Ведьма

Глава 1.

      Костер догорал, свет от углей тускнел с каждой улетающей вверх искрой. Девушка сидела совсем близко к огню, разложив на коленях льняной клубок и иглы. Она ловко наматывала нить на еловую ветвь, заплетая ее в форме причудливого человечка. Тонкие руки изящно и точно проделывали незамысловатую работу, словно это было для нее привычным делом — вязать льняных человечков.    
   Девушка не отрывала взгляд от своей пряжи и напевала, еле слышно, какую-то приятную мелодию. Слов было не разобрать, но мелодия, как колыбельная убаюкивала и успокаивала.   
    — Лука, просто не смотри в ее сторону и старайся не слушать это змеиное шипение, — молодой человек старался говорить тихо, но достучаться до своего товарища не получалось, тот заворожено смотрел на хрупкий сладкоголосый силуэт у костра. Веревки больно впивались в запястья. При каждой попытке выбраться из плена кожу обжигало, как молодой крапивой. Тело затекло от неудобного положения. Сколько они уже так простояли, привязанные к дереву? Ерофей потерял счёт времени.     
  Вдруг пение прекратилось. Девушка обернулась и подозрительным взглядом изумрудных глаз обвела своих пленников.     
  — Отпусти нас, ведьма! — крикнул один из них.       
Девушка аккуратно отложила свою пряжу и подошла к пленникам ближе:    
   — Всему свое время, мой славный, бесстрашный Ерофей. Всему свое время.       Она взяла сухой листок, растерла его и дунула с ладони в лицо Ерофею получившейся шелухой. Мужчина тот час же обмяк и уснул.

      Лука, что стоял все это время смирно, словно очнулся из забытья.       

— Ты тоже хочешь, чтобы я тебя отпустила? — девушка обратилась к Луке, наклонив голову и внимательно разглядывая его.      
 Мужчина покачал головой:  
     — Я хочу остаться с тобой, я хочу слушать твою сладкую песню.    
   — Всему свое время, — загадочно проговорила ведьма и вернулась к костру продолжить свое занятие.
      Лука заворожено смотрел на свою нагую, хрупкую похитительницу. Тонкий белесый силуэт, был словно пожаром охвачен огненно-рыжими кудрями, свободно спадающими по спине.

      Свет от костра тускнел, и в полутьме ему стали казаться странные вещи. Долго всматриваясь в девушку, любуясь ее наготой и красотой, он видел вместо нее седую горбатую старуху с длинными сухими и кривыми пальцами. Пальцы ловко заплетали незамысловатых человечков, а старуха скрипучим голосом напевала себе под нос уже знакомый мотив. Но, до этого красивое пение, теперь больше походило на карканье вороны. Лука зажмурился, а открыв глаза, вновь увидел прекрасную девушку. Из водопада густых рыжих волос, охвативших плечи и туловище похитительницы, выглядывала упругая маленькая грудь. Мужчина сглотнул и провел языком по пересохшим губам. Он ни за что не посмеет поднять руку на эту лесную нимфу. Таких красавиц ему ещё не доводилось встречать. И кому вообще в голову могло прийти охотится на неё? Рыжее очаровательное создание, внеземной красоты нужно защитить от разъярённых односельчан. И он обязательно станет на ее защиту, чего бы ему это не стоило.

*****

      Старый священник сидел на ступенях алтарной, поношенная ряса спадала на прохудившиеся доски, на коленях лежало серебряное распятие. Возле алтаря, спиной к священнику стоял староста. Тучный, невысокий мужчина. Он снял шапку и обтер ею же вспотевший лоб и начинающий лысеть затылок.    
   Толпа местных жителей битком заполонила тесную церквушку, обступив старосту полукругом.
       Отец Савелий не любил, когда деревенские собрания проводились в церкви. В храме нужно вести себя спокойно, храм служит только для разговора с Господом. Но жителям, порою вступающим в бурные споры, чуть ли не доходящих до драки, этого не объяснить. Церковь — общественное место, не в хате же у кого-то собираться, отмахивался староста. Но такие встречи происходили редко, на счастье священника. Только в дни непогоды, когда на свежем воздухе не собрать ни единой живой души. И сегодня, небо будто разрывалось на части острыми стрелами молний, и земля дрожала от гулких раскатов грома.  
     — Ведьмины происки, — шептались бабы между собой и тут же крестились, глядя на фреску распятого Иисуса под потолком.

      — Нужно проучить эту тварь! — выкрикнул кто-то из толпы.      
 — Полно тебе, проучили вон смельчаки. Где их теперь? Днём с огнём не сыщешь, — невысокого, но весьма упитанного телосложения староста обладал не только внушительными размерами, но и громким басом, да таким, что сам гром, что раскатывался за стенами церкви, позавидовал бы тембру мужчины. — Здесь нужен план. Смельчаков по одному не пущу, полно хлопцам погибать в костлявых когтях. Организуем отряд, возьмём оружие и на закате, аккурат на Юрьев день выдвинемся на болото.   
    — Как на закате? Не пущу мужика на погибель… — опять запаниковали бабы.  

     — Полно вам. На Юрьев день и точка. Сбор возле церкви.       
Гул ещё долго стоял в стенах церкви и народ не спешил расходиться. Но староста, сказав свою речь, не выслушав возражений или предложений, пробрался к выходу сквозь толпу и скрылся за дверью, напоследок громко ею хлопнув, закрепив тем самым своё безоговорочное право на последнее слово.  

     Народ возмущённый и растерянный тоже разбрелся по домам. В церкви остался отец Савелий. Священник поднялся со ступеней, взял в руки метлу и начал подметать грязный, затоптанный местными жителями пол, а под нос себе бурчал, то ли с восхищением, то ли негодуя:   
    — Эх, Оксана, и заварила ты кашу на этот раз. Шибко пересолила, самой тошно от неё станется.

Глава 2.

      — И ты думаешь, Савушка, что сможешь стать священником? Ты даже букв не знаешь, там читать нужно, эти, как их там? — девушка сидела на покрывале и перебирала ягоды. Землянику откладывала на разложенную косынку, которую специально сняла с головы для этих целей, а чернику оставляла в корзинке, тщательно обирая с нее листочки и еловые иголки, налипшие, на спелую ягоду. — Молитвы! — вскрикнула девушка и подняла глаза на сидевшего рядом юношу. Тот, залюбовавшись ею, вздрогнул от неожиданности. Его внимание было сосредоточено на рыжих, волнистых волосах, переливающихся на солнце, словно пламя костра. И на мелких веснушках, будто водящих хоровод на курносом носике, когда девушка, сосредоточившись на своем занятии, невольно им морщила.

      — Выучусь, было бы желание, а сил на учение хватит, — парень оторвал колосок ковыля и, повертев, надкусил.

      — Ну-ну. А я вот лучше к бабке Марье пойду, заговоров выучу и буду людей от хворей вылечивать, — девушка почти закончила свое занятие, но на парня не смотрела. Это был не первый их разговор о совместном будущем. И если план Савелия был просчитан до мельчайших подробностей и не терпел никаких вносок и поправок, то желание Оксаны получить знания от местной ведуньи всегда воспринималось со стороны любимого с неким скепсисом и недовольством. Впрочем, не только Савелий был против обучения Оксаны, а также родители и подружки отговаривали ее от сомнительного занятия. Девушка не понимала, отчего бабку Марью так невзлюбило все село. Местные охотно шли к ведунье за отварами, когда болели и в то же время винили ее во всех бедах. Корова не разродилась, лето засушливое, конь копыто подвернул — во всем виновата травница.       — Бабка Марья твоя — ведьма. И тебя ведьмовской бесовщине научит. Руби ты эту мысль на корню, Оксанка. Выходи за меня. Я в семинарии пока отучусь, ты мне сына родишь, а там приду, церковь построю, буду души пропащие спасать и Марью твою тоже спасу, а ты по хозяйству и по делам домашним…

      — Вон чего удумал! Ты, значит, будешь в семинарии песни в хоре распевать, а я дитё твоё нянчить? Э, нет! Я таланты тоже кой-какие имею. Вон, бабка Марья мне говорит, что я заговоры складно шепчу, кто знает, может и мне придется кого от хвори вылечить?

      — Ой, не по той дороге ты, Оксана, идёшь, боюсь я за тебя.

      — Не бойся, Савушка. Коли действительно души тебя там научат спасать, то и мою у бесов отобьёшь.

      Парень обреченно вздохнул, но все же улыбнулся. Он знал, что Оксану будет сложно переубедить, если уж что-то поселилось в ее огненной голове. Пусть походит к ведунье, раз ей это так любопытно. А там свадьбу сыграют, детишек нарожают, и некогда будет Оксанке этой бесовщиной заниматься.

      Савелий поднялся с покрывала и протянул руку к возлюбленной. Девушка вручила жениху корзину и узелок с ягодами. Сама поправила льняной сарафан и наспех заплела огненную копну волос в неаккуратную косу. Парень поправил выбившуюся прядь за ухо невесты и провел тыльной стороной ладони по розовой коже щеки. Оксана улыбнулась и тоже коснулась пальцами лица жениха. Провела мягкими подушечками по виску, щеке, подбородку. Колючая светлая щетина приятно щекотала нежную кожу рук. Савелий решительно готовился к поступлению в семинарию, даже бороду решил отпустить. Щетина неровными островками пробивалась на молодом лице. Оксане преобразования во внешности любимого не сильно нравились, но она это никак не комментировала. Пройдет пара лет, любимый возмужает, и борода ляжет на милое лицо ровным покровом. Девушка привстала на цыпочки и легко коснулась пухлыми губами колючей щеки. Парень перехватил невесту за талию, оторвал от земли и начал кружить. Звонкий смех Оксаны звучал на всю опушку. Коса расплелась, и огонь рыжих волос охватил влюбленных, кутая своим пламенем.

      — Зверобой надобно сушить на солнце, на свежем воздухе, а вот дурнишник наоборот лучше разложить в темном месте. Под лавкой, — бабка Марья молола в деревянной ступке высушенные листья и стебли. Аромат мелиссы, доносившийся от порошка, был таким соблазнительным, что Оксана невольно облизнулась. — Сейчас закончу и чая нам заварю, ты пока котелок на огонь поставь.  

     Девушка любила проводить время в гостях у ведуньи.   

    Отдаленная хатка, в конце села, благоухала ароматами трав. Под низким потолком пучками на верёвке висели веники разных размеров. Возле печки полка, полностью уставленная стеклянными баночками. Некоторые были залиты доверху, другие почти пустые, только с парой капель на донышке. Ведунья и без особых опознавательных знаков знала в какой баночке находился нужный отвар. Оксана перебирала баночки и по запаху старалась определить состав. Но к самой верхней полке не приближалась, бабка Марья запрещала. Пока запрещала. С ядами юной ученице ещё было рано знакомиться.       — Савушка в духовную семинарию поступает, через два месяца, — Оксана сдувала в сторону плавающие сверху соринки мяты. Чай ещё был горячим. Старуха напротив внимательно слушала девушку. Костлявыми пальцами, обтянутыми сухой кожей, обхватила кружку и прозрачно-голубыми глазами пронзительно вглядывалась в свою собеседницу. Оксана не знала, сколько на самом деле лет ведунье, да и никто в деревне не знал. Однажды она просто появилась в селе, уже в весьма преклонном возрасте и поселилась в пустующей ветхой хатке на границе с берёзовой рощей. За небольшим леском находилось болото, так что местные в эту сторону села без особой надобности свои носы не совали.   

    — И пусть выучится, давно пора в нашем краю церковь новую отстроить. Господь, он с каждым, но люди должны видеть то, во что верят, — старуха отпила горячий чай, даже не поморщившись, словно это был и не кипяток вовсе, а родниковая вода. Оксана последовала ее примеру и тут же обожгла язык и недовольно поморщилась. Ведунья рассмеялась, добродушно и так заразительно, что девушка невольно тоже улыбнулась, а старуха протянула ей свою кружку и, взяв Оксану за руку капнула каплю чая ей на ладонь, девушка испугалась, что будет горячо, отдернула руку, но капля все же попала на кожу и к ее удивлению, чай был еле теплым.

      — Но как? — Оксана без разрешения подвинула к себе кружку старухи и отпила глоток. Не горячо! — Это колдовство какое-то!  

     — Нет, дитя, это обычный фокус. Колдовством я не владею. Всякая магия требует своей цены. Там, откуда я родом, я с лихвой насмотрелись на несчастных, которым пришлось эту цену заплатить.

      — А откуда вы, баб Марья? — девушка заерзала на лавке от любопытства.

      — Того места уже и не отыщешь, — старуха оперлась о стол двумя руками и встала с лавки. Маленькая, высохшая как корка хлеба, она с трудом перекинула ногу через лавку и пошла к печке, ворочать угли. Оксана обиделась, опять баба Марья не договаривала. Всегда заканчивала на самом интересном.

      — Говорит, что негоже жене священника ведьминым промыслом заниматься, — девушка продолжила рассказывать про своего жениха старухе, все ещё не притронувшись к горячему чаю.  

     — Так разве ж это ведьмовство?   

    — Люди говорят…  

     — Людям на то языки без костей и придумали, чтобы они болтали без умолку! — перебила старуха. — А коли дитя захворает, или спину кому скрутит, так все ко мне бегут. За мазями и за отварами! А как у Малашихи корова не разродилась, так это во всем Марья виновата! Ишь чего, ну я ей больше ни капли не дам, пущай со своими зубами намучается! Будет знать, как на Марью наговаривать! Я ж не одной животины не погубила! А кролы как у Петрова сына заслезились? Бить уже весь выводок собрались! Так кто? Бабка Марья и выходила, так хотя б шкурку одну дали, зимой погреться! — старуха ворочала догоравшие угли и бубнила себе под нос, не прекращая. Оксана подошла и обняла худые сгорбленные плечи.

