Бороться, искать, найти и перепрятать

I am loved. That is why I rejoice.
I remember my childhood only
Борис Рыжий

Стылый злой пулковский ветер рвал рекламные плакаты у терминала номер один и трепал волосы стоявшей парочке. Накрапывал редкий дождь. Парень частыми затяжками курил сигарету, сплёвывал, приглаживал волосы, угрюмо глядел на асфальт. Рядом с ним стояла девушка с детскими припухшими губами и длинными запутанными ветром волосами. В её лице, бледном с болезненными тенями, нельзя было рассмотреть эмоций. Холодное и равнодушное. И только в тёмных глазах мелькало что-то тоскливое и невысказанное. Она переступала ногами в тёткинских рикеревских ботинках, старалась встать спиной к ветру, икоса смотрела на покрасневшую шею парня.

Со слабым шорохом катились по перрону пакеты и бумажные упаковки, собирались в кучи, шептались о чём-то своём мусорном, передыхали, потом под порывами ветра снова крутились по тротуару, попадали в лужи и там затихали, зябко прижавшись к воде. Серо. Сыро.

— Вот оно, видишь, как обернулось. Главное — не сдаваться. Донт гив ап. Теперь порядок. Всё. Сваливаю. Квартиру пока сеструхе оставлю – половина её. Тем более, жильцы съехали, пусть в Питер перебирается из своего Мухосранска. Может, и приживётся. Ты же знаешь, одни мы с ней, - заговорил парень, просветлел и улыбнулся, – казалось, всё, крышка: мобилизация и поминай как звали. Хорошо, не уволился. Сила воли плюс характер, – он засмеялся, – а то бы не видать ереванского офиса как своих ушей. Вовремя открыли.

— А я? — тихо спросила девушка.

Парень покосился на неё и закашлялся: «Вик, ну ведь сто раз говорили. Оглядеться надо, жильё снять, понять, как там жить. На работе себя проявить. Лучше пока без внешних раздражителей, понимаешь? А потом приедешь, куда денешься-то. Разве от тебя спрячешься?»

***

Семилетняя Вика следит с пятого этажа своей панельки за одноклассницей. Та на корточках роется в земле за единственным оставшимся гаражом во дворе. Ясно, что секретик прячет: хвасталась вчера, как мамины бусы раздербанила и ничего за это ей не было. А бусы красивенные, крупные разноцветные, похожие на те, что видела на африканках в передаче «Вокруг света».

Вика терпеливо ждёт, когда одноклассница уйдёт. Спускается во двор, выкапывает секретик, долго рассматривает бусину, достаёт из кармана короткого бурого пальто бутылочное донце голубого цвета, видимо, из-под импортного шампанского, оглядывается, идёт к старому тополю и зарывает секретик как свой. Это не считалось зазорным, так делали все. Даже хвастались, если удавалось выследить кого-то из подружек. Вика знала, что нельзя просто так выкинуть чужой, надо обязательного его перепрятать. Поменять стёклышко и перепрятать. А выжидать она умела. Терпения на троих хватило бы. Да и тиха, малоприметна.

***

Парень посмотрел на часы, вытянул руку, потрогал дождь, потом вытащил сигарету, понюхал, помял в руках и спрятал обратно в пачку. Лицо Вики покрылось пятнами, сделалось совсем некрасивым. Она заправила в очередной раз прядь волос за ухо и, как будто не зная куда деть руки, спрятала их в карманы оверсайзовской куртки. Вика силилась улыбнуться. Но ни губы, ни щёки её не слушались. Выходила гримаса.

—  Я буду ждать. Валера, мне ж без тебя..., — у Вики задрожал подбородок. Она закусила губу, но это не помогло. Слёзы поползли по щекам. Всхлипнула, суетливо по-птичьи смахнула слёзы, уткнулась парню в плечо.

***

Ещё до войны во время ковида Валера перешёл на удалёнку, работал дома. У неё. Свою квартиру сдал на год. Вика видела его сутки через двое – по графику своих дежурств в поликлинике, где работала медсестрой.

