ОСОБНЯК

ГЕНРИХ ОККЕРВИЛЬ

 

ОСОБНЯК

Фантастическая повесть

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Записки титулярной советницы Марфы Сергеевны были случайно найдены на Тепловозной улице, где-то на далекой окраине Санкт-Петербурга, прямо посреди проезжей части. Как титулярную советницу занесло на Тепловозную улицу, что она там забыла и что делала – остается загадкой. Быть может, найденные записки прольют хоть какой-нибудь свет на эту удивительную и несомненно поучительную историю.

                              

 

ОСОБНЯК, ИЛИ ДВЕСТИ НЕЛЕПЫХ СЛУЧАЕВ ИЗ ЖИЗНИ МАРФЫ СЕРГЕЕВНЫ

 

ДОРОЖНАЯ СКАЗКА

Когда он вошел в вагон, я обдала его презрением. (Это было все, что я могла сделать). А он только расправил плечи. Стоит, улыбается. В ответ я потянулась к умывальнику. «Слава богу, у нас такое удобное купе - подумала я – и в туалетную комнату идти не надо». А то ведь далековато. Стоишь с накрахмаленным полотенцем и зубной щеткой – а все вокруг тебя так и шастают, так и шмыгают, так и норовят задеть и пнуть своими противными оголенными животами. И хорошо что денег на билет не пожалела.

«Я сейчас спущу штаны - предупредил он - а вы лучше отвернитесь». Я отвернулась и стала смотреть.

Мы проезжали то ли Колпино, то ли Купчино, то ли Саблино – я ничего не успела толком разглядеть. Название платформы так и мелькало, так и прыгало у меня перед глазами. Я все пыталась поймать глазами табличку. А сзади он шуршал, словно мышь, своими длинными штанами. Но по нашей линии и так слишком много хороших мест, чтобы всех их упомнить.

«Вообще же, сударыня - сообщил он, копошась в своей немногочисленной, но непослушной одежде - каждое утро я умываюсь коньяком».

Вот.

Мне бы такое и в голову не пришло.

Я и коньяк-то пила всего один или два раза в своей незамысловатой жизни.

«Как же это вы – говорю я ему – вдыхаете алкогольные пары».

«Сам не знаю – отвечает он мне – наверное, привык».

После этого я зауважала его еще больше и мы предались любви, и занимались ею всю дорогу до тех пор, пока за окном не замелькали ужасные корпуса Ижорских заводов. Я завопила от тоски и печали, а он сказал: «Молчи, молчи, глупая, дальше будет еще хуже» - и набросился на меня прямо как сумасшедший. Скоро и вокзал.

 

ВОКЗАЛ

И вот мы вышли на вокзале, мокром, как дорожное полотенце – после водных процедур, с отфыркиванием и самовлюбленным мычанием. Когда я выходила из купе, я закинула его, полотенце то есть, на самую верхнюю полочку, авось проводник найдет. «Тут всегда так - заметил он – всегда. Когда ступаешь по перрону, думаешь, как бы не утонуть – и не провалиться сквозь мокрый и жидкий асфальт, в котором отражается наше серенькое и глупенькое небо». Глупенькое. Что ж, прелестный незнакомец, пусть будет по-твоему. «Вы безусловно правы, Вячеслав Самсонович - рассудила я - во всякое время года, и еще необычайно, необычайно для своего возраста и положения, остры и наблюдательны. Небо и там и тут, и тут и там, под ногами и над головой. Сырое и мокрое небо. Я не хотела бы утонуть на вокзале, прямо сейчас, на глазах у суетливых носильщиков и машинистов, с головой и с ногами, я не хочу провалиться в тартарары сквозь прозрачный асфальт, я слишком молода для этого».

Он лишь утвердительно мотнул головой. Уж не знаю, как я угадала его имя-отчество. Вячеслав Самсонович. Все мои похвалы он принимал как должное. «Пока мы вместе, вы не утонете - пообещал он - по крайней мере, не сейчас». Ах, ну как хорошо, какая удача, что я его встретила - и судьба посадила и уложила нас в одно и то же купе. И что же дальше? Торопливые пассажиры из нашего курьерского поезда быстро разбежались и расползлись в разные стороны и уголки, словно ошпаренные тараканы, кланяясь друг другу на прощание, и мы остались на платформе одни.

«Куда мы пойдем?» - спросила я на всякий случай.

«В зоопарк - ответил он – или в зоологический сад, ежели вам так угодно».

 «В зоопарк? - удивилась я и недоуменно посмотрела на него – Прямо с вокзала? Он еще открыт? Это далеко отсюда? Мы увидим знаменитого слона, который так хорошо и приятно играл на маленькой деревянной дудочке?»

Он задумался.

Слоны ведь не играют на дудках.

«Версты три-четыре - подсчитал он - а извозчиков, этих прохиндеев и скупердяев, знаете ли, я не жалую. Нечего их лишний раз раскармливать. А то еще завезут куда-нибудь ни окраину. Слезайте, барин, приехали. Заманит в темный закоулок. А там и кистенем по башке. Прощай навеки, Вячеслав Самсонович. Пешочком, знаете ли, пешочком, пешочком».

Он запустил руку в карман и стал греметь мелочью, гривенниками и пятаками, словно нарочно поддразнивая алчных извозчиков, которые так и увивались вокруг него, хватая его за одежду.

«Это правильно - сказала я - нечего. Они бывают ужасно грубы и заносчивы». «Что же касается слона - припомнил он - мы его никогда не увидим. Этот слон – государственный преступник». И не услышим. Я послушно промолчала. Мало ли. Никогда так никогда. Хотя жаль конечно.

Что он там натворил?

Без слона в зоопарке и делать особо нечего.

«Давайте уж лучше сразу направимся в мой особняк - предложил он - это не так уж и далеко. Во всяком случае, ближе чем зоопарк». «В особняк? - слегка встревожилась и всполошилась я - в такое-то время? На ночь глядя? Нам точно надо туда?» «Ну конечно - развеял он мои сомнения - куда же еще». Я покорно поплелась следом. Несносные носильщики налетали и пытались вырвать из цепких рук его маленький чемодан, с бельевым прозрачным кружевом и полотенцами, но он держал крепко и никому не уступил.

«Пошли прочь, проходимцы! - протрубил он, перекрикивая и перебивая паровозное простуженное сипение и печальные гудки - пошли прочь, или я сей же час позову полицию!» Носильщиков как ветром сдуло. Они удирали, толкая перед собой нелепые кривобокие тележки.

 «У вас голос прямо как иерихонская труба - впечатлилась я - вы могли бы объявить Судный день, городу и миру, всем тут вокруг – и бутошникам, и носильщикам, и брючникам, и крючникам, и врачам, и инженерам - всем, всем, всем - если это вдруг очень потребуется».

«Точнее не скажешь - отозвался он - для этого и живу». Господи, вон оно как. Я и не знала. «Как называется этот вокзал?» - спросила я из девичьего любопытства.

«Какая разница - ответил он – это не имеет никакого значения».

На привокзальной площади на Вячеслава Самсоновича набросился нищий, и стал избивать и дубасить его своею палкой.

«Остановитесь, что вы делаете» - возмутилась я.

«Это мой бывший сослуживец – обрисовал происходящее Вячеслав Самсонович, отмахиваясь от неловких, но болезненных ударов – из Департамента морских и небесных коммуникаций. И он нам завидует. Мы с вами прекрасная пара. Как Пьеро и Арлекин. Как Пестик и Тычинка. Как Данте и Беатриче. Как Толстой и Достоевский. Вы видели их? Мы с вами движемся к счастью. Киньте, так уж и быть, ему вот этот вот пятак. Пусть сходит в лавочку и выпьет за мое здоровье. Крякнет. Угукнет. Как-никак, это наш бывший директор».

Я кинула, но промахнулась. Я тогда кинула еще один. Пятак отскочил от каменной мостовой, звякнул и укатился, вихляя и приплясывая, в водосточное отверстие. «Ну, теперь он точно попадет в сундук к речному царю» - заметил Вячеслав Самсонович, усмехнувшись.

«Неужели морской царь сидит прямо тут, под водосточной решеткой, на привокзальной площади?» - удивилась я, но побоялась лишний раз тревожить его неуместными и нескромными вопросами. Сидит так сидит. Пусть себе. В таком случае ему виден кусочек нашего неба с нищенскими холодными и торопливыми облаками. Надо полагать, дождевые и зябкие талые городские воды льются прямо на его обнаженную сырую голову. На голый затылок и еще вот наверное за шиворот. Хорошо ли это? Мы миновали привокзальную площадь и пошли себе дальше. Нищий что-то кричал нам вслед.

Был уже поздний час, на незнакомых улицах зажглись и тихонько шипели голубоватые фонари. «Они как волшебные змеи» - подумала я. Змеи, запертые и заключенные в стеклянные клетки. Колбы. Банки. Пробирки. Пленницы, пленницы. Вечерние прохожие сновали там и тут, воровато оглядываясь по сторонам, шмыгая носом, перебегали нам дорогу, будто пришибленные кошки, и навсегда растворялись в закоулках и глубоких подворотнях.

«Они, наверное, украли чего-нибудь» - предположила я.

«Ну почему бы и нет» - охотно откликнулся Вячеслав Самсонович. Все может быть. Господи, какое тревожное время. С севера, из Лапландии, наползала косматая туча, стало зябко. «Далеко еще?» - спросила я. «Не очень - ответил он - раз, два - и мы на месте». Ну, хорошо, коли так.

 

ПТИЦА

Мы перешли через одну необъятную площадь, другую, и перемахнули сразу через несколько водных преград, которые лежали под нашими ногами, словно серые длинные ленты. «Я как птица - подумала я, едва поспевая за ним - которая летит, сама не зная куда. У птицы есть крылья, и ей незачем, да и некогда думать».

Божья тварь, с вашего соизволения.  

Вячеслав Самсонович шел уже не так быстро, поминутно останавливаясь, чтобы немного перевести дух. «С моим-то желчным пузырем - сказал он, будто извиняясь - я не такой уж заправский и прыткий скороход, как в дни моей бесшабашной молодости, когда я в мгновение ока перелетал с Гутуевского острова прямо на Шпалерную». «С вашим желчным пузырем, Вячеслав Самсонович, вы творите невероятные чудеса» - похвалила и подбодрила я его, хотя не очень-то представляла, где Гутуевский остров и где упомянутая им Шпалерная. И причем тут, собственно, желчный пузырь. И зачем надобно перелетать из одного места в другое. «Наверное, это очень чудесные острова и улицы - подумала я - где волшебный поющий слон играет на маленькой скрипке». Или дудке. Дудочке. Все может быть.

Мы стояли у сверкающей витрины английского магазина, беззастенчиво глазея на забавные переливчатые зеркала, телескопы, длинные ртутные термометры и соблазнительные жестяные коробки с разноцветными съедобными порошками и печеньями.

«Все эти расчудесные сласти, фантастические конфеты и леденцы, застревающие промеж зубов, волшебные зеркала, отражающие малейшие перепады нашего настроения, сверкающие побрякушки и разноцветные бусы - все это когда-нибудь будет вашим, вашим мой ангел, наберитесь терпения - промолвил он, делая щедрый и широкий жест - я дарю вам эту витрину».

И термометры. И зеркальце. И телескопы. И съедобные порошки.

Ух ты. Вот уж спасибо.

