Роадмуви. Выбраться из Подмосковья

Порою бывает чрезвычайно трудно выбраться из Подмосковья.

Как в этот раз туда попал – не вспомню, хоть убей. Но всему прекрасному, даже пребыванию в Подмосковье, приходит конец, и я отправился в путь. Домой, в Москву.

Я шёл из неизвестного места – видно спьяну уснул и уехал в неведомое. Ни денег, ни обратных билетов. И поблизости никакого транспорта. Но одежда и вещи целы.

– А где Москва? – спросил у проходящего мимо помятого мужика.

– Там, – мужик махнул рукой в неопределённую сторону, и я пошёл в это "там", иногда спотыкаясь на камнях и кочках.

Путешествовать по Подмосковью в направлении "там" мне не привыкать. И хоть область нашей планеты Подмосковье размером с небольшую европейскую страну и за жизнь побывать во всех полях, кустах и косогорах Подмосковья вряд ли получится, основные маршруты представлял себе неплохо, твёрдо зная, что "там", то есть Москва, где-то в центре этих кустов, полей и косогоров.

Но нынешняя локация пугала, воплощая в себе признаки сразу нескольких знакомых Подмосковий: что-то от запада, востока, юго-востока и севера одновременно. Да ещё и чувство давило, что загадочным образом перепутались времена. Не, в Подмосковье так часто бывает, что перепутаны времена: в контрасте на двух сторонах улицы модерновые многоэтажки или роскошные коттеджи, и рядом лачуги, в транспортном потоке "Лады-копейки" и "трëхи" вместе с премиумными джипами и лимузинами, но тут такие острые грани ощущений, что...

Вот мимо меня по дороге проехала чëрная "Волга". Эта редакция, помню, когда-то была самой дорогой, экспортный вариант.

Ни на что не надеясь, на всякий случай махнул вслед рукой, и чудо! – остановилась.

– Вам куда? – вежливо спросил водитель в костюме.

– Мне в сторону к Москве, – ответил я робко.

– Ну садитесь, нам по пути, мы вас высадим раньше, а там доберётесь.

– А деньги? – спросил ещё тише.

– Денег – не надо, – сказал шофёр и ослепительно улыбнулся.

Усевшись в салон, поразился его размерам: машина внутри была гораздо вместительней, чем казалась снаружи. Пугающе вместительной – вокруг меня сидело человек семь: молодые мужчины в дорогих костюмах, приятные дамы в красивых вечерних платьях с бокалами в руках, тихо играл джаз, машина катилась невероятно плавно, будто плыла по воздуху.

Мне и так неловко, подавлен, в голове шум, из расстёгнутых карманов сумки выпадают вещи, и сосед по заднему сиденью, владелец костюма и ослепительной улыбки, с сочувствием и старательностью засовывает их назад в сумку. Припомнил, что было время, когда почти все друг к другу так относились, пусть это сквозило лишь по поверхности. "Наше слово гордое – товарищ..." Несмотря на отменную вежливость, заботу и улыбки, ещё одно полузабытое чувство исходило от этих людей – властной силы. И даже угрозы. Лучше б встретить какую-нибудь босоту на рафике или "Жигулях".

Но вот приехали, и я вылез.

– Там спрóсите! – и машина съехала по крутому спуску к воротам... в скале.

Да, передо мной натуральная скала! Чудо ландшафтно-природного дизайна из жёлтого песчаника с окошками.

С обеих сторон высились увитые плющом салатовые и розовые руины, вернее, строения или надстройки, искусно стилизованные под руины, слышалась музыка, весёлые голоса, долетал запах барбекю. А вокруг насыпь, покрытая толстым слоем грязи.

И на насыпи какой-то чел ярко выраженной кавказской наружности с подобием бурдюка в руке. Машет, чтобы подошёл. Показываю, что не могу через грязь. Тут кавказец становится частично похожим на фигурку из Minecraft – квадратится и пикселизируется, и "на цифре" проскальзывая грязи, оказывается рядом, протягивает бурдюк.

Выпил. Что-то кислое, густое, напомнило немецкое Gose. Но поправило. А кавказец играется около меня, встаёт в боевую стойку, типа, давай помахаемся. Не помахался, а отмахнулся от бухого идиота. За напиток, впрочем, поблагодарил.

По спуску через лесок от странного и стильного гнездовья элиты в посёлок, будто бы подвластный феодалам из деко-руин, в котором среди чёрно-серых неказистых деревянных домов лишь иногда виднелись двух- и трехэтажные облезлые древние уродцы городского типа. Мимо стадиона "Муромец", на котором кто-то гонял мяч. Ещё подумал: а, так я всё же на востоке, Муром же на востоке. Наверное Казанская или Петушковская дороги. Теперь можно понять, в каком направлении "там"-Москва.

Справа дымило что-то сгоревшее. Липкое, затягивающее, шептало – подойди, глянь. Среди развалин и мусора приподнятая кровать или кресло с откинутой спинкой, на ней замотанная в грязные, местами бурые бинты мумия. Нет, не мумия – стонет, шевелится, конвульсирует ещё живой человек. От внезапного ужаса немота и ватные ноги. Наступаю будто на жерди, поскальзываюсь, падаю, перед глазами у самого лица завёрнутые в жёлтый грязный целлофан палки... берцовые кости, предплечья, скелет, или несколько. Очищенные от плоти, как для анатомички или чьего-то шкафа. Без запаха. А в воздухе обволакивающая удушливая тошнотная гарь.

Бегом оттуда, до шоссе, и опрометью через, наперерез сигналящим машинам, вверх по крутой насыпи, потом по её хребту, себя не помня, под ветви деревьев. Упал под куст, затаился, перевёл дух. Всмотрелся, вслушался, нет ли погони.