      — Ну, полно, люди глупые просто, они ж без зла, им абы языками-то молоть.    

   — Не благодарный это труд, Оксанка, подумай хорошенько, прежде чем связать свою жизнь с травами.

      — И вы туда же! — девушка крепче обняла старуху. Нет, она ни за что не отступит. Мало того, что это было интересно, так ещё и пользу людям можно приносить.

      — Это василёк, — Оксана сидела с завязанными глазами возле стога сена и угадывала по запаху название трав, которые подносил к ее лицу Савелий. — А это клевер! А это… это… — девушка не удержалась и чихнула. — Это полынь, — Оксана поморщилась и стянула повязку с глаз.

      — Ты ещё чабрец и ромашку не отгадала! — Савелий со всей ответственностью отнёсся к роли экзаменатора. Он разложил пучки трав на покрывале, перед невестой, а когда та, сняла повязку, даже попытался закрыть руками травы, чтобы девушка не подглядывала.       — Думаешь, я чабрец от ромашки не отличу? — Оксана даже немного обиделась и демонстративно надула губки. Савелий не смог удержаться и прильнул к манящим устам любимой своими губами, невесомо, чуть касаясь. Возлюбленная не возражала, она положила руки, на широкие плечи своего жениха и ответила на поцелуй, но с большим энтузиазмом. А затем и вовсе повалила жениха на колючий стог, а сама легла сверху. Оксана водила руками по напряжённой груди жениха поверх рубахи. Глубокий ворот оголял шею, ключицы. Яблоко кадыка плавно двигалось от дыхания и девушка не удержалась и осторожно провела языком по шее, слегка зажала губами мочку уха. Савелий закрыл глаза и, опрокинув голову назад, ещё больше вытянул шею, подставляясь нежным губам.

      — Через месяц свадьба и семинария, — на улице вечерело, небо уже обозначило горизонт алой полосой. Они подошли к дому, держась за руки. Савелий свободной рукой выбирал из волос Оксаны соломинки, та смотрела снизу вверх на своего жениха и не знала: то ли радоваться предстоящей свадьбе, то ли грустить из-за неминуемой разлуки. Она смотрела на любимого. Сейчас, без солнечного света, в полумраке он казался более взрослым, борода немного отросла за месяц, но все равно красоты любимому лицу не придавала, скорее наоборот. Лазурно голубые глаза потемнели, в тон вечернему небу. Оксана хотела запомнить каждую чёрточку любимого лица, перед предстоящей разлукой: ровный нос, выразительную линию скул, спрятанную за редкой растительностью, нежные губы, слегка припухшие от поцелуев. Оксана дольше положенного задержала взгляд на коралловых губах любимого, отчего немного покраснела. Не нужно было им сближаться до свадьбы, если кто узнает, позора не обберуться. Мама высечет лозой, как пить дать. Но зачем кому-то знать? Она верила Савелию, верила как самой себе и искренне надеялась, что это взаимно.

      — Мне пора, завтра до вечера не жди, я у бабки Марьи буду.   

    — Опять ты к этой ведьме пойдешь, чем же она тебя так околдовала? — Савелий крепче сжал руку любимой, словно хотел удержать и защитить драгоценную Оксану от общества старухи.

      — Она травница и повитуха. Ведьмы с бесами якшаются и демонов ублажают! А у бабки Марьи кроме меня да Тузика никого нет! — девушка засмеялась, так звонко и выразительно, что Савелию стало даже немного неудобно за свою паранойю в адрес старухи. Он, наконец, отпустил руки невесты и та, продолжая смеяться, озорно побежала в дом, не оборачиваясь, лишь на крыльце она повернулась и послала любимому воздушный поцелуй. Парень сжал в воздухе кулак и поднес его к груди. И ушел домой с самым довольным выражением лица, какое могло только существовать.

*****     

  Ерофей строгал стебель молодой осины, заостряя его у основания, щепки летели на землю, к босым ногам мужчины. Он то и дело косился в сторону ветхой хижины. На сооружение, больше походившее на землянку, с соломенной крышей и бревенчатыми стенами, вкопанными в землю, до самых окон.

      Солнце горячо жгло голую спину. Из одежды на мужчине были только разлохмаченные ниже колена штаны, остальное ему пришлось отдать ведьме. На вырубленной лесной опушке Ерофей был не один. Несколько несчастных, тоже в одних штанах и с голым торсом занимались каждый своим делом. Пара человек строгала ветки, заостряя наконечники, также как и Ерофей, один товарищ по несчастью относил готовые колья и складывал на запряженную черной кобылой, повозку. Ещё двое разводили костер, кто-то чистил рыбу. Ещё один, видимо, перегрелся на полуденном солнце и лежал без сознания под ракитовым кустом. Армия ведьмы насчитывала одиннадцать человек, вместе с Лукой. Который, к слову, ушёл вслед за нимфой в хижину после полуночи и до сих пор ещё они не выходили оттуда. Ерофей не понимал, почему зелье не околдовало его, как остальных, как Луку. Мужчина решил не привлекать особого внимания к себе, притворился одурманенным ведьминым воином и ждал удобный случай, когда же можно будет улизнуть отсюда, прихватив товарища.     

  Он уже придумал пути отступления — за хижиной находилось стойло для кобылы, а дальше лес. В общем, здесь кругом был лес, но если убегать по тропе, непременно выйдешь к болоту и там сгинешь в трясине, а если все же минешь болото, то опять вернёшься к ведьминому жилищу, по заколдованному кругу. В густом лесу, без троп, хотя бы можно укрыться от ведьмы в каком-нибудь овраге.  

     Ерофей стоял в очереди за студёной водой, возле корыта озорно играли два черных котёнка, хватая друг друга за хвосты и лапки, зверята прятались от жары, в тени выварки с водой.    

   Первые дни лета выдались чересчур знойными. Вечерами, со стороны деревни, слышались раскаты грома и небо в том месте сверкало молниями, но лес непогода миновала. Точно накрытый невидимым куполом, он изнемогал от засухи и жажды, как и его обитатели.

      — Мои славные воины! — девушка, стоящая перед мужчинами, была в черном длинном платье, подпоясанным сплетенными между собой бичевыми веревками. Глубокий вырез, наполовину оголял упругую грудь. Рукава платья расширялись и напоминали крылья вороны. Распущенные рыжие волосы ниспадали на плечи и спину, доставая до поясницы. Глаза, словно изумруды, сверкали на полуденном солнце, отражая в зрачках огонь волос. Их повелительница была прекрасна. Лесная нимфа, так называли ведьму те, кто хоть раз видел её в девичьем обличии. Такой она полюбилась несчастным собратьям Ерофея. Но мужчина знал, какая личина скрывалась за этой красотой. Местные говорили, что Оксане завидовали все девушки в селе, в свое время. Но, она выбрала не тот путь. Продала душу дьяволу и ушла жить на болото. Никто не смел ступать на территорию ведьмы. Больше полувека жители окрестных деревень не тревожили болотную колдунью. Но прошлой осенью, на болоте сгинули ребятишки. Пошли по клюкву, да видно заплутали и ступили на ведьмину территорию. Так и пропали. Местные сразу же ополчились и пришли к Оксане за ответом. Но та только разозлилась и спровадила соседей восвояси, наслав на их головы стаю разъярённых ворон. Птицы сильно потрепали людей. И затем в логово ведьмы стали ходить смельчаки, один за другим. Тем самым пополняя ряды ее армии.       — Грядет битва. Глупцы, решившие, что могут тягаться со мной, объявили мне войну, — ведьма улыбнулась и окинула взглядом своих солдат. — Но я рассчитываю на вашу поддержку, вместе мы одолеем… — истошный писк котёнка прервал ведьмин монолог. Она насторожилась и стала высматривать, откуда раздался звук.   

    Ерофей тоже невольно повернулся на шум. Позади него один из мужчин ногой отпихнул назойливого малыша, который тёрся о его ступню. Видимо, котенку захотелось поиграть, но воину это только мешало. Девушка вплотную подошла к своему солдату, подняла с земли чёрного зверька и ласково погладила его шею. Котенок замурчал и притих, прильнувши на груди у ведьмы.   

    — Выйди! — прозвучало довольно строго. Темноволосый мужчина был незнаком Ерофею, наверное, из соседней округи сюда попал. Ведьма положила ладонь на его голую грудь и, закатив глаза, начала что-то шептать. Мужчина обмяк и безвольно упал к ней под ноги. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем раздался человеческий крик и звук ломающихся костей и рвущейся кожи. Бедняга крутился на земле, как юла, каким-то странным образом уменьшаясь в размерах. Ерофей вздрогнул от этого зрелища, остальные парни заворожено смотрели только на смеющуюся ведьму. Через какое-то время на земле лежало голое нечто, похожее то ли на освежеванного кролика, то ли на мертвого младенца. Девушка присела рядом с существом и провела рукой по липкой розовой коже. Вслед за ее ладонью стала появляться черная шерсть. Ерофей не поверил своим глазам: на земле сидел кот.  

     — Будешь за ними приглядывать теперь, — озорно проворковала животному рыжая бестия.

      От увиденного желудок до боли скрутило спазмом. Мужчина тихо сглотнул. Только теперь он понял, какими глупцами они были, когда решили воевать с болотной ведьмой.       — Вместе мы защитим нашу тихую обитель. Никто не посмеет и носа сюда сунуть, — договорила колдунья и как-то странно посмотрела на Ерофея, задержав ненадолго взгляд. «Неужели она догадалась?» — сердце ушло в пятки и бешено колотилось в груди. Мужчина уже мысленно прощался с жизнью, представляя в кого же ведьма превратит его, если за незначительную провинность она обратила в один миг человека в кота?  

     — За работу, мои отважные воины. У нас мало времени, — к счастью Ерофея, ведьма переключила с него внимание, и ушла в свою землянку.   

    Во дворе, после гробовой тишины, стало вдруг оживлённо. Лука подошёл к другу, сел рядом и начал строгать деревянные колья, не проронив ни слова. На шее красовался свежий ожог, в виде маленькой ладони. В волосах, цвета спелой пшеницы, кое-где поблескивали серебряные нити седины. В уголках серых глаз затаились стрелки морщинок, да и сама радужка затянулась красной тонкой паутиной лопнувших капилляров. Ерофей с ужасом смотрел на друга, за пару дней тот постарел лет на десять. Он пригляделся к остальным воинам ведьмы. Мужчины были истощены, словно кто-то высасывал из них все соки: темные круги под глазами, обветренная пожелтевшая кожа, седина, морщины на лицах. Подозрение закралось в голове у Ерофея, выходит, ведьме не нужна армия и защита, с её то умениями. Ведьме нужна подпитка, чужая энергия и жизненные ресурсы, чтобы без труда одолеть деревенских. Нужно во что бы то ни стало отсюда бежать, пока у них ещё есть на это силы.  

     Один из пленников принес из леса охапку сучьев для вечернего костра и сбросил их в центре огнища. Среди деревяшек были спрятаны цветы, гроздья рябины, ветки папоротника. Мужчина, озираясь на логово ведьмы, принялся быстро плести венок. Делал он это с особым энтузиазмом и глупой мечтательной улыбкой на лице. Когда с венком было покончено, он неуверенно пошел в сторону землянки. Робкий стук по ветхому бревну заставил колдунью выглянуть из своей обители.

      — Чего тебе? — подозрительно осмотрев цветочный дар, ведьма даже к нему не притронулась.

      — Прими мой скромный венок, повелительница, — мужчина даже стал на одно колено. Ведьма протянула руку к сплетенным между собой растениям, но резко одернула руку, словно обожглась. Пальцы колдуньи задымились, а сама она на миг вернулась в облик старухи.

      — Убери это отсюда! И никогда больше не смей приносить эту гадость в мой дом! — спрятав руку за спину, ведьма поспешно скрылась в землянке. Бедняга с досадой перебросил венок через частокол и пошел в лес за следующей порцией сучьев для вечернего костра.

      — Я помогу тебе! — догнав горе романтика Ерофей поравнялся с ним и не получив отрицательного ответа, молча последовал в глубь леса. Но дрова его совсем не интересовали, по пути он выглядывал гроздья рябины. Те проглядывали из лесной гущи, как спасительные красные маяки.

Глава 3.

      — Счастливая ты, Оксанка! Самого завидного хлопца себе отхватила! Это все бабка Марья? Ну, признайся, какое приворотное зелье старуха тебе дала? — Олеся наматывала пряжу и мечтательно смотрела на Оксану. Завтра у подружки свадьба, а сегодня девичник.

      Парни уже вовсю отмечали проводы своего друга в семейную жизнь. Распалили костер в конце улицы, за домами. А оттуда и до речки рукой подать.    

   Вот напоются подружки невесты грустных песен о семейной жизни и пойдут пускать венки по воде.  

     — Скажешь тоже, Олеська, ну какое зелье? Ты на глазищи-то ее зелёные глянь, да на волосы огненные! С такой-то внешностью и приворотов не надобно! — Анютка ловко перехватывала нитки и заматывала в клубок.   

    — Да полно вам, девочки. Скажете тоже! Мне Савушка судьбой был наречен. Я его на колядки в огне увидала, — Оксана погрузилась в воспоминания. Как она сидела напротив зеркала, в темной бане, а между ней и зеркальным коридором горела свеча. Воск, переполнивший кратер свечки, закипел, и в воздухе поднялась струйка черного дыма. Девушка рукой развеяла копоть и вдруг увидела в отражении знакомый силуэт. Светлые кудрявые волосы неаккуратной копной торчали в разные стороны, словно парень только что снял шапку и не успел поправить непослушные пряди. Пронзительные голубые глаза, цвета летнего неба, сейчас горели красным, отражая огонь свечи. Это был сын местного дьяка, Савелий. Оксана улыбнулась парню в зеркале, несмотря на нереальность происходящего, страшно не было. Лёгкий трепет от увиденного заставил девушку улыбнуться. Это был Сава, её милый Савушка. По-другому быть не могло, они с малых лет дружили, а когда подросли, дружба переросла во взаимную симпатию. Парень в зеркале улыбнулся в ответ, подмигнул блеском огня в глазах, и исчез.    