Я готова быть вашей, Вячеслав Самсонович.

Навсегда, навсегда.

Да как же ее забрать? Как извлечь из-под толстого неприступного стекла зеркальце и разноцветные порошки? Разве что вызвать по телефону дежурную ломовую тележку. Вячеслав Самсонович сказал, что магазин пока закрыт до лучших времен, и продавцы ушли незнамо куда, а как откроется, а это случится рано или поздно, мы вернемся и заберем тут все до последней булавки. Распихаем по карманам, по бумажным пакетам – и уйдем. Господи, ну поскорее бы. Беспардонно поглазев еще чуть-чуть на россыпи необычайных заварных пирожных и глазированных конфет, мы тронулись дальше и продолжили потихоньку наш необыкновенный и нескончаемый путь.

Вячеслав Самсонович оглянулся. «Все эти припасы, механические игрушки и съедобные штуки, которые присылает нам хитроумный Альбион, когда-нибудь, все это будет вашим, вашим, обожаемая Марфа Сергеевна» - пообещал он.

Я слегка опешила, ибо не очень-то знала, кто такая Марфа Сергеевна и к кому именно он обращается. Рядом никого не было. Может, Марфа Сергеевна - невидимка? Ангел? Хотя вряд ли. Наверняка тут какая-то ошибка, загадка или шутка. Ну, шутка наверное. Вячеслав Самсонович, насколько я знаю, очень любил пошутить.

«Кто такой этот Хитроумный Альбион?» - спросила я.

«Это чудесная страна, присылающая нам все эти баснословные сокровища и механические игрушки - объяснил Вячеслав Самсонович – она слишком далеко отсюда. Но все это скоро будет принадлежать вам, мой ангел, только вам, Марфа Сергеевна». Я еще раз подивилась, кто такая загадочная Марфа Сергеевна, но не стала спрашивать или уточнять. «Хорошо - думаю - если Хитроумный Альбион будет принадлежать мне, надо только набраться терпения». И я набралась. Хотя оставались вопросы. Сколько еще ждать, пока Хитроумный Альбион будет моим? И опять же, кто такая Марфа Сергеевна?

Ну какая разница, если разобраться.

Но вот и его улица, по которой с громом и душераздирающим грохотом в обоих направлениях ползут ломовые извозчики, оглашая Вселенную невыносимой матерной бранью. «Не обращайте внимания - утешил меня Вячеслав Самсонович - они всегда так. Но где-то под их толстой шкурой, словно под непроницаемой корабельной броней, сидит и бьется необычайно доброе и отзывчивое сердце». Ах, ну хорошо, если это действительно так.

Теперь я словно стала слышать стук их сердец, и этот звук не способна заглушить даже самая отборная и несносная брань. Подумаешь, какие мелочи.

 

ТРЕВОГА

И вот я смотрю на них и думаю «Ах, голубчики!» и сердце переполняется светом и радостью. И все-таки я тревожусь чего-то. Не знаю, чего.

 

КРЕПОСТЬ

А вот и его особняк, похожий на мрачноватую игрушечную крепость. Окошки занавешены, в одном теплится лампадка. «Вы тут живете?» - глупо спросила я - и сердце мое так и запрыгало в груди, словно встревоженная канарейка. «Живу - неохотно промямлил он - что ж тут такого?» Я замерла, замешкалась, уставшие ноги, вопреки моим желаниям, отказывались идти вперед. «Ну что вы застыли, ровно соляной истукан? - удивился и рассердился он - идите же, дерзайте, смелее и веселее! Наша жизнь будет похожа на волшебный сон. Мы познаем там все виды мыслимых и немыслимых удовольствий». Вот этого-то я, честно говоря, и боялась. Боялась немыслимых удовольствий. Любовь, зародившаяся в купейном вагоне, похоже, заканчивается унылой и страшноватой каменной клеткой.

«Ну же!» - слегка рассердился он и легонько подтолкнул меня. «Ничего не бойтесь, смелее идите внутрь, нас ожидает кастрюлька отличных макарон и еще порция горячего шоколаду - сказал он - честное слово, один мой армейский капитан, изрядная шельма, умел его отменно готовить. Жаль, расстреляли. Ну же!»

Ну я даже не знаю, стоит ли идти мне туда ради одной-единственной чашки горячего шоколаду. «Да что ж тут поделаешь? - подумала я - все равно я одна-одинешенька в этом сумрачном и малознакомом городе». Шоколад так шоколад. Макароны так макароны. Что не сделаешь ради порции макарон на пустой желудок. Вот только расстрелянного капитана немного жаль. За что его расстреляли? За шоколад? Ну это прямо ужас какой-то. Что он натворил? Лучше не думать об этом. И, поколебавшись еще мгновение, я переступила порог. Дверь за нами с треском захлопнулась.

 

ПЕЩЕРА

«Иди, иди сюда, красавица, переступай, шевели ножками» - позвал меня чей-то загадочный голос из темной пещеры. А я и не знала, кто это был, а у Вячеслава Самсоновича постеснялась спросить.

 

ШОКОЛАД

«Сейчас ты услышишь роскошный запах горячего шоколаду» - пообещал он и его огромные великолепные ноздри затрепетали от нетерпения. Это волшебно. Сейчас. Сейчас. Мы вошли в едва освещенную столовую. Стол, размером с Сенную площадь, был пуст - ни шоколаду, ни запаха, ни волшебства. Тараканья семья в составе девяти человек торопилась перебежать его из угла в угол, дети то и дело спотыкались и падали, и тихонько верещали от ужаса. Один из них уронил прямо на стол крошечную усатую куклу – и кинулся за ней.

Вячеслав Самсонович занес над его головой свой исполинский разящий кулак - но потом вдруг передумал. «Ну вот видите, на самом деле тут и нет ничего» - промолвил он и ехидно посмотрел на меня. И потом засмеялся. Его божественный смех разлетелся по комнате и отразился разом ото всех пяти углов.

 

МОРКОВНЫЙ СУП

«Вместо горячего шоколаду будет морковный суп» - предупредил он. «Обожаю морковный суп» - призналась я, хотя ни разу его не пробовала, да и, говоря откровенно, не подозревала о его существовании. Впрочем, морковного супа тоже не было.

 

ЩИ

«Вот что, дорогуша - обрадовал он меня - морковного супу тоже не будет, ты же знаешь, как тяжело сейчас с морковью, вся морковь ушла сама знаешь куда, а вместо этого нам наверное сварганили кастрюльку аппетитных и наваристых кислых щец. А? Слышите? Слышите божественный запах? Простые щи, да, да. Зато - от всей, как говорится души. От всего, как говорится, чистого сердца. Это не то что кинули несчастную живую лягушку в сырую воду и сварили. Ешь, голубушка, ешь, а то осерчаю». «Где-то я уже это слышала» - подумала я и стала припоминать где именно.

 

СОЖАЛЕНИЕ

«Вся жизнь осталась там за дверью, которая захлопнулась раз и навсегда - подумала я - да и слона, который восхитительно и виртуозно играл на дудке, мы не услышим. Жаль, конечно». Зря я вообще пошла за ним. Ну что я в нем нашла? Зачем мне этот особняк? Кто в нем еще обитает? Надо во всем разобраться, конечно. Тут зябко и неуютно, ну да на улице еще хуже.

 

ОБЪЯТИЯ

«Вы знаете, ангел - сказал Вячеслав Самсонович, возвращаясь с кухни - щей тоже не будет, такие уж сейчас времена. Ключница, которая их готовила, пребывает в данную минуту в очень дурном настроении». «Как жаль» - говорю. «Придется подождать до завтра - предложил Вячеслав Самсонович - зато вместо щец я могу предложить вам кое-что получше». «И что же это?» - спросила я замирающим голосом. «Любовь» - ответил Вячеслав Самсонович. Ну, я так и знала. Любовь вместо щей. Ну какая же, спрашивается, любовь на пустой желудок? «Вместо шоколаду и щец будут мои жаркие и нескончаемые объятия и многообильные поцелуи, мокрые, мокрые, нескончаемые и долгие, словно осенний проливной дождь» - огорошил меня Вячеслав Самсонович. Я буду Одиссей. А вы – Пенелопа. Ну, нет, мы так вообще-то не договаривались......................................................

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

 

СЕЙЧАС

Я, наверное, сейчас умру тут от голоду.

 

ГОСПОДИ

О Господи.

 

НА НОЧЬ ГЛЯДЯ

«Я, наверное, пойду» - сказала я, комкая и расправляя невостребованную бумажную салфетку. «Спасибо вам, Вячеслав Самсонович, за приятное путешествие». Я стала осматривать столовую, соображая, в какую дверь следует выскочить и какая из них ведет на улицу. «Никуда ты не пойдешь - предупредил он меня - куда это ты голая собралась в ночной час?» На улице полно чудовищ и вообще комендантский час. Ну вот я так и знала, что этим все и закончится и никакого жидкого шоколаду никогда не будет.........................

……………………………………………………………………………………………………………………………………………………

 

КРУГ ОБЯЗАННОСТЕЙ

«Вам придется пожить у меня какое-то время - озадачил меня Вячеслав Самсонович - располагайтесь здесь, в этой клетушке, а я пока на бумажке накалякаю круг ваших обязанностей». Вячеслав Самсонович стал рыться в своих бесконечных боковых карманах, выискивая злосчастную бумажку.

«Но я вообще не этого от жизни хотела» - сказала я ему.

«А чего вы хотели от жизни?» - вопросил он и уставился на меня, как изумленный и близорукий бегемот.

«Я хотела осмотреть Елисеевский - ответила я - ради этого только и приехала. И хотела еще попасть в гости к князю Ю-ву. Я информирована о его изысканной и утонченной привлекательности. Ну и потом волшебный слон, конечно же. С его изумительной скрипкой».

Ну или дудкой.

Вячеслав Самсонович вспыхнул. «Вы не осмотрите Елисеевский, я не знаю где он - рассердился он и запер дверь на ключ - а про слона и думать забудьте».

 

ГАЛЕРНАЯ

«А вот еще...» - продолжила было я.

«Что - еще?» - насторожился Вячеслав Самсонович. От былой любезности не осталось и следа. Вместо прежнего умного и смешливого джентльмена, который сдувал с меня пылинки и паровозную копоть, передо мною стояло разъяренное уродливое чудовище.

«Я бы хотела прошвырнуться по Галерной – я много наслышана о ее мнимой бесконечности».

«Чтобы гулять по Галерной требуется высшее соизволение - рассвирепел Вячеслав Самсонович - мне нужно писать ему письмо, много писем, а государю сейчас, в такое-то время, недосуг заниматься подобными пустяками, ему нет дела до Галерной, да и гербовая бумага подорожала втрое». Ну господи, я не хотела его расстроить. Кто ж знал, что гербовая бумага так дорого нынче стоит.

 

МЫШЕЛОВКА

«Я как бабочка, попавшая в мышеловку» - подумала я, оценивая перечень прошедших и грядущих событий и свалившихся на меня обязанностей. И стала соображать, что же делать дальше.

 

МЕХАНИЗМЫ

И вот он, ну то есть Вячеслав Самсонович, пришел ко мне ни свет ни заря и стал требовать от меня вещей, о которых и говорить лишний раз не хочется.

Я говорю ему «Вячеслав Самсонович вы от меня требуете вещей постыдных и невозможных, я не буду и не собираюсь выполнять каждое из них в отдельности и идти вам навстречу».