Всю его внешность: орлиный нос, красивую форму черепа, прямую спину, хорошо скроенную небольшую фигуру — портил слабо развитый подбородок. Но сам Валера всегда нравился себе. Расправлял грудь, импозантно вышагивал по комнате, долго и манерно разговаривал с каким-нибудь поставщиком. И конечно – бесконечные кофе и сигареты. Бла-бла-бла. «Мы агенты, и, разумеется, политикой нашей компании не предусмотрена реализация товара от своего юридического лица» — что-то в этом роде. Ну так менеджер по продажам, что тут.

Весной 2022 года он стал растерян, ласков, тянулся к Вике, даже нежничал. Он ходил вместе с ней в «Пятёрочку», подолгу выбирал овощи и фрукты, полутвёрдую колбасу. Тащил домой тяжёлые пакеты. Его больше не раздражали ни запах пекарни, идущий с первого этажа, ни Викина привычка покупать антоновские яблоки и складывать их на полке в кухне, где они зрели и крепко пахли. Иногда, когда она готовила или мыла посуду, он подходил, брал её сзади за шею, притягивал и целовал в шероховатые губы. Она разводила руки в стороны и поднимала вверх, чтобы не запачкать его. Как же сладка ей была эта капитуляция. Только с началом войны Вика почувствовала, как она любима, как счастлива. Словно три года назад, когда они познакомились на свадьбе у одноклассника, с которым Валера вместе работал. Вспоминала, как он первый раз поцеловал, тогда же, во время танца. Был пьян и весел. Сказал, что страшно любит. Вот так сразу. Она не поверила, но задохнулась, покраснела. Вспоминала, как деланно, по-дурацки смеялась тогда от неловкости и боялась смотреть на него. Как в кафе воцарилось пьяное движение: кто-то всё время входил и выходил. Но она всё время чувствовала, что счастлива, потому что в этом зале сидел, с кем-то говорил, ходил, пил и ел он. Она призналась ему в этом позже. Через неделю.

***

– Ну, всё. Ровно час остался, как раз на регистрацию и контроль, так что давай – прощай, подруга! – Валера старался не смотреть на её жалко кривящиеся губы, на короткие резкие морщины на крыльях носа, на мокрое покрасневшее лицо, которое она всё время вытирала рукой. Вся эта ситуация и особенно сама Вика так злили, что он не выдержал, закипел. Сильно втянул в себя воздух и на выдохе начал ей говорить что-то непонятное и жестокое: «Слышишь! Не приеду я больше! В гробу я видел эту страну. А тебе там нечего делать. Сиди здесь. Где ты работать будешь? Сто лет свой диплом подтверждать?». Валерин рот растянулся в кривой усмешке. Схватив огромный чемодан, он быстро направился к входу в терминал.

Вика с напряжённым вниманием разглядывала удаляющуюся спину – как человек, что-то забывший и силившийся вспомнить. Все прежние эмоции разом сошли с её лица – оно опять стало холодное и равнодушное. Она развернулась и пошла в сторону блинного ларька «Теремок». Её колени медленно толчками округляли подол юбки. Опустилась на скамейку. Ровная спина, прямой взгляд.

Стрекоза неслась ей в лоб, но вдруг остановилась и зависла на несколько секунд. А потом полетела боком влево: сместила серое с чуть заметным зеленоватым отливом брюшко в противоположную сторону и слегка помахивала только одной – правой парой крыльев, как будто берегла вторую на чёрный день. Стрекоза приземлилась рядом с Викой на спинку скамьи. Стрекозьи крылья тоже оказались серыми.

Вика хорошо помнила по дачным вылазкам в детстве, да и по многочисленным поездкам в Павловск, что большинство стрекоз имели ярко-голубое тельце, а крылья – прозрачно-голубые. Похожие на стёклышко для чужого секретика, которое она долго хранила на полке за сказками Шарля Перро в коробочке из-под зефира.

Теперь, выходит, остались только серые стрекозы. Надёжно перепрятанные.