   — Ох, зря ты до свадьбы суженного своего рассекретила. Ты что же, позабыла? Если гадание сбылось, никому нельзя говорить о том, что в огне видела! — Олеся искренне верила в предсказания, она даже немного разочаровалась, что Оксанка так легко выдала свое видение. «Как бы беду не накликала тем самым», подумала суеверная подружка.       — Глупости это все! Завтра свадьба! Куда ж он теперь денется? От меня не уйдёшь! — Оксана приподняла бровь и сделала самое строгое выражение лица, на какое была способна. Подружки, побросали пряжу и, засмеявшись, подхватили Оксанку под руки и потащили ее на улицу.   

    — Я ещё косу не доплела! Что вы вытворяете? — девушка вырывалась из цепких рук своих подруг, но только на полсилы. Ей и самой уже надоела скучная пряжа и грустные песни о прощании с девичеством.  

     В конце улицы горел большой костер и молодежь уже вовсю водила хороводы. Парни, обступив Савелия плотным кольцом, кружились вокруг него. Девушки, все в белых сарафанах и с венками на головах, подбежали к Оксане, только тогда подружки отпустили ее.   

    В толпе парней начало что-то происходить, они вплотную подошли к Савелию, а затем и вовсе подхватили его на руки, усадив к двум самым крепким молодцам на плечи. Парень сидел, держась за их головы и болтал ногами. Девушки стали громко кричать наперебой:       — Хороша невеста, да без жениха!   

    — А мы сейчас быстро ей пару найдем среди хлопцев!      

 — А где же ее нареченный? — Олеся подставила руку ко лбу и сделала вид, что что-то ищет.     

  — Ишь, куда забрался! — одна из девушек подбежала к парням и схватила двоих за руки. — А ну-ка, хлопцы, подсобите!   

    В один миг сильные руки подняли Оксану и усадили на плечи. Жениха и невесту поднесли друг к другу. Савелий, раскрасневшийся от медовухи и хороводов, дотянулся до любимой и хотел было ее поцеловать, но парни под ними резко развернулись, не дав этого сделать, чем вызвали громкий смех и свист среди собравшейся молодёжи. Жених спрыгнул на землю и, протянув руки к Оксане, пригласил ее спуститься с чужих плеч, девушка поддалась навстречу и тоже через миг стояла на земле. На этот раз за поцелуем потянулась девушка, но подбежавшая Анютка схватила Савелия за руку, а саму Оксану потащил в сторону толпы какой-то хлопец. Ребята выстроились в живой коридор. Савелий стоял позади любимой, разглядывал ее ровную спину, тонкую талию, изящную ручку, сжимающую в этот момент чужую ладонь.   

    Олеська резко вырвала руку Савелия и поволокла юношу в конец ручейка, тот обречённо выдохнул, так не хотелось быть далеко от своего огненного счастья.       Но вскоре ладонь оказалась в знакомом приятном тепле родных рук. Оксана сжала ладонь жениха и они побежали в сторону речки. Толпа молодежи бросилась за ними, парни на ходу сбрасывали одежду, оставаясь в одних лишь штанах. Приблизившись к берегу, Савелий выпустил руку любимой и тоже освободил себя от лишней одежды.     

  Девушки зашли по колено в воду и сняли свои венки. Первой венок по течению запустила Оксана, а затем и все остальные. Савелий нырнул в воду и его примеру последовали все хлопцы. Они поплыли за ускользающими по воде венками. Таков был обычай: жених должен был догнать венок невесты, а остальные парни выбирали венок той, которая больше всех нравилась.   

    Весь мокрый, но с добычей в руках, парень подошёл к невесте и вручил ей ромашковую корону. Оксана немного стряхнула с цветов капли воды и надела венок себе на голову.       — Наконец-то ты моя! — Савелий, не церемонясь, обхватил любимую за талию и прильнул к ее губам.   

    «Я всегда буду только твоей, Савушка» — подумала Оксана, но ответить не успела, сладкий поцелуй не дал этого сделать.    

   — Вереск любит влагу, его надобно разложить у корыта с водой, — старуха сидела на лавке, растирая луковую шелуху, и рассказывала своей юной ученице о травах. За месяцы в жилище ведуньи Оксана уже столько всего узнала, ей не терпелось опробовать свои знания на ком-то, но травница к самостоятельному лечению ее ещё не подпускала.       — Баб Марья, ну разреши мне самостоятельно приготовить отвар, ну пожалуйста, — девушку немного обижала осторожность учительницы. Оксана была прилежной ученицей, и многое уже узнала, так ей сильно не терпелось приступить к практике.   

    — Ишь, егоза! Рано ещё, пару месяцев обучимся ядам, и, глядишь, разрешу-таки тебе приготовить растирку от ушибов, — старуха закашлялась, глухо и надрывно, она приложила тряпочку ко рту, а когда убрала ткань от лица, на ней виднелись капельки крови. Оксана принесла воды ведунье и успокаивающе погладила сгорбленную, сухую спину. Приступы в последнее время участились, уже не помогали отвары толокнянки и чабреца.    

   — Баб Марья, а может Вам попробовать что-то с верхней полки? — осторожно начала ученица. Она уже не первый раз пыталась заговорить о запретном знании. Но старуха настырно игнорировала её.  

     — Ох, Оксанка, нет волшебства в тех треклятых склянках, чего бы ты себе в свою огненную головушку не вбила, а там только смерть.   

    — Но я видела, как вы Серафиме отливали несколько капель мухоморовой вытяжки.       — То для обтирки! У бедняжки рожа ногу так раздула, что колоду дубовую. А внутрь нельзя! Никогда нельзя! — травница сделалась серьёзной и строгой, сверля Оксану белесыми глазами. — Я свое пожила на этом свете, подходит уже мой час. Тебе все это останется, — старуха обвела взглядом свою ветхую лачугу: облупившаяся от побелки печка в углу, закоптилась вокруг горнила, полка с отварами, по левую сторону от печи, под полкой лавка с корытами, наполненными водой и разной утварью, под лавкой, на пожелтевших тряпках сушились травы, по правую сторону от печи находилась лежанка, укрытая, сшитыми между собой меховыми лоскутами, в противоположном углу от печки находился стол, за которым они и сидели.   

    — Ну, зачем ты так? — от этих разговоров Оксане становилось грустно, она пыталась подбодрить старуху, сказать, что все обойдется, но правда была на стороне травницы, как бы печально это не было.    

   — Мухоморы от ушибов и кожных инфекций, — словно сдавшись, начала свой рассказ ведунья, девушка выпрямила спину и ближе прильнула к старухе, всем видом выказывая интерес. — Полынью и волчеягодником обтирают лоб, от мигрени. Копытень от растяжения, а каплю переступня вперемешку с ромашкой можно намазать на живот и поясницу, от женских болей…

*****       

Ерофей стоял возле высокого костра, искры взлетали далеко в небо. Из-за жара огня, тело словно плавилось. Пот струями стекал по изнывающей и свербящей коже. Армия ведьмы пребывала в лёгком трансе, завороженные огнём, мужчины раскачивались в разные стороны, в такт бубну. Старуха держала в руках дайру, плавно занося удары кулаком по натянутой овечьей коже, ее седые редкие волосы развивались от каждого взмаха головы, то скрывая в своей паутине лицо ведьмы, то открывая его и озаряя огненным светом. Она сидела спиной к костру, нагая и ужасная. Ерофей, изображая участие в творившейся вокруг вакханалии, старался не открывать глаза, чтобы меньше смотреть на обвисшую, сухую кожу ведьмы, усыпанную кракелюром синих вен. Но открывать глаза иногда ему все же было нужно, чтобы подсматривать за остальными и не сбиться ненароком с общего темпа.   

    С приходом темноты ведьма являла свою истинную суть крючковатой, высохшей, словно дохлая мышь, старухи. С длинными редкими волосами торчащими из полулысой головы. Тонкая полоса губ не до конца прикрывала гнилые, черные зубы, придавая уродливому лицу вид оскалившегося хищника. Но глаза, как и днём, когда ведьма появлялась в образе прекрасной рыжеволосой нимфы, были ярко изумрудными.       Каждый вечер, перед костром ведьма с помощью бубна вводила в транс своих воинов, опаивала горьким отваром и одного несчастного забирала к себе в землянку, до полудня. Спросить, что там происходило Ерофей не решался, чтобы не выдать себя. Но внутренний голос мерзким тембром старухи напоминал, что он в скором времени сам обо всем узнает.       Лука, за все время, что они находились в плену у ведьмы, не обмолвился с другом и словом. Он выполнял приказы своей повелительницы, будь то тяжёлая физическая работа, или ночь в ее обществе. Складывалось впечатление, что никто из ведьминых солдат не уставал. Никто, кроме Ерофея. То ли на мужчин действовали чары, то ли горький отвар, но ни один еще, ни разу не пожаловался кому-либо, что его силы на исходе.   

    Ерофей не понимал, почему на него не действовало колдовство. Он прокрутил в голове сотни вариантов. Самое первое, что пришло на ум, так это, что он крещеный, хоть и не носил нательный деревянный крестик, что повесил на него отец Савелий ещё во младенчестве. Но, в их деревне, как и во всей округе небожителей можно было пересчитать на пальцах одной руки. И хлопцы, попавшие в армию ведьмы, в это число не входили. Было ещё много вариантов, в том числе и дальнее родство со священником, или заговор, что нашептала матушка ему в дорогу. А может ведьма специально оставила ему память, и теперь играет с ним? Но для чего?      

 — Ты, — костлявый палец упёрся в грудь Ерофея, мужчина даже вздрогнул от неожиданности, он и не заметил, как старуха, только что стучавшая в бубен, резко оказалась перед ним. Зелёные глаза, из-под седых, торчащих в разные стороны бровей, изучающе смотрели на мужчину снизу вверх. Ведьма подала Ерофею деревянный ковш. Терпкий запах полыни ударил в нос. Он невольно поморщился, но тут же мысленно отругал себя за несдержанность, но ведьма, видимо, не обратила на это внимание. — Пей, — скрипучим голосом произнесла старуха. Ерофей выпил, силясь, чтобы отвар не вырвался обратно. Скольких сил ему стоило прятать испуг и заставлять свое сердце не колотиться, как бешеное, при виде уродливой ведьмы, известно лишь одному Богу. Ведьма повела носом, принюхиваясь. Казалось, что она прочитала мысли Ерофея и подозрительно на него посмотрела. Затем провела костлявым пальцем по жёсткой щётке волос на щеке мужчины. Холодной кожей верхней фаланги коснулась губы и резко царапнула длинным черным ногтем. Ерофей отшатнулся от неожиданности и испуганно посмотрел на старуху: «Теперь точно конец!» — подумал он. Но ведьма лишь лизнула багровую каплю со своего пальца и пошла к следующему воину.  

     Костёр горел уже не так ярко. Последние поленья стучали в огне, лопаясь и разлетаясь на тысячи искр. Пламя тускнело с каждой истлевшей чуркой и на поляне становилось темно. Тени деревьев и людей, в начале вечера, казавшиеся молчаливыми великанами, сейчас исчезли.

      Ведьма ходила между мужчинами. Ее сгорбленный силуэт остановился возле Луки. Старуха поманила пальцем беднягу и тот, не раздумывая, вышел в центр круга, к самому огню. Колдунья улыбнулась ему гнилыми зубами и обхватила двумя руками за голову. Лука нагнулся к ней поближе и сам потянулся губами к черному рту. На несколько мгновений они слились в поцелуе, но затем ведьма на пару сантиметров отодвинулась от мужчины и тонкой струйкой из его приоткрытого рта потянулся голубой дымок прямо ведьме в рот. Когда странный дым испарился, Лука обмяк и упал на землю. Ерофей хотел броситься на помощь товарищу, но не смел выдать себя. Он лишь обречённо наблюдал за происходящим.

      Вдруг на небе сверкнула молния и ударила в землю возле ног ведьмы. Старуха присела на корточки, рукой дотронулась до маленького кратера, образовавшегося в результате удара и, закатив глаза, подняла к небу голову и начала что-то шептать. Ее вид пугал ещё больше, чем когда-либо. Сейчас у колдуньи куда-то исчезли зрачки и глаза затянулись белой пеленой. Ведьма, не отпуская одну руку с земли, вторую подняла вверх и на кончиках ее костлявых пальцев заиграли голубые огни. Она сделала резкий выпад, словно стряхнула с себя огни и в тот же момент на небе засверкали молнии. Сначала над лесом. Озаряя своим светом пристанище колдуньи: поляну среди густого елового леса, обнесенную частоколом, с ветхой землянкой и стойлом для кобылы у самого края, где начиналось болото. В центре поляны горел костёр, а вокруг костра как истуканы, не шевелясь, стояли воины ведьмы. За спиной Ерофея стояла телега, под которой он обычно спал, уткнув соломы под голову. Остальные несчастные тоже обычно спали прямо на земле, кому, где придется.

      Молнии громыхали над лесом и болотом, а затем переметнулись в сторону деревни.       Ведьма провела рукой по русой голове Луки, и тот открыл глаза. Но взгляд его был ещё более потерянным, чем до этого. Старуха перебирала длинными пальцами локоны пшеничных волос на голове мужчины, ладонью гладила лицо, шею, а затем и вовсе села на Луку верхом и упёрлась руками в твердую грудь. 