А он говорит «я вам уступил свой особняк на Большой Морской вы живете в моем особняке». И не только особняк, но и кусочек своего сердца. Сердце крепкое, а плоть немощна. И действует помимо нашей воли и указаний.

Вот оно как.

А я говорю ему «и это ваш особняк?» И расхохоталась. Ну какой это в задницу особняк. Это вообще не Большая Морская, а Гутуевский остров, если не ошибаюсь. Ну может еще что-нибудь.

Надо бы выйти и посмотреть.

И вот я лежу на диване вся голая, верчусь и хохочу ему прямо в лицо а он стоит рядышком и переминается. Глазами хлоп-хлоп. И вот я верчусь, верчусь а подо мною пружинки всякие поскрипывают да покрякивают ну или что там они в подушки внутрь засовывают. Может, шпульки или механизмы какие-нибудь. Шпульки-Дрюльки. Скрипучие. Певучие. Небольшие. Колючие.

 

ОЖИДАНИЕ

Он ушел а я стала лежать и думать, что будет дальше. Ну, что-нибудь. Что-нибудь. Все на этом свете заканчивается. Закончится и это. Правда ведь? «Господи - думаю - кого бы спросить, так ли это или не так». Я повертелась с боку на бок, но никого рядышком так и не нашла.

 

ПРОВОДА

И вот я говорю ему «Вячеслав Самсонович, сегодня ночью мне снились всякие провода, синие, красные, желтые, и потом снова синие, мотки проводов, километры проводов» а он мне отвечает «а ты что думала» и набрасывается на меня сзади и спереди как сумасшедший и дальше я толком ничего не помню. Вот только провода помню красные и синие вполне отчетливо.

Мне вообще в его особняке снятся кошмары а он только смеется и вытворяет черт знает что так что и говорить иной раз стыдно и желательно не при людях.

 

ОСОБНЯК

В особняке на Большой Морской темно и сыро. Я слоняюсь по коридорам и комнатам и думаю «да точно ли это Большая Морская» а он подкарауливает меня за каждым углом и я прекрасно знаю что мне нипочем не отвертеться.

 

ПРИЗРАКИ

В особняке на Большой Морской дорогу мне пересекают бледные холодные тени, жидкие и прозрачные как подтаявший телячий холодец. А он говорит мне «не бойся их, это призраки моих любезных сослуживцев и вообще черт знает кого, их тут тьма тьмущая. Тут до меня много всякого народу перебывало». Они ползают и шелестят по стенам и потолку. А я и не боюсь их, потому что я не такая уж и дуреха, я вот его боюсь. Он прячется за углами и высовывает оттуда ко мне жадные руки.

 

СОБАЧКА

Я говорю ему «сегодня хорошая погода выйти бы погулять» а он говорит «сиди уж тут» и вот я сижу тут во тьме будто какая-нибудь собачка на привязи и вот только что не тявкаю.

 

КОРИДОР

У него руки как полено а я как былиночка-хворостиночка. И вот я убегаю от него вдоль по длинному коридору, опрокидывая столы и стулья, а к вечеру коридор неизменно заканчивается. И вот я смотрю в окно, за которым, матерясь и дубася друг друга, ползут там и сям могучие, а временами и хворые ломовые извозчики, исчезая в туманной дали, и думаю, улететь бы отсюда как птица. Но я не знаю, как его, окно это окаянное, открыть.

 

СВОБОДНОЕ МЕСТО

Треклятый топот все ближе и ближе и вот я хочу распахнуть окно и крикнуть ломовым извозчикам «голубчики заберите меня отсюда» чтобы я как-нибудь в телегу их дурацкую села, а у них места все равно свободного нет.

Да и куда я поеду с голыми карманами.

 

КНОПКИ

Чтобы открыть окно в его особняке, требуется нажать пятьдесят пять кнопок. И вот я жму их, жму, а у меня пальцы устали.

 

КЛЮЧНИЦА

В его особняке живет старая одноглазая ключница. Он говорит «ей глаз под Фридляндом вышибло». А я вот думаю «как это под Фридляндом, как это глаз вышибло, это, наверное, было очень давно». И смеюсь так в кулачок про себя потихоньку. Втихаря так.

А он говорит «не смейся». Не смейся про себя. Я не смеюсь потому что смеяться тут незачем. А он говорит «она одна под Фридляндом и осталась». А я думаю враки все это, как это одна ключница под Фридляндом осталась наверное еще кто-нибудь. И вот он растопырил свои руки как полено а я лишилась чувств и рухнула вниз на какую-то сраную тахту и более уж ничего не помню.

 

ФРИДЛЯНД

У его ключницы красивые и тонкие руки. Ну не такие как у меня, конечно. И вот она говорит мне «Ну что, красавица, я одна под Фридляндом и осталась». И глаз ей там ядром или картечью вышибло. А я говорю ей «ну как жаль конечно». И вот она тоже тянет ко мне свои всевозможные тощие руки и лезет ко мне а я и не знаю собственно зачем.

 

КАША

Одноглазая ключница сидит напротив меня и манная каша медленно течет и сползает по ее острому подвижному подбородку. А он смеется и говорит «вот так вот и жизнь наша течет сверху вниз - неспешно, порция за порцией, унция за унцией, слащаво и величаво». Ну может быть. Тут он как прыгнет на меня как людоед и мы ухнули вниз под стол, а ключница наверху так и осталась.

 

НЕКРАСОВ

И вот он говорит мне «я хотел бы провести и закончить свою жизнь как знаменитый поэт Некрасов с Литейной першпективы» а я говорю ему «ну хорошо» и вот он помчался за мной как угорелый а я кинулась от него вдоль по бесконечному коридору но вскоре совсем уж выбилась из сил. Уж не знаю, честно говоря, так ли проводил свою жизнь поэт Некрасов. Нет наверное. На Литейной першпективе можно найти целую кучу полезных занятий. Она необычайно хороша. Я лежу и смотрю в потолок и трепыхаюсь как нерукотворная немощная дурацкая рыба.

 

ПРЕГРАДА

И вот я подлетаю к окошку, за которым стучат копытами и матерятся ломовые извозчики, и хочу отсюда выпорхнуть. И будто бы крылья вырастают у меня за спиной. Но невидимая преграда препятствует мне и отбрасывает вспять. Я шлепнулась на пол, смотрю – а он немедленно шлепается тоже сверху. «Сейчас подойдет и ключница» - сообщает он мне. И вот уж старческое неотвратимое шарканье все ближе и ближе, вот уже за углом и я прекрасно знаю, что мне отсюда особо никуда уж не деться.

 

МОРОШКА

И вот он говорит мне «я отправляюсь на Круглый рынок за морошкой, а ты посиди здесь чуток взаперти». И вот он ушел, а я улеглась головой вверх на тахту и стала ждать, когда он принесет мне полкило морошки. А вокруг меня шелестят и бегают суетливые и незримые существа. А вот и ключница.

 

ТАРЕЛКА

Одноглазая ключница ест прямо с тарелки, ее цепкий язык мелькает быстро, сноровисто и прытко, словно она, прости господи, жаба или муравьед. Она говорит мне «ну красавица под Фридляндом я и не такое видала». Ну может быть, может быть. Я ведь никогда не была под Фридляндом. Может, там и не так все было.

 

КРУГЛЫЙ РЫНОК

И вот он вернулся и говорит «морошки нет, да и Круглый рынок давно уж закрылся» - и как всегда навсегда. Ну как жаль конечно. Я очень любила Круглый рынок и морошку тоже любила хотя никогда и не была там ни разу. Какой он красивый наверное. И весь такой круглый. И вот он как набросится на меня а я думаю «а как же морошка?» она наверное немного попозже будет. А он говорит мне «зачем нам морошка, когда есть ключница» и как схватит меня своими ручищами, вдоль и поперек, я даже вскрикнуть особо не успела.

 

ТЕПЛОВОЗНАЯ УЛИЦА

И вот он говорит мне «я сегодня был излишне дерзок с государем и мы теперь будем жить на Тепловозной улице - ты, я и ключница». Нам всем тут хватит места. А мне кажется, мы тут и так все время жили. Ты, я и ключница. Никуда и не уезжали отсюда. А он говорит мне «какая ты однако глазастая» и хвать меня ручищами и вот я помчалась от него во всю прыть по длинному коридору. И бежала, бежала от него, уворачиваясь так и эдак, пока одноглазая ключница не отловила меня с помощью специального механического приспособления.

 

КОРАБЛИ

Из окон его особняка я вижу как наши корабли заходят в Неву и плывут против течения, борются, борются с волной барахтаются волны захлестывают их. Я говорю ему «смотри корабли превозмогают волну». А он говорит «это очень прискорбно» и как набросится на меня так что и кости мои несколько затрещали.

 

ПТИЦЫ

Огромные птицы садятся на крышу его особняка и громыхают звонким кровельным железом. Гррум. Гррум. Одноглазая ключница говорит «это сам Илья-пророк по нашу душу на огненной колеснице прилетел» и мелко-мелко так крестится. А он смеется и говорит «нет сестрица, это птицы по случаю государственного праздника сапоги казенные надели». Жмут-с. Я тоже смеюсь сквозь слезы, а он валит меня на тахту как будто бы он медведь а я все думаю причем тут, собственно, казенные сапоги. Это же воробьи в сапогах, вороны в сапогах и, хвала создателю, голуби и, допустим, турухтаны. Это ж сколько им всем вместе сапог потребуется.

 

КОРИДОРЫ

Иногда по длинным и темным бесконечным коридорам проходит по своим делам Бог, изредка спотыкаясь о неровные деревянные ступеньки или провода, протянутые тут и там, от одной стены к другой. В это время одноглазая ключница прячется в какую-то вонючую пещеру и сидит там, как несговорчивый негостеприимный барсук. Глядит в щелку. Ну Господи. Я хочу догнать Его, чтобы спросить кое о чем, но все никак не поспеваю.

 

ВНУТРЕННИЙ ХОХОТ

Одноглазая ключница говорит «я сама знаешь ли как певчая птица» и тогда я содрогаюсь всем своим телом от внутреннего хохота, думая, как было бы смешно, если бы ключница поросла куриными, допустим, или страусиновыми перьями, а он говорит мне «о чем ты только думаешь» и валит и валит меня вниз на грязную тахту и прилагает все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы я не особо сильно смеялась и хохотала и соблюдала, по возможности, внутреннюю и благоговейную тишину.

 

КАДУШКА

По субботам он приносит на кухню громоздкую и неподъемную деревянную кадушку, огромную, как Ледовитый океан, и наполняет ее до краев ключевой водой. Одноглазая ключница ныряет туда и плавает кругами и смеется как ведьма.

«Эй красавица иди сюда поплаваем» - зовет она меня. А я и плавать-то толком не умею. Вода для меня как малознакомая и малоизученная ловушка. И вот он говорит мне «чего ты стесняешься». Ну, стесняться тут совершенно нечего, если хорошенько подумать, и швырь меня в кадушку. А я разделась перед этим, чтобы одежду не слишком сильно в кадушке замочить. И там еще тарелки всякие после завтрака плавают и бултыхаются, потому что так веселее и на них снизу и сверху манная каша. Одноглазая ключница и купается и тарелки худо-бедно моет.

