёков, образов, недосказанности и полуправды. Прямо сейчас я переделываю уже на две трети готовый текст, чтобы не только подвести к честной сути, к голому корню проблемы, но и обнажить ложь, которую я оставил на пути к этой искренности. Чувствую, Счастье, что могу, должен и желаю снять эти последние остатки липкой и тяжёлой маски, чтобы быть с тобой, и быть с тобой настоящим.  

 Вначале, обманывая как тебя, так и себя самого, я придумал первую ветвь сюжета, оживлённого мною “полутораметрового Мишку, чьи пластиковые чёрные глаза смотрят на умиротворённо лежащую в плюше его задней лапы голову маленького мальчика, не по годам большую голову. Из светлых, слегка взъерошенных волос выглядывает завиток правого уха, полностью покрытый тёмно коричневого цвета родимым пятном. Свёрнутое в калачик худое спящее тельце, одетое в засаленные футболку и шорты, лежит на полу, на покрытом засохшими пятнами и крошками грязи ковре. Руки, к которым прилипли соринки, сжимают пластмассовый автомат. Кожу задней части шеи мальчика обвивает красный, всё ещё горящий след большой ладони.”

 Далее была вторая ветка обмана:

 “ - Здравствуйте, дорогие друзья, меня зовут Андрей Солодников, - смотря в главную камеру, говорил один из самых известных людей развлекательного телевидения. Крупное и мягкое, будто съедобное лицо внушало тёплое доверие всей стране. Детская улыбка и весёлая энергичность в каждом слове, сказанном бодрым и мягким голосом, в каждом движении, сделанным похожим на фигурку Санта-Клауса телом. -  С вами программа “В поисках счастья”!

 Музыка. 

 Сквозь приоткрытую дверь гримёрки с зала через длинный коридор приглушёнными потоками начала протискиваться музыка, которую Оля до того лучшего дня своей жизни и после него слышала лишь по телевизору. Это включили заставку. Сразу же в голове восхищённой девочки покадрово точно воспроизвёлся наизусть запомненный видеоряд: небрежно, но мило и приятно нарисованный маленький человечек бежит по серой поверхности к светящейся точке в дали. С каждым его шагом точка увеличивается, а лучи света, исходящие из неё, становятся всё более яркими и явными, вытесняя серость. На пути человечка вырастают тёмные кривые тернии, но он смело выставляет руки вперёд и ломает их, продолжая свой бег. Он ближе. Точка превращается шар, отчётливо видный объём которого восхищает. Человечек начинает погружаться в море света. Ещё шаг и ещё. Человечек уже не бежит. Уже и не нужно. Он достиг цели. Вся картинка покрывается светом, освободившимся из заточения безудержным счастьем. Оля помнит, как оно каждый раз буквально сочится из пыльного прямоугольника телевизора.    Смотря эту заставку, девочка совсем забывала о…”

 Этим многоточием в конце я переводил тебя на третью ветку обмана:

 “- Блять! – она уже и не сдерживала эмоции. Так легче переносить больное неудобство. – Сука! – Она снова ударилась плечом о край металлической полки в узкой подсобке. Из рук на плиточный пол упала спайка. После нескольких секунд усталого ступора, девушка посмотрела на уроненный товар: полупрозрачная упаковка, тесно наполненная бутылками, была мокрой изнутри; пузатые стеклянные бочонки были погружены в пенистую золотистую жидкость почти наполовину. Две бутылки в углу разбились. Упаковка вокруг них полностью потеряла строгую натянутую форму и безобразно нырнула внутрь, измятым комком лениво покрыв мёртвые осколки дешёвого пива.

 К лицу невидимым паром подступил запах гниения, смешанного с хмелем и солодом. Покрытые морщинами веки стянулись, наполовину закрывая дергающиеся красные глаза, эти два сочащихся усталостью помятых шарика, которые вот-вот должны были провалиться в гниющие чёрные дыры черепа.

 Девушка воткнула расставленные пальцы левой руки в свою причёску. Покрытые мозолями трясущиеся кожаные штыки, разрисованные математическими вычислениями в столбик, подняли тускло-желтоватого цвета волосы, обнажив правое ухо, завиток которого был покрыт большим родимым пятном.”