     Ерофею было противно от данного зрелища, он хотел закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего, но ведьма обвела своими бельмами круг и, убедившись, что все смотрят, оскалилась и провела рукой по грудной мышце ничего не понимающего Луки. Смотреть на то, как голая старуха с довольной ухмылкой восседала на его товарище и костлявыми пальцами медленно перебиралась от груди к животу и ниже, у Ерофея не было желания. Он все же закрыл глаза, но хриплые стоны и тяжёлое дыхание возле костра, дорисовывали ужасные образы в голове…

Глава 4.

      — На счету святой инквизиции тысячи спасённых душ. Душа очищается через огонь или воду. Иначе ведьму не спасти. Как показывает практика: ведьма, заключившая договор с демоном особо сильна и опасна. Ведьмы «от рождения» занимаются все больше знахарством и лечением. Но и это церковь не приветствует. Будь она рождённая, или ученая, а суть не меняется: ведьма есть ведьма! Все это апостасия! — седовласый священник, в черной рясе и с жидкой бородой до груди, читал лекцию. Савелию нравилось находиться на занятиях отца Михаила. Его лекции отличались от остальных своей динамикой и живостью. Преподаватель приветствовал разумные диспуты. С любопытством слушал доводы студентов, подбрасывая поленья в огонь спора. Делился случаями из собственной практики. В общем, на лекциях по апологетике скучать не приходилось. — Несчастная заключает контракт с демоном, скрепляя сделку кровью…       — Отец Михаил, а чьей кровью? Разве у нежити кровь имеется? — любопытный вопрос, прозвучавший с первого ряда вызвал в аудитории волну смешков.

      — Э, нет! Тут-то самое интересное. Кровь эта и не ведьмы и не демона. Кровь невинного! Ведьма в дар нечистому дитя должна принести, — священник говорил серьезно, и в аудитории повисла гробовая тишина. Все слушали внимательно, навострив уши. — Когда срок контракта проходит, ведьме нужно дар удвоить.

      — То есть двух детей? — до этого любопытный тон наполнился страхом.

      — Да, Игнат, — мягко обратился священник к испуганному семинаристу. — В основном сделку ведьмы и демоны заключают на полвека. И, чем старше колдунья, тем больше жертв ей придется принести, тем больше невинных душ сгинет.

      Савелий верил наставнику, у того не было причин обманывать своих учеников и рассказывать страшные сказки, вместо занятий. Но тяжело верить в то, что никогда не видел своими глазами.  

     Хоть все в деревне и называли бабку Марью ведьмой за глаза, но каждый знал, что знахарка ни одно дитё и пальцем не тронет, наоборот, каждому поможет. Для каждого у нее особый подход и нужное лекарство найдётся. А уж, сколько деток на этот свет благодаря старухе появилось. Нет, такими ведьмы не бывают, с уверенностью думал Савелий. Да и Оксанке только впрок будет время, проведенное со знахаркой. Зная, какая егоза досталась ему в жены, парень на сто процентов был уверен, что от безделья, в долгой разлуке девушка только бы маялась. А так, осень и зиму с бабкой позанимается, а там и он первый курс окончит, домой вернётся. С отцом церковь новую начнут строить, глядишь, за лето и крышу успеют накрыть. Деревенские в стороне не останутся, кто чем, да и подсобит.  

     Дни в семинарии пролетали незаметно. С утра и до самого позднего вечера студенты постигали теоретическую часть, а вечером и на выходных молились в главном храме, слушая вечернюю проповедь протоиерея Андрея.

      В бурсу Савелий возвращался только для сна. Скупой интерьер одиночной кельи мог похвастаться только наличием твердой лежанки и тумбы. Этого вполне хватало для отдыха и уединения. Но поначалу парень часто вспоминал мягкую подушку на гусином пуху, в доме родителей, но ещё чаще воспоминания возвращали его на излюбленный сеновал, где они с Оксаной коротали свои вечера до свадьбы. Интересно, скучает ли супруга по нему так же, как и он? Или совсем ей травница спуску не даёт?  

     — Войдите, — в дверь постучали, несмотря на поздний час. Савелий набросил на голые плечи сюртук и сильно удивился, увидев на пороге отца Михаила. Худощавый мужчина среднего роста с жидкой седой бородой до груди, стоял на пороге. Черный подрясник не был подпоясан и также отсутствовала скуфья на лысеющей светлой голове. Это говорило лишь о спешке нежданного гостя.

      — Сын мой, я войду, — не дожидаясь ответа, отец Михаил зашёл внутрь и потоптался возле узкой лежанки. Савелий поправил сбитое покрывало и жестом пригласил гостя сесть.

      — Вопрос деликатный, — священник был спокоен и изучающе сверлил своими светло-голубыми глазами парня. — Ты ведь из Рогалинки прибыл?  

     — Да, — неуверенно подтвердил Савелий, странный разговор в столь поздний час навевал нехорошие мысли. Что же могло случиться дома плохого, раз уж сам отец Михаил пришёл с новостями?   

    — Хорошо, тогда тебе будут известны все травницы и ворожеи окрест?  

     Сердце Савелия бешено заколотилось. Его молодая жена была ученицей ведуньи. Неужели ее подозревают в чем-то дурном?

      — Да, — так же лаконично ответил парень.  

     — Да не пугайся ты так, совсем лица на тебе нет! — священник ободряюще улыбнулся, но Савелия это не успокоило. Он также с опаской ждал продолжения весьма странного интервью. — Дело в том, — на этот раз святой отец сделался серьезным и стал говорить тише. — Что в ваших краях начала проявляться некая активность… Активность потустороннего рода.

      Савелий уставился на своего гостя, переваривая информацию. Ему сейчас действительно не показалось? Учитель говорил вполне серьезно, а это значит только одно — колдовство не вымысел и церковь знает об этом.

      — Три подряд неурожайных лета, неизвестная хворь, скосившая живность, грозы вплоть до первых снегов — все это происки демона. Он ищет себе новую невесту и найдет, если его не остановить.

      — Но как его остановить? — Савелий ещё не до конца понимал, что вещи, о которых говорит священник вполне реальны.

      — Нужно построить церковь и обратить в веру столько людей, сколько возможно. Освятить водоемы и пройти крестный ход по близлежащим деревням.

      — И сколько на это есть времени?

      — Думаю, в запасе ещё пара лет. В соседней округе схватили ведьму, за ней давно гонялись и наконец, изловили. Она не успела совершить ритуал. Четырех малышей нашли живыми, нечистая прятала их на болоте. Демон будет искать новый контракт.

      — Что требуется от меня?  

     — Доучивайся этот год и поезжай в свою деревню строить церковь. Средства выделим.       — Я на то и рассчитывал, — Савелий действительно так и планировал сделать, он уже и со своим отцом договорился о строительстве. К его приезду местные должны будут выкопать фундамент.

      — Знаю, что рассчитывал. Да только забот прибавится. Надеюсь, ты понял, сын мой, что от тебя требуется?  

     — А если демон все же получит желанное?

      — Тогда беды только начнутся. Ведьма вам всем жизнь отравит. Кому ж такая соседка нужна?

      — Так, а ежели сразу ее и изловить? И суду придать?

      — Чтобы судить колдунью, нужны прямые доказательства ее вины. И пока она ничего опасного не совершит, церковь не имеет право к ней соваться. А как только чертовка свершит дурное, так и силы у нее прибавятся и словить будет ее не так-то просто.       — Значит, нужно ждать, пока ведьма кого со свету сживет?

      — Нет, нужно этого не допустить! На то и нужны преданные служители даже в самых глухих деревнях. Ты, сын мой, теперь слово господа нашего всемогущего в люди нести будешь.  

     — И запомни, как только ведьма заключит контракт назад дороги не будет. Для нее не будет! Только суд и очищение через воду или огонь.  

     Отец Михаил ушёл, а Савелий ещё долго не мог уснуть, переваривая полученную информацию. Конечно, он сделает всё, чтобы не допустить к Рогалинке нечистую силу. Пока ещё такую эфемерную. Да и нет в его округе хоть кого-то, кто подходил бы демону для контракта. Бабка Марья слишком стара, хотела бы с чертями контракты заключать, уже б давно это сделала. Оксана? Парень тепло улыбнулся образу своего рыжего счастья, ну какая из неё может быть ведьма? Она и мухи не обидит, не говоря уже о невинных ребятишках.

*****   

    Ерофей сидел на земле, опершись спиной о колесо телеги. Обшарпанное от времени дерево неприятно впивалось мелкими занозами в голую кожу. Но так хотя бы можно было незаметно от других отдохнуть. Силы покидали мужчину с каждым проведенным в ведьмином логове днём.

      В Рогалинке Ерофей и Лука были самыми крепкими хлопцами. Местные просили у товарищей помощи в любой нелегкой работе. Будь то бревна на новую избу сложить, или поле подпахать. А уж, сколько Ерофей за свою жизнь дров переколол, так этого и вовсе не счесть. Но теперь он не был уверен, что сможет справиться даже с сухой трухлявой берёзой. Да и надолго ли хватит сил, чтобы удержать в руках топор? Мужчина с сожалением посмотрел на свои потрескавшиеся от солнцепека руки. Сухая бордовая кожа поморщилась, и из-под нее виднелись змейки фиолетовых вен. Ерофей сомкнул запястье в кольцо между большим и указательным пальцами и с ужасом осознал, насколько он похудел. Некогда рослый широкоплечий молодой мужчина с крепкими мозолистыми руками с золотым загаром, с короткими соломенными волосами, выгоревшими на самых концах от солнца, был завидным женихом, впрочем, как и Лука. Их часто путали и называли братьями. А местные так и вовсе подшучивали, мол, Иван, Ерофеев отец не зря к Акулине, матери Луки, заглядывал по-соседски подсобить.       Мужчина горько усмехнулся. Будет ли теперь все как прежде? Станет ли Лука прежним? Да и смогут ли они одолеть ведьму?  

     Из горьких раздумий в реальность его вернул заигравшийся с его пальцами на ногах котёнок. Черный комок усердно грыз отросший ноготь на большом пальце и щекотно царапал между пальцами острыми коготками. Ерофей сгреб малыша и приложил к своей груди. Немного повозившись и выразив свое возмущение в виде неглубокой царапины, зверёк все же улёгся и даже довольно замурчал от поглаживаний. Мужчина прикрыл глаза и сам не заметил, как задремал.

      — Я знаю, что ты задумал, — Ерофей открыл глаза и испуганно уставился на ведьму. В зелёных глазах плясали дьявольские огоньки, а широкая добродушная улыбка сбивала с толку. Если бы он сам не знал, какая ведьма на самом деле, то вполне мог бы купиться на красоту и привлекательность лесной нимфы. На этот раз игры закончились, она его разоблачила. Было очень страшно, сердце словно пропускало удары, а лёгкие и вовсе забыли перекачивать кислород. Ерофей замер, боясь даже сглотнуть. — Мой ты проказник! А ну иди сюда! Убежать задумал? — Мужчина и моргать прекратил. Но ведьма забрала из его рук котёнка, встала и направилась к своей землянке. — Больше так не делай, — она гладила шерстяной комочек, на Ерофея больше не обращая никакого внимания. Он выдохнул с облегчением, и в этот раз пронесло, ведьме всего лишь нужен был котёнок, но у самого входа в своё жилище, колдунья повернулась к Ерофею, поднесла мордочку котенка к своим губам и, глядя в глаза мужчине, проговорила зверенышу на ухо:

      — От меня не уйдешь, никто ещё не уходил, — и звонко рассмеялась. На ее смех обернулись все воины, отвлекшись от своих рутинных дел и на лице каждого отразилась улыбка. Они смотрели на нее так влюблено и самозабвенно. Не всякий муж так смотрит на свою жену. Ерофей взглядом отыскал Луку, тот разводил костер и завороженный смехом ведьмы не замечал, как огонь подбирается к его ноге. Ерофей испугался за друга, но броситься на помощь не посмел, нельзя так рисковать, особенно сейчас, когда она что-то, скорее всего, начала подозревать. Но к счастью ведьма быстро исчезла в землянке и все, очнувшись из забытья, вернулись к своим делам. Лука отпрыгнул от костра, почесал затылок и как-то странно посмотрел на Ерофея. На секунду показалось, что он пришел в себя и его взгляд был наполнен ужасом и обречённостью.

Глава 5.

      — Матушка пресвятая богородица, не за себя прошу, за рабу божию Марию. Облегчи ее страдания, избавь от мук. Не подвластна хворь стала лечению, не могу смотреть, как эта добрая женщина мучается. Отпусти грехи её и прими в свое царство. Ты же всё можешь, прошу тебя, — Оксана стояла на коленях у иконы скоропослушницы, слезы капали на земляной пол старой церквушки.

      Почти неделю бедная баба Марья корчилась от своего недуга. Старуха перестала вставать с постели, не открывала глаза, ничего не ела и не пила, только стонала от боли и тяжело дышала. Оксана понимала, что старуха умирала, и больше смотреть на ее мучения не могла. Девушка не отходила от постели больной, ухаживала за своей учительницей и ждала. Ждала, когда же закончится эта мука. Каждый хриплый стон старухи, словно ржавым ножом резал измученную душу Оксаны.

      — Отошла уже, не мучайся дитя, — тяжелая рука дьяка легла на хрупкое плечо девушки. — Бог принял ее душу.