И вот она говорит мне «ныряй, ныряй, красавица тут неглубоко, под Фридляндом с нами и не такое было» и вот мы плаваем в кадушке я, одноглазая ключница и тарелки с манной кашей, все вперемешку, а склизкое дно ногой немного прощупывается так что и утонуть-то тут сравнительно тяжело. Я все думаю «что же там такое было под Фридляндом» но стесняюсь спросить. Наверное сплошной ужас. Одноглазая ключница говорит «это надо очень постараться чтоб здесь утонуть». Ну мало ли. А он тоже смеется как дитя, стоит рядышком и говорит мне «ты такая проныра». Господи, ну причем здесь это.

 

БРЕННОЕ ТЕЛО

И вот он говорит мне «жизнь уходит, Марфа Сергеевна, и зря вы от меня уворачиваетесь, я лишь слегка тревожу ваше бренное тело». Господи, ну если б только слегка. А я и не знаю, кто такая Марфа Сергеевна. Наверное, он меня с кем-то путает.

 

ВИТЕБСКАЯ ДОРОГА

Однажды на Витебской дороге я видела очень красивый тепловоз. Он одет как будто бы в синий с иголочки гвардейский мундир. И я прямо-таки влюбилась в него, в тепловоз то есть. Я говорю ему «вот кем вам надо быть, Вячеслав Самсонович, чтоб я вас ну хоть капельку хоть раз полюбила». А он говорит мне «таким я никогда не буду, Марфа Сергеевна». Никогда. И вот он опять за свое, за свои фантастические непотребства, и опять меня с кем-то путает, а я и не знаю, кто это собственно такая.

 

СНИТСЯ

А мне тепловоз этот до сих пор снится, вместе со своими красными полосками, синий, стремительный и гордый. И я с ним как будто бы манную кашу в обнимку ем.

 

МИЛЛИОН КНОПОК

У него в кабинете тьма-тьмущая всяких разноцветных заманчивых кнопок. Он говорит мне «у меня тут миллион кнопок или что-то около того» ну я не считала - у меня на руках столько пальцев нет. Загибаю их. Штук двадцать есть это точно. Наберется. И вот он говорит мне: «с помощью этих стальных и пластмассовых кнопок и рычажков я управляю и верчу всей окрестной территорией». Господи помилуй, думаю. Как это так. И вот он ушел по неотложным делам в туалет или к государю, а я шмыг из-под стола и ну кнопки жать, и пальцами, и пятерней, и ладошкой и еще чем угодно, так что и говорить иной раз стыдно. Давлю их. И вот он вдруг вваливается обратно в кабинет, так что дверь в сторонку отлетела, и говорит «что ж ты наделала, Марфа Сергеевна». Сволочь ты этакая. А что я такого наделала я вообще под столом весь день провела. Просидела. Пряталась. И опять же кто такая Марфа Сергеевна.

А я вообще словно как собачка. Или скорее камбала безмолвная, бессловесная.

Смотрит себе на синее небо и ни о чем не думает и не печалится.

А он опять за свое: «что ты натворила что ты наделала Марфа Сергеевна». Ну вот как будто бы это я одна во всем этом виновата.

Смешно ведь.

 

НАПРАСНЫЕ СТАРАНИЯ

И вот он хватает меня своими немытыми клешнями поперек туловища и тащит в вонючую боковую пещеру, где проживает сумасшедшая одноглазая ключница а я смотрю украдкой в окошко а там ничего так особо и не изменилось. Ну думаю напрасны были мои старания. И ломовые извозчики по-вчерашнему матерятся, сотрясая воздух, и ползут в таинственную туманную даль и дождик вполне себе обычный попрыскивает да накрапывает. Ключница ждет не дождется меня и говорит «иди ко мне». Так что все, если как следует разобраться и не размениваться по всяческим пустякам, стало даже немножечко лучше. «Я ни в чем, поверьте, сударь, не виновата» - говорю я ему. Но он ничегошеньки не слышит и лишь только сопит и сопит у меня над ухом.

 

СМУТЬЯНКА

«Смутьянка ты моя» - говорит он мне. Господи ну почему все так. Но он молчит и я, кажется, напрасно жду хоть какого-нибудь ответа.

 

СТОРОЖ

И вот он говорит мне «я отправляюсь за туалетной бумагой, Марфа Сергеевна, на Апраксин двор, ты же прекрасно знаешь, какое это теперь опасное и жуткое предприятие, одноглазая ключница присмотрит и посторожит тебя». «Посторожит, посторожит» - прошамкала ключница. А Вячеслав Самсонович, кивнул головой, развернулся, преодолел секретный засов и был таков. Шасть себе на улицу. А я ему пообещала хорошо себя вести.

 

ТАРЕЛКИ

И вот он швыряет меня в кадушку, где уже который день плавает одноглазая ключница и всякие тарелки с остатками твердого и жидкого утреннего кушанья. И вот я тут будто жаба или саламандра какая. «Поплавай тут, Марфа Сергеевна» - говорит он мне - и одноглазая ключница тянет ко мне мокрые и жадные недолговечные руки. «Поплавай, красавица». А я все думаю это ведь какая-то глупая и непростительная ошибка, недоразумение или наверное просто сон. Ну или все вместе.

 

ЗВОНОК

И вот вконец затыркали они меня - он и старая ключница - и я думаю надо звонить милосердному государю или хотя бы в Адмиралтейство, чтоб приезжали на Тепловозную улицу или куда там и забрали меня ради Бога отсюда. Хоть куда-нибудь. И вот я кручу-верчу телефон этот треклятый и направо и налево. А он тут как тут и провод кухонным ножом потихоньку перепиливает, и ключница откуда-то мокрая сбоку подбирается, как паук, наверное, втихаря выбралась из кадушки. «Ты кому это звонишь, красавица». Ты кому это трезвонишь. Так что и поговорить особо и некогда.

 

УМЕНИЕ

И вот он говорит мне «ты это брось по телефону говорить, Марфа Сергеевна, раз не умеешь». А я даже очень хорошо умею. Спорим?

 

ПОПЫТКА

И вот с тридесятой попытки я дозвонилась до государя. «Государь, миленький, заберите меня отсюда!» да поскорее а он как выхватит у меня трубку чуть руку не оторвал «Государь не верьте ей, она лжет!» а он ему «Вячеслав Самсонович я вам полностью доверяю, а Марфу Сергеевну вздуйте хорошенько». Ну, это мы с удовольствием. И вот как набросились они на меня, Вячеслав Самсонович и одноглазая ключница, и гоняли меня вдоль по длинному коридору, пока я совсем не выбилась из сил. И тогда я упала и просто так лежу глазами вверх, а они все ближе и ближе.

 

ПЛОТВИЧКА

И вот я лежу на тахте смирнехонько словно хрупкая рыба уклеечка или безответная прозрачная плотвичка, с добрыми доверчивыми глазами, и смотрю на солнышко, а солнышко смотрит прямо на меня сквозь неплотно задернутую занавеску, и вроде как даже мне подмигивает.

«То ли еще будет, Марфа Сергеевна».

 

НЕ ТУДА

А я думаю, это я просто не туда попала.

 

ПОЕЗД И ДОМ

И поездом наверное ошиблась, и дом не тот.

 

ЕЩЕ

Надо попробовать еще раз.

 

РАСТЕНИЕ

И вот я снова окунулась в безразмерную и безбрежную деревянную кадушку. Я плаваю, а кто-то под водой щекочет и кусает меня за пятки. Ай! Я думаю это одноглазая ключница или какое-то рукотворное подводное сообразительное растение. Но старая ключница ушла в отхожее место и застряла там на недельку-другую. Вот ведь счастье какое. Господи, тогда кто это. Я верещу на всю кухню, и ужас переполняет мое невеликое тело, и мой встревоженный голос теряется и бродит в дальних закоулках и сусеках зловещего особняка.

 

ОСЬМИНОГ

И вот он говорит мне «даже такая сущая пустяковина или безделица, как вот эта вот громоздкая и неподъемная деревянная кадушка, может скрывать под своими ледяными волнами целый божий и неведомый мир. Со своими страстями и горестями. Жаль, что вы не верите в это, Марфа Сергеевна». А я верю, верю, честное слово. Ну отпустите же меня, Вячеслав Самсонович. Отпустите меня Бога ради. Ну да он и не слышит меня. Он прыгает в воду, шипит и булькает, как разгоряченный морж и мы плаваем вдвоем среди грязной и наполовину вымытой посуды.

«Вот так же и эскадра наша однажды плыла по Ледовитому океану» - некстати вспоминает он. Понимаете? «Да» - пролепетала я. И вот он приблизился и обвил меня своими щупальцами, как старый ненасытный осьминог.

 

ЯЗЫК

«Отныне зови меня просто мистер морж или мистер осьминог» - говорит он мне. А у меня язык не поворачивается. Какой ты к черту мистер осьминог. Да и надо бы одно чего-нибудь выбрать.

 

РЫБКА

И вот я хотела бы, чтобы я была какой-нибудь маленькой малюсенькой минимальной рыбкой красноперкой какой-нибудь и пряталась в дальнем уголке или кармашке безобразной безбрежной кадушки, и чтобы ангел небесный забрал бы меня оттуда из этой кадушки прямиком куда-нибудь на белоснежное небо. Вот сразу на облако. Ну пожалуйста. А он и говорит «не так быстро Марфа Сергеевна».

Не так быстро. Не так быстро. Не так быстро.

 

ПРАЗДНИК

И вот одноглазая ключница говорит мне «я наконец-то выбралась из сортира, поздравь меня». По этому поводу в особняке произведен был особливо шумный и пышный праздник. И фейерверк был, и из маленькой пушечки вдоль коридора палили, после чего моя клетушка, где я обитаю, наполнилась зловонным дымом. Мои нежные уши до сих пор звенят, и я не очень-то соображаю, что происходит вокруг. И вот он ловит, ловит меня своими кривыми косолапыми ручищами, а я такая верткая и все верчусь, верчусь и не даюсь ему, а потом как бросилась по коридору и бежала до тех пор, пока одноглазая ключница не подкараулила меня и я попалась.

 

КРОНШТАДТ

И вот он говорит мне «Марфа Сергеевна, я отправляюсь в Кронштадт, чтобы испытать все прелести и опасности морского путешествия. Вы знаете, я не очень-то дружу с палубой, и при первом же удобном случае демонстрирую окружающим содержимое живота своего». А я говорю ему «Вячеслав Самсонович, голубчик, возьмите меня с собою, я не стесню вас, мне бы очень хотелось бы подышать морским воздухом». Я в каюте прикорну где-нибудь на рундучке. Свернусь там калачиком, улиточкой, булавкой или булочкой сдобной. А сама думаю, может мне удасться как-нибудь незаметно прошмыгнуть мимо него и кинуться в гостеприимные балтийские волны, чтобы доплыть до какой-нибудь прибрежной благополучной страны, чтобы хоть немного отдохнуть. От этого кошмара.

А он говорит мне: «Нет, голубушка, оставайтесь-ка лучше вы здесь. Кто знает, что у вас на уме. К тому же у вас сложилась устойчивая репутация смутьянки и дебоширки, и нам никак нельзя быть вместе на людях. Мало ли что».

