Божий одуванчик

День предыдущий был средой. Я засыпал в прекрасном настроении, так как на четверг взял отгул и собирался провести этот день в жарких объятиях одной знакомой девчонки. Однако, проснувшись, мне пришлось скорректировать свои половые планы, так как по моей спальне совершенно беззастенчиво расхаживала странная парочка, которая вела вполне обычную беседу.

- Телевизор у него ничего так, большой.

- Ага, Самсунг.

- А что за камень?

- Оникс.

- Дорогой?

Одета парочка была в серые костюмы и смотрелась весьма деловито. 

Девушка, которую, как позже выяснилось, звали Ива, была стройна и невероятно красива.

Парень Егор тоже был не дурён собой, но как-то мельтешил и всё время трогал шею.

Это странно, но я не был напуган, хотя всё происходящее едва ли поддавалось объяснению.

Егор покрутил в руках мои часы:

- Seiko, хорошие «котлы». Я, кстати, ещё икону старинную видел. Думаю, век XVIII– XVIIII.

Вот тут уже я не выдержал:

- Шестнадцатый от Рождества Христова. 

Парень присвистнул:

- Да ну!

Я свесил ноги с кровати:

- Ага. Ей цены нет. Не трогайте.

Ко мне сразу же подошла девушка и протянула элегантную ухоженную руку:

- Ива.

Пожав протянутую ладонь, я поинтересовался:

- А этот знаток древностей, видимо, Ясень?

Парень тоже подошёл и подал мне руку.

- Егор. Как вы себя чувствуете? Голова не кружится?

- Нет-нет. - ехидно пробурчал я. – Чувствую себя превосходно. Вы, ребята, завтракали? Если нет, то я мигом всё организую.

Егор грустно рассмеялся:

- Всё на свете бы отдал за яичницу с жареной докторской колбасой и посыпанную зелёным луком.

- А я бы чизкейк слопала с ванильным латте.

Я без стеснения надел штаны:

- Есть плов покупной, подогреть?

Парочка не зло рассмеялась:

- Попробуйте.

Я подошел к двери, но вместо коридора за пределами спальни не было ничего. Совсем. В окнах было тоже самое. Вот тут я занервничал и на всякий случай спросил:

- Это…

- Ничто. – перебил меня Егор. - Вселенский абсолют пустоты.

- Чего?

Девушка устало вздохнула:

- Тёмный вакуум - материал Создателя. Вы, кстати, не представились.

- Вильгельм.

Ива улыбнулась:

- Перестаньте, Саша.

- А раз знаете, то зачем спрашиваете?

Девушка погладила меня по щеке:

- Из вежливости, конечно. 

Вероятно, я и дальше продолжил бы ёрничать, но в это время в спальню вошла совершенно незнакомая мне женщина. Да-да, именно вошла из этого, как его, из ничто.

Дама поправила очки и, строго глянув на меня, спросила:

- Максимов, вы когда «Луну и грош» вернёте? На семнадцать лет просрочили. Совесть есть?

Я опешил:

- Чего?

Тётка терпеливо повторила:

- Сомерсет Моэм, бессмертное произведение классика, когда вернёте, Максимов?

Я посмотрел на стоящую в углу перевязанную стопку книг. 

- «Нетерпение сердца» Цвейга подойдет? На замену.

Её улыбка была олицетворением сарказма:

- Пассаж сей весьма смешон, Максимов. Это же надо додуматься, мне, главному библиотекарю Скворцовой, публично предложить заменить английского Сомерсета Уильяма Моэма на австрийского Цвейга! Вот я всегда говорила, Александр, что вы тот ещё говнюк.

Изумлению моему не было предела.

- Женщина, родная, как вы вообще здесь оказались…

Неожиданно меня сзади похлопали по плечу. Обернувшись, я увидел бабку лет восьмидесяти с пустой авоськой. Она ткнула пальцем мне в живот и буднично так спросила:

- За морковью вы последний?

Я смотрел на парочку в костюмах, ожидая от них хоть каких-то объяснений.

Первой на мой взгляд откликнулась Ива.

- Вот те раз. Что же это вы, любитель классического романа, книги не возвращаете?

Ну, здесь мне уже было чем аргументировать. 

- Послушайте, это ведь не проблема. Я могу заплатить за книгу. Да есть тысячи вариантов решения! Вы мне, сволочи, объясните, что вы все, включая библиотекаршу, делаете в моей спальне?

Я посмотрел на притихшую старушку:

- А вот к бабушке у меня вопросов нет. Пусть стоит пока.

Егор засмеялся:

- Вот уж действительно, поставь перед глупцом икону и скажи, что это яблоко, так он оклад грызть начнёт. Подумай, Саша, почему ко всем вопросы есть, а к бабуле нет.

Я ещё раз глянул на бабку. Обычный Божий одуванчик. Чистенькое пальтишко, платочек в маках. Но было в её лице что-то действительно необычное, что-то всё объединяющее. 

И тут до меня дошло!

- Погодите, ребята! Да этого же просто не может быть! Это самая центровая бабушка на свете! Ну вы что, не видите! Вездесущий вселенский объект! Ну конечно, бестолочи! Это бабушка бытия! Незыблемая старушка!

Библиотекарша всплеснула руками:

- Батюшки, а ведь расхититель книг прав. Это либо Антонина Семёновна, или Пелагея Ильинична!