 Это были три начала трёх линий, по которым идёт повествование. Уже тут я бессознательно оставляю ключи, которые должны говорить о моём настроении, о векторе той правды, к которой я должен прийти в конце. Но сейчас, перечитывая, я понимаю, какой же это цирк!

 Родимое пятно на завитке уха.

 Грязный ковёр, отпечаток ладони на шее ребёнка. 

 Программа “В поисках СЧАСТЬЯ” и человечек, идущий на СВЕТ.

 Как я тебя часто называю, Аня? Как, Свет мой, Счастье моё?

 Ну ладно, если последнее мне нравится, то остальное - ты не должна понимать эти символы, если это вообще можно назвать символами. Я сходу хотел вывалить перед тобой набор сюрреалистичной чуши, приблизительный смысл которой я сам-то понял, внимательно вчитавшись и осмыслив.

 Первая ветвь: намёки на неблагополучие в доме – грязный ковёр, след от удара по шее, и сон ребёнка, закрывшегося от всего мира. “Свернутое в калачик” вначале было “в позе эмбриона”. Этот ребёнок, как и почти все остальные персонажи – это, в большой степени, я. Но не только. О его другом значении, как и о значении плюшевого медведя,  я расскажу позже.

 Вторая ветвь:

 (Солнышко, прости, что, возможно, это выглядит, как любительский психологический самоанализ, который тебе зачем-то нужно читать, но поверь, это нужно и я не издеваюсь над тобой)

 Так вот, вторая ветвь:

 Маленькая девочка. Далее я и у неё на ухе опишу родимое пятно.

 Ну а про Счастье и Свет я уже написал. Эти образы – ты. А бегущий человечек – я, бегущий к тебе. И сама девочка – я. Последнее, опять же, нужно объяснить потом.

 Третья:

 Мы много говорили о моей тьме. О гадком, больном и страшном, что есть во мне. И хотя благодаря тебе, Солнышко, я избавляюсь от этого, очищаю себя, есть ещё тьма моего секрета, из-за которого я и пишу всё это. Эта тьма именно здесь, представлена в законсервированном виде через образ работы, с неприятными нюансами которой я, как ты знаешь, знаком лично.

 Вот что я для тебя создал, Любовь моя. Господи, больной я наголову. Я не отказываю этому тексту в возможности быть понятым на интуитивном, чувственном уровне, но мне нужно раскрыть тебе конкретную вещь, рассказать определённый секрет, и как я должен был сделать это через данную фантасмагорию, не понимаю. Но к концу я исправлюсь, правда. 

 А пока придётся продолжать читать это:

 “Мишка аккуратно взял спящего мальчика двумя передними лапами. Тот спал настолько крепко, что почти не заметил происходящего; лишь ручки рефлекторно чуть сильнее сжали пластмассовый автомат.

 Игрушка плавно и изящно, но в то же время коряво и неестественно, будто вырезок мультфильма, помещённый в реальный мир, пошла на задних лапах по комнате. Мимо военной палатки из простыни и накрытых ею поваленных стульев; танка из кресла и картонной втулки; армии оловянных солдатиков, своим расположением повторяющих схему Бородинского сражения, которую мальчик увидел в историческом учебнике.

 Мимо.  

 Мимо страшного, ещё  даже частично не выветрившегося воспоминания: прижавшееся к углу худое тело, закрывающее лицо тонкими руками, искривлёнными от напряжения, словно ломаные линии. И между пальцами-ветками видны глаза, доведённые до сумасшедшего отчаяния глаза, обрамлённые сверху кривыми кончиками взъерошенных, давно потерявших золотой свет волос, вырождающиеся глаза, слепо направленные на стоящую памятником огромную фигуру перед собой.”

 Здесь важны три момента. Первый: расположение солдатиков в виде Бородинского сражения. Здесь мне нужно было показать неординарный ум мальчика, что соединяет его с матерью, которая была также крайне неординарна с самого детства (об этом ты прочитаешь дальше).

 Второй момент: Мишка, его действия и его очевидная нереалистичность – это выражение моей воли, моей силы и желания.