– Мне пиздец. Теперь не выпустят. Какого хуя опять не прошёл мимо?!

Согнувшись в три погибели, семеню под ветвями, долой от пережитого липкого кошмара, замирая и оглядываясь, чтобы отдышаться и прислушаться. В голове, плывущей в обморок от засевшего в носу приторно-сладкого запаха гари, глумливо звучат пионерские песни, слышанные когда-то в далёком детстве во время завтраков перед школой. Под полог ночи, по перелескам, наперерез тропинкам и дорогам, в тени кустов, избегая открытых мест. От страха позабыв об усталости, впиваю всем естеством очищающую ночную свежесть и прохладу, омываюсь ей, как под душем.

И с первыми проблесками рассвета – реки, озёра, каналы. Зеленоватая, подсвеченная утренним солнцем вода, струящаяся по каменным руслам вровень с моей грудью, вот-вот – и перельётся, и смоется вечерний ужас и ночная тревога. Тёплые ласковые струи, по ним плывут опавшие листья-кораблики, можно окунуть ладони и умыться. Полноводные каналы соединяются и разливаются вширь, и вот передо мной озёрная страна – протоки, запруды, лужи и разливы. Иду по узким мосткам, вокруг туманная дымка, в воде что-то бурлит, какие-то приборы и установки. Спрашиваю людей в рабочей одежде, что это.

– Климатическая станция Менделеева-Мечникова. Мы создаём контролируемые осадки, улучшаем климат, нейтрализуем стихию. Не удивляйтесь, могут быть внезапные погодные аномалии, это нормально и даже полезно.

Ага, значит надо достать из заплечной сумки куртку. И как только это сделал – пошёл снег.

Передо мной тонущая в нелепой летней вьюге старинная деревянная церковь, подсвеченная лучами прожекторов, в которых рои снежинок белят раскидистые ветви зелëных деревьев. А за церковью – современный квартал, высоченные светлые панельки с множеством окон и кислотной подсветкой, от которой моментально выпавший снег делается ей в тон.

И почему-то убеждённость – Мытищи.

Вьюгу разрезает молния, слух вспарывает раскат грома, цвет панелек и снежного покрова причудливо меняется от ядовито-оранжевого до безжизненно-синего. Доносится то ли транс, то ли техно, то ли рэп. В выбеленных снегом пустых загонах-дворах между светящимися монолитами шныряют стайки пацанчиков, слышны обрывки жаргонных фраз, перезвон бутылок, пьяный смех и вопли. Токсично и тревожно.

Я выбираюсь из завьюженного стрёмно-кислотного квартала и провожаю взглядом дымящуюся в струях непогоды под лучами прожекторов деревянную церковь.

Глубокое и горькое чувство разочарованности. Огорчение, что ужас запустения и гниения сменился новомодными исхищрениями и непонятными коллизиями. И во всём этом по-прежнему ни капли души. Струи каналов, утром дарившие очищение и надежду, собраны, подняты и вброшены в мир новой дикой и беспощадной энтропией непогоды среди глянцевых бастионов бездушия.

Дорога вьëтся и тонет в закатном солнце. Меня нагоняет армейский грузовик. Поднимаю руку. Тормозит. Забираюсь в кузов.

Вокруг меня солдаты с одинаковым обликом гофмановского Щелкунчика – выпяченные пустые глаза и огромные гипертрофированно мужественные челюсти. Они говорят о долге и службе режущими слух фразами в повелительном наклонении и на меня почти не смотрят, я им неинтересен.

Они спорят.

Пытаюсь рассказать им о запахе гари и ещё живом человеке в жутких бинтах, но то ли до них не доходит, то ли они заняты гораздо более важным диалогом – о долге и чести.

– Не отступать! Своих не бросать! Насмерть стоять!

– Никак нет отступать! Никак нет своих бросать! Никак нет насмерть не стоять!

– Под трибунал пойдëшь! Под трибунал!

– Сам под трибунал! Не отступать! Насмерть... Не бросать...

Сколько уже дней я в пути до дома?

Сколько лет в под московье?

Сколько жизней?

Грузовик останавливается в военном городке между двух рядов однотипных казарм под развесистыми деревьями. Похоже на Нару – мелькнул опять слепок одного из возможных Подмосковий. Щелкунчики повыпрыгивали из кабины и из-под тента, и продолжили выяснять и переругиваться, причём один снял с квадратной головы железную каску, зачерпнул ею жидкую чëрную грязь с обочины и с размаху надел на квадратную голову оппонента.

– Очернение армии в моëм лице?! – взвизгнул вмиг ставший негром Щелкунчик, выхватывая из кобуры удивительно большой пистолет. Но очернитель без каски не дал ему выстрелить, вцепившись в запястье. Остальные Щелкунчики тоже не остались в стороне – разнимали сцепившихся или сцеплялись друг с другом в новых комбинациях. Искажённые гримасами лица, напряжëнные позы и камуфляжная форма напомнили пластмассовых солдатиков из детства.

А деревья, смыкавшиеся пологом над казармами, казались руками играющих в солдатики великанов.

Я не стал дожидаться, чья возьмëт, развернувшись, пошёл прочь, и в дальнем конце аллеи с рядами казарм замаячила наконец-то так хорошо знакомая мощнейшая по ширине и оборудованности трасса, которую любой, её видевший, ни за что и ни с чем не спутает.

МКАД!

Я почти выбрался из Подмосковья. Я в шаге от Москвы. Моей Москвы – Высоцкого, Окуджавы, таганских переулков, Патриарших и стены Цоя. Скромного памятника трём парням на пересечении Садового и Нового Арбата. Москвы, где моё любимое родное Выхино.

Перейду МКАД – и дома. За МКАД-ом — везде дома.

апрель 2023
_____________