      Оксана поднялась с колен и, уткнувшись лицом в плечо свёкра, разревелась. Но это были слезы не скорби, это были слезы облегчения. Девушке было стыдно в этом признаться, но она ждала этого момента. Так вымучила ее хворь бабы Марьи. Сегодня утром Оксана долго стояла напротив полки с отварами и смотрела на баночку с чертополохом, в один миг она даже потянулась к ней рукой, но стон старухи вернул ее в реальность и юная травница, сгорая от стыда за свои мысли побежала в церквушку. Она рухнула на колени и стала просить у святой Богородицы за свою учительницу, за себя. Так ей было горько признавать свою слабость и так страшно осознавать как не тверда ее воля перед соблазнами. Стало вдруг стыдно перед мужем. Он бы никогда не предал своей веры. Так хотелось к нему в объятия, так хотелось, чтобы муж пожалел и приласкал ее, отгородив своим твердым плечом от всех бед, что навалились на бедняжку. Но Савелий был далеко, за много вёрст от Рогалинки.

      После похорон прошел почти месяц, ветхий дом травницы замело снегом. Сквозь сугробы Оксана протоптала себе тропу к жилищу ведуньи, и каждый день приходила сюда протапливать печь и перебирать травы. Их нельзя было оставлять подолгу без присмотра. Каждый листочек в высушенном венике имел свою особую ценность в тот или иной момент. Например, если толокнянку не досушить пару недель она вполне сгодится на натирку от укусов насекомых, а если пересушить, тогда и перетереть можно и в отвар от расстройства живота. Всем этим тонкостям Оксану научила баба Марья. Девушке так нравилось возиться с травами, что иногда она теряла счёт времени и когда была пора возвращаться домой, на дворе было слишком темно и она оставалась на ночь в отдаленной хатке.

      — Оксанка, просыпайся! — девушка подскочила с лежанки, в дверь кто-то настойчиво барабанил, казалось, что ещё немного и ее сорвут с ржавых петель.  

     — Кто там? — Оксана, не дождавшись ответа, или из-за громкого стука пришедший не услышал ее вопрос, и, сняв крюк с гвоздя впустила незваного гостя. На пороге стоял Егор, деревенский пастух. Мужчина был сильно возбуждён. По красным от мороза щекам текли слёзы.   

    — Выручай, Оксанка! Пелагея разродиться не может, вот уже пять часов мучается. Бабы за тобой послали, говорят у Марьи в хате должно что-то быть, что Поленьке поможет.       Оксана накинула кроличий полушубок, завязала платок и наспех закинула пару склянок с полки в узелок.

      Всю дорогу, пока она бежала с пастухом к его дому, девушка думала, получится ли у нее? Это ее первые роды, да и вообще это был первый раз, когда местные обратились к ней за помощью как к знахарке.  

     Уже в сенях она оценила весь масштаб предстоящей катастрофы. Истошный крик Пелагеи заставлял содрогаться стены дома.  

     — Так дело не пойдет! — скинув верхнюю одежду прямо на пол в пороге хаты, Оксана обратилась к роженице и к двум женщинам, что прикладывали мокрые тряпки ко лбу несчастной. Осмотрев жилище пастуха, знахарка остановилась на ведре с водой и подошла к нему, чтобы вымыть руки.  

     — Деточка, дай ей снадобья, какого, измаялась несчастная, не разродится никак, — одна из женщин с надеждой обратилась к Оксане.

      — Здесь не снадобье надобно, дайте-ка глянуть, — юная знахарка подошла к кровати, уселась между разведенных в разные стороны ног Пелагеи и задрала ее исподнее. Выпачканная околоплодными водами и кровью простынь насквозь промокла и хлюпала под спиной роженицы. Жена пастуха лежала, тяжело дыша, набираясь сил перед следующей фазой схваток. А когда через несколько мгновений схватки начались, бедная женщина вся напряглась и закаменела.

      — Нужно расслабиться, милая, ты только хуже ребёночку делаешь, — Оксана гладила ногу Пелагеи одной рукой, а второй откупоривала пробочку в принесённой с собой склянке. — На вот, выпей, это поможет.

      Одна из женщин приподняли мокрую от воды и пота голову Пелагеи, убрала слипшиеся волосы со лба и, взяв из рук Оксаны склянку, влила содержимое в рот роженицы. Та сразу поморщилась, конечно, как тут не поморщишься. «Прострел это тебе не мелиса с мятой» — с улыбкой на лице подумала Оксана.

      Следующую схватку Пелагея хоть и кричала, но уже так сильно не зажималась, видно отвар подействовал и спазмы стали меньше.

      – Ты дыши чаще и не шибко глубоко, потуги начались, теперь все силы понадобятся.       Пастухова жена готова была согласиться со всем на свете, лишь бы поскорее родить. Она внимательно слушала юную знахарку. После приема чудо отвара, который облегчил боль, на Оксану с долей уважения смотрели даже повитухи.  

     Пелагея разродилась и через два часа после прихода Оксана держала в руках кричащий розово-синий комочек. Это было настолько трепетно, что девушка не смогла сдержать слёз. Однажды она тоже подарит Савушке сына, такого же красивого, с пронзительными голубыми глазами.   

    — С почином тебя, Оксанка, — одна из женщин обрезала пуповину, положив ее на топор и резко стукнув лезвием ножа, вторая ловко перевязала обрубок льняной нитью. — Ты теперь навсегда связала себя первыми родами с этой семьёй. Для повитухи первый ребенок принятый, как дитя родное. Оберегать ты должна теперь малыша и весь род его вплоть до третьего колена.  

     — Да хоть до пятого, — не принимая всерьез слова женщины, Оксана не могла отвести восхищённого взгляда с притихшего малыша. Он внимательно рассматривал своими пронзительными светло-синими глазами рыжие волосы знахарки, но в один момент глазки расфокусировались и Оксана добродушно улыбнулась забавному маленькому человеку. — Как звать то его, Пелагея?

      — Иваном назовем.  

     — Спасибо, Ванечка, я тебя вовек не забуду, — Оксана передала ребенка в руки матери, сама ещё немного полюбовалась, как Пелагея приложила сына к груди и исполненная чувством долга ушла.  

     После этого случая к Оксане начали приходить местные за помощью. И так она увлеклась своим любимым делом, что и не заметила, как время пролетело, а тут уже и весна к концу подошла, и Савушка вернулся домой.

*****   

    С восходом солнца у церкви собралось все село. Мужики, вооруженные вилами, топорами и ножами, выстроились в шеренгу. Бабы держали узелки в руках. Плакали, молились и причитали. Староста стоял рядом с отцом Савелием. Тот передал ему в руки икону со святой троицей. Перекрестил односельчан и обрызгал их святой водой. Мужики все бородатые, взрослые, а только страхом животным от них на всю округу смердело, не так проста ведьма, сильная соперница, бой обещал быть нелёгким. Но и терпеть происки проклятой у Рогалинцев уже не было сил. Столько людей околдовала и опутала своей черной паутиной негодница. Вот и до детишек добралась.

      Два мальчугана Никитка и Митька, плотниковы дети, погодки. Ушли по клюкву на болото, да так и не вернулись. Сгинули в трясине, как утверждала сама ведьма, но местных не проведешь. Все в селе знали, что с момента как Оксанка спуталась с демоном прошло уже полвека. Об этом помнил и священник. Горечью в сердце отдавалось воспоминание о том проклятом времени. Времени, где они были счастливы, где строили планы на светлое будущее. Воздвигали стены церкви. Той самой, в которой уже давно прохудилась крыша и позолоченный крест съехал вбок и проржавел. Той церкви, чьи стены окропила кровь невинного, той церкви, что помогала строить сама ведьма.

      — Аккурат на Юрьев день, как и планировали, — голос старосты вернул Савелия из горьких воспоминаний.  

     — Просто так она не сдастся, много душ потащит за собой, — нотки тревоги отражались и в голосе и на лице священника. Некогда ярко голубые глаза небесного цвета поблекли и выцвели от времени и стали светло серыми, почти прозрачными, в них давно угас огонь жизни, оставив после себя только бескрайнюю вселенскую боль и тоску. Тоску по той, чью душу ему никогда не спасти.  

     — Главное выманить чертовку из логова, а там, глядишь, и дело выгорит, — староста был настроен более решительно.  

     — Кирилл Палыч, все готово, пора, — бородатый детина, вооруженный топором осторожно отозвал старосту.   

    Рогалинцы стали в ряды и неровным строем пошли в сторону болота. Отец Савелий перекрестил вслед их спины и с грустью посмотрел на сверкающее от молний серое небо: «Скоро свидимся, счастье мое огненное», на глазах старика застыли слезы. Не так он представлял свою жизнь пятьдесят лет назад, держа за руку Оксану, совершая их брачный посолонь.

Глава 6.

      — Студеная водица любимому напиться, — Оксана подала Савелию ковш с водой и озорно подмигнула.  

     Прошел месяц, как Савелий вернулся из семинарии. И тут же принялся за строительство новой церкви. Фундамент был готов ещё весной, а теперь Рогалинцы возводили бревенчатые стены. Церковь должна быть просторной и высокой. Пять куполов и колокол привезли из уезда, об этом позаботился отец Михаил. До их установки было ещё уйма работы, и поэтому пока их убрали в амбар, чтобы не мозолить позолотой лишний раз людские глаза.   

    — Я бы и сам не прочь остудиться, — утолив жажду, Савелий обтер мокрый лоб и виски подолом рясы. Несмотря на летнюю жару, семинаристу теперь всегда приходилось ходить в форме. За месяцы вдали от дома, парень возмужал, заметно стал шире в плечах и борода уже не выглядела редкой проплешиной, а лежала ровным светлым ковром на загорелом лице. Черная ряса подчеркивала стройность мужской фигуры. Оксана глаз не сводила с любимого. Из-за строительства церкви у молодожёнов совсем не оставалось времени побыть друг с другом. Муж уходил из дома ещё засветло, и приходил поздним вечером, а то и ночью. Юная знахарка также не сидела без дела. Целый день собирала травы, принимала местных и давала им отвары и натирки. Оксана старалась как можно чаще прибегать на стройку, под предлогом покормить супруга, но на самом деле она хотела лишний раз побыть рядом с Савелием, пусть тот и был постоянно занят.  

     В доме бабы Марьи девушка больше не ночевала, только приходила иногда туда, чтобы позаботиться о травах. Молодым супругам выделили старый дом дальних родственников Савелия. Из-за долгого отсутствия хозяев работы по его благоустройству накопилось выше крыши. Но Оксане удалось всего за пару недель свить для своей маленькой семьи уютное гнёздышко. Она отбелила печь и вымыла все стены и полы. Лавки и кровать застелила льняными накидками с вышитыми васильками. Около печи выделила себе место для трав и склянок с отварами. Не забыла и о муже. В противоположном углу от печки находился маленький иконостас. На полке под ликом божьей матери покоилась перевёрнутая вверх обложкой Библия и чётки. Поздними вечерами, прежде чем лечь в постель, Савелий подолгу стоял на коленях напротив иконы и монотонно шептал молитвы, перебирая чётки. Иногда Оксана, словно под звуки колыбельной засыпала от тихих речей мужа. Иногда просто лежала и любовалась красивым профилем Савелия и с нетерпением ждала, когда же супруг закончит наконец, свою вечернюю исповедь и придет в их постель.  

     — Пошли на речку, Савушка. Совсем ты умаялся, бедный, — девушка с надеждой смотрела на сосредоточенного мужа. Он сколачивал широкие доски.  

     — Погоди милая, леса доделаю тогда и можно будет передохнуть. А затем и бревна начнем под крышу выкладывать, — Савелий виновато улыбнулся молодой жене. Он и сам прекрасно понимал насколько мало уделял ей времени.

      После полудня они все же пошли к реке. Солнце согревало своими лучами все вокруг. Трава, вытоптанная местной ребятней и коровами к концу июля уже потеряла свой свежий вид, но была ещё по-летнему зелёной. Кусты вербы, росшие прямо из воды у берега, откидывали на реку небольшую тень, в которой притаились кувшинки.  

     Они подошли к приплеску и Оксана, разувшись, по горячему песку побежала к воде. Несмотря на сильную жару, на берегу было немноголюдно. Несколько ребятишек плескались в теплой воде, а парочка ребят постарше соорудили из поваленной вербы трамплин и с разбега с него ныряли. Брызги воды окатили спину и голову Оксаны, как из ведра. Девушка от неожиданности немного дернулась и напряглась, а затем рассмеялась. Сарафан промок, с волос капали капли.   

    — Ишь, сорванцы! Я вам сейчас! — Савелий погрозил кулаком мальчишкам, но те, увлекшись нырянием, наверное, даже и не поняли что натворили, и что священник обращался именно к ним.   

    — Полно тебе, Савушка, водица-то теплая, как парное молоко, скидывай рясу, — Оксана через голову стянула промокший сарафан и в нижнем платье зашла по колено в речку. Мужчина быстро сбросил свою одежду и в портках забежал в воду и, вытянув руки, вперёд нырнул с головой. Оксана осторожно переступая зашла в воду выше пояса. И в один миг прямо возле нее вынырнул супруг. Он провел рукой по отросшим соломенным волосам, убирая их назад, стряхнул с бороды воду и на мгновение застыл, вглядываясь в лицо Оксаны. По крепкой груди супруга сбегали капельки воды, девушка осторожно положила руку на его плечо и провела по мокрой коже тонкими пальцами. Савелий перехватил ее руку и, нагнувшись ближе, увлек в поцелуй. За такие моменты Оксана бы продала душу дьяволу, лишь бы милый почаще отвлекался от своей работы и побольше бы уделял время ей. И не только ей одной.