 Третий момент: “Огромная фигура”. Запомни это.

 Далее, Солнышко, продолжим большим пластом текста:

 “ “- И следующей нашей гостьей станет маленькая Оля Кузнецова, девочка-вундеркинд, покорившая весь интернет талантом делать в голове сложнейшие математические вычисления”

 Оля, стоя с горящими восхищением глазами за кулисами у чётко очерченной светом линии съёмочной площадки, вспоминает снимающий её телефон, зафиксированный в маминой костлявенькой ручке, родной маминой костлявенькой ручке. За тёмно-синем прямоугольником смартфона: расходящиеся светом волосы, большой бледненький лоб, слишком часто моргающие голубые глазки, и пятнышко на ухе в форме моря, нанесённого на карту. Оля помнит папу, сидящего на краю дивана по правую руку от мамы. В его руках также лежал телефон с открытым калькулятором. Папа был счастливым, как и мама, светящимся, хоть и слегка приболевшим, - в бесчисленных чёрных иголочках щетины подёргивающиеся губы в перерывах между улыбкой прикусывали друг друга; потерянные глаза время от времени фиксировались в плену полной рассеянности.

 Мамин голос, расплывающийся музыкальными волнами по дому:

 - Тысяча четыреста пятьдесят девять прибавить девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять, - перед Олей мгновенно рисуются столбики, - умножить на семьсот пятьдесят два, - высчитав прошлую часть вычисления, ум строит следующий столбик, - и делить на восемьсот. Сколько?

 У девочки всё перед глазами. Она незамедлительно отвечает: “Девяносто пять тысяч триста семьдесят целых и пятьдесят две сотых”.

 Мама снимает папу, всё это время набирающего числа на калькуляторе. Он показывает результаты вычисления в камеру:

“(1459 + 99999) x 752 / 800 = 95370, 52”

 Тёплый голос, исходящий из сияния волос, из блеска моря в глазах, начал говорить следующие цифры. И перед Олей снова появились столбики. Естественные, как мама и папа, как жизнь мамы и папы, как её собственная жизнь, добрые и приветливые столбики.

 - А у вас “Drounberg” полностью закончился? Или просто не выставили? – пробил шум кондиционеров и хлопков пивных холодильников хриплый, толстый мужской голос.

 Пробивая похожую на кирпич бутылку, наполненную мутного цвета настойкой, она нехотя отвлеклась на работу своего мозга, потасканного, с каждым днём всё более ржавеющего механизма, пусть точного и верного, но пугающе уставшего.

 Перед глазами повисла оранжевая банка с изображением антропоморфного волка в виде карикатурного бюргера, одетого в шляпу, шорты и белую рубашку, обтянутую подтяжками. Ряд таких банок был в холодильнике. Его забрали совсем недавно – кривозубый парень лет 25 умудрился распихать по подмышками все шесть холодных банок и добраться с ними до кассы. На полке это пиво не выставлено. Было раньше, но она как раз переставила все шесть банок с полки в холодильник. Подсобка.

 “Блять, неужели придётся идти!?”

 Бегающие цифры и картинки спаек с банками, будто сфотографированные и сохранённые в её голове.

 Да, оно там есть. “Точно есть.”

 Банок семь этой “немецкой нефильтрованной хуйни” лежит в одной спайке с другим импортным пивом, “вроде, сука, голландским, под, наверно, где-то пятью спайками, лежащими сверху, что б мне к хуям сдохнуть, и двумя рядами спаек, прижимающих нужный мне ряд к углу подсобки. И того три башни из ящиков с пивом. 15 спаек.”

 Столбик.

 5 х 3 = 15

 “В одну спайку помещаются двадцать четыре банки”

 24

 Цифры.

 Ей хочется истерично смеяться.

 “Господи, блять, хочется упасть на пол и истерично смеяться! Просто хохотать у всех этих сволочей на глазах!”

 Столбики.

15 х 24 = 360

 “Триста шестьдесят банок. Придётся долбаться с триста шестьюдесятью банками.

Стоп.

“Стоп. Триста шестьдесят?”

 Подсобка. Три столба из спаек. Банки.