И вот он напялил кое-как свою чудовищную треуголку и вышел на Тепловозную улицу, где бушевал и буйствовал холодный ливень. А я все думаю «ну и ладно, я хоть высплюсь». И вот я расположилась посреди комнаты, обитой красными обоями, и предполагаю возлечь, на тахту или просто так на пол, или на кровать какую-нибудь, а старая ключница стоит рядышком, в двух шагах, и не дает мне сомкнуть глаз и все время, все время дергает меня за руку. «Не спи, не спи, красавица». Господи, ну как здесь уснешь.

 

УЖАСНОЕ МЕСТО

Одноглазая ключница торчит рядом и тормошит и тревожит меня: «Не спи, не спи, помни про Фридлянд, красавица». Ну хорошо, хорошо. А я и не знаю, что там надобно помнить про Фридлянд, я там никогда не была, наверное, это какое-нибудь очень ужасное место.

 

ОТХОЖЕЕ МЕСТО

И вот старая ключница отлучилась в отхожее место и я думаю «вот счастье-то какое» закрыла глаза да так и заснула на месте. Как слониха какая-нибудь. Я сплю, а вокруг меня шуршат и шелестят суетливые и недолговечные существа.

 

УЖАС

«Под Фридляндом я командовала батареей - говорит мне одноглазая ключница - ты помнишь, красавица, какой там был ужас?» «Не помню, матушка» - пролепетала я. Честное слово. «Ну так я напомню» - процедила ключница и тянет ко мне свои щуплые руки, горячие, как кипяток. «Ну вот теперь-то я понимаю, какой там был ужас» - подумала я и лишилась чувств.

 

УТОПЛЕННИК

И вот он явился из-под Кронштадта, бледно-зеленый, как сама смерть. Вода бежала по нему холодными ручьями. Его чудовищная треуголка висела поверх его головы, словно грязная усопшая кошка. «Вячеслав Самсонович - говорю я ему - вы сами немного, так, самую капельку похожи на утопленника». «Так оно и есть - невесело усмехнулся он – Вы чрезвычайно наблюдательны, Марфа Сергеевна. Пушкин стихотворец видел меня, наблюдая из окошка - и написал по этому поводу стихи». Я просияла от счастья. «Ваша треуголка...» Ну что треуголка. «Марфа Сергеевна - говорит он - вы должны компенсировать все опасности и невзгоды моего путешествия». «Как я могу сделать это?» - пролепетала я. Такая вот дуреха. «Вы сами знаете» - ответил он. Я упала ему под ноги, а он плюхнулся сверху, тяжелый и мокрый, как ископаемый носорог. А я была как вешняя пушинка.

 

ТРЕУГОЛКА

И вот стал он передо мной выжимать и выкручивать свою треуголку, так что и на меня чуть-чуть пролилось. «Вся Тепловозная улица смеялась и потешалась надо мной - говорит он мне, поблескивая мокрыми воспаленными глазками - так что я этого им никогда не прощу». «Вы должны их простить, Вячеслав Самсонович - говорю я ему - здешние люди вообще необычайно добры». Умоляю. «Ну, я еще подумаю над этим» - пропыхтел он и набросился на меня, так что я и пикнуть не успела, потому что не было времени.

 

ШУТКА

«А где же подруга моя одноглазая ключница?» - спрашивает он. «Она утонула в кадушке» - отвечаю я. Он бросается к кадушке, переваливается и перевертывается через борт, словно неловкий кашалот – или тюлень – и начинает шарить по шершавому дну беспокойными руками. «Ведь это же моя невеста». Господи. Я и не знала. Невеста? Но там нет ничего, кроме пары грязных тарелок. «Где она?» - кричит он как ненормальный из кадушки. «Я пошутила - отвечаю - она удалилась в отхожее место». Три часа тому назад. «Тебе эта шутка дорого обойдется» - говорит он, вылезает из кадушки, грязный и страшный, словно голодный паук, а я трепещу перед ним, словно жалкая и бледная полевая мышь.

 

ВЫСТРЕЛ

И вот где-то далеко-далеко, за тридевять земель, ударила и бубухнула полуденная пушка, призывая всех ускорить земные и небесные дела свои, и эхо далекого выстрела допрыгало и доскакало аж до Тепловозной улицы, словно синий каучуковый мячик. «Что это значит, Вячеслав Самсонович?» - робко спросила я. «А то и значит - ответил он - что настало время всеобщей братской любви». И набросился на меня, словно одичавший сумасшедший бурундук. Вот уж не думала.

 

ВСЕЛЕННАЯ

«Государь говорит - промолвил он - что несмотря на невзгоды и катаклизмы, наша жизнь становится только лучше и лучше, светлее и ярче, день ото дня, час от часу. А ведь так оно и есть, иначе и быть не может». Я просияла. «Ах как прекрасно устроен божий мир!» - пролепетала я. Манная каша благоухала на столе, и все вокруг было прелестно. И я вроде бы чувствую, что сейчас прямо вот растаю от восторга, образовав на полу небольшую лужицу. «Молчи, Марфа Сергеевна - осадил он меня - тебе ли размышлять о потаенных механизмах и шестеренках нашей премудрой Вселенной!» Ну нет конечно. Куда уж мне. Я дуреха такая.

 

СОМНЕНИЕ

Когда я иду по длинным и темным коридорам, кто-то дергает меня за волосы и еще за платье. «Марфа Сергеевна, Марфа Сергеевна!» Я вздрагиваю. Никого. И вот я думаю кто бы это мог быть. Старая ключница вроде бы спит? Вячеслав Самсонович, благодетель мой, тоже вот, слава богу, посапывает. Хотя сейчас кто в чем может быть уверен.

 

ТЕНЬ

И вот я шастаю по пустынным и злым коридорам, словно заплутавшее привидение, а навстречу мне выныривает из боковой комнаты длинная и босоногая любопытная тень. «Кто вы такая?» - говорю. Молчит. «Признавайтесь!» «Я и есть Марфа Сергеевна - глаголет она - и ты станешь такою же, если задержишься здесь хотя бы на пару лишних минут». Я завопила от тоски и ужаса, белесая тень пропала и растаяла, а в дальней каморке закопошилась и проснулась одноглазая ключница и поспешила ко мне.

 

ОБЪЯТИЯ

«Не волнуйтесь - говорит он мне - на Тепловозной улице и не такое бывает!» Я расплакалась и упала в его объятия.

 

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ

«Я вернулся из Кронштадта живой и невредимый - говорит он мне, выжимая прямо передо мной внешнее и внутреннее платье - и от вас, Марфа Сергеевна, я жду скромного, но динамичного вознаграждения!» Я слегка опешила. «Нечто я вам медальку или орден навешу, Вячеслав Самсонович? Анну или Владимира? Или Железного орла? Это, как известно, прерогатива небожителей...» Да и нету у меня при себе никакой медальки. «Ну - засопел он тогда - подарите мне, Марфа Сергеевна, хотя бы один маленький поцелуй, совсем крохотный, пустяшный, если это, конечно, в ваших силах». А у меня и сил-то никаких нет. «Ну если только один...» - пролепетала я..........................................................

 

СВЕТОДИОДЫ

«Я плыл по бескрайнему, но хмурому Балтийскому морю - поведал мне Вячеслав Самсонович - где-то вдалеке уже угадывались величественные и сердитые очертания Кронштадта, нашей морской твердыни, я вышел на мокрую палубу и вкушал всей грудью прилипчивый и жирный пароходный дым, перемешанный с балтийским воздухом, молодые барышни окружили меня и стали восхищаться мною, я положил глаз на одну из них, самую аппетитную… как вдруг... как вдруг из набежавшей волны вынырнул изрядной величины водяной кольчатый червь и устремился на наш беззащитный корабль... барышни завизжали... вы бы слышали! Вы бы слышали, как они визжали, Марфа Сергеевна».

«Ах какой ужас - пропищала я - а что же было дальше?»

Вячеслав Самсонович насупился.

«Я не хотел вам говорить... Что ж, извольте. Тучи сгустились над нами. Капитан отчаянно вертел рулевое колесо, то вправо, то влево, но корабль был неуправляем. Господь оставил нас. «Вы уж как-нибудь сами» - сказал Он нам. Мы остались одни. «Вячеслав Самсонович - пророкотал морской червь, распахнув страшную вонючую пасть - помнишь ли ты меня?» Да я, господи, ничего не помню. Откуда мне знать и помнить какую-то морскую гусеницу? Барышни завизжали еще громче и прижались друг к другу, словно обреченные белые овечки, их лица пожелтели, потом позеленели, ну а я, повторяю, совершенно ничего не помню. Живот мой скрутило, как промокашку, и я кубарем скатился в трюм, где и просидел весь день меж ящиками с изюмом и светодиодами».

«Светодиодами - восхищеннно подумала я - господи, какие Вячеслав Самсонович слова красивые знает!» Наверное, это микроорганизмы такие. Какой он умница. Кто бы сомневался.

 

ПОДВИГ

«Вы совершили подвиг, Вячеслав Самсонович - сказала я - государь должен вознаградить вас». «Почему бы и нет - отозвался он - но всему свое время. Но вы не дослушали меня». «Ах, я кругом виновата перед вами». «И так я сидел в трюме все время - продолжил он свой необычайный рассказ - пока корабль, изрядно помятый и потрепанный, не ошвартовался у Зимней пристани и я понемногу, шаг за шагом, выбрался наружу. Я подумал «я слишком стар и сед, чтобы играть в кошки-мышки со смертью». И пошел себе покупать билет в обратную сторону. Я нащупал кое-какую мелочь в боковом кармане, и возблагодарил Господа, что не останусь здесь навсегда».

«Так вы пострадали за отечество, Вячеслав Самсонович» - предположила я. «Так оно и есть» - незамедлительно ответил он и сдавил меня своими грубыми шероховатыми ручищами, каждая из которых была как хобот у слона. А я не стала, в свою очередь, особо пищать и барахтаться, а похвалила Господа за то, что у нас есть такой человек как Вячеслав Самсонович. Да и зачем все это.

 

КОФЕ С МОЛОКОМ

И вот он вернулся из Кронштадта, мокрый и страшный, словно живой покойник. «Марфа Сергеевна - говорит он мне - я еле выплыл... соизвольте пойти на кухню и принести мне немного кофе с молоком, я должен хотя бы чуть-чуть ополоснуть и согреть свои промокшие и опустошенные внутренности». Пищевод, желудок и все, что располагается чуть ниже. Сами знаете – система чрезвычайно сложная. Я поплелась на кухню, припоминая, где она и как я буду там заваривать кофе, ведь я ему не служанка, где меня уже поджидала одноглазая ключница, каковая со словами «Фридлянд, Фридлянд!» схватила меня, сцапала, сцарапала, и я ему так ничего в тот день и не принесла.

 

БАБОЧКА

«Платье на мне все промокло - сказал Вячеслав Самсонович, пыхтя и отдуваясь - и Балтийское море оказалось холоднее и коварнее, чем я думал. Мне не с руки гоняться за вами, Марфа Сергеевна, желудок мой пуст, соизвольте подойти ко мне сами и исполнить свои интимные обязанности». А я не подошла. Я сказала ему «Вячеслав Самсонович, мне все это довольно-таки надоело». Тогда он поплелся за мной, оставляя мокрые следы на дорогущем паркете, а я как бабочка полетела во тьму.