Ива присмотрелась и не согласилась:

- Дарья Петровна.

Егор тоже не остался в стороне:

- Вангую, что баба Маша. Дай ей спицы, через пару часов готовые носочки внуку.

Мы все замолчали и уставились на бабушку. Бабуля робко присела на краешек моей кровати и, словно мудрый сельский учитель, начала неторопливое повествование.

- Зовут меня Пистемеева Антонина Ивановна. Отец мой, Иван Спиридонович, служил в колхозе агрономом. И если отца Иваном звали, то маму - Иванной. Представляете, какое имя интересное - Иванна. Такие вот родители у меня - Иван и Иванна.

Я не выдержал:

- Это как Евгений и Евгения?

Все дружно загудели:

- Ну нет.

- Фигня.

- Вообще другое.

Антонина Ивановна посмотрела на меня с сомнением.

- Александр, вы, надо сказать, странный. Ещё несколько минут назад вы хотели вместо Моэма подсунуть этой святой женщине Стефана Цвейга. Откуда такая беспринципность, Сашенька?

Радость библиотекарши была запредельной. Она забралась с ногами на мой комод и, разбрасывая мои документы, радостно голосила:

- Вот тебе Максимов Ирвин Шоу, вот тебе Гессе и Ремарк! Браво, Антонина Ивановна! Так его, засранца!

В этой странной фантасмагории я всё еще пытался искать логику, поэтому решил действовать иначе. Я повернулся к бабке и тоном усталого советского грузчика промямлил:

- Моркови сегодня не будет, женщина. Не стойте. 

Бабуля полыхнула:

- Да что же это делается, товарищи? Вчера морковь была, но мытая и по такой цене, что поищите дуру за такие деньжищи покупать. До этого гниль всякую клали, а теперь и вовсе нет моркови!

Мне показалось, я на правильном пути:

- Антонина Ивановна, я тут с заведующей поговорил, к субботе точно подвезут, не переживайте.

Старушка запричитала:

- А мне в субботу внука на кружок танцев везти. Вот беда.

Я проявил живейшее участие:

- Так я отложу. Вам сколько надо?

- Ой, милок, да штучки четыре, куда нам больше.

- Прекрасно! Я вам таких красавиц отыщу, что жалко кушать будет!

Бабушка смахнула искреннюю слезинку:

- Ангел вы, Сашенька, ангел, как есть.

Ситуация вдруг преобразилась. Мне показалось, что у меня в руках какой-то странный магический рычаг. Улыбающиеся лица Егора и Ивы только подтверждали мои догадки.

Я подошёл и приобнял бабушку за худенькие плечи:

- Уважаемая Антонина Ивановна, я знаю вас как женщину беспримерного такта. У вас такая семья замечательная. Папа Ваня, мама Иванна! Иванна. Говорю, словно грехи отпускаю.

Старушка бросилась ко мне в объятия:

- Внучок мой, Сашенька! Родненький! Ты такой хороший и добрый. Внуки ведь другими не бывают. Только хорошие и добрые. Но книгу в библиотеку верни. Не хорошо это, родной. Не хорошо.

Она всплакнула и попросила:

- Прочти мне что ни будь. На дорожку.

Егор, Ива и библиотекарша смотрели на меня уже как-то по-доброму и я, попав в такую сентиментальную ловушку, со слезами на глазах стал читать вслух:

Наутро небо чихало кашей,

и дом спросонья скрипел и кашлял.

Лежали, словно бокалы в вате,

старушки в тёплых своих кроватях.

Старушки зубы снимали с полки,

и пол неспешно клевали палки.

Зевали кошки на всех матрацах,

в ковшах, толкаясь, варились яйца. 

А там, у дома, скреблись лопаты.

Старушки рьяно чесали патлы,

и, в кофты кутаясь одиноко,

сползали в кресла у зимних окон.

С таблеткой, чаем и карамелью,

в тряпичных тапках, побитых молью,

кто полусидя, кто полулёжа,

они глазели на жизнь прохожих.

Одной старушке в очках для близи

не видно было, «что дейтся снизу».

Она окно, побеждая хилость,

открыла и... за окно свалилась.

Другие стали трястись от смеху

и в этом, кажется, дали маху.

Они в проулок, белы и хрупки,

тотчас посыпались снежной крупкой.

Но, не достигнув твердот асфальта,

старушки сделали пару сальто

и, будто шарики с лёгким газом,

в седые тучи взметнулись разом.

Они летели, надув подолы,

внизу постелью стелились дали,

внизу мелькали огни и лица...

а город думал, что в небе – птицы. 

Казалось, небо счихнёт бедняжек

(как рано утром счихнуло кашу).

Но нет. Старушки летели клином

с подагрой, тиком, холестерином,

на юг, сквозь мглу и дождя осколки.

Остались дома родные скалки,

пакет пакетов, штанцы и блюдца...

Я загадал: пусть они вернутся.

Внезапно налетевший тёплый южный ветер вдруг вырвал из моих объятий бабулю, и она, кружась, полетела в светло-голубое безоблачное небо, словно легкий цветок одуванчик. Счастливая и самая замечательная на свете.

Простая бабушка, родитель номер три. Дай Бог, чтобы у каждого была.

Стихотворение автора Rimus использовано с её личного разрешения.