 “Спайки сверху неполные. Сверху всегда лежат неполные. Я брала оттуда банки.”

 Цифры.

 “Блять, не помню точно. Одна спайка пустая где-то наполовину. Помню много пустоты.”

 Пустота.

 “В другой нет, может, пары банок. Или три. Всё-таки где-то три. Всё-таки три!”

 Её глаза дёргаются.

 “В третьей… Боже ж, в третьей!!!”

 Губы сжаты. Лицо покраснело. Покупатели опять на неё смотрят. Этим взглядом, удивлённо-брезгливым, пренебрежительным. Её глаза дёргаются. Её губы сжаты.

 “В третьей, кажется, не хватает всего одной. Я помню, она наполнена. А-а-а-а-х! Я хочу разбить бутылку об голову этого гондона…

 Вдох… выдох

 Солнышко, успокойся

 “… Я хочу всё закончить”

 Я обнимаю тебя

 Успокойся

 “Я…”

 Прости меня.

 Подсобка. Спайки.

 “Я почти уверена, что там одна банка. Раннее эта спайка была наполовину пустой. Была ещё одна полупустая спайка. Банками из второй я заполнила первую. Почти заполнила. Не хватало всего одной банки.”

 Цифры

 “Одна спайка с двенадцатью банками. Одна – с двадцать одной. И одна с двадцать тремя банками.”

 Столбики

     12          3           1

 (24 – 12) + (24 - 21) + (24 – 23) = 16

 “Шестнадцать лишних”

 Столбик

 360 – 16 = 344

 “Триста сорок четыре”

 Цифры.

 Считать по-прежнему удаётся быстро. Ответы, ответы под линией результата в конце столбика она получает почти мгновенно. По-прежнему. Она по-прежнему быстро считает.  

“Триста сорок четыре банки”

 Колкие и издевающиеся цифры.

 “В пятнадцати спайках”

- Да, есть “Drounberg”! – отвечает она толстому мужскому голосу, татуированными руками вытягивая из кассы купюры сдачи за настойку. – Секунду, сейчас схожу!

 “В трёх столбах”.

 “Триста сорок четыре”

 “И всё это, блять, разгребать.

 “Бить руки. Локти. Разрываться.”

 Удивительно, как умение быстро считать прошло сквозь годы, сохранив свою идеальность.

 “Двигать и перекладывать эти ебанные ящики. Я хочу просто сдохнуть.”

 Кажется, изменилось абсолютно всё, кроме этого.

“Всё чаще я хочу просто сдохнуть.”

 344

 “Триста сорок четыре. Хватит ли веса триста сорока четырёх банок пива, чтобы раз и навсегда расквастить мой ебучий череп?””

 У Оли врождённый талант считать. В детстве она была счастлива. От таланта ли? Конечно нет. Оля, повзрослевшая и работающая в алкогольном магазине – крайне несчастна. От таланта ли? Нет. Почему она была счастлива и почему она несчастна теперь?

 “В голове Оли промелькнула мысль, что диван такой популярной программы мог бы быть и более удобным. С ножками не залезешь. В позу лотоса не сядешь. На таком диване только по струнке сидеть, как оловянный солдатик. Она это озвучила, что привело публику в восторг. Смех. Аплодисменты. Даже не понадобились подставные люди, направляющие эмоции зала. Этот момент был по-настоящему взрывным.

 Оля знала, как себя вести. Обладая врождённым светлым артистизмом, вызывающего умиление у всех, кто оказывается рядом с ней, девочка ещё и досконально знала настроение программы за счёт многочисленных просмотров и пересмотров выпусков. Зрители любят, когда дети говорят что-то мило-наглое. Выпуски со скромняками – это всегда скукотище. Поэтому нужно говорить, говорить смело, ярко и смешно.

 Моя ты маленькая звёздочка!

 Победа стилистов программы – решение не закрывать причёской родимое пятно на ухе. Это идеально дополняет твою энергию в целом. Особенная. Уникальная в своей красоте – от взрослого, удивительно внятного произношения сложных слов до изящной походки принцессы, от музыкально звонкого смеха, похожего на новогодний звук колокольчиков, до запоминающегося родимого пятнышка, благодаря которому тебя теперь не спутать ни с кем, ровно так же, как и не сравнить ни с кем.”