 

ПЕРЕМЕНЫ

И вот он вернулся из Кронштадта, весь мокрый с ног до головы и сам не свой. «Ну, ясновельможная Марфа Сергеевна - обратился он ко мне - что изменилось тут за время моего отсутствия?» «Похоже, что ничего, Вячеслав Самсонович, ничего не изменилось» - пролепетала я. «Так почему ж вы сидели сложа руки, Марфа Сергеевна - удивился он - придется учинить над вами маленькую экзекуцию». «Я вся в вашей власти» - обреченно сказала я и покорно пошла к нему, чтобы получить необходимое наказание.

 

БУНТ

«Вы можете делать и вытворять с моим несчастным телом все, что вам вздумается, Вячеслав Самсонович - сказала я однажды вечером - но знайте, я никогда не буду вашей, никогда, никогда». «Что вы это такое говорите, Марфа Сергеевна? - встревожился он - возьмите свои постыдные слова обратно». А я ему сказала что ничего не возьму и что с меня хватит. Тогда он стал звать одноглазую ключницу, свою невесту, которая пряталась и подстерегала меня в кладовке, чтобы она пришла и как-нибудь переубедила меня.

 

МАННАЯ КАША

«Сегодня манной каши не будет - сообщила за завтраком одноглазая ключница - таковы наши обстоятельства». Я посмотрела на нее с презрением. Одноглазая ключница заметила мой неосторожный жест. «Да ты, Марфа Сергеевна, хулиганка - сказала она - пойдем-ка ты со мной на кухню». Встав из-за стола, мы направились туда. «Ты ее там не очень» - бросил ей вслед, из своих скрипучих старых кресел, Вячеслав Самсонович. Он всегда заботился обо мне. Одноглазая ключница только хрюкнула, хихикнула и шмыгнула носом, огромным, как табакерка. Ну, или, ежели так угодно, как бездонный и преобширный бельевой сундук. Вот.

 

ЛЮБОПЫТСТВО

Одноглазая ключница подглядывает за мною в окошко, приткнувшись носом к стеклу, как я переодеваюсь или исполняю нехитрые процедуры моего туалета, цепляясь длинными пальцами за подоконник. Господи, я не знаю, как это у нее получается.

 

РАЗГОВОР

«Господи, Вячеслав Самсонович, я так больше не могу» - пожаловалась я как-то после обеда Вячеславу Самсоновичу. «Хорошо, я поговорю с ней - пообещал мне Вячеслав Самсонович - если только ты поцелуешь меня». Я поцеловала. И еще раз. И еще. Но он, наверное, так и не поговорил.

 

МЕДАЛЬКА

«Меня все-таки наградили медалькой за путешествие в Кронштадт - похвастал он - подойди ко мне, Марфа Сергеевна, и поцелуй меня». Я стояла в нерешительности. «Ну же» - поторопил меня Вячеслав Самсонович. «Ну если только один поцелуй» - робко проговорила я. «Ну конечно, один» - пообещал Вячеслав Самсонович. И, конечно же, обманул.

 

ЛЕКАРЬ

Господи, я так устала от всего этого. «Я больше не могу так, Вячеслав Самсонович» - сказала я ему как-то после обеда. «Ну, если так, тогда я позову полкового лекаря». Ну, вы необычайно щедры. Полковой фельдшер Кукушкин осмотрел меня спереди и сзади, после чего умозаключил, что мне надобно чаще бывать на свежем воздухе. «Вячеслав Самсонович, отпустите меня погулять - попросила я - зная ваши связи в министерствах и департаментах, это не так уж и сложно». «Не могу» - ответил Вячеслав Самсонович и расплатился с фельдшером, снабдив его на дорогу фляжкой доброго хлебного вина, каковую и приобрел в местной лавочке.

 

ТАРЕЛКА СУПА

«Вы, наверное, просто голодны, Марфа Сергеевна» - предположил он. «Может быть, может быть - прошептала я - я не кушала уже довольно длительное время. Одноглазая ключница не слишком-то заботится о моем пропитании». «Я поговорю с ней - призадумался Вячеслав Самсонович - наверное, вы не слишком усердно слушаете ее рассказы о Фридлянде. Вы не знаете, как там было ужасно». «Может быть, может быть, я буду запоминать каждое ее слово» - пообещала я. «Мы должны уврачевать вашу меланхолию» - продолжал между тем Вячеслав Самсонович. Он вышел на минуту, заперев на всякий случай дверь на ключ, и вскоре вернулся с тарелкой прозрачного супа. «Вы должны покушать - сказал он - это я сам стащил из кухни. Вы не представляете, чего мне это стоило. Моя невеста - это не фунт изюма». Господи, какой же он все-таки молодец. И вот я ем этот суп, ем, и слезы падают у меня прямо в тарелку. «Вам уже легче, Марфа Сергеевна?» - спросил он. «Наверное, легче» - пролепетала я. «Ну вот видите - обрадовался Вячеслав Самсонович - и нечего было звать фельдшера. Он все равно ничего не смыслит. И тем более в секретных девичьих делах. А теперь, Марфа Сергеевна, займемся более приятными делами». И направился ко мне, не дав мне как следует докушать суп.

 

НЕОБХОДИМОСТЬ

Иногда я совсем ничего не соображаю, а ему того и нужно. «Зачем - говорит - нужна голова, если все остальное имеется». Что - остальное? Стыдитесь, Вячеслав Самсонович. Стыдитесь, ну честное слово. «Мне некогда размениваться по пустякам» - говорит он. И снова за свои фокусы.

 

ЛЕТО

И вот он вытворяет свои бесконечные безобразия, а я притворяюсь, что как будто бы и нет ничего и все думаю «хорошо бы лето никогда бы не кончалось и нечего его торопить, кто знает как оно будет дальше» а он говорит «так оно и есть» и «лето это наше волшебное изумрудное достояние навроде ингерманландского сливочного масла» и прямо как ненормальный прыгает и прыгает вокруг меня, как будто бы мысли мои читает.

Стараюсь вообще ничего не думать, но мозги мои с каждой минутой работают все быстрее и быстрее, все яростнее, все лихорадочнее. От этого я изнемогаю и просто не знаю, куда деваться. Господи, подскажи.

 

СОКРОВИЩЕ

«Вячеслав Самсонович - говорю ему - вы - высшее существо, а я так, мелюзга, маленькая беззащитная букашка в вашем распоряжении». Вячеслав Самсонович задумался. «Так оно, наверное и есть - ответил он - недаром государь презентовал мне медальку. Вот, кстати, и она». Вячеслав Самсонович достает из шкатулки круглую позлащенную медальку, на которой написано «За путешествие в Кронштадт». «Вот оно, сокровище мое» - говорит Вячеслав Самсонович и целует медальку. Еще раз целует. Я так рада, что судьба связала меня с этим удивительным человеком. И соединила наши сердца. Навеки. Навеки. А все остальное было недоразумением. Мы будем вместе до конца, до конца.

 

ОКОРОК

«У меня нет ни сил, ни средств, чтобы быть такою же, как вы - говорю ему - ничего не могу с этим поделать». «Не волнуйтесь, Марфа Сергеевна - отозвался он - все, что от вас требуется - просто подойти поближе». Я боязливо подошла. И он навалился на меня, как холодный  окорок.

 

ПОТОП

«Неуклюжая деревянная кадушка рассохлась, превратилась в труху и дала течь - говорит одноглазая ключница, делая утренний доклад - так что у нас, любвеобильные голубчики мои, потоп. В кухне вода поднялась на три аршина». «Надо отправиться на кухню и посмотреть» - предлагает сообразительный Вячеслав Самсонович. Все отправляются на кухню.

Вода хлещет из деревянной кадушки во все стороны и вскоре, через отверстые окна и двери, устремляется и выливается на Тепловозную улицу. Снаружи ругань и вопли ломовых извозчиков, расплох, недоумение, паника, удары кнута, как молния направо и налево, и бедные лошади, кашляя и фыркая, надрываясь, мотая измученными изумленными мордами, разъезжаются и расплываются в разные стороны, словно гигантские морские свиньи, запряженные в многопудовые неподъемные телеги со всяким барахлом. Огромные птицы кружатся над водой и будто что-то вынюхивают.

«Ничего себе - думаю - Тепловозная улица». Вячеслав Самсонович застыл в недоумении. «Настал мой звездный час - думаю я - тут всего один шаг до свободы». Надо только прыгнуть из окошка, тут не так уж и высоко. «Прощай, одноглазая ключница, прощай, Вячеслав Самсонович - кричу я им сквозь грохот водопада - я превращаюсь в свободную вольную рыбу!» Маленькую небольшую прыгучую рыбку. И ныряю в противную маслянистую мыльную воду. Вячеслав Самсонович падает на колени и что-то кричит и бормочет, пытаясь вернуть меня.

Я просыпаюсь, открываю глаза и вижу, что деревянная кадушка цела – и на своем прежнем месте. Никаких видимых повреждений. И одноглазая ключница поет песни и плавает в ней, бултыхаясь и булькая, как отвратительный морской огурец.

 

ПАМЯТЬ

Я не знаю, сколько дней и ночей я тут провела. Надо, думаю, делать какие-нибудь отметки на стене, делать зарубки и рисовать черточки на обоях. Но, боюсь, если одноглазая ключница заметит - сильно избранит, «ах ты такая-сякая», она необычайно глазастая. Или вот заставит меня перебирать какой-нибудь сушеный горох, а сама уедет на бал в Аничков дворец. Там будет шоколад, стеариновые свечи, гвардейские офицеры в синих мундирах, ах как там будет хорошо! Я хочу открыть окошко, чтобы крикнуть ломовым извозчикам «голубчики, отвезите и меня в Аничков дворец!» Но им все некогда. Тогда я им крикну «голубчики, давайте вместе считать дни и ночи мои, наполненные кошмаром!» Но они все равно ничего не слышат и не помнят.

 

ОТКРЫТОЕ ОКОШКО

И вот однажды одноглазая ключница забыла запереть окошко. Ах, какая оказия! Была немного выпивши и руки ее ослушались. Или накануне Вячеслав Самсонович смотрел в него и думал о каких-нибудь дальних землях или считал звезды, ну не знаю. И вот думаю, что отсюда наверное не очень-то высоко. И можно в целом прыгнуть, а потом забраться потихоньку в какую-нибудь свободную ломовую тележку и уехать отсюда, куда глаза глядят.

Ну а вдруг разобьюсь?

Буду я тогда Матрешка-лепешка.

Или вот тогда можно связать друг с дружкой простыни или занавески и слезть как-нибудь по ним, хотя я никогда не пробовала. Но я дама высокого положения, и ломовые извозчики, если увидят, будут смеяться и гоготать. Они ничегошеньки не понимают. Да и вся Тепловозная улица сбежится и будет пихать и талдычить в меня пальцами «Смотрите, смотрите, Марфа Сергеевна, дама пышная и неловкая, по простыням, словно заводная обезьянка, вверх и вниз лазает». Ну очень смешно, конечно. Вверх и вниз, вверх и вниз.

Или вот можно просто взять да и позвать кого-нибудь на помощь. Но тогда надобно в грудь набрать побольше воздуху, потому что на улице шумно и все равно ничего не слышно.

И вот пока я так размышляла и смотрела в окошко, сзади тихохонько подобралась одноглазая ключница и закрыла окошко, нажав все необходимые секретные кнопки. А потом стоит и смотрит на меня, словно торжествующий Кощей, сверля мою плоть и душу своим единственным огненным глазом. «Иди - говорит - тебя Вячеслав Самсонович ждет не дождется для объяснений». И вот я иду, иду.