      Несколько дней назад знахарка почувствовала лёгкое недомогание и головокружение, на следующий день утром желудок выворачивало, как если бы она на ночь наелась кислой капусты с жареными грибами. Выпив отвар петрушки легче не стало, наоборот она еле успела выбежать во двор, чтобы дать желудку вывернуть из себя терпкий отвар. Знахарка не могла понять, что с ней происходило, пока вечером к ней не пришла Олеся. Подружка жаловалась на сильные женские боли и умоляла дать ей хоть что-то, чтобы облегчило ее мучения. Оксана потянулась за бутылочкой с толокнянкой, и вспомнила, что в это новолуние у нее ещё не кровоточило лоно. Неожиданное осознание накрыло ураганом противоречивых эмоций. От испуга и сомнения до радости и безграничной любви к чему-то пока ещё несуществующему. Она положила руку на живот, так чтобы Олеська не заметила и слегка погладила. Если оно действительно все так, то срок ещё совсем маленький, нечего пока хвастать. Счастье любит тишину, так говорят в народе? Савелию она тоже пока не спешила сообщать о радостном известии. На стройке принялись воздвигать верхние стены и крышу. Это была ответственная работа, требующая от себя серьезный подход и сосредоточенность. Вот положат балки, и она обязательно расскажет любимому о ребенке.    

   — Тили-тили тесто… — мальчишки сидели на вербе и громко смеялись. Савелий смутился и отстранился от сладких губ любимой.

      — Эх, вы у меня! — он пригрозил ребятам кулаком, но те ничуть не испугались.

      — Нам пора, — первой на берег поспешила Оксана. Савелий подхватил ее на руки и вынес из воды. Мальчишки опять начали кричать колкости в их адрес и подшучивать, но молодые не обращали на это внимания. Им вообще было сложно воспринимать окружающий мир и отвлекаться на него в такие редкие минуты уединения. Для Оксаны в такие моменты существовал только супруг, его нежные прикосновения, горячее дыхание и надёжные объятия. То, с какой заботой он брал на руки свою любимую, как аккуратно поправлял рыжие локоны… «Скорее бы церковь достроить, тогда уж поболе у нас с Савушкой времени будет» — надевая не высохший до конца сарафан, думала знахарка.       — Савелий! Беда! — к речке бежали двое перепуганных мужчин, они махали руками и наперебой кричали. — Придавило! Беда! Оксанка, на тебя вся надежда! Федора раздавило! Бревном!   

    Супруги не стали устраивать допрос, обрывков фраз хватило, чтобы понять, что на стройке случилось что-то страшное, нужно было скорее бежать туда.    

   Толпа плотным кольцом обступила Федора, местного кузнеца. Савелий, держа Оксану за руку, с трудом пробрался в эпицентр живого круга. Те, кто стоял в самом центре загородили вид на несчастного своими спинами, от чего остальным закрывался обзор. Люди толкались, подпрыгивали и заглядывали другим за плечи, кто-то пытался пролезть по земле между ног, но был остановлен смачным пинком под ребра.  

     — Расступитесь все! — громкий бас Кирилла, внука старосты, заставил толпу немного притихнуть и прислушаться к его словам. Те, кто ещё никак не мог подавить свои эмоции, перешли на шёпот, но большинство замолчали и мелкими шагами попятились назад, делая круг шире.  

     Оксана не сразу подошла к кузнецу. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы перевести дух и побороть состояние шока, в которое ее бросило от увиденного. На земле и досках лежал Федор, рядом с ним в полуметре валялось огромное бревно, видимо, местные сняли его с бедолаги. В уголках приоткрытых губ виднелись бордовые корочки засохшей крови. Глаза кузнеца были закрыты, но веки с влажными ресницами беспокойно дергались. Знахарка села рядом с несчастным, его грудь еле заметно поднималась вверх и опускалась вниз, каждый тяжёлый вздох сопровождался жалобным стоном. Девушка аккуратно расстегнула рубаху Федора. Грудная клетка и ребра неровными волнами выпирали из-под кожи. Оксана не знала, как помочь кузнецу, как облегчить его страдания, но все же нашла в себе силы подняться и пошла за лекарством. Переносить пострадавшего в таком состоянии никто не рискнул. Поэтому для него соорудили навес от солнцепека, а его жена, Глафира, смачивала тряпки холодной Криничной водой и прикладывала их к месту ушиба и к голове.  

     Оксана смотрела на полку с отварами и мазями и не могла понять, чтобы ей действительно могло пригодиться в данной ситуации. Она прекрасно видела состояние кузнеца, хорошо если бедняга дотянет до рассвета, с такими-то повреждениями. Но местным этого не объяснить, они ждали от молодой знахарки чуда.

      В корзине лежала натирка из подорожника, помогающая от ушибов и отвар розмарина, обладающий самым сильным обезболивающим эффектом. И отвар из полыни и мухоморов. Для приема внутрь такое зелье не годилось это был яд, но баба Марья иногда растирала им ушибленное копыто лошади, или если козел рог свернёт, оставив себе огромную шишку на лбу. На людях такое серьезное лекарство испробовать Оксане ещё не приходилось. Да и не верила она, что одними лишь настойками можно спасти то, что раздавлено и разорвано внутри. По хорошему кузнеца следовало бы погрузить на повозку и отправить к лекарю в уезд, но он вряд ли пережил бы хоть маломальское путешествие в нынешнем состоянии.    

   Оксана скоро вернулась обратно. Людей стало заметно меньше, любопытные зеваки разбрелись и теперь тут остались только самые близкие. Савелий стоял на коленях у ног кузнеца, опустив голову и сложив руки, пальцами подпирая подбородок, молился. Глафира причитала что-то себе под нос и, всхлипывая меняла мокрые тряпки.   

    Смочив содержимым склянки льняную ткань, Оксана аккуратно провела по неровной груди. От ее прикосновения Федор застонал, но глаза так и не открыл. Либо у него не хватало на это сил, либо он находился без сознания, но организм все равно реагировал на мучительную боль.  

     — Это поможет? — с надеждой спросила Глафира, вытирая слезы с глаз подолом своего платья. Молодая женщина, с красивым розовощеким лицом за то недолгое время, когда с мужем случилось несчастье, будто постарела и осунулась, сделалась бледной.       — Должно помочь, — не зная зачем, обманула Оксана. Правда была невыносимо жестокой и знахарка не смогла огласить смертельный приговор, глядя в заплаканное лицо бедной жены кузнеца.

      Савелий закончил молиться и как-то странно, с небольшим укором в глазах посмотрел на свою супругу. От этого взгляда Оксане стало не по себе.  

     — Смочи розмарином его губы и попробуй напоить, — знахарка передала Глафире склянку.   

    — А чем это ты его намазала таким? — сзади раздался женский голос и Оксана не смогла определить, кому он принадлежал, а оборачиваться, чтобы посмотреть в глаза любопытной собеседнице не было необходимости. Сейчас важен был лишь кузнец, его жизнь и его неровное дыхание. Все внимание Оксаны принадлежало только этому несчастному.

      — Полынь и мухомор, — не вдаваясь в подробности, отмахнулась знахарка.   

    — Батюшки! — воскликнула другая женщина, на этот раз Оксана обернулась. За ее спиной стояли две повитухи. Галина и Акулина, похожие как две капли воды, невысокие пухлые женщины. — Так это ж отрава, на кой она тебе?   

    — Отрава, если выпить, а снаружи коли помазать, так и отек сойдет, и полом быстрее срастётся.   

    На поляне осталось мало людей.   

    — Принесу тебе покрывало и поесть, скоро ночь, солнце село давно, так и заболеть недолго.    

   Оксана ничего не сказала, в другой момент она бы возразила. Ну, какая еда может быть в такой момент? Но теперь ей нужно было думать не только за себя одну.   

    Кузнец застонал громче, лицо его стало красным и влажным от проступившего пота, а в другой миг он сделался бледный. Федор бился в предсмертной агонии, Глафира на всхлип причитала и, обняв себя за дрожащие плечи раскачивалась сидя у изголовья мужа.       Оксана не могла смотреть на невыносимую муку несчастного. Ее руки тряслись, но она продолжала втирать настой мухомора в израненную грудь кузнеца, в один момент склянка с ядом выпала из рук и пролилась на землю. Знахарка подняла банку.   

    Федор сделал последний болезненный вздох и затих. Его грудь больше не двигалась, на многострадальном лице застыла маска смерти. Знахарка прислонила пальцы ко рту кузнеца, он не дышал. Больше не дышал, его страдания закончились.  

     — Зачем ты это сделала? — в испуге, подняв голову, закричала Глафира. Оксана растерялась: что именно она сделала?  

     — Он почил, милая, Бог принял его душу, — как можно ласковей обратилась она к женщине и положила руку на ее плечо. Но Глафира резко отстранилась и взглянула на Оксану с ненавистью.    

   — Ты опоила его ядом! Ведьма! Будь ты проклята!   

    — Нет! Я лишь проверила, дышит ли он! — знахарка не понимала, почему Глафира на нее набросилась с обвинениями, она лишь выполняла свою работу.   

    — Ты опоила его, убийца! Решила в бога сыграть? Думаешь, лучше сделала? На кой ты вообще притащила эту отраву с собой?

      — Я хотела помочь…  

     — Что случилось? — на крики подбежали повитухи и подозрительно посмотрели на пустую склянку в руках Оксаны. — Что же ты наделала?   

    Одна из повитух наклонилась к лицу умершего. Терпкий запах полыни и мухоморов от уст кузнеца заставил женщину поморщишься. Она перевела подозрительный взгляд на знахарку, затем на причитающую Глафиру и вынесла свой ошибочный, но фатальный приговор:  

     — Ты не имела право, не тебе решать, кому жить, а кому помирать.   

    — Что произошло? — вернувшийся Савелий, увидев склянку в руках Оксаны сразу же все понял. — Как ты могла? — сердце знахарки оборвалось, оставляя в груди черную пропасть. Только не он, только не Савушка. Муж своим упрёком перечеркнул все надежды на спасение и право оправдаться. Она вдруг почувствовала себя такой одинокой и покинутой. Слезы предательски подступили к горлу, не давая возможности произнести хоть что-либо.

      — Разберёмся, уведи ее в старую церковь, Савелий, — голос Кирилла вернул всех в реальность.

      Священник набросил покрывало на плечи супруги и приобняв ее за плечи повел в сторону церквушки.

      — Зачем, Оксана? Говорил же, не доведут до добра тебя эти травы и бабка Марья твоя, — каждый упрёк от мужа, вбивался в Оксану, словно гвоздь в крышку гроба. Она молчала, она не верила, что все это происходит сейчас с ней. Девушка держала дрожащую руку на животе и не знала, что будет дальше, но как раньше не будет уже никогда…

*****   

    Ведьма стояла на коленях с поднятыми к небу руками. Она запрокинула вверх голову и шептала заклинания. Гром тяжёлыми раскатами отвечал на ее зов. Молнии бушевали, озаряя ночное небо яркими вспышками. В один миг ведьма перестала произносить слова и обвела своих воинов жутким взглядом прозрачно белых глаз.   

    — Глупцы уже ступили на болото, — улыбка на морщинистом лице больше походила на хищный оскал. — Пора встретить гостей!   

    Лука решительно занял место в первом ряду, Ерофей, не раздумывая, последовал за ним. Нельзя было выпускать из вида друга в такой момент. Безмолвный строй послушных пленников терпеливо ждал следующих указаний от ведьмы. Та не торопилась. Пригнувшись к самой земле, и чуть не касаясь полулысой головой почвы, колдунья обвела круг вокруг себя и границы круга затянуло чёрное марево. В облаке происходило что-то странное, но Ерофей не мог разглядеть, что именно там творилось. Но через несколько мгновений темный туман рассеялся, и из него вышла ведьма, но уже в своем девичьем обличии. Рыжие волосы отражали пламя костра. Казалось, что она вся с ног до головы охвачена огнём.

      — Кыс кыс кыс… — колдунья присела на корточки и подозвала к себе черного кота, за ним прибежали и котята. — Бегите к ельнику, там старая медвежья берлога, — взяв кота на руки, она встала в полный рост, и говорила со зверем вполне серьезно, словно тот мог ее понимать. — Переждите там битву, а я вас затем отыщу, — она ласково потрепала кота по голове и отпустила. Котята, что тёрлись у ног ведьмы озорно побежали за взрослым зверем в лес. Ерофей проследил их дорогу до тех пор, пока они не скрылись из виду. Ельник находился в противоположной стороне от тропы, по которой они должны будут выдвигаться.  

     — Пора.    

   Они зашли в темный лес, лишь свет полыхающих зарниц освещал им путь. Ведьма шла первая, уверенно, и твердо ступая босыми ногами по начинающему уходить под болотную воду мху. Никто из ее воинов не выбивался из строя и не отставал. Им и под ноги не нужно было смотреть, они словно и без того точно знали куда идти. Ерофей изо всех сил старался не выбиться из толпы. Ещё не время, он попытается сбежать, когда начнется бой.

      В стене леса вдруг стали мелькать огни факелов, лай собак и людские голоса заполняли немую тишину болота.

      — Вперёд! — ведьма резко выкинула руку перед собой и ее воины с размеренного шага бросились бежать. Каждый был вооружен заострённым осиновым колом. Ерофей тоже побежал, лай собак звучал все ближе. Ведьма бежала, не оборачиваясь и мужчина стал немного отставать, он снизил быстрый темп и оказался в хвосте строя. Специально уронив кол на землю, Ерофей пропустил замыкающих и присел на корточки, чтобы поднять потерянное оружие. Впереди раздался истошный человеческий вопль и стук дерева о дерево. Бой начался, но, сколько он продолжится? У Рогалинцев против ведьмы не было не единого шанса, с её-то силами и магией. Времени на раздумья не оставалось, и Ерофей сорвался с места и на ощупь, спотыкаясь о ветки, побежал к ельнику. Нужно во что бы то ни стало прибежать к берлоге первым, нужно спасти котят. О том, что это и не котята были вовсе, Ерофей догадался еще, когда ведьма превратила в зверя одного из своих пленников. А то, как она оберегала малышей, не оставило в голове Ерофея не малейшего сомнения. Это были пропавшие ребятишки.

Глава 7.

