Карта шестёрочки

Вася Скалозуб сидел над пропастью и усиленно болтал короткими босыми ногами: вперёд-назад. Медовая тугая рожь колыхалась в ритме Васькиных движений. Непрерывно росла. Длинные ржаные колосья волнообразно сомкнулись над его головой, но чьи-то миндалевидные глаза продолжали нагло пялиться. Он тоже посмотрел. По привычке вверх. Вася был из маленьких — карлик. Их ищущие взгляды встретились, и пропасть застонала утробным басом. Скалозуб зажмурился и откинулся назад, подальше от края.

 Через минуту он осмелел и открыл веки. Вместо пропасти увидел длинную поясницу Светки-баскетболистки с дурацкой татуировкой в виде двух огромных глаз. Не дожидаясь, пока великанша повернётся и отмудохает его, как в прошлый раз, он скатился с кровати, натянул штаны, прихватил с тумбочки пластиковую карточку, и пулей в библиотеку. Шёл последний день акции, когда действовали очки, начисленные на библиотечную карту за прочтение Сэлинджера. Признаться, Васька не ожидал такого накопительного эффекта от куска пластика. Ну, конечно, не бог весть. Не Мопассан. Пришлось третий раз с колючей пропастью, но хоть что-то.

 Главный библиотекарь Ше (этнический кореец) курил на крыльце с неизменным бокалом кофе и зловеще разглядывал, как стремительно приближалась маленькая фигурка: «Всю неделю над пропастью теребит, лилипут несчастный. Страницы заляпал. Но ничего, сейчас я ему подсоблю: внесу разнообразие».

 Васька зашёл в читальный зал и не глядя схватил первую попавшуюся книгу Сэлинджера. Еле сдерживаясь, чтобы не побежать, дошёл до библиотечного терминала и махнул заветным пластиком.

 В это время с торжествующим возгласом: «Хрен тебе, а не карта», — Ше стёр очки.

 Устройство пискнуло про минусовой очковый баланс, но Васька этого уже не слышал. Он лежал в мусорном баке вместе с гнилыми бананами и тухлой рыбой. Рыба была с огромным вспученным животом. Сверху копошились две дамы забальзамированного возраста. Их перегар гармонично сочетался с запахом тухлятины, как «Красная Москва» с «Шипром». Бомжихи вытащили Ваську из контейнера, завернули в драный махровый халат, тетёхали, шлёпали по попе, тянулись к нему беззубыми ртами, выдирали друг у друга, целовали голые пяточки, красили обгрызенные ногти алым лаком, выщипывали брови, без конца звонили по телефону, наизусть читали Гёте на немецком, интересовались состоянием современной психиатрии, звали на море купаться, размахивали пистолетом, требовали застрелиться. Васька нажал курок.  

 Когда пороховой дым развеялся, Светкины нижние глаза смотрели на него с укором.

 — Господи, последний день и такое, — послышался сверху знакомый, плачущий бас, — Ше стёр очки с моей карты. Урод! Свою ты уронил под кровать, я с ней в читалку и припёрлась, дура.

 Но Васька этого уже не слышал, он прислушивался к растущей в пропасти ржи.