 Когда я был маленьким, я представлял себя популярным футболистом, актёром, героем своих любимых мультфильмов. Вокруг меня строились целые миры, с радостью подыгрывающие моим задумкам. Я фантазировал себя популярным и большим человеком, у которого идеально каждое движение, каждое решение приносит успех. Я был счастлив плавать в этих фантазиях. И в этих и в любых других. Невероятная фантазия исходит от невероятной любви к миру. Я любил мир и я любил жизнь. Именно это счастье детства я показал в девочке-вундеркинде, утрировав её счастье до пика – попадание гостьей в самую популярную телевизионную программу. Именно поэтому я не сдержался и выпустил эту фразу: “Моя ты маленькая звёздочка!”

 Я не думал, что далее я не сдержусь настолько, что разрушу весь рассказ. В общем, слава Богу, что произошло именно так.

 “Мишка бесшумно зашёл в спальню. Каждый раз, оказываясь здесь, он будто погружался в пространство воспоминаний. И как на ладони представали перед ним моменты из прожитого прошлого: его первая ночь в доме, в объятиях её маленьких ручек; и её светловолосая голова, облокотившаяся о его мягкую плюшевую грудь; её чуткое, с каждым днём более взрослое и более умное, скромно, но уверенно и чувственно  изучающее жизнь лицо,  устремлённое на страницы очередной подаренной дедом книги; первые страхи, рождённые в глазах, робко моргающих в дверном проёме и силящихся разглядеть маму, которою крепко держали три больших доктора; её первая ненависть, появившаяся в ранах до крови раскушенных губ, пробивающих яростным блеском тьму под кроватью, где она лежала, прячась от отца, кричащего и качающегося, тяжёлого, бьющего, воняющего, отвратительного; первое разочарование, поселившееся дрожью в пальцах, сначала впившихся в костлявую спину своего первого парня, отчаянно пытавшихся разорвать его натянутую кожу в попытке выпустить из него хоть что-то спасительное; бархатная белая ладонь опускалась на красное пятно простыни, и 17-тилетняя девочка, не по годам умная и не по годам уставшая, понимала, что дальше не будет ничего, кроме боли, матерщины и грязи. Но потом на месте пятна лежал младенец, её ребёнок.

Её ребёнок.

Её сын.

Человечек, у которого будут светлые, как солнце, волосы. Человечек, который будет талантлив и красив, как мама.

 Посчитаем вместе со мной, солнышко?

 Тебе 17 лет

 “Мне семнадцать лет”

  И в глазах твоих гуляет цифра:

 17

 Раздваивается:

 17, 17

 Растраивается:

 17, 17, 17

 Тебе приходится проговаривать “СЕМНАДЦАТЬ”, ощущая каждую букву, ощущая спрятанную за каждой буквой суть.

 “СЕМНАДЦАТЬ, СЕМ-НАД-ЦАТЬ, С-Е-М-Н-А-Д-Ц-А-Т-Ь. Я в этом мире уже семнадцать лет.”

 Ты прожила 208 месяцев

 “Я прожила двести восемь месяцев”

 4 месяца прошло с твоего дня рождения

  “Четыре месяца прошло с моего дня рождения.”

 4 месяца с момента третьего подряд дня рождения, когда рядом с тобой нет никого

 “Четыре месяца с … чет…”

 Если нужно поплакать, плач.

 “… Господи! Я…”

 Успокойся, солнце. Давай подождём. Тебе нужно успокоиться.

“Ч… Нет, нет, нет!”

Не спеши. Я никуда тебя не тороплю

“Четыре месяца с момента третьего подряд дня рождения, когда рядом со мной нет никого…

 Ни мамы… хаххаха, у меня глаза дёргаются! Всё лицо мокрое! Блять… Ни мамы, ни папы!!! Ни дедушки!

Я очень устала, Дамир.

 Я устала переносить на себе твою боль.