      «Зачем?» — голос Савелия в голове повторял лишь одно слово. Зачем…   

    Оксана сидела на земляном полу старой церквушки и смотрела сквозь огонь свечи на распятие Иисуса. Зачем? Сын божий словно был в сговоре с односельчанами и с укором смотрел на знахарку из-под своего тернового венца. Зачем? Каждый шорох ветхого строения создавал иллюзию шёпота. Зачем? Ночной ветер за бревенчатыми стенами издевательски поддерживал мысленную экзекуцию бедняжки.  

     — Зачем? — слезы скопились в уголках глаз. Несмотря на теплую погоду на улице, Оксану трясло от холода. Она куталась в покрывало, расшитое васильками и никак не могла заставить свое тело перестать дрожать. На искусанных до крови губах застыл этот предательский вопрос. — Зачем? — шептала знахарка, и невидимый хор вторил ее шёпоту.       Дверь скрипнула и в церквушку кто-то вошёл. Оксана не оборачивалась, она по шагам поняла, что это был Сава. Он рядом с ней опустился на колени, окрестил себя и принялся молиться. Долго, монотонно ее супруг разговаривал с Господом, ни разу не взглянув на Оксану.

      Знахарка боялась пошевелиться и нарушить ритуал супруга. Колени жутко болели от твердого пола, и она начала тихо подниматься, что бы дать затекшим ногам отдохнуть в другом положении. Но Савелий резко одернул ее, и девушка шлёпнулась на пол.

      — Не делай ещё больше глупостей, не убегай, прошу, — тон мужа был чужим, холодным.       — Почему ты мне не веришь? — слезы все же предательски полились из глаз знахарки. — Разве я на такое способна?

      — На кой ты вообще притащила эту настойку? Тебе ли не знать, что Федору уже нечем было помочь?   

    — Я лишь хотела… — она уже не оправдывалась, а просто повторяла единственную правду, которая у нее была. Правду, которую никто не принимал. Которую не принимал Савелий.  

     — Утром будет суд, а пока тебе нужно отдохнуть.   

    — Что со мной будет?  

     — Я не знаю, — Савелий встал, поправил рясу и пошел к выходу. — Церковь будет закрыта до утра. Мне нужно кое-что проверить.

      — Сава, — Оксана позвала мужа, тот остановился, но так и остался стоять к ней спиной. Его напряжённый вид, его холодность убивали всякую надежду. Она не продолжила то, что хотела сказать, и без слов было понятно, что супруг не на ее стороне. Постояв немного и не услышав больше ничего от Оксаны, Савелий покинул церковь и закрыл дверь снаружи на засов.   

    «Ведьма» — страшное слово, произнесённое Акулиной терзало разум бедняжки. Ведьм сжигают на кострах, ведьм топят в речке.

      Дойдет ли до этого? Позволит ли Савелий так поступить со своей супругой? Поверит ли завтра он ей, или ещё больше утвердиться в своем приговоре?

      Время шло, близился рассвет. Скоро первые петухи оповестят всех Рогалинцев, что настало утро и что пора вершить суд над ведьмой.  

     Ведьма, да она-то толком и заговоров не знала. Все натирки да настойки, да была б она ведьмой, подняла б на ноги кузнеца своим колдовством. Да разве ведьмы выходят замуж за священников? Ведьмы ублажают демонов и чертей. От этой мысли стало гадко на душе. Оксана дотронулась до живота. Смягчится ли любимый и односельчане, когда узнают что Оксана носит под сердцем дитя? Простить они ее, конечно, не простят, но и убивать невинную душу, что растет в ней, не станут. И что дальше? Она будет пленницей или изгоем? Знахарка не хотела мириться с такой судьбой. Она подбежала к двери, попыталась ее открыть, но все тщетно. Дверь была заперта. Она стала метаться по церквушке, в поисках спасительного выхода из святой ловушки, но окна были высоко под потолком.   

    В этих метаниях она и не заметила, как пропел первый петух. Дверь отворилась, пропуская утренние лучи рассвета, и озаряя светом церковь. Внутрь зашёл Савелий. Он был один.   

    — Нам пора.   

    Оксана сбросила васильковое покрывало, поправила сбившиеся рыжие локоны на голове и медленно пошла к выходу. Поравнявшись с супругом, она подняла на него голову и отстраненно, так же как и он, все это время, посмотрела в голубые глаза. Не найдя в них сочувствия и тепла, обреченно вздохнула.    

   — Постой, я возьму Библию.    

   — Не боишься, что убегу? Дверь ведь открыта.  

     — Тебе некуда бежать, разве что на болото.    

   — Там-то самое место для ведьмы.    

   Савелий промолчал на эту колкость и пошел в церковь за святым писанием.    

   Болото. Но что она станет делать среди трясины и мокрого мха? Сгинет в мутной жиже и дитё погубит? Или все же спасётся? Недолго думая она выскочила из церкви и побежала.       Побежала в неизвестность…   

    Савелий обернулся, и на прощание посмотрел на огненную волну, все дальше отдаляющуюся от церкви. Он достал из кармана подрясника Библию. Она всегда была при нём. Ему нужно больше времени, чтобы разобраться в этом деле, ему было нужно больше времени, чтобы оправдать и спасти свою любимую от разъярённых Рогалинцев.

*****   

    Берлогу было сложно отыскать в кромешной тьме и не знавши леса. Но Ерофею это удалось. В овраге, среди корней поваленной ели, полузаваленной дёрном находилось бывшее медвежье жилище. Ерофей заглянул внутрь, было темно. Но блеск молнии на мгновение осветил берлогу, и мужчина заметил у дальней стенки скрутившихся калачиком котят под боком черного кота. Он не стал беспокоить животных, а лишь достал из-за пазухи грозди рябины и рассыпал в берлоге по периметру ягоды.

      Ерофей обогнул ель и, притаившись в густых ветках, стал ждать. Сердце бешено заколотилось от страха, когда он услышал хруст ломающихся веток под чьими-то ногами.       — Вот вы где, мои милые, — нежный голос ведьмы на мгновение сбил с толку. Если бы Ерофей не знал, зачем на самом деле ведьме нужны были эти несчастные души. Возможно, он бы поверил ее елейным речам.  

     Колдунья зашла в берлогу, и мужчина молниеносно спрыгнул со ствола поваленной ели и преградил выход рябиновыми ветками. Ведьма обернулась, бросилась к выходу, но словно наткнулась на невидимую стену. Она попыталась переступить, но ногу будто ошпарило кипятком, босая ступня вздулась волдырями и зашипела.

      — Думаешь умнее меня, внук пастуха? — рыжие волосы меняли цвет на белый, красивое конопатое лицо таяло словно воск, алые губы сменила черная прорезь обветренного рта. Изумрудные глаза заплыли белой пеленой. Ерофей даже дернулся от неожиданности. Из берлоги вместо красивой нимфы на него зло скалилась горбатая сухая старуха.  

     «Ее магия сейчас бессильна» — подумал мужчина.   

    — Мне не нужна магия для завершения ритуала! Достаточно лишь призвать моего господина, — ведьма осмотрела берлогу и схватила котят в свои костлявые руки. Малыши недовольно фыркнули и попытались выбраться из цепких рук колдуньи, но она сильнее прижала их к груди.  

     — Так чего же ты ждёшь, Оксана? — из леса с факелом в руках вышел отец Савелий. Ведьма опустила голову, и попятились вглубь берлоги. В морщинистом лице отразилось смятение и стыд. Ерофей первый раз за все время увидел в глазах ведьмы настоящие человеческие эмоции. Она отвернулась спиной к выходу и села, на землю обняв себя костлявыми руками. Она словно хотела спрятаться от священника. Но тот вплотную подошёл к берлоге и переступил через рябиновые ветки. От прикосновения его руки к плечу, старуха вздрогнула и сильнее сжалась.

      — Отдай их мне, Оксана, — ведьма разжала руки и котята, освободившись, спрыгнули на землю и выскочили из берлоги. Черный кот, осторожно обойдя старуху, тоже покинул медвежье жилище. Ерофей перехватил котят и сел напротив берлоги. Ещё ничего не закончилось, да и действия отца Савелия сбивали с толку, на кой он переступил защиту и приблизился к ведьме?   

    Опушку потихоньку начали заполнять люди с факелами и оружием в руках.    

   — Ее нужно доставить в церковь, — первым заговорил староста, остальные поддержали его идею.  

     — Не нужно, здесь она вам ничего не сделает, — священник опустился на землю рядом с ведьмой и, не притрагиваясь, сел спиной к ее спине, загородив тем самым ее от людских глаз. — Дайте мне время.   

    — Ей нельзя верить, это уже на твоя Оксана, посмотри на нее.    

   — Пожалуйста, доверься мне.   

    Дальше слушать препирательства священника и старосты Ерофей не хотел. Он вдоволь насмотрелся на ведьму за время своего пребывания в плену, и видеть ее больше не было никакого желания.   

    Передав котят в руки старосты, Ерофей побрел прочь от этого проклятого болота.       Ночь сменялась рассветом, утренние сумерки освещали лес. Рогалинцы, уставшие после битвы сидели на сырой болотистой земле. Чуть поодаль, связанные по рукам и ногам сидели поникшие воины ведьмы.  

     — Лука, ты жив, — Ерофей присел на корточки напротив друга и положил руку на плечо товарища. Тот не поднимал головы и ничего не отвечал.    

   — Морок ещё не сошел, нужно время, — ответил мужчина, сидевший сбоку и перевязывающий потрёпанные лапти на своих ногах.  

     — Сколько?    

   — Может день, может два, кто ж знает насколько сильно впитался ведьмин яд.    

   — Что произошло на поляне? — Ерофей тоже приземлился на землю рядом со своим новым собеседником.

      — Мы вышли из берёзовой чащи, на границу болота. Там-то и наткнулись на ведьму с ее войском. Нас было больше, но куда ж тягаться с той магией, что обладала чертовка? Пленники с осиновыми кольями наперевес бросились на местных. Мы звали их по именам, пытались пробиться сквозь пелену ведьминого колдовства, но хлопцы, будто не слышали нас. Напирали со всей силы. А мы что? А нам и их ранить-то нельзя, и до ведьмы добраться нужно. Отец Савелий приказал очертить круг и посыпать солью, и любыми путями загнать чертовку в круг. Но как только она переступила черту, ничего не произошло. Видно, устарел этот метод. А с рябиной то ты ловко придумал, парень! А дальше началось самое страшное. Ведьма прознала про ловушку и разозлилась. Она возвела руки к небу, ударил гром и на концах ее пальцев появились голубые огни. Бесовщина, чистой воды, — мужчина сплюнул и перекрестился. — Ведьма стала бросать в нас огненными шарами, мы уворачивались, а ее пленники продолжали напирать с осиновыми кольями. Но вдруг кто-то громко крикнул: «Бегите в ее жилище, ищите детей!» ведьма обернулась на крик и, не раздумывая, побежала в сторону кричавшего. О том, что она нагнала беднягу слишком быстро, нас оповестил его громкий вопль и вспышка огня. Уже после битвы мы нашли его лежащим лицом в воде и с обгоревшей до самых костей спиной. Бежать за ведьмой никто не рискнул. Решили пока с хлопцами разобраться. Окружили их в кольцо. Это с виду они казались настроенными решительно на битву, подойдя поближе, стало ясно, что ими движет только ведьмина магия, а сами они истощены и обессилены. Но чем дальше убегала ведьма, тем быстрее слабела ее власть над пленниками. И без особого сопротивления мы связали хлопцев и вот ждём, пока морок сойдёт.

      — А коли я б с рябиной не придумал? Что с детишками бы сталось тогда?   

    — В ее логово пошел отец Савелий, детей искать. С ним была святая вода и соль. Да мы ж не знали, что соль на ведьму не действует. Но это хорошо, что оно так вышло. А чего это на тебя ведьмино колдовство не подействовало?  

     — Да я и сам не знаю. Старуха что-то про деда моего говорила, — Ерофей пожал плечами и задумался. Он до сих пор не мог понять, зачем ведьма ему рассудок оставила? Неужто знала, о чем он помышлял, отчего же мешать не стала? Или специально в ловушку угодила? Странно это все, да и отец Савелий странный тоже. Все в Рогалинке знали про их любовь, и про то, как Оксана семинариста предала и к демону убежала.  

     — Да кому сейчас уже это надо, главное, что детей спасли и ведьму изловили, — из раздумий его вернул голос сидящего рядом мужчины.    

   — И то верно…

Глава 8.

      — Не нашли! Ушла на болото, — Кирилл сел на крыльцо старой церквушки рядом с Савелием. — Ты специально ее отпустил?  

     — Она не виновата. Я ей верю. Она бы не посмела.  

     — Но кузнец мертв, а Глафира сама видела яд в руках Оксаны.   

    — Пошли, я тебе кое-что покажу.

      Они пришли к стройке, на то самое место, где ещё недавно лежало бездыханное тело Федора. Савелий присел на корточки и веткой очертил выгоревшее место на вытоптанной земле. Цвет почвы отличался, он выглядел серым и безжизненным, притоптанная трава ещё кое-где зеленела, а в очерченном круге она торчала мертвой соломой.    

   — Оксана пролила яд в этом самом месте. К смерти кузнеца она не имеет никакого отношения. Она, наоборот, до последнего пыталась его спасти. А мы… А я…  

     — Похоже на правду. Тогда нужно ее вернуть обратно, во что бы то ни стало.  

     — Я сам пойду, один. Она напугана, никому не поверит. Я сам разберусь с женой, помощь не нужна.

      — Ночь на дворе, сдурел что ли? Сгинешь в трясине.  

     — Она там одна и я нужен ей.  