 

УНТЕР-ОФИЦЕР

«Поздравьте меня, Марфа Сергеевна - сказал однажды утром Вячеслав Самсонович - государь жаловал меня унтер-офицером». Я захлопала в ладоши. «Это великое счастье и великая честь - обрадовалась я - я не очень-то разбираюсь во всем этом, во всей этой чехарде, но, по-моему, это очень высокое и очаровательное звание. От унтер-офицера до фельдмаршала – всего-то один шаг. Вам это раз плюнуть. Уж не помню, кто это так здорово говорил. Вас будут звать на придворные балы, Вячеслав Самсонович, угощать зефиром».

«Я люблю зефир» – уточнил Вячеслав Самсонович. И облизнулся.

Такова, говорю ему, будет ваша повседневная обыденность, насыщенная стеариновыми свечами и молочным шоколадом - и, если хотите, приятная общественная нагрузка. Парады и зефир, зефир и парады.

А потом снова парады и зефир.

«Почему бы и нет» - ответил он, вертясь перед зеркалом, в самой сердцевине которого, вслед за Вячеславом Самсоновичем, вертелась и крутилась жизнерадостная изумрудная муха.

Вячеслав Самсонович аккуратно размазал муху по зеркалу, а потом самодовольно запыхтел и неловко прошелся по комнате, то и дело подпрыгивая и приплясывая, сотрясая старый рассохшийся дубовый паркет. «Я не очень-то хорошо танцую, Марфа Сергеевна - признался он - но чем черт не шутит». Я глянула на него восхищенно. «Ах, как я тоже хотела бы на бал». Туда! Туда! Где свет и радость! Волшебный глас музыки роговой! Хрусталь и черт его побери, паркет, паркет! Малиновые конногвардейские штаны!

«Хмельны, доверчивы и пьяны в седле качаются уланы…» - мечтательно проговорила я, полузакрыв глаза.

Там будут хмельные уланы, Вячеслав Самсонович?

Ну да черт их знает.

Почему бы и нет.

«Я возьму на бал одноглазую ключницу - огорчил меня и огорошил Вячеслав Самсонович - она всю жизнь мечтала об этом, я уже обещал ей». «Ах, ну что поделаешь» - вздохнула я. Вечно мне не везет.

«Однажды, очень и очень давно - сказал Вячеслав Самсонович - я работал в Департаменте морских и небесных коммуникаций. Я составлял и прокладывал незримые пути для космических светил и морских судов, которые зачастую следовали за прихотливыми, а порою и довольно капризными движениями моего карандаша. Но государю были не по душе мои занятия, я столкнул броненосец «Турухтан» и созвездие Большой медведицы – и он разогнал департамент, а меня определил по военной части. И вот теперь полюбуйтесь, Марфа Сергеевна - первое, но долгожданное повышение».

«Ваш взлет будет стремителен - предсказала я - вы будете водить войска на Мойку и на Пряжку, ну не знаю еще куда. Может быть, на Ждановку. Из вас выйдет прекрасный командир и непревзойденный полководец».

«Первый мой подчиненный - это вы, Марфа Сергеевна - сообщил мне Вячеслав Самсонович - вы будете исполнять любые мои приказания, не задумываясь, хорошо это или плохо.

«Так точно, Вячеслав Самсонович - сказала я как можно бодрее - я ваш солдат, слуга и раб в одном лице».

«Вот и славно - умозаключил Вячеслав Самсонович - слушайте мой первый приказ, Марфа Сергеевна. Немедленно же ступайте в мои объятия и даже и не думайте, хорошо это или плохо».

«Слушаю и повинуюсь» - отозвалась я и, чеканя и отбивая шаг, отправилась к нему в объятия, ни о чем не думая и не сожалея. Одноглазая ключница наблюдала за нами, приотворив дверцу. И только в самый последний момент я вдруг поняла, что совершаю какую-то несусветную глупость.

 

ДЫРА

«Я так устала от всего этого, Вячеслав Самсонович - говорю ему - а меж тем я не спала уже трое суток и вообще не соображаю, что происходит вокруг». «Ах, мое попущение, ах я разиня - всполошился Вячеслав Самсонович - конечно поспите, Марфа Сергеевна - мы с одноглазой ключницей разбудим вас в подходящий момент». Я тут же опрокинулась на какую-то кровать и мигом провалилась в бесконечную черную дыру. И мохнатые ночные бабочки, не опасаясь последствий, ползали и ползали по моему лицу.

 

ВЕЧЕРОМ

Вечером Тепловозная улица пустела. Ломовые извозчики, нахлестывая умных, но измотанных и усталых лошадок, разъезжались кто куда. Пить чай или еще какие-нибудь замечательные утеплительные напитки. Тьма расползалась по Тепловозной улице и одноглазая ключница, цепляясь за выступы стены, карабкалась по стене, подсматривала и глазела в мое окошко.

 

ОЖИДАНИЕ

«Вот - успела подумать я - сейчас вокруг все изменится, раз и навсегда». Так оно и случилось. «Я падаю в страну сновидений, и вскоре мне приснятся Азов и Таганрог, славные наши города, бал у государя, батюшка с матушкой ну или еще что-нибудь. Да пусть хоть ломовые извозчики, лишь бы что-нибудь приятное». Я затаила дыхание и стала ждать.

 

СОН

И вот мне приснилось будто я сижу в довольно дорогом и уютном ресторане и думаю «хорошо что я вырвалась и сбежала от Вячеслав Самсоновича и отныне могу ничем не стеснять себя». Да и зачем? «Голубчик - говорю я подоспевшему официанту - что у вас имеется? Учтите, что я почти с того самого света». Ишь ты. Понимаем-с. «А есть у нас, милая барышня, один только Вячеслав Самсонович». И вот сижу я и думаю, как это Вячеслав Самсонович даже в страну моих самых сокровенных сновидений пролез. Ну как так можно?   

 

БАБОЧКА

А я ведь как бабочка такая бегаю по комнатам и теряю пыльцу. Роняю ее на пол, на сырую землю, на паркет, всюду. Всюду. Вот и Вячеслав Самсонович, благодетель наш, ловит меня своими неуклюжими пальцами, и одноглазая ключница тут как тут, помогает ему и говорит «что ж ты такая растеряха, Марфа Сергеевна». Как мы теперь без пыльцы-то будем. А я и сама не знаю. Шутят они, наверное.

 

ПЫЛЬЦА

И вот он говорит «ты и так счастия нас лишила, Марфа Сергеевна, покуда кнопки в мое отсутствие нажимала, а теперь еще и пыльцу драгоценную растеряла». Господи, ну я не хотела. Говорю ему «все как-нибудь образуется, Вячеслав Самсонович, образуется само собой». Да тут и не было никакой пыльцы.

 

ОТВЕТ

А он и говорит мне: «Была волшебная пыльца или не было пыльцы - ты за все, Марфа Сергеевна, ответишь». Господи, ну кто такая Марфа Сергеевна. И почему это я все время должна отвечать? А он мне «это совсем не важно». И так хвать меня ручищами, у меня аж дух перехватило.

 

ПРОБУЖДЕНИЕ

И тут я проснулась и стала вспоминать, что же мне такое приснилось. Ну ничего ведь такого страшного. Мои сны мало чем отличаются от жизни. Нет, ну правда. Я все хочу распахнуть окно и крикнуть бородатым ломовым извозчикам «голубчики ну заберите вы меня отсюда, я буду ваших лошадушек кормить и поить – и все что угодно вообще с ними делать». Но оно все никак не открывается.

 

ОТ НАЧАЛА

А я вот теперь думаю, что я и есть та самая Марфа Сергеевна и такою была от рождения, от самого начала, просто подзабыла немного. И саму себя и встретила в полночный час в коридоре. Как говорит Вячеслав Самсонович, сейчас всякое может быть. Ну, он как всегда прав.

 

РАКИ

А он и говорит мне «я для того и заманил вас в свой особняк, Марфа Сергеевна, чтобы вы узнали, где сегодня раки зимуют». Господи, ну почем мне знать. Я ведь дуреха такая. Где они там зимуют? Может, в Свечном переулке. Нет? Или в Перекупном переулке. Или на Большой Морской. Где-нибудь. Вряд ли уж на Тепловозной улице.

 

КАСТРЮЛЯ

Однажды одноглазая ключница варила компот и позабыла кастрюлю на плите. «Вот - подумала я - идеальный случай, чтобы попить компоту». Я подкралась к плите и хотела схватить кастрюлю, но одноглазая ключница была тут как тут. Наверное, она караулила меня. «Я так и знала, что ты воровка - пропищала она - а еще дворянка! Ну-ка, живо пошли к Вячеславу Самсоновичу, он придумает, что с тобою делать». И мы пошли.

 

ДОПРОС

«Вы понимаете, что наказание неотвратимо?» - спросил Вячеслав Самсонович, вальяжно развалясь в креслах.

«Понимаю» - пролепетала я.

«Вы понимаете, что ваша любовь ко мне должна расти пропорционально полученным наказаниям?» - допытывался он.

«Понимаю-с» - прошептала я и покраснела, как нашкодившая гимназистка.

«Очень хорошо-с, очень хорошо-с – промолвил Вячеслав Самсонович, потирая ладошки - тогда приступим незамедлительно. Зачем откладывать».

«Так точно-с» - покорно ответила я.

Я упала на первую же подвернувшуюся кровать и стала ждать, что будет дальше.

 

КОМПОТ

Одноглазая ключница напилась компоту из вышеупомянутой кастрюли и теперь лежит ничком на сундуке, стеная и охая.

«Вот вы до чего ее довели - говорит Вячеслав Самсонович - под Фридляндом уцелела, минус глаз, а вы ее вконец укокошили».

«Это как это я ее укокошила» - думаю.

Я слабая и беззащитная барышня.

А она мощная, будто переевшая сырого мяса Баба Яга.

«Подойди к ней - говорит Вячеслав Самсонович - и поцелуй у нее ручку».

А я не очень-то хотела целовать у нее ручку, и вот приближаюсь я к ней осторожными мелкими шажками. Упс. Упс. Упс. Упс. Ее рука, сухая и жилистая, как лесная коряга, все ближе и ближе.

И вот старая ключница вдруг шевельнулась, вдруг как вскочит со своего сундука, потому что притворялась, и говорит «что голубушка, брезгуешь моей ручкой?»

И расхохоталась.

От неожиданности я аж на пол села. И только и думаю: «брезгую или не брезгую».

Ну в самом деле?

Ну нет наверное. Ну да наверное.

Бог его знает.

И вот сижу я на полу и смотрю, как Вячеслав Самсонович – и одноглазая ключница -  прыгают и пляшут вокруг меня, и смеются над моей минутной и случайной растерянностью.

 

ШТОРЫ

И вот я гляжу иногда украдкой на Тепловозную улицу, на которой там и сям растут чахлые деревца, и думаю «как прекрасен мир, хотя бы даже и такой, а тут... а тут...»

«Что - тут?» - спросил Вячеслав Самсонович, который незаметно подошел и нахлынул откуда-то сзади и словно бы читал мои мысли.

«Тут нет любви, Вячеслав Самсонович - ответила я ему, сама удивляясь своей смелости - тут - нет, а там, на Тепловозной улице – вроде бы есть».