 Для тебя это хоть какая-то психотерапия, да. Перенести свою тьму в меня. Придумать меня покалеченной, мёртвой, изнасилованной. Убей моих родителей. Сделай их сумасшедшими алкоголиками. Заставь меня считать. ЦИФРЫ ЦИФРЫ ЦИФРЫ! Напиши эту хуйню большими буквами! Хахахаха. Пропиши, что я смеюсь. Отчаянно горьким смехом! Покажи меня голой, нарисуй мне шрамы, сделай меня шлюхой. Я всё вытерплю. Я буду какой угодно для тебя. Только это тебя не спасёт. Все свои боли и страхи ты показываешь лишь через мой образ. Весь свет лишь через образ ожившей плюшевой игрушки. Это выдумка, иллюзия. Тебе 19 лет. Ты мечешься. Во всём и всегда. Сейчас появилось она, и ты впервые в осознанном возрасте ощутил, что такое счастье.

  Ты хочешь показать ей выдумку? Она будет читать твою фантазию, в который ты зашифровал то, действительно хочешь сказать. Зачем? Для того, чтобы в очередной раз остаться наедине со своими страхами и разочарованиями, тонуть в этой яме, оправдывая себя тем, что этим скрытым посланием пытался сказать ей всё, но вот уж не получилось, опять. Помнишь тот важный для тебя разговор с человеком в электричке? Ты помнишь, что он сказал: “если ты найдешь ту, с которой тебе будет хорошо (ты помнишь, как он улыбнулся), не потеряй её”.

 Дамир, ты должен рискнуть, раскрыться ей до конца. Раскрыться, потому что…”

 потому что я тебя люблю, Аня. Я показываю персонажа Олю, чьё детство – моё детство, светлое и спокойное. Но с каждым годом будто разрасталась какая-то опухоль. Я всё больше морально отстранялся от мамы. Всё больше вспоминал плохие моменты, патологически привязывался к ним. Мне было страшно от своих же мыслей. Я ненавидел своего отца. Ненавидел за то, что его нет рядом, ненавидел за свою слабость, ненавидел просто так. И я был один.

 Оля выросла. И я боюсь, что моя жизнь может быть похоже на её. Существование во тьме. Каждый день – разложение.  

 Но и у неё есть надежда – её ребёнок. И им должен был заканчиваться рассказ. Надеждой и спасением. Ребёнок. Мишка ухаживает за ним, потому что я ухаживаю за ним, несмотря на чудовищные просчёты – грязный ковёр, насилие отца, - я ухаживаю за ним и люблю его, потому что он может быть счастливым. В его возрасте я был счастливым. В его возрасте Оля была счастливой. Но потом всё начало катиться в бездну. Я пропадал. Ровно до того момента, как полюбил тебя. С тобой я снова испытываю то, что испытывал от жизни в детстве. В свои 19 я попал на “В поисках счастья” и маленьким человечком  радостно бегу к тебе. Мне нужна сила, терпение и вера, что я добегу. И всё это у меня есть. Но мне мешает препятствие, об которое я спотыкаюсь.

 Мне 17 лет. Совсем недавно у меня появились первые друзья, совсем недавно я начал выходить из дома, совсем недавно я перестал чувствовать одиночество. И я начал упиваться всем этим. Слишком голодный до жизни, я хотел всё прочувствовать и довёл себя до проблемы. У меня появилась девушка, которая мне не нравилась.

 Мы были пьяны во время поцелуя, моего первого поцелуя. И в этом не было ни любви, ни даже просто симпатии. В этом была только пустота.

 Мы были пьяны ещё больше, когда во время вечеринки в квартире моего друга ушли в спальню его родителей, чтобы заняться сексом. И у меня не получилось. Почему? Она не тот человек? Выпитый алкоголь? Волнение? Всё вместе? Я не знаю. Но это отпечаталось на мне, как выстрел в голову. С тех пор я боюсь. Боюсь близости. В голове и сердце словно по бритве, которые бешено разрезают всё внутри каждый раз, когда я хочу прикоснуться, поцеловать, когда хочу любить и быть любимым полностью.

 Я встретил тебя. Встретил и постепенно пришёл к настоящей любви. Сейчас мне страшно, но я готов. Я трясусь, когда пишу это. Но я счастлив. Я очень хочу добежать до тебя.

 Я боюсь тебя потерять.