     Савелий смастерил из тонкой осины посох, обмотал паклей и гуталином, поджёг и побрел к краю деревни, за дом бабки Марьи в сторону болота. Ночной лес встретил семинариста гробовым молчанием, но чем дальше он пробирался вглубь, тем живее становилось лесное царство. Вдали еле слышно завывали волки. Цокот цикад разносился с разных сторон, ветер колыхал кроны деревьев и многолетние стволы скрипели от каждого дуновения. Савелий шёл, не смотря под ноги, ветки малины цеплялись за подол рясы. Твердая почва скоро сменилась топью. Мокрый мох проваливался по щиколотку от веса мужчины. Он ступил на болото, постояв под молодой берёзой и осветив себе путь в разные стороны, мужчина растерялся. Куда ему теперь идти в такой кромешной тьме? Куда бы пошла Оксана?  

     Аккуратно, прощупывая каждый следующий шаг, он брёл по болоту. Утопая по колено в вязкой жиже.  

     — Зачем ты пришёл? — знакомый, родной голос прозвучал холодно. Она вышла к нему навстречу, и только когда пламя огня осветило ее силуэт, Савелий горько вздохнул и приблизился к жене, протягивая руки, чтобы заключить в объятия. Но Оксана отступила на шаг назад.  

     — Не нужно, — также холодно ответила супруга. Что-то поменялось в ней. Савелий не мог уловить что именно, но отстраненный взгляд, резкий тон совершенно не подходили милому образу его рыжего счастья. Семинарист с сочувствием смотрел на изорванное платье Оксаны, ее спутанные грязные волосы, расцарапанные руки и ноги, но больше всего его насторожил кровавый след, застывший на внутренней стороне ног.

      — Ты ранена? — он не напирал, он мог силой сгрести Оксану в охапку и потащить в Рогалинку, а там уже и разобраться во всём. Но он этого не смел сделать. Он чувствовал неизгладимую вину перед женой. Он ей не поверил, теперь же настала ее очередь не верить ему.  

     — Уходи, — вымученно улыбнувшись, Оксана все же протянула руку к лицу Савелия. Еле касаясь кожи, провела по щеке. Мужчина повернул голову, он хотел прильнуть губами к любимой ладони, но супруга резко убрала руку. — Прошу тебя, уходи, уже слишком поздно.       — Ничего не поздно! — Савелий не понимал, что могло произойти? Вот она здесь, он нашел её, теперь можно возвращаться в село. — Я знаю, что ты не виновата, Кирилл знает тоже, у нас есть доказательства!

      — Это уже не важно, цена заплачена. Сделку не отменить, — опустив голову, бормотала себе под нос Оксана.  

     — Какая сделка? О чем ты? — он подошёл вплотную к жене и все же обнял ее за плечи, прислонив к своей груди. — Ты ранена, Я отнесу тебя домой, ну же, Оксана, пойми, все кончено!  

     — Ты прав, все кончено, — травница силой оттолкнула от себя мужа. Тот от неожиданности упал на сырую землю. — Прощай, Савушка, не пытайся меня спасти! Нет мне прощения, теперь никогда не будет!  

     Семинарист не успел и слова сказать, как чёрное облако окутало Оксану, закружило в вихре и через мгновение все исчезло. На болоте стало вдруг тихо. Только цокот цикад нарушал ночную болотную тишину.

*****   

    — Расколдуй детей, — они остались одни, но сидели так же спина к спине, не касаясь друг друга. Ведьма прятала свое лицо в редких волосах, спадающих с поникшей головы.       — Я не могу колдовать, ловушка сдерживает мою магию, — без вызова, а скорее с грустью проговорила старуха.

      — Если я уберу рябину, ты поможешь детям?    

   — Если ты уберешь рябину, я призову демона.      

 — Ты можешь это сделать и в ловушке, он тебя услышит.   

    — Могу.    

   — Почему ты этого не делаешь?   

    Ведьма молчала. Савелий ее не торопил. Это была их первая встреча после ее изгнания. Прошло полвека. За это время священник часто представлял, что бы мог сказать бывшей жене. Поначалу он надеялся, что сможет ещё спасти ее душу, затем он ненавидел Оксану за ее выбор. Он скучал, он злился, он горевал. И он молился. Каждый день на протяжении полувека он молился о спасении души своей возлюбленной.    

   Но сейчас, когда столько воды утекло, когда от прежней Оксаны не осталось и следа, когда рядом с ним сидела сгорбленная старуха, натворившая столько ужасных вещей, Савелий хотел сказать лишь одно.  

     Он повернулся к ведьме и провел дрожащей рукой по седым волосам.  

     — Не надо, Савушка, — прохрипела колдунья и сильнее обняла себя за плечи. — Не хочу, чтобы ты видел меня такой.   

    — Прости, что не поверил тебе тогда, — он не убирал руки с ее головы. Кожа ведьмы была ледяной, словно кровь не согревала старое тело.

      — А сейчас веришь? — Оксана подняла голову и с вызовом посмотрела на бывшего мужа. На морщинистом лице промелькнула заинтересованность, ведьма словно изучала священника. Колодцы изумрудных глаз затягивали Савелия. Но от прежней Оксаны не осталось и следа. Хищный звериный оскал, маской застывший на старом лице пугал. Время никого не щадит, Савелий это знал, но чтобы так изменить человека? На мгновение ведьма сморщила нос. В груди мужчины это движение отдалось теплой искрой. Также Оксана морщила нос раньше, когда хотела отстоять свою точку зрения перед супругом. Так она морщила свой конопатый нос, когда защищала бабку Марью, так она морщила свой нос, когда кто-то в селе пытался спорить с ней о травах.

      Савелий сглотнул и задержал дыхание, как бы он хотел обладать сейчас хоть каплей магии, что была подвластна Оксане, всего на миг. Чтобы вновь увидеть незамысловатый танец веснушек на любимом лице.

      — Верю.  

     — Убери рябину. Мое время утекает с каждой секундой, не хочу, чтобы последнюю нашу встречу, ты вспоминал ужасную ведьму. Пожалуйста.   

    Савелий подошёл к выходу из берлоги и осторожно взял в руки рябиновую ветку. Он откинул ее подальше, а когда обернулся к ведьме, то не поверил своим глазам. Перед ним стояла Оксана. Такая, как много лет назад. С огнем золотых волос вьющихся по плечам и груди, с зелёными глазами, цвета летней травы. Она робко улыбнулась и сделала шаг навстречу священнику. Савелий не удержался и первым бросился в объятия Оксаны. Она положила голову на его грудь и вцепилась в рясу.  

     — Колдовство спадет с закатом, дети вернутся в свое обличие.

      Савелий молчал, он понимал, что это обозначало. Он лишь сильнее зарывался лицом в рыжую копну, боясь упустить каждый драгоценный миг.

      — Не оставишь меня теперь?

      — Нет.

      Священник сел, опершись спиной о земляную стену берлоги, Оксана опустилась рядом, положив голову на плечо мужчины. Он взял ее руку и их пальцы переплелись. Они не говорили, не было таких слов, что могли бы теперь хоть что-то изменить. Лишь тень от поваленной ели сообщала Савелию о скором приближении заката. Он взял прядь огненных волос в руку и переплел ее между пальцами. Монотонное движение напоминало перебирание четок и священник начал молиться. Он молился за Оксану, за найденных детей, за всех Рогалинцев, он молился за прошлое и будущее, он молился за души кузнеца Федора и его жены Глафиры. Он молился за бабку Марью. Но больше всего сейчас он молился о том, чтобы закат не наступал как можно дольше. Он молился, даже когда огненная копна любимых волос незаметно стала серебряной в его руках.

Эпилог

      Ветки малины больно царапали голую кожу, подол сарафана весь растрепался. Грязные ошмётки льняной ткани запутали ноги и Оксана споткнулась. Девушка упала на мокрый мох. Здесь начиналось болото. Впереди непроходимая трясина, а позади слышался лай собак, совсем близко.

  — Брать живой!    

   — Ведьму на костёр! — слышались крики односельчан, или это ее воображение от страха так бурно разыгралось?  

     Оксана поднялась с сырой земли и, путаясь, побрела по топкому мху. Проваливаясь в холодную жижу, она вставала и шла дальше. И чем дальше она уходила в лес, тем глубже становилась трясина. Пробираться становилось все сложнее, лай собак оставался позади, еле слышным эхом напоминая несчастной знахарке, что назад пути больше нет. Никто ей не поверит, никто из местных даже слушать не станет ее оправдания. Никто, даже Савелий. От этого становилось ещё больнее. Грудь, словно железными тисками, сжимала воздух внутри. От отчаяния хотелось реветь, завыть во весь голос, чтобы ее крик, все ее сожаление и горе услышал тот, кому она доверяла больше всего на свете. Но он не услышит. Оксана помнила укор в любимых глазах, теперь для нее во взгляде супруга был лишь холод.  

     Знахарка остановилась возле молодого побега берёзы. Силы иссякли, но ей нужна была опора, чтобы дальше передвигаться по болоту. Она попробовала переломать тонкий стебель, но лишь больно оцарапала руки, до самой крови. Оторвав разлохмаченный подол сарафана, Оксана перевязала им дрожащие руки, и опять принялась отламывать стебель молодого дерева. Гибкая древесина не поддавалась. Девушка нагнула ее до самой земли и отчаянно стала прыгать босыми ногами по стволу. Стопы, до этого изодранные и стёртые до крови, больно обожглись о неровную кору и мелкие сучья. Нет, она не сдастся, она не сгинет в этом болоте. Под сердцем теплилась та частичка, которую ни за что нельзя предавать. Она спасет, она выведет их из этого сырого, пропахшего торфом и серой, лабиринта. Приложив все силы, какие у нее остались, Оксана последний раз нажала на ствол, дерево под ногами хрустнуло и сломалось. Она обессилено села на сырой мох, погрузившись в грязную воду. Ноги болели, кровь мелкими каплями просачивалась на коже и засыхала багровыми корками. Знахарка оторвала от сарафана большой лоскут, оставив на себе льна, выше колена, и перевязала стопы. Оперевшись о посох, которому она отдала столько сил, Оксана встала и аккуратно прощупывая топкую почву, поплелась вглубь болота.

      Солнце спряталось за горизонтом, на вечернем небе стали появляться первые звёзды. В сумраке болото выглядело пугающе. Стрекот цикад, отдаленный волчий вой и ветер, разносящий лесные шорохи, заставили остановиться. Ей было страшно. Девушка села на более менее твердую почву и заплакала. Оксана положила руки на живот, словно хотела укрыть от ужасного места самое драгоценное, что у нее осталось. Она тряслась, как осиновый листок, обессиленная, голодная, израненная и напуганная, только сейчас она осознала, что осталась одна во всем мире. Помощи ждать неоткуда, болото станет ее последней обителей. «Ведьму на костёр!» — предательски засело в голове. Но она ведь не ведьма! Никогда не хотела ей становиться, только добро, только помощь людям. Одна ошибка, одна случайная смерть и это страшное, оскорбительное клеймо перечеркнуло все мечты, всю ее жизнь. Даже Сава, ее милый, нежный Сава, отвернулся от своего огненного счастья. Глупая, наивная девчонка, на что она надеялась? Кем себя возомнила? Баба Марья предупреждала, что для работы с ядами нужен особый опыт. Но вытяжка из мухомора даже не потребовалась, жизнь кузнеца и так была на волоске. Жизнь, которую Оксана так отчаянно пыталась спасти.  

     Девушка легла на холодную землю и обессилено закрыла глаза.  

     — Я нашёл тебя, — знакомый, родной голос вернул из забытья. Оксана и сама не заметила, как провалилась в сон. Она очнулась от прикосновения руки к ее волосам. Девушка подняла голову, возле нее сидел Савелий и гладил растрепавшиеся рыжие локоны. — Ты моя.  

     Рука любимого отдавала могильным холодом, девушка невольно вздрогнула, когда родная ладонь коснулась щеки. Она посмотрела на сидящего рядом супруга, но на знакомом лице, застыла каменная маска, и всегда лучезарные голубые глаза светились красным, как тогда в зеркальном отражении на колядки, от этого воспоминания сделалось вдруг грустно. Неужели тогда в бане она, в зеркальном коридоре видела не Савелия? Если это действительно было так, тогда теперь ей осталась только одна дорога.  

     — Пошли со мной, суженная, ты мне невеста по праву, я ждал тебя здесь очень долго, наконец-то ты моя, — голос убаюкивал, но это б

ыл не Сава. Для любимого она теперь убийца, нечистая, ведьма…

      — Что ты хочешь взамен? — Оксана знала ответ и сильнее прижала руку к животу. «Прости» — мысленно шептала она драгоценной частичке. Лучше бы ей сгинуть в этом болоте, чем платить такую цену. Но что она могла сделать? Местные, если выйдут на ее след, придадут мирскому суду, будут требовать ответа за жизнь кузнеца. Савелий не поможет, не станет. Его милостивый Бог не позволит перейти на защиту ведьмы.

      — Будь моей невестой, верной спутницей и подругой, — огненные глаза выжидающе сверлили несчастную. Полуулыбка таких родных и желанных губ, манила. Оксана, с горечью вспомнила, как точно также любимый однажды встал на одно колено, взял ее маленькие руки в свои крепкие, теплые ладони и, посмотрев снизу вверх сказал: «Будь моей женой, верной спутницей, навеки, и в горе и в радости».

      Слезы, маленькими каплями медленно стекающие по лицу, падали на холодную руку такого знакомого и совершенно чужого мужчины.

      — Я согласна, — девушка закрыла глаза, и ледяные губы накрыли её дрожащие уста. Низ живота опалило жаром, по внутренней стороне бедра побежала теплая, вязкая струйка крови.  

     — Наконец-то ты моя, — прохрипел демон, подхватывая на руки безвольное обмякшее тело.  

     — Я всегда буду только твоей, Савушка…