«То есть как это тут нет любви? - изумился Вячеслав Самсонович - и даже подпрыгнул на месте, позвякивая своей одинокой медалькой - пойдемте ко мне в кабинет, Марфа Сергеевна, и я вам ее мигом обеспечу».

«Вы ничего в этом не понимаете, Вячеслав Самсонович - говорю ему - я никуда с вами не пойду. Я буду глядеть в окошко».

«Если вы со мной не пойдете, Марфа Сергеевна - обиделся Вячеслав Самсонович - я передам вас на попечение одноглазой ключнице, и она по своему позаботится о вас».

И тогда я пошла вслед за Вячеславом Самсоновичем, поминутно оглядываясь на незашторенное окошко, за которым шумела и веселилась и плясала никогда не унывающая Тепловозная улица.

 

ОДНО ЦЕЛОЕ

И вот он говорит мне «оставайся у меня навсегда Марфа Сергеевна, мы с тобою будем одним целым». А я бы не очень бы хотела быть одним целым с Вячеслав Самсоновичем, я бы лучше в окошко бы упорхнула или ускакала бы в туманную даль с каким-нибудь храбрым и добрым кавалеристом или даже с ломовым извозчиком. И вот мы бы скакали, скакали, он и я, в одной громыхающей тележке, покуда наши шаги не растворились и не растаяли бы во тьме, как мыльный шампунь.

 

ОБЛАКО

«Вячеслав Самсонович и старая ключница доведут меня до скотского состояния - подумала я - и я понятия не имею, как этому воспрепятствовать». Я уселась возле окошка, за которым ползли по своим многочисленным и неотложным делам ломовые извозчики, похожие на черепах, стала улыбаться им через стекло, строить им рожицы и гримаски, но им до меня не было ровно никакого дела. Лишь только один, самый косматый и страшный, посмотрел вверх, словно хотел поговорить с такими же косматыми облаками, шарахнул свою лошадь кнутом и покатился дальше. Я смотрела, смотрела да и прикорнула. В таком неловком состоянии нашел меня Вячеслав Самсонович и отчитал по своему разумению.

 

НАКАЗАНИЕ

«Вы строили рожицы ломовым извозчикам, Марфа Сергеевна? - пытал меня Вячеслав Самсонович, надвигаясь на меня всем своим железобетонным брюхом - не отпирайтесь». «Строила, батюшка, строила, был грешок» - честно призналась я и виновато улыбнулась, кое-как догадавшись, что врать ему бессмысленно, грешно и совершенно бесполезно. «То-то же - хмыкнул он - вы же прекрасно знали, Марфа Сергеевна, что переступили красную роковую черту. Это еще хуже, чем тайком жать судьбоносные кнопки и рычаги в моем кабинете». «Ах господи, я и не знала» - опешила я. «Вы подлежите крупному наказанию, Марфа Сергеевна - огласил свой беспощадный приговор Вячеслав Самсонович - повинуйтесь мне». Я повиновалась и рухнула на тахту как подкошенная, а он плюхнулся сверху. На этом, собственно, все и закончилось.

 

ДЕТКИ

«Вячеслав Самсонович - говорю ему - отпустите меня, у меня детки»

«Нет у вас никаких деток, Марфа Сергеевна. Мы теперь твои детки - я - и вот еще старая ключница».

«Откуда вы все знаете, Вячеслав Самсонович?»

«Я все знаю. Таковы моя судьба и твой тяжкий, Марфа Сергеевна, крест».

«Ах, Вячеслав Самсонович, велика ноша ваша и моя!»

«Тут твой дом, Марфа Сергеевна».

«Тут мой дом, Вячеслав Самсонович».

«Слушайся и повинуйся, Марфа Сергеевна».

«Слушаю и повинуюсь, мой благодетель».

 

ШИШКА

Мое сердце бьется, душа пламенеет. Ну, думаю, теперь я могу и через стены проходить, как призрак, прочь, прочь отсюда. Попробовала - нет, ничего не получается, только шишку огроменную себе набила. А из комнаты все равно выйти не могу. «Ну и как теперь я на Тепловозную улицу покажусь - думаю - засмеют, наверное». И вот надобно, думаю, испросить льда у одноглазой ключницы, чтоб к шишке этой нечаянной приложить. И вот иду я к старой ключнице, а самой боязно конечно.

 

ХОЛОДИЛЬНИК

Одноглазая ключница смеется надо мной «что, матушка, об стену головой билась? И напрасно, никуда ты отсюда не денешься. И к холодильнику я тебя не пущу. Ты, матушка, если до холодильника доберешься, все льдышки понапрасну переведешь. Ну да не серчай, под Фридляндом и не такое было». Да какая мне разница. «Как это какая разница? - рассердилась старая ключница - как это какая разница? Вот я сейчас как дам тебе, будешь знать, как забывать Фридлянд!» И вот она помчалась за мной, а я от нее, и бегала, бегала от нее, по бесконечным коридорам, пока не рухнула на матушку сырую землю без сил.

 

ПОЦЕЛУИ

«Нельзя сердить старую одноглазую ключницу - смеется Вячеслав Самсонович, целуя и обнимая меня - Нельзя забывать Фридлянд!» И целует и обнимает меня и снова хохочет. Ну не знаю, чего тут смешного. Говорит «Ну ничего, Марфа Сергеевна, я тебя сейчас успокою. Иди в мои объятия». А мне, если честно, никакого успокоения, я так прямо ему и сказала. «Никакого от вас успокоения, Вячеслав Самсонович, и я не хочу в ваши объятия». «То есть как это не хочешь - изумился он - тут никто никого не спрашивает». А я вот думаю, что сперва надо было бы спросить, а то дребедень какая-то получается. И вот я стала думать, куда бы мне отсюда деваться, и за окошко украдкой нет-нет да и поглядывать.

 

МУЗЫКА

С Тепловозной улицы доносится чудесная музыка, хохот, песни, ломовые извозчики танцуют вприсядку, надо полагать, и сам Господь бог с ними заодно, и теперь уже ничто, ничто, ничто и никто меня не остановит. В сумерках мне кажется, что они тянут ко мне грубые, но добрые руки и зовут меня «Марфа Сергеевна, иди сюда, танцевать вместе с нами!» Ну сейчас, сейчас голубчики, вот только зубы почищу, а то у нас с этим строго. Сказать ли об этом Вячеслав Самсоновичу? Не сказать? Поймет ли он? Не поймет? Не имеет уже значения. Пустите меня.

 

ВНУШЕНИЕ

И вот он говорит мне: «знаю матушка ты все на Тепловозную улицу поглядываешь и улепетнуть отсюда хочешь. Знай, я никогда не прощу тебе этого, а государь семь шкур с тебя спустит, ибо он милосерд». «Хорошо, Вячеслав Самсонович» - пролепетала я. А сама все на заветное окошко одним глазком посматриваю. «Господи - говорю - ну забери ты меня отсюда». «Хорошо, Марфа Сергеевна - отвечает - я подумаю». Ну вот и хорошо, ты подумай, а я подожду.

 

КАМЕР-ЮНКЕР

Иногда я пытаюсь вспомнить отдельные кусочки своей лихой девичьей юности, как я бегала с книжкой под мышкой по Миллионной улице или каталась с камер-юнкером по Ждановке на моторной лодке. Ничего так, правда? Но старая ключница все не дает никак сосредоточиться. Была ли Миллионная улица? Была ли моторная лодка? Был ли камер-юнкер? Не было никакого камер-юнкера. И моторки не было. Где моторка? Где юнкер? Утоп, наверное. А есть один лишь Вячеслав Самсонович и его страшная вездесущая треуголка. Да еще Тепловозная улица да механическое окошко. Каждый вечер он призывает меня к себе целовать ему пятки. Вот и все.

 

ДУМАТЬ И ЧУВСТВОВАТЬ

Вячеслав Самсонович говорит мне: «Я знаю все ваши беды и горести, Марфа Сергеевна. Вы должны поговорить по душам со старой ключницей, научить ее думать и чувствовать». И вот я стала учить старую ключницу думать и чувствовать, а она меня цап-царап и в старую кадушку тянет. И там мы плаваем и бултыхаемся среди грязных тарелок.

 

ДВЕРЬ

И вот стою я возле двери одна-одинешенька и не знаю куда она ведет. Может быть, за нею Тепловозная улица с ее печалями и горестями, может быть за нею - царство небесное, с облаками и солнышком, ну или кладовка, в которой прячется и караулит меня одноглазая ключница, вооруженная керосиновой лампой и плеткой-семихвосткой. И вот дверь легонько скрипнула, закудахтала, колыхнулась, и я помчалась от нее и сквозь нее во весь дух, куда глаза глядят, не разбирая дороги, и пугливые безмолвные тени бросились от меня врассыпную.

 

ДАЛЬШЕ

Я не знаю, не знаю, не знаю, что делать дальше. Надо решаться на что-то, потому что этот день я навряд ли переживу. Их шаги все ближе и ближе, а коридоры вдруг возьми и закончись, и бежать так особо мне и некуда.

 

ПОПЫТКА

И вот я взмолилась однажды «Господи освободи ты меня от всего этого». А Вячеслав Самсонович и одноглазая ключница стоят рядышком и смеются. «Ты еще в Адмиралтейство, Марфа Сергеевна, позвони». Ну почему бы и нет. Надо только номер вспомнить.

А Он – Он – говорит откуда-то сверху: «Ну хорошо, Марфа Сергеевна, попробую как-нибудь на досуге». Ах, знать бы, когда у Него – у Него – там божественный досуг.

Ну может уделит мне секунд пять и ли шесть.

И вот он как шваркнул в них своей стовольтовой электрической молнией, и они обратились в золу и пепел - примерно после позднего завтрака, за которым мы пили жиденький чай, с ржаными сухариками, примерно в два часа пополудни. Я еще подумала «уж не полуденная ли пушка так метко пальнула». Ну нет, не пушка. Да и далековато для пушки.

Я вздохнула. Ну все вроде бы. И тогда я отряхнулась, кое-как оделась, нацепила на себя кое-что, что попроще, и пошла себе по коридору. И вот я подумала «Господи пощади рабов своих» и выпорхнула на улицу. Воздух и пьяные песни ударили мне в лицо. И вот я смотрю, смотрю по сторонам, вспоминая, куда же мне тут идти.

 

ПЯТЬ МИНУТ СПУСТЯ

И вот я обернулась назад, чтобы посмотреть на сумрачный вертеп, где я провела, наверное, худшие годы своей жизни. Глядь - а на месте злосчастного особняка лишь груда битых кирпичей, и трудолюбивые ломовые извозчики, словно шустрые многорукие муравьи, копошатся над ней и грузят и швыряют эти самые кирпичи в свои скрипучие и необъятные телеги.

Нахлынули и нагрянули.

Шум и грохот неимоверный.

Говорю им «голубчики родненькие отвезите меня домой к батюшке с матушкой, мне, кажется, на славную Миллионную улицу» а они мне «нам совсем в другую сторону». Ах, как жаль. Ну что ж, пешочком, пешочком, как говорил Вячеслав Самсонович. Да и если хорошенько разобраться, не было никогда никакого особняка на Тепловозной улице, наверное. Откуда бы ему там взяться. И вот я призадумалась, и не могу все никак припомнить, где ж это я тогда была и пропадала все это время